Кот с зелёными глазами

Мидинваэрн — время по истине удивительное, даже волшебное. С любой стороны, с какой ни посмотри. Магия витает в воздухе, заставляя ведьмачьи медальоны постоянно подрагивать, а чародеев чувствовать себя сильнее обычного, имея возможность черпать энергию отовсюду, словно бы каждый дюйм земли привязан к местам силы. Обычные люди тоже ощущают волшебство, только своё, рукотворное. Украшают дома еловыми ветками, венками из омелы, сжигают святочные поленья. Антон и Арсений возвращаются в поместье в день перед самой длинной ночью в году. Однако портал был открыт не в само поместье, нет, чародей никогда так не поступает, потому им приходится пешком по занесённой дороге с несколькими не отправленными заранее свертками покупок на руках преодолевать три мили, кажущиеся просто огромным расстоянием в подобных обстоятельствах. — Если ты решил пойти через портал, то, может быть, нужно было сразу домой? Это же какое-то издевательство, — ворчит Антон, в который раз посылая поток пламени вперёд, чтобы не пробираться через снег, будучи в нём по пояс. — Солтыций и места силы сочетаются друг с другом прекрасно, но попробуй сегодня открыть туда портал и пройти через него, как наши останки разметало бы по всему Северу. Тебе это надо? — спрашивает Арсений, рассматривая получившуюся под ногами грязь в ожидании, что та замёрзнет через несколько секунд и не придётся пачкать свои сапоги. «Тут не поспоришь». Однако вот что Антону понятно не было, почему бы им было бы не вернуться завтра или послезавтра, когда бы магия стихла, вернувшись в своё привычное русло? Вчера он сам был виноват, что никуда не отправились: словно бы ребёнок выпрашивал у чародея больше времени в столице, где ярмарки и кабачное веселье проходили каждый вечер и ночь в преддверии праздника. Тот просто не мог отказать ведьмаку в подобной мелочи. Но сегодня он уже не поддавался на взгляд умоляющих жёлтых глазок и настоял на возвращении. Через час они уже стояли в холле, отряхивая одежду от снега. Внутри всё так же, только тепло зачарованного дома кажется особо приятным после морозной улицы, на которой пар вылетает изо рта так, словно бы те дымили трубку. Антону из-за ассоциаций даже хотелось бы насладиться хорошим табаком, сидя у камина, да только Арсению запах его не импонирует. Тот морщился, когда в какой-нибудь из посещаемых ими таверн в столице кто-то доставал трубку, начиная пускать дым, заполняющий помещение. Как-то раз он из чистой вредности всё время тушил тлеющий табак, оставляя незнакомца в полном непонимании: то ли листья отсырели, то ли кто-то сглазил, а, может, и то, и то. Поместье совсем такое же, как раньше, что слегка удручает, ведь Антон привык, как ни странно, что все его друзья, у кого он зимует, украшают свои жилища соответственно традиции, а в этот раз у них не осталось времени. Хотя это небольшое упущение. Все проведённые в Ард Каррайге дни с лихвой закрывают потребность в ещё чём-то. Кроме Арсения рядом, конечно же. К вечеру у них нет фантастического ужина, Арсению после портала вообще дурно и есть не хочется, однако Антон варит глёг, наподобие того, что был в таверне. Рецепта ему никто не давал, потому пришлось обойтись собственными предположениями. Вышло похоже, но ведьмак сахара не пожалел, пока готовил, так же, как и специй. Они сидят вдвоём в спальне чародея перед камином, прямо на полу, хотя других мест в комнате полно. Она скорее больше похожа на огромный зал, заставленный всем, чем только возможно, имея при этом другую атмосферу, нежели в остальных жилых комнатах поместья. Тут есть гардеробная комната, в которой хранится словно бы бесконечный запас вещей. Антон редко видит на Арсении что-то два раза. Огромная кровать, на которой бы поместилось человек шесть, а может, и больше, огромный балкон, раза в три больше чем тот, что у Шастуна. На нём можно легко проводить целые танцевальные вечера. Вновь книжные шкафы со стоящими в них особо ценными и любимыми произведениями, кушетка, чайный столик, пара кресел, в которые они так и не сели. А ещё картина. Антон искренне не понимает почему Арс её купил. Она слишком странная. Пятнадцать кривых подсолнухов, чьё количество сложно подсчитать, стоят в простой вазе, на совершенно обычном столе на фоне стены, на которой ничего нет. Только эти угловатые солнечные цветы и смазанная подпись автора: «Ван Рог». Картина лучится подобно золоту, да только есть в ней особая тоска, таящаяся в каждом мазке кисти. Антон не эксперт в живописи, лишь только чувствует нутром перемешавшиеся в ней печаль и радость. Сегодня Антон в первый раз в комнате Арсения, и это ощущается по-особенному. Словно бы тот позволяет проникать всё глубже в его жизнь. Даже истории, рассказываемые Поповым, сегодня затрагивают не чужие жизни, а его собственную. О том, как он работал в цирковой труппе с самого детства, как они ставили постановки, как у него с головы сбивали яблоко ножом, и он боялся умереть, и что когда пришло его время для подобных трюков, он боялся ещё сильнее. О том, как Паша забрал его в шестнадцать сразу после выступления в Бан Арде, когда парень спас себя, использовав магию. Канат, на котором он выполнял трюки, не без посторонней помощи порвался, натяжение спало, и под эмоциями Арс сумел его восстановить, даже того не заметив. Крохотное и незначительное достижение, но порой и такого хватает, чтобы тебе дали шанс в академии. Потому что таланты нужно взращивать, изначально никто не может подчинить себе хаос без должных на то знаний и умений. Глёг, камин и непринуждённые разговоры погружают обоих в состояние, когда голова кругом, немного хочется спать, завалившись друг на друга, но хочется говорить, говорить без остановки, полушёпотом, будто бы вы не одни в целом поместье и на несколько миль вокруг никого, кроме оленей и зайцев. Пространство, озарённое бликами огня, становится маленьким уютным мирком, в который нет хода никому другому, кроме двух мужчин, справляющих вместе первую ночь нового года. У Антона сердце бьётся медленно, размеренно, но гулко, так, что чувствуется его эхо по всему телу. От близости Арсения так хорошо, что он может поклясться, что ему больше ничего и не нужно, кроме этого человека. — Почему ты скрываешь родинки? Ведьмачьи пальцы медленно проходят по шее, от одной тёмной точечки к другой, доходя до благородно-бледной щеки и оставляя там свою ладонь. Разомлевший Арсений покрывается стайкой мурашек, но не собирается никуда деваться из полуобъятий Антона, на чьей груди он лежит и чьё сердцебиение чувствует под чужими рёбрами. Они оба смотрят в пламя камина, не видя друг друга, но ощущая. Такая близость кажется невинной, но сокровенной. — Ты слышал о том, что родинки на лице к несчастью? — вздыхает тот, кладя свою руку поверх антоновой. — Нет, только о том, что они появляются на тех местах, куда чаще всего целовали человека в прошлой жизни. Попов не вздрагивает, но задерживает дыхание, напрягаясь телом. Вот она граница, за которую Антону выходить нельзя своими действиями. Они близки, но ведьмак чувствует, что чародей не хочет нырять в чувства с головой, только в чём проблема? — Тогда тебя кто-то постоянно чмокал в нос, — смеётся чародей, разворачиваясь и нажимая на родинку на самом его кончике, заставляя Шастуна, улыбаясь, зажмуриться на мгновение. — Ой хватит, я б от неё избавился. Выглядит так, словно бы муха села и прилипла. — А, по-моему, мило, — склоняет чародей голову, рассматривая родинку, отчего ведьмак чувствует нахлынувшее смущение. — Тебе так кажется, потому что вы, чародеи, оставляете себе какую-нибудь несовершенную изюминку, когда переделываете внешность, а во мне этого изюма хоть жопой жуй, — заявляет Антон, припоминая все свои недостатки, от которых был бы не прочь избавиться. Да только через мгновение его захлёстывает не пойми откуда взявшееся беспокойство, а ещё через одно его источник становится предельно ясным — Арсений. После сказанных слов у того брови почти сошлись на переносице, делая взгляд из-под бровей крайне недовольным, а от улыбки не осталось ни следа, лишь тонкая полоска сжатых губ. Даже алкогольный весёлый румянец теперь кажется лишь следом прошедшего веселья. — Ты думаешь, что я создал себе внешность сам? — тот не кричит и не злится, но в голосе плещется расстройство, от которого хочется срочно избавиться, однако Антон не может понять сразу как. Он пока лишь в процессе осознания своего долгого заблуждения. — Подожди, то есть ты не… — Попов лишь укоризненно качает головой. — Бля, Арс, прости, это просто казалось так логично. — В смысле «логично»? Думаешь, я бы в таком случае не избавился от родинок, которые постоянно прячу, или не знаю там, нос бы нормальным сделал, или лоб уже, — перечисляет тот свои мнимые недостатки, отодвинувшись от ведьмака, чтобы указать на каждый. — Нет-нет-нет, Арс, ты вообще о чём?! У тебя нормальный лоб, я бы даже сказал — замечательный! И родинки тоже, — нежно прикасается ведьмак к мужским плечам, — а нос — это, может быть, кто-то вообще избавил тебя от проклятья родинки-мушки! — шутит тот, улыбаясь, а вместе с тем и Арсению становится легче. — И прилепил тебе, — хихикает тот в ответ, упираясь на несколько секунд в чужую грудь, вдыхая приятный аромат кожи ведьмака. Стоило того почти полтора месяца назад отмыть от пота и прилипчивых монстрячих потрохов, как ведьмак запах подобно свежеиспечённому хлебу, мягкому внутри с хрустящей корочкой снаружи. — Вот видишь, нос у тебя прекрасный. Шастун не замечает, как на автомате чмокает того в самый кончик и отстраняется, ничуть не смущённый, смотря на поражённого чародея. — И ты сам очень красивый, Арс, — они держатся за руки, пока пьяный румянец стремительно перерастает в смущённый. — В идеал невозможно влюбиться, потому тебе повезло иметь эти очаровательные черты, делающие тебя потрясающе красивым ещё и снаружи. Арсений не раз слышал слова о своей красоте от мужчин, женщин, эльфов и чародеек, но только Антон заставляет ими сердце разгонять кровь по венам с бешенной скоростью, а лицо рдеть, как никогда раньше. Ведь до этого все подобные комплименты принимались либо как должное, либо с толикой отвращения к тем, из чьих ртов они вылетают. Но только не в этот раз. Сегодня Попов с благодарностью принимает их, потому что слышать о том, каков он в этих светящихся янтарных глазах, приятнее всего на свете. Можно даже забыть обо всём другом хотя бы на одну ночь, полную волшебства. Кстати о волшебстве, а лучше сказать магии. Косясь смущённым взглядом в сторону туалетного столика, заваленного бутылочками и баночками, чародей вспоминает кое о чём важном, потому, взглянув на мгновение на ведьмака, бросает тихое: — Я сейчас. Тот роется в ящиках стола, периодически шумя то звоном стекла, то скрипом металла, под пристальным взором Шастуна, решившего, что Попов таким образом решил сбежать от, по его мнению, ненавязчивого признания парня в своих чувствах. Но ладно, так тому и быть. Значит не время и не место. В конце концов, он умеет ждать, научился за многие годы. Арс вскоре находит то, ради чего переворошил ящик, а именно небольшой тканевой мешочек с вышитыми на нём полевыми цветами. — Наверное, стоило отдать раньше или наоборот позже, — подходит мужчина, развязывая шнурки, — но мне захотелось сделать их моим тебе подарком на Мидинваэрн. Содержимое высыпается на ладонь Попова, и им оказывается семёрка колец, четыре из которых были отданы Арсению для зарядки, остальные три совершенно новые, кроме того, выделяющиеся среди остальных своим видом. Тот берёт Антона за запястье, намекая, чтобы тот держал руку на весу. Удивлённый ведьмак тут же выполняет немую просьбу, не отрывая взгляда от того, как чародей надевает старые кольца одно за другим на те пальцы, на которых они провели уже немало лет — успел запомнить, на которых Шастун носил эту четверку перед тем, как отдал. Арс делает это медленно и осторожно, еле дыша. Растягивая момент так, словно бы ведьмак стеклянный и одним неосторожным движением его можно разбить или поцарапать. Антону сложно почувствовать себя нежным существом, но чародею удаётся это сделать. — Эти два я воссоздал по твоим описаниям. Надеюсь, что замена вышла удачной, — окольцовывает тот метеоритным железом сперва средний палец, на котором уже сидит один амулет, и заканчивает безымянным, оставляя на нём ободок из серебра. Смотря на сделанные руками Арсения замены, Антон поверить не может, насколько тот ради него старался: вместо прошлых полосок металлов с выбитыми на них рунами, теперь на его пальцах сидят ещё более сильные амулеты, выглядящие при том на грани произведений искусства, хотя, с учётом того, кто их сделал, ведьмаку никакие другие понравиться больше и в целом мире не могли бы. Две полосочки металлов соединены рунной вязью, через которую видна кожа. Тончайшая работа, на которую Попов обязан был потратить уйму времени, которое для него крайне ценно. — Арс, это… — хочет поблагодарить тот, но его перебивают. — Подожди. Есть ещё одно, — произносит тот, показывая последнюю свою работу, в которой, однако, совершенно не узнаётся ничего из того, что носил Антон. — Не знаю, нужно ли оно тебе, но я рискнул попробовать, — показывает его на ладони. — Так для чего оно? — Антону интересно, но ещё больше он тронут самим фактом того, что Попов создал нечто своё специально для него. Не только по форме, но и в сути по замыслу. — Все эти кольца, насколько я понимаю, в целом усмиряют всплески эмоций, по крайней мере, именно таким образом я и реставрировал наложенные на них заклинания. Но, я так подумал… а нужно ли пытаться ограничить другие чувства? С агрессией, злостью, обидой и так далее всё понятно, они могут навредить, — при этом не только окружающим, но и самому ведьмаку, понимают они оба. — А вот, к примеру, счастье и радость, — произносит Арсений с лёгкой печалью улыбающимися губами, — для себя, я бы хотел чувствовать их на полную. Чародей вкладывает кольцо в руку растроганного ведьмака — вместе с остальными его носить не стоит. Ему хочется сделать ответный подарок, такой, который был бы приятен, полезен, красив и столь же удивителен, как то, что для него сделал мужчина. Это ведь не простые побрякушки, особенно последнее. В нём гораздо больше смысла, чем может показаться на первый взгляд, глядя на изящное серебро, переплетающееся подобно вьюнку, ползущему по стволам молодых деревьев. Арсений хочет, чтобы ведьмак был счастлив. — Чёрт, Арс, ты… — он не знает, что сказать, чтобы описать стоящего напротив мужчину, успевшего одним своим существованием сделать его жизнь не просто ярче, лучше, счастливее, удивительнее. Несмотря на то, что он видел в своей жизни немало удивительных и чудесных вещей, их квинтэссенцией стал чародей, встреченный однажды в деревне с дурацким названием и покоривший его сердце. — У меня слов нет, я бы сказал тысячу раз «спасибо», но не думаю, что тебе это будет интересно, — впервые в жизни парень чувствует такую искреннюю грусть от отсутствия ответного подарка. — И впрямь, — хмыкает Попов, нагибаясь за практически опустошенным бокалом глёга, в то время, как Антон вспоминает кое о чём, не зная, стоит ли упоминать или будет как-то нелепо. — Ты чего, Антон? — видит тот заминку в поведении ведьмака, парень стоит на месте, переминаясь с ноги на ногу, хотя вроде бы по виду говорить ничего не собирался до заданного вопроса. — Да так, глупость, — пытается отмахнуться Шастун. — Если глупость, мы оба над ней посмеёмся и забудем, так что выкладывай и не нервируй себя, — допивает чародей остатки, не выглядя ни капли пьяным, только остатки смущённого румянца ползут по скулам. — Не знаю, помнишь ли ты, — крутит он новенькие кольца на пальцах, — тот кинжал, что я тебе отдал, я понимаю, что он просто кусок железки и так далее, совсем не чета твоим кольцам, — отводит Шастун взгляд, будучи неуверенным, что чародей не потерял клинок сразу после расставания. — Я храню его, Антон, — серьёзно отвечает Попов. Всё же для него это не простая вещь, а одно из важных воспоминаний, что хранятся под сердцем. — Да? — облегчённо вздыхает парень, чувствуя, как по телу чуть ли не ток пробежал при осознании: их первая встреча уже тогда имела вес. — Тогда это, наверное, странно, но, я был бы рад, будь он при тебе в поездках. Я знаю, это не кольца, и носить, наверное, неудобно, да тебе и не нужно, ты же чародей. — Он пропутешествовал со мной в Ковир и обратно в Каэдвен, показав себя хорошим спутником, так что я с радостью продолжу носить его с собой, — улыбается Арсений. Так странно, что у чародея на память остаётся кинжал, прошедший с Антоном не одну битву, ставший символом неопределённости, когда ты не можешь назвать себя прекрасным человеком, лишь тем, кто борется за жизнь всеми доступными методами, стараясь избегать большего зла. Теперь он в руках Попова, тех самых, что сотворили тройку колец, одно из которых теперь висит на цепочке вместе с медальоном, согревая своей магией, доводя до температуры обычного человеческого сердца. — Спасибо, Арс, — шепчет ведьмак, обнимая. Казалось бы, шестеро колец на пальцах правой руки, но он утопает в счастье и не хочет, чтобы холодная реальность вытаскивала его на берег. — Большое тебе спасибо. — Это мелочи, — заверяет Попов, принимая объятия и отвечая на них такими же скрещенными на ведьмачьей спине руками. Антон лишь качает головой, прекрасно понимая, сколь сложны подобные работы. — Арс, а ты знаешь, что в ночь солтыция принято гадать? — вспоминает тот принятые у девушек в деревнях традиции, понимая, что если они продолжат так и дальше стоять, то ситуация в итоге рискует стать неловкой для обоих, потому решает действовать на опережение. — Это бред, не имеющий отношения к предвиденью, — отстраняется чародей, который не может так просто взять и не прокомментировать. — Знаю, но это ведь игра, — пожимает ведьмак плечами, окидывая комнату взглядом. Арс и сам это понимает, потому в итоге они решают, почему бы и нет? В дело идёт самый доступный для них способ, потому Арс с подачи Антона наливает из стоявшего на столе графина в бокалы ещё глёга, а Шастун тащит пару свечей, с которых чародей снимает зачарование, и по тем потихоньку начинает течь расплавленный воск. — А ты уверен, что брать для этих дел алкоголь — удачная идея? — рассматривает парень алеющую в бокале жидкость. — Без разницы, это всё равно не настоящее предсказание, — берёт тот свечу в свои руки. — Зато выглядело бы менее жутко. — И это говорит мне человек, считающий странным тот факт, что мне не нравится есть из посудных големов. — Справедливо, — кивает Шастун, перед тем, как уточнить, — а ты не знаешь, нужно ли там какое заклинание или просто присказку перед этим говорить? — Антон, просто лей уже, — устало произносит мужчина скорее для театральности, на самом деле ему в какой-то степени это тоже нравится. У Арсения свеча, по его мнению, достаточно воска натопила, потому он, не жалея ни его, ни уже остывшего вина, выливает массу в стакан. Та оседает на дне, оставляя лишь лёгкие разводы на поверхности, словно бы и не было ничего, только алая жидкость, имеющая вкус далёких офирских специй. «Тц, оно же сладкое», — понимает он вдруг, не желая лезть в стакан пальцами, однако стоит ли использовать магию лишь ради этого? В итоге с тяжелым вздохом он засовывает пару пальцев в бокал, пробуя достать скопившийся на дне воск. Тот не прилип и поддаётся легко, главное только не помять. Глёг стекает по пальцам чародея, когда тот достает кучку воска, которую не спешит рассмотреть — стекающее по пальцам, а затем и запястьям вино отвлекает, приходится слизать его сладкие капли, за которыми остаётся неприятное липкое чувство. А ещё Арсений знает, что справа от него стоит ведьмак, косящийся на то, как мужчина проводит пальцем по своим рукам и слизывает остатки с пальцев, устраивая крохотное шоу. — Ты уже всё? А у меня ни черта не получается, — отворачивается парень обратно к своей кружке вина, на поверхности которого плавают маленькие жёлтенькие капельки, в которые преобразился воск, не желающий соединяться в единый комочек. — Ты просто неправильно делаешь, подожди, когда его будет больше, и уже тогда выливай. — Да он сразу капает, что с ним не так?! — жалуется парень, оглядывая со всех сторон свечку. — А может быть, свою дашь? Арсению не принципиально, потому мужчина её отдает в антоновы руки, чтобы тот попытался вновь. А пока тот пытается повторить правильный метод, Попов решает рассмотреть то, что получилось у него: фигурка плоская, но с выступающими из неё сталагмитами накапавшего воска, создающими колючий рельеф. Кроме того, с одной стороны есть два подтёка, слегка её удлиняющими. В голову совсем ничего не идёт, на что же похоже сие творение, хочется даже вытереть оставшиеся алые капли, застрявшие в рельефе, но озарение приходит оттуда, откуда не ждали. — Нет, всё же у меня руки из жопы растут, — ставит Антон свечу на край каминной полки, потеряв надежду получить хоть какой-то иной результат помимо восковых хлопьев. У того на груди, как всегда, болтается медальон Кота, скалящий свою пасть. «Похоже», — переводит мужчина взгляд на воск, словно бы только что обретший свою настоящую форму в его сознании. И вроде бы такому результату можно радоваться, да только капельки остывшего вина не дают покоя.

***

Дыхание частое, как у загнанного зверя, не способного сбежать от охотника, только он сам себя загнал. Он и охотник, и жертва своих собственных деяний, судьбы, злого рока и Предназначения. Хотя нет, в первую очередь виноваты эти самые руки, в которых опасно блестит сталь. Такая же острая и колкая, как глаза, те, о которых говорят, как о клинках, острых осколках стекла, обмораживающем саму душу льде. Только он не видит из-за мути в глазах, влаги, что срывается с них беспрестанным потоком, капая вниз, на собственные руки. Он их практически не видит, лишь чувствует. Живот крутит, а по мышцам идут спазмы. Стоять невозможно, так что он садится и чувствует, как сердце бьётся без ритма, лишь только стуком столь быстрым, что дятлы в лесу не поспеют. Пульс чувствуется во всём теле, в каждом нервном окончании, находящемся на пределе своих возможностей. Он чувствуется и в желудке, выбивает из тела эмоции. Его тошнит, но изо рта летит лишь немой крик подступающего безумия. Арс просыпается с одышкой, трепещущим сердцем и слезами, что успели пропитать собой подушку по бокам от головы. Та не болит, нет ни похмелья, ничего, лишь только ужас, так и не отпустивший с ночи. Липкий и холодный. От такого не согреться перед камином или в бане. Он пробирает изнутри, заставляя организм вздрагивать на пустом месте, в комнате, где нет никого более, лишь только полная тишина и мирно потрескивающий камин, от которого нет ни грамма тепла. «Это сонный паралич, всего-то, — пытается успокоить себя мужчина. — Это не воспоминания, и я не сновидец, это точно. Просто заснул в домашней одежде, ничего особенного». Но верить себе очень сложно, когда страх не исчезает спустя десяток минут, проведённых на мягких, но теперь совершенно неуютных простынях. «Надо увидеться с Антоном», — с ним всегда легче, даже если сам чародей не уверен, чего именно он хочет от ведьмака и не будет ли опрометчиво, если тот пустит корни в его жизни. Тем же утром после Мидинваэрна Антон просыпается потерянным. Ему ничего не снилось, абсолютная темнота, перенёсшая его из одного дня в другой, да только на душе гадко. Одиноко и больно, хотя с чего бы? — Арс наверняка ещё спит. Лучше приготовлю ему завтрак, а то в голове херня какая-то, — стонет тот, поднимаясь с кровати, чувствуя, что уже не сможет уснуть вновь. — Надеюсь, это не побочки от новых колец.

***

Антону кажется, что он слишком сильно одомашнился, проводя столько времени в поместье, тренируясь либо в одиночку, либо с Правым или Левым, а бывает обоими големами вместе. Теперь у них есть установка «не убивать Шастуна», на которой настоял сам парень, а то Арс хотел было приказать им вообще не причинять ему вреда, на что ведьмак не мог согласиться. Всё же опасность обязана присутствовать в тренировках, если не хочешь совсем потерять форму. Так и в этот раз: Левый старается догнать его своей новенькой змееподобной головой, а тот прыгает по залу, уклоняясь от выпадов и блокируя удары мечом. Серебряный они вдвоём с Арсом прикупили с месяц назад в Ард Каррайге во время совместного путешествия, а стальной, кое-как исправленный, теперь остался лишь для тренировок. Антон уклоняется от очередного удара, запрыгивает на шею, что не останавливает своего движения, и пробегает несколько шагов к телу, пока случайно не соскальзывает, падая, однако не мешком картошки, а группируясь и тут же, спустя один кувырок по полу, вставая вновь на ноги. Проблемы таких тренировок в том, что нет практически никакого смысла делать выпады мечом. Во-первых, бить металлом о металл довольно болезненно, а во-вторых, у големов нет режима поддавков, когда те бы симулировали ухудшение своего состояния при нанесении по ним ударов. Ломать же их по-настоящему он не собирается ни в коем случае. Арсений и так всё своё время проводит в лаборатории в подвале, словно бы его туда приковали и не отпускают, но нет, он занимается каким-то проектом абсолютно добровольно, при том, что успел отдать готовые работы уже тем клиентам, у одного из которых было целых два заказа. Антон собирается уже было подбежать к туловищу Левого, преодолев очередную полосу препятствий, созданную его извивающейся шеей, опасно блестящей в свете свечей, ведьмак его лично начищал, вызвавшись помочь чародею, как ступни чувствуют проходящую сквозь них вибрацию, а затем и лёгкий толчок. Хотя с учётом того, что пол каменный, а всё прекрасно чувствуется, в груди зарождается беспокойство. — Левый, стоп! — приказывает он голему, настроенному на распознание его команд, и тот тут же замирает, опуская свою конечность медленно на пол, но Шастун того не видит, мгновенно устремившись к двери в конце холла, раскрывая её так, что та рискнула бы слететь с петель, будь чуть более хлипкой. Уже сбегая по лестнице, обострив свои чувства, он слышит какой-то шум падающих предметов, а когда приближается к двери, за которую никогда до этого не заходил, раздаётся громкое и раздражённое «Да блядская хуета блять!», выкрикнутое определённо Арсением в столь непривычной манере, что ясно одно: что-то случилось. — Арс! — раскрывает ведьмак дверь, щурясь от навалившего пара, как ни странно, водяного, а потому безопасного, хотя, если Арс стоял у его источника, то мог ошпариться, не ожидая подвоха от своих реагентов. Потому Антон, успев себя накрутить, вваливается в комнату и сталкивается практически нос к носу с чародеем. — Ты как? — Нормально, нихрена не получается, вот и психанул, — тот явно всё ещё взбешён своей неудачей. Тон голоса нервный, раздражённый, а брови чуть ли не смыкаются на переносице. А ещё на ней сидит дужка очков. Только выглядят они так, что защитить ничего не смогут. «Для зрения? Хотя в этом логики ноль, он же и так прекрасно всё видит. Значит что-то связанное с магией». Пар быстро исчезает, температура в комнате остывает, благодаря в первую очередь произнесённому Поповым заклинанию, и может быть, в незначительной степени, открытой в коридор двери. Антон отрывает взгляд от Арсения и впервые видит наполнение комнаты, которое немало его удивляет. Хотя нет, искренне поражает. Происходящее здесь мало чем похоже на мастерскую сверху, лишь только имеющимися на столе неорганическими материалами в виде металлов, только теперь верстак больше похож на стол ювелира, хотя они не стали бы разбрасываться драгоценными камнями и редкими металлами подобно Арсению, у которого на столе лежит небольшое состояние. Кажется, будто бы чародей занимается несколькими делами сразу, ведь собранные из материалов конструкции занимают слишком много места. Вот-вот, кажется, половина из них смешается друг с другом и никогда больше не найдётся. Но тот наверняка знает местонахождение каждой проволочки или крохотного рубина. Однако ювелирная мастерская самое обычное, что здесь есть, ведь верстак окружают дистилляционные аппараты, колбочки, трубочки и пятисотлитровые цистерны с физраствором, внутри которых плавают вещи на грани чуда и обморока для обычного человека. Антон невольно подходит к одному из подобных сосудов, вглядываясь в подвешенный за тонкие крепления предмет. — Это определённо удивительно, Арс, но вместе с тем… — Мерзко? — спрашивает чародей за спиной у наклонившегося к колбе ведьмака. — Скорее странно. Но я понимаю, почему ты не показывал эту комнату добровольно, — разгибается ведьмак, чтобы взглянуть на нахохленного чародея. — Ты прости, что я ворвался. Просто толчок под зданием меня испугал. «Только боялся я за тебя». — Ничего, всё тайное, как говорится, становится явным. — В любом случае этим можно лишь гордиться, — заявляет ведьмак, вновь окидывая лабораторию взглядом, — ты же воссоздаешь живые ткани на драгоценных камнях. Или не совсем живые, — вдыхает поглубже ведьмак, — я не чувствую запаха крови или мяса. «Сразу понял, в чём суть, хотя и не совсем верно. И никаких недопониманий», — думает Арсений, глядя на человека, порой практически смотрящего внутрь его черепа, иначе то, как Антон бывает угадывает его направление мыслей, назвать невозможно. — Это не биологические ткани, но их имитация, способная подстраиваться под человеческое тело. Пойдём покажу, эта практически готова, на ней не наглядно будет, — тот уводит от наполовину заросшей мышцами и кожей руки, в скелете которой на надрезе видна сталь, а на месте сосудов блестит рубиновая пыль. Арсений подводит ведьмака к другому столу, на котором лежит, судя по всему, тот эксперимент, что не удался, хотя и выдаёт сей факт лишь то, что он явно находится в процессе работы, а не подвешен в мутноватой жидкости в одной из колб. Отчётливо виден металлический каркас, на котором стали проступать ткани, через которые, вместо сухожилий и связок, проходят пласты стали, проволока и шарниры. Что именно должно получиться в итоге, Антон искренне не понимает, а в своём рассказе о том, как именно создаются подобные части тел, Арсений не упоминает. Вместо этого рассказывает, что подобные конечности он создает в качестве протезов. Внутренние органы повторить пока не удается, но руки-ноги вполне. Вот что является его настоящим детищем. Только вот что странно — пока чародей рассказывает о своей работе в лаборатории, взгляд у него скорее уставший. Словно бы, несмотря на всю осведомлённость и недюжий талант в конкретно данной области, в которой нет практически иных подобных Попову, мужчине она не приносит должного удовольствия. Хотя, справедливости ради, не ведьмаку о подобном рассуждать. — Я наверняка ничего не пойму из того, что ты сейчас скажешь, — отвлекается от созерцания куска будущей магической плоти Шастун, — но чего у тебя не получается? Чародей несколько секунд молчит, обводя взглядом работу, и с недовольным видом опирается о верстак. — Это не протез, — медлит тот, — а полноценный голем. Но из-за специфики наращивания тканей, циркулирующая в нём магия смешивается с той, что должна отвечать за интеллект. Тут нужен отличный источник энергии, который бы продержался не один и не два года. — Может быть подыскать какой артефакт или создать подходящий самому? — только вымолвив это, Антон понимает, что сморозил глупость — чародей наверняка продумал куда больше вариантов, имеющих куда больший потенциал. — Нет, — вздыхает мужчина, всматриваясь в недоделанную работу, — это, конечно, возможно, но шансов найти подходящий слишком мало, а создать… — Так создать всё же можно, — во взгляде видит ведьмак, хотя его нельзя назвать обнадёженным. — Я думал над этим, — кивает мужчина, отводя взгляд в сторону, — но подходящей энергией я мог бы назвать разве что сущности некоторых реликтов. — Чего? — не понимает парень. В конце концов, сказанное попахивает не то некромантией, не то ведьмовством. — По людским меркам реликты имеют бесконечно долгую жизнь, лишь накапливая со временем свои силы, — поясняет чародей свою теорию, — если удастся с помощью магии связать саму сущность подобного существа с големом, то есть шанс на успех. — Звучит так, словно бы ты хочешь сделать из реликта призрака и вселить того наподобие элементаля, — вытаскивает из-под стола задвинутый стул Шастун и с грохотом усаживается на него задом наперёд, кладя подбородок на спинку. — Нет, у элементалей работает принцип подчинения воли существа, здесь же нет никакого разума, лишь взятая у него энергия, — пытается вновь объяснить мужчина, начиная жестами показывать нечто невнятное. — Ладно, сдаюсь! — поднимает руки вверх Антон. — Как я и говорил, я не догоняю, но одно уяснил — это не призыв и не некромантия. Так что тебя останавливает? Знаю, реликтов не так уж много, но какого-нибудь чёрта в лесах же можно найти, разве нет? Магия, все дела. — Сложно, но можно. Всё же бродить по всему Северу в надежде встретить беса сейчас в принципе невозможно, но его нужно же ещё и убить. Всем известно, что подобные реликты крайне сильные и стойкие противники, справиться с ними задача не из простых, однако, по мнению Антона, мужчина кое-что всё же упускает. — Арс, ты же помнишь, что я вообще-то гожусь не только на то, чтобы есть, спать и читать любовные романчики? — утрирует ведьмак, в мгновение вытягиваясь по струночке. — Ты не обязан, это моё дело так что… — пытается тот отмахнуться, словно бы дела чародея не касаются ведьмака, но на самом деле тот беспокоится лишь о его безопасности. Заставлять Антона сражаться с опасным монстром… — Не обязан, — кивает тот, смотря уверенно прямо в глаза, — но позволь помочь.

***

Антону нравится путешествовать порталами даже зная о том, какую опасность они могут нести, будучи созданными неопытными магами или в неподходящих условиях. Быстро, удобно и вдобавок ощущения забавные. Как если прыгаешь с высокой скалы в воду — в животе ураган, а по телу пробегают лёгкие импульсы. Кого-то после подобного рвёт, а у ведьмака лишь адреналин в крови вырабатывается, хотя его и без того в жизни хватает. Только это получается один из безопасных способов. Что ему не нравится, так это из тёплого и уютного дома попадать прямо в снежный сугроб, споткнувшись на выходе. Не самое удачное приземление, всё же Арсений точно не знал координат, да и лично в этих местах не бывал, потому решил установить портал в метре над землёй. И ладно бы там была просто земля, выпрыгнувшего парня ожидали старые, полусгнившие, поваленные ветром стволы молодых осин, прикрытые снегом. Так что Антону пришлось отряхиваться в попытках опередить превращение ледяных комьев в воду. — Ну что же, она вроде как в той стороне? — щурится сперва ведьмак на солнце, сияющее в покрытом мелкими пушистыми облачками небе, а после глядит на занесённую тропинку, на которой, однако, можно разглядеть слегка сглаженные недавно прошедшим снегопадом следы. Сейчас он находится практически в двух сотнях миль от Арсения, оставшегося по наставлению ведьмака в поместье. Две долгие недели были проведены в попытках напасть на след одного из реликтов, что обычно мешают людям жить в спокойствии. За это время чародей успел сменить место своего постоянного пребывания на бывшие конюшни, обусловив тем, что не хочет во время одного из своих опытов случайно повредить фундамент или банально надышаться ядовитыми испарениями до потери пульса. Кроме того, свой нынешний эксперимент обнёс дополнительной ширмой и настоял на том, что Антону не следует его трогать, смотреть и дышать на него, так как он может оказаться крайне хрупким в отсутствии важной детали, за которой теперь они оба охотятся. Каждый в собственной манере, конечно. Арсений — выслеживая, корпя над заклинаниями; Антон — отправившись туда, куда указал чародей. Дома показываются спустя десять минут ходьбы: кривенькие землянки без изысков, построенные вдоль той самой тропки, являющейся здесь главной дорогой. Кажется, они стоят на последнем издыхании, готовые вот-вот обрушиться карточным домиком. У некоторых оконные ставни открыты, запуская внутрь, где не горит ни очаг, ни свеча, ни лучина, холодный воздух. В конце улицы виднеется совсем уж жалкое зрелище, хотя жалкое оно лишь для человека, привыкшего к подобным: сорванная крыша одного домишки и пробитая насквозь стена другого. И только из трёх труб во всей деревне идёт дым, меланхолично тающий на фоне облаков. «И гадать нечего, это нужное место», — понимает Антон, идя по недавно кем-то оставленному следу, что приводит его к зданию с тонкой дверью, кое-как стоящей в проходе. Заносит руку нехотя, беспокоить людей и так сводящих концы с концами не хочется. В голову лезут мысли о том, что монстра можно было бы выследить и изничтожить самому, да только парень уже стучит, а через несколько секунд ему неуверенно открывают дверь. Из щели показывается сперва старая морщинистая рука, а затем выглядывает соответствующее лицо старика с глубоко посаженными глазами, кажущимися особо измученными из-за худобы его тела. Голова по большей части лысая, лишь сзади виднеются отросшие седые волосы в тон такой же короткой, слабо ухоженной бороде. — День добрый, дядь, — снимает капюшон плаща Антон, — я так посмотрю, дела у вас идут не очень, но не знаешь, найдётся ли работёнка для ведьмака? — притворяется он несведущим. — А день и правда лучше, чем все предыдущие, раз к нам нагрянул ведьмак, — открывает старик дверь шире, — проходи, нечего разговор через порог вести. Шастун переступает порог хлипенькой землянки, спускаясь вниз, где взгляду не за что зацепиться, разве что за горящий очаг посередине да соломенную лежанку, похожую на груду лохмотьев, скинутых у стены. Здесь даже присесть негде, остаётся лишь стоять у стены, взирая на сутулого старика, берущего с полки одну из двух деревянных кружек. Тот, кажется, сперва на гостя внимания не обращает, всё возится в том углу что выделен под кухню, после чего подходит к котелку, висящему над очагом, и заваривает травяной сбор, в полезности которого можно усомниться: напиток с плавающей в нём трухой из листьев, что всовывают Антону в руки, пахнет разве что травой, хотя на дне видны какие-то корешки, наверное, одуванчиковые. — Раньше бы тебя к нам, ведьмак, — хрипит мужчина, устраиваясь прямо на полу рядом с очагом, за ним же повторяет Шастун. — Тогда бы, может, деревня осталась цела, да и заплатить нашлось бы чем, я же знаю, встречал одного из вашей братии раньше, вы не работаете задаром. — Верно, — отпивает парень из бокала, чувствуя проступающую во рту лёгкую кислинку и ничего более, — но давайте, дядь, сначала познакомимся и вы расскажете, что именно у вас тут произошло. Меня вот Антоном звать. — Яков, — кивает тот в ответ, глядя на шею парня. — А ты, получается, из школы Кота. Антон чуть не вздрагивает от неожиданности, только через несколько мгновений опрокидывая голову вниз и видя ниспадающую к груди цепочку, на которой висят медальон и седьмое кольцо. Слишком отвык прятать их под тканью одежд и пластинами доспехов за последние пару месяцев, прожитых с Арсом. — С этим есть какие-то проблемы? — прячет цепочку обратно на привычное когда-то место прямо под рубашкой, где острые грани неприятно колют кожу. — Нет, просто воспоминания, — отмахивается мужчина, которого, кажется, мало что может в этой жизни задеть за живое, — давненько я никого из вас не встречал. — Лучше давайте к делу, — отставляет парень кружку в сторону, чуть не расплёскивая содержимое. — Да-да, — тянет старик, — мы же раньше жили как все живут, ничего особенного не происходило. Но вот в начале зимы ушедшие в лес охотники стали пропадать один за другим. Потеряться не могли, тут любой знает каждое деревце в округе, куда там потеряться. Да и волки близко не подходили никогда. Так что странным всё казалось. Жены их слёзы лили, жалко их было. Да только ближе к Солтыцию, хотя, чего там ближе, в канун праздника! Явился он! — распаляется старик так, что в голосе звучит неподходящая тому горечь и ярость. — Кто? — нагибается ближе ведьмак. — Король леса! Это дьявольское отродье явилось заполночь, неся с собой запах серы. Сначала казалось, что, может, парни перед девками в лесу выкобениваются, но звук… звук быстро стал пугающим, таким, что мороз по коже идёт. Знаешь, ведьмак, я долго живу, может, и подольше тебя, но только тогда я увидел что-то ужасное, такое, что даже и на войне не встречал. Эти рога с насаженными на них только-только бывшими живыми Алёшкой и Милой. У них животы вспоротые были, кровь ручьём текла, а тела на рогах покачивались, словно дичь на крюках подвешенная. Мы с женой дома заперлись, но я-то одним глазком подсматривал, оторваться никак не мог, — стихает Яков, а в голосе того ярость сменяется ледяной печалью. — Но он ещё ведь возвращался, Король леса? — решает уточнить Антон, не видя пока у истории должной середины и конца. — Верно. Возвращается. Каждые пять дней, это уже невозможно, — чуть не плача произносит старик, по которому видно: он уже всё потерял, вероятно, и владелицу второй чашки, которой принадлежало стоящее в углу старое веретено. — Когда он явился второй раз не все успели разбежаться по домам, но в третий мы услышали его заранее. Заперлись, думали, что он пройдёт мимо. — Бесы не простые дикие звери и не дураки. Он теперь выковыривает вас из домов, не так ли? Разрушить подобные хлипкие постройки ему не составит труда, и, как я заметил, он с поставленной себе задачей отлично справляется. — Нас тут осталось всего пятеро: я, Ирафим, Рада да эти два идиота, Слава с Трофимом. У них-то сил хватило бы бросить всё, оставить это проклятое место позади, как и остальному молодняку. Хотя, кто знает, удалось ли им вообще или нет, — вздыхает старик, вспоминая некогда шумные дни. — Милсдарь ведьмак, я понимаю, с нас нечего взять, но убей этого монстра, клянусь, найдём чем отплатить! Хотя Антон и прибыл сюда лишь ради помощи в делах Арсения, глядя на старика, доживающего свои последние дни в несчастном одиночестве, обделённого не только материальными благами, но и заботой близких, ему становится жаль, что потребность в сердце реликта не появилась ещё перед Мидинваэрне. Тогда, может быть, всё и впрямь сложилось бы иначе для многих людей, живших здесь. — Я постараюсь помочь, дядь. Только позволь остановиться у вас тут, думаю, в качестве вознаграждения сойдёт, — Антон, конечно, любит деньги, но пытаться драть с этих кметов вознаграждение совесть не позволяет. — Тогда всё, что моё, твоё тоже. В любом случае, тепла очага мне не жалко, а больше у меня, считай, ничего и нет, — обводит старик рукой одну единственную комнату его дома, в которой они сидят. — Только вот что мне скажи, когда он должен будет снова явиться? — Завтра, — глядит тот стеклянным взором в стену, вспоминая ужасающие картинки, являющиеся частью жестокой реальности, от которой хочется сбежать. Времени не так много, потому Антон отказывается от предложения познакомиться с остальными четырьмя оставшимися обитателями вымершей деревни. Вместо того, чтобы найти беса самому, он решает подкараулить того в самой деревне. Для этого он осматривает окрестности. Хотя монстр и был здесь последний раз четыре дня назад, его путь легко прослеживается: помятые кусты, поваленный подлесок, царапины на коре крупных деревьев. Если расчистить землю от снега, то под ней обнаруживаются следы лап и копыт. — Бес. Крупная тварь. Сперва ведьмак сомневался, какой именно вид он здесь встретит, всё же по созданному Арсением заклинанию его определить было невозможно. В любом случае, с собой он взял немалый запас бомб и достаточно масла против реликтов. Однако броню надевать не стал. Зимой подвижность из-за снега и так понижается, а в случае боя с бесом она понадобится. Если идёшь против вооруженной рогами кучи мышц, тебе вряд ли поможет обычный доспех из дублёной кожи. Положиться можно только на квен и собственную ловкость. «Наверняка спустился с гор. Пищи стало не хватать, а деревня превратилась в персональную кормушку». Вечером к Якову заходит Рада — пожилая женщина, укутанная как будто бы всеми тряпками, что смогла найти в заброшенных домах, — она принесла рыбного бульона. Оказывается, утром старик ходил на реку, поймав там несколько верхоплавок, из которых та приготовила нехитрый ужин. При виде ведьмака она не удивляется, лишь тихо хмурится, качая головой. О госте старик уже всем рассказал, также, как и наставление Антона — ночевать всем в одном доме, чтобы, когда на рассвете пришёл бес, Шастуну не пришлось рассеивать своё внимание сразу на всех. Бульон пресный, а вместо соли его, похоже, приправили сушеным желчным грибом, от которого проявляется небольшая острота и горькость. Или, может быть, это желчный пузырь лопнул при чистке? Неважно, ведьмак доедает его до конца, ведь примерно через семь часов ему понадобятся силы для выполнения своего задания. Или заданий. Одно от жителей деревни — убить бестию, а другое от Арсения — вырезать её сердце. После того как старики уходят спать в бывший дом войта, чуть более крепкий и тёплый, нежели все остальные, Антон раскладывает по полу содержимое своей сумки, начиная готовиться к предстоящему бою. Несколько танцующих звёзд крепит на пояс, чтобы не пришлось искать их в сумке в самый неподходящий момент. Тройка бутылочек «Ласточки» укладывается в один карман куртки, а зелье Петри в другой — его стоит выпить чуть раньше, чем монстр появится в поле зрения. Как только все расходники разложены по местам, в дело идёт коричнево-зелёная жидкость, которой парень смачивает кусочек старой тряпки. Та резко даёт в нос, но это хорошо, масло против реликтов и должно быть таким. Несмотря на неприятный аромат, ведьмак уверенно натирает ею свой серебряный меч. Заранее, чтобы в случае непредвиденных обстоятельств не оказаться с голой жопой, во время сражения кое-как выливать то на клинок, забравшись куда-нибудь на дерево, чтобы выиграть время. Остаток времени он проводит в медитации, не видя снов. Сразу так, в одежде в которой собирается сражаться, не хватает лишь меча, что покоится рядом в ножнах. Блестящий от собственной остроты и масла тот ждёт часа, когда его испытают в настоящем бою, в котором прольётся кровь. Оружие создано, чтобы отнимать жизни жестоко и беспощадно. Оно холодно, как разум грамотного политика, и горячо, словно кровь бывалого воина. Даже если ты орудуешь им во благо, факт убийства никуда не девается. Его можно лишь склонить в варварскую или благородную сторону зависимо от принятых суждений. Однако, если клинок никогда не пробовал крови и плоти, его либо создали игрушкой, либо у него всё ещё впереди. Иначе никак. Внутренние часы у ведьмаков работают прекрасно, не с точностью до секунды, но до десяти минут точно. И, если нужно подняться в определённое время, а после сразу бежать, то они это могут без проблем, хотя также и без энтузиазма. Антон открывает глаза около пяти утра, не чувствуя себя отдохнувшим, как от нормального сна. Будь тот хоть в прекрасной кровати с балдахином, хоть на корнях деревьев, он бы определённо предпочёл его, но не в этот раз. Сейчас он лишь подбирает с пола ножны, закидывая их за спину, снимает плащ, в который был укутан во время медитации, всё же в сбитой из тонких досок землянке довольно прохладно, несмотря на тлеющий очаг, успевший прогореть до конца за это время. В мгновение становится зябко, но вместе с тем навалившийся холод придаёт разуму кристальную чистоту, с которой гораздо легче отправляться на охоту за смертельно опасными монстрами, терроризирующими бедных кметов, точно не сумевших уснуть этой ночью. Многим хочется верить в то, что ведьмак сможет избавить их от этой напасти, но даже надеяться не получается. У этих людей было отобрано достаточно, чтобы они перестали верить в счастливый финал. Тем более троим из них осталось жить не так долго. Время, как известно, беспощадно. Оно же приближает встречу беса и ведьмака, выходящего на улицу. Там холодно, снег не блестит и не искрится и даже солнце пока не отбрасывает блики на горизонт. Небо предрассветно-синее, а это значит, что пора бы выдвигаться туда, откуда с большей вероятностью покажется тварь. Приходится перепрыгнуть парочку хлипких заборчиков, созданных из веток, переплетённых в местах крепления шпагатом, дотронься до такого, и тот в мгновение завалится, но Антону не хочется портить что-то, по крайней мере, раньше времени. Потом тут и так наступит хаос. У Антона за спиной оказываются домишки, в дальнем из которых должны по его настоянию ютиться оставшиеся жители. Отсюда не слышно ни их дыханий, ни сердцебиений, ни разговоров, возможно, те и вовсе боятся вымолвить и слова, всё же, если ведьмак не справится, в этот раз наверняка погибнут все разом. Но Шастуна не беспокоит такая возможность, он просто вслушивается в кромешную тишину, стоя на видном месте, не скрываясь, держа готовое к бою оружие. Ожидание всегда проходит сложно, если голова забита ненужными мыслями, к счастью, он полностью отдан своим шести чувствам, среди которых, как квинтэссенция, преобладает ведьмачье чутьё. Нет ни ветерка, деревья недвижимы, в округе не обитает дичь, только снег изредка скрипит под подошвами, когда ноги переминаются, дабы не затечь. Вокруг белым-бело, только стволы деревьев угрожающе смотрят в ответ морозными трещинами, корча рожи, кто на что горазд. Три кривых выбоины, а столько эмоций им может приписать человеческая фантазия: испуганная сосна, над каждым глазком которой нависает бровью голубой мох, хмурая берёза, повидавшая кровавые сцены и успевшая на себе испытать остроту бесовских рогов и когтей, те оставили на ней глубокие шрамы. Есть лики смеющиеся, есть заранее скорбящие и даже насмехающиеся над глупостью того человека, что с одним мечом вышел в чистое поле в ожидании своей погибели. Но Антон не человек. По крайней мере, не все его считают таковым и это правильно. Люди не могут услышать так рано будоражащий нутро звук, подобный надвигающемуся шторму, буре со шквальным ветром, ломающим стволы молодых деревьев и вырывающим долгожителей из земли, оставляя их оборванные корни постепенно засыхать на воздухе, пока растение будет медленно, но верно умирать. Рука крепче сжимает рукоять меча, чей клинок нов, а навершие привычно кровожадно. Ведьмак не сдвигается с места, лишь быстро выпивает подготовленное зелье Петри и заносит одну ногу назад, вставая в стойку. Можно секундами отсчитать, когда начнётся бой. Треск и стук копыт неумолимо приближаются, можно услышать фырчание зверя, похожее на рокот, его шумное дыхание. Он не пытается красться, ему это не нужно, ему нравится наводить леденящий ужас на свою пищу. Люди для него даже не жертвы. Лишь очередной вид еды наподобие ягод, трав, зайцев и оленей. Бесы всеядны, но их мощные челюсти прекрасно справляются с тем, чтобы щёлкать черепушки, как белка орехи. «Совсем скоро». Его очертания уже можно увидеть, и с каждым мгновением они становятся всё яснее. Груда мышц, пробивающая себе путь, не обращающая внимания на возможные помехи. Его сперва можно спутать с оленем-переростком, неведомым образом заточившим свои рога. Да только в нём нет грации, а масса превышает четырёх взрослых, откормленных мужиков вместе взятых. Угораздь кого встретить этого монстра ночью в лесу, сперва подумал бы, что перед ним медведь, не заметив рога на голове. Да только мощные копыта сзади и лапы, оканчивающиеся острыми когтями, спереди выдают сразу, что это за тварь. Хотя какая разница обычному бедолаге, кто на него мог бы наткнуться? Он бы в любом случае не выжил, будь обычным кметом или охотником. Даже у вооруженных воинов нет против подобных бестий ни единого шанса. Он уже близко, около тридцати шагов для Антона и всего-то семь прыжков для монстра, однако, видя недвижимую фигуру, от которой не несёт запахом страха и паники, тот замедляется, переставая скакать, переходя на аккуратную поступь по рассыпчатому, словно пепел, снегу. Ведьмачий клинок направлен в его сторону, как и внимательный немигающий взгляд его владельца. Напоминающая козлиную голову морда смотрит внимательно, всеми тремя глазами. На интуитивном уровне Антон чувствует, как тот стремительно закипает, чувствуя вызов, исходящий уже не от потенциальной еды, а от противника, которого нужно уничтожить, а не просто сожрать. Из статуса простой пищи Антон перерастает в соперника, конкурирующего за территорию, к которой бесы относятся крайне ревностно. С боевым рёвом монстр бросается на ведьмака, выставив вперёд острые ветвистые рога, отдающие запахом ржавой крови. «Сейчас!» Антон срывается в сторону, как только зверь делает свой третий рывок вперёд, оказываясь на месте, где снег лежит не так ровно, как мог бы после продолжительных осадков. Именно этого и добивался охотник, заманивая монстра, используя себя в качестве наживки. Взрыв. Серия хлопков подрывает снег, а вместе с тем задевая беса, мечущегося из одной стороны в другую, но лишь задевая новые ловушки. Существо теряет из виду парня, воспользовавшегося известной слабостью бук, чертей и, конечно же, того рогатого отродья, что пропахивает рогами снег в попытке вслепую задеть противника. Они все боятся громких звуков. Бомбы, ловушки нужны в первую очередь для того, чтобы сбить его с толку, не давая возможности сосредоточиться и, собравшись полностью с силами, разодрать ведьмака когтями, наколоть на рога, вцепиться в плоть кинжалами клыков. Антон оказывается рядом в мгновение ока, даже при том, что взрывы ловушек ещё не стихли. Ему они мешают не так сильно, к тому же он изо всех сил старался запомнить примерное расстояние между ними, чтобы самому не напороться. Наложенный квен не даст осколкам повредить тело, но лучше на них напорется бес. Использовать аард нет смысла, тот не собьёт с ног, потому ведьмак старается проскользнуть ближе, под шею или брюхо — самые незащищённые места, но сталь меча тут же сталкивается с выставленными вперёд ветвями рогов, только отразив атаку, переходя в контрудар: бодает, но, не почувствовав соприкосновения, глазами ищет парня, скрывающегося в сугробах, но тёмная одежда на белом фоне не помощник, потому через мгновение Антона, сделавшего кувырок в сторону, стараются подцепить когтями. Лапа минует ведьмака, обрушив свою мощь на землю. Удар такой силы мог бы снести стену одного из сараев, находящихся неподалёку, даже сквозь снежный покров и подошву сапог по телу пробегает вибрация, перешедшая от земли. Подобраться к монстру сложно, у того прекрасная реакция и защита, а отвлекающие ловушки успели исчерпать себя. Антон использует игни, одновременно с тем блокируя выпад, что мог бы проткнуть ему лёгкие. Пламя устремляется в глаза монстра, заставляя того на секунду зажмуриться. В бою с бесами нельзя оставаться на виду слишком долго. Давление на клинок чуть ослабевает, рога скользят по лезвию, издавая скрип, режущий слух, и уже через мгновение когтистая лапа сбивает ведьмака с ног, разбивая квен и отправляя в полёт на пару метров. Антону удаётся сгруппироваться, падение в снег не столь болезненно, потому он не медлит с тем, чтобы подняться, не упуская противника из вида. Даже моргать сейчас лишний раз опасно. Бес резв настолько, что тут же предстаёт перед отброшенным парнем, собираясь нанести критический удар, после которого тот бы уже никогда не поднялся. Но рога устремляются в сугроб, не задевая того. Бой идет всего несколько минут, но они оба подошли слишком близко к деревне. Ещё немного и придётся сражаться, оборачиваясь на заборчики и стены домов, на которые монстру будет плевать. Потому Антон срывает с пояса танцующую звезду, на то, чтобы поджечь бомбу игни, кажется, и вовсе не нужно ни капли времени, потому она тут же устремляется прямо в морду бегущего вперёд беса. Тот пытается увернуться от неизвестного объекта, но лишь успевает отвернуть голову в сторону, сдвинувшись вправо лишь передними лапами, шерсть на которых всё же успела обуглиться, оголяя серо-розовую кожу зверя, покрытую незначительными ожогами. Такие зажили бы меньше чем за час. Бесовская регенерация просто поражает, потому их нужно добивать сразу, не давая шанса сбежать в своё логово, из которого они бы вернулись с зализанными ранами, от которых не осталось бы и следа. Антон не знает, что сподвигает схватить того за один из отростков на голове. Возможно, он хотел постараться вонзить клинок под шею или использовать его в качестве опоры и запрыгнуть сверху, или вообще подлезть под покрытый коричневой шерстью живот, но вместо всего задуманного, бес его отбрасывает будто раздражающую букашку. Приземлиться аккуратно не получается. Ведьмак чуть не скатывается с покатой крыши дома, куда его отшвырнуло. Квен оказался деактивированным, потому удар пришёлся по телу достаточно болезненно. Деревянные перекладины, хотя и занесённые снегом, нельзя назвать мягкой поверхностью. Голову слегка кружит, но тот встаёт, оглядываясь по сторонам, сжимая меч, что словно бы прирос к руке сильнее прежнего. — Сука! — шипит тот, невольно переводя взгляд на предплечье, Антон чувствует, как по незащищённой руке под курткой течёт тёплая жидкость, а руку саднит. «Вот, что разрушило щит», — проносится в голове перед тем, как в ней же сознание слегка покрывается туманом, а взгляд мутнеет и темнеет, словно бы наполняясь чернильным дымом. — Твою мать, — шепчет тот, считай, сквозь зубы, понимая, что попался, слишком долго позволил монстру смотреть на себя третьим глазом. «Нужно было для начала его попытаться выколоть». Всё вокруг темнеет. Чернота сменяет вездесущую белизну, словно бы той нет и в помине, потому наваждение беса нельзя сравнить с наступлением ночи. Скорее с закрытой комнатой, что наполняют беспросветным дымом, и лишь только один фонарь виден в нём — круглое крохотное светило, что на бешеной скорости устремляется в Антона, тот только и успевает, что отправлять потоки игни и отбивать атаки, ощущая кожей перед ними потоки ветра от занесённых рогов и лап. Так долго продолжаться не может. Сейчас даже непонятно, где именно стоит ведьмак. Под ногами перекрытия крыши? Голая земля? Снежные поля? Нет времени даже прочувствовать подобное, всё внимание уходит на монстра и на то, чтобы не выпустить случайно меч из рук. «Хочешь побороться ментально, давай поборемся». Парируя очередной удар, Антон использует вложенную бесом в него силу для того, чтобы самому отскочить как можно дальше. Как далеко получилось сразу неясно, кромешная тьма, переливающаяся дымными бликами, заставляет всё время думать, что око беса совсем близко, слух не стыкуется с обонянием, потому ясно — несколько шагов между ними есть. Рука тянется к поясу, с лёгкостью нащупывая прикреплённую к нему бомбу, что незамедлительно идёт в ход, отправляясь в сторону светоча. Стоит раздаться взрыву, как тьма становится чуть менее непроглядной. Бес метается в сторону от громкого звука, но тот повторяется, ещё одна бомба взрывается рядом. Антон знает, что на поясе болтается ещё одна, но вместо этого, воспользовавшись замешательством противника, он делает то, что другой ведьмак не стал бы. Сосредотачивается и складывает левую руку в знак аксий. Тот самый, что обычно заставляет людей ослабить свою волю и тот, что действует на бездумных существ как успокоительное. Но вместо того, чтобы лечь смиренно, существо начинает метаться из стороны в сторону так, если бы того покусал рой шершней, от которых не спрячешься. Ведьмаку удаётся сделать то, что задумалось — погрузить сознание беса в хаос, обратив его наваждение против него же самого, потому тьма перед глазами рассеивается, позволяя увидеть мир таким, какой он есть на самом деле. С разрушенными стенами близлежащих домов, сорванными крышами и полем боя, выглядящим благодаря снегу лишь немного неряшливо. Только времени рассматривать пейзажи нет, неизвестно сколько ещё продлится действие знака. Чудовище пока не замечает ведьмака, и тот использует эту возможность: с разбега пробегает по сорванной крыше, ставшей небольшим трамплином, и запрыгивает тому на спину. Шерсть воняет потом, грязью и страхом, из-за которого бес не прекращает брыкаться. Удержаться на нём непросто, но Антон хватается левой рукой за рог у самого его основания, при том сжимая икрами, как при галопе без седла, шею. Клинок с размаху входит прямиком аккурат ниже роста рогов, пробивая позвонки, выбивая неистовый рёв из существа, что заваливается вниз, но всё ещё живо, пытается руками достать до собственного загривка, но у него это не получается. Оно кричит, стонет, вопит, издаёт свой предсмертный кошмарный вопль, разносящийся по всей округе, будоражащий каждое живое существо, заставляющий почувствовать в себе неимоверный страх, когда ведьмак замахивается ещё раз. Теперь уже рубя по шее монстра, что своей козлиной головой упёрся в землю, не желая в скором времени стать её частью. Но у ведьмака на то другие планы. Голова не отлетает, держится на мышцах её оплетающих, но Антону видны артерии и кости, красующиеся ровным надрезом там, где только побывал его меч. Меч, который более не хочет ничьей крови, несмотря на ожесточённую битву не на жизнь, а на смерть, окончившуюся победой Кота, нынче отряхивающего серебро от крови, что алыми каплями расходится по белоснежной земле. В груди и животе словно бы развязывается узел, стягивающий тело в единое целое. Перед ним гигантская туша беса, которого он убил собственными руками, но ведьмак лишь медленно соскальзывает с чудовища, оседая на землю. Хочется просто расслабиться в осознании того, что всё закончилось. Не нужно бегать по полю, скакать из сугроба в сугроб, отбиваться от выпадов рогами и когтями. Можно просто отдохнуть и не важно, что рядом с ещё тёплым трупом. Он видел их достаточно на своём веку. Как же приятно после боя чувствовать самое обыкновенное облегчение, а не желание продолжать дальше, искать жертву, следуя застилающей разум ярости. «Хороши колечки», — переводит он взгляд на свою окровавленную руку, вспоминая сразу о двух вещах: выпить «Ласточку» и выполнить заказ Арсения. С первым справляется быстро: ни один из пузырьков не был выпит во время боя, но сейчас Антон заливает в себя один, слегка морщась от неприятного вкуса, хотя по сравнению с рукой, это мелочи. Разодранный рукав куртки мешает рассмотреть рану, однако, судя по всему, кости целы и это плюс. Если зашить, то благодаря эликсиру ведьмак станет как новенький уже через пару дней. Есть шанс, что даже шрама не останется, а если и да, то ничего страшного. На теле их предостаточно. Хорошо, что лицо цело, многие антоновы коллеги если не обезображены, то определённо потеряли несколько очков привлекательности, на которую рассчитывает Шастун, улыбаясь детской, задорной, но всё же невинной улыбкой, покоряющей сердца людей. Не всех, конечно, но такой внешний вид нередко помогает. Единственный шрам на лице Антона и язык таковым не повернётся назвать, а о его происхождении и вовсе лучше не зарекаться в обществе охотников на чудовищ. В том, чтобы в детстве упасть на тяпку и рассечь бровь, чести мало. Дальше приходится наконец подняться, ещё раз окинув взглядом мертвую тушу, кажущуюся лишней рядом с полуразрушенными домами, белизной снега и темнеющими чуть поодаль стволами деревьев, среди которых лишь самые старые сумели продолжить стоять на своих местах, пожертвовав лишь корой и нижними тонкими ветвями. Грудная клетка у беса мощная, но, в сравнении со спиной, куда более беззащитная. «Сейчас бы пригодился кинжал», — вздыхает ведьмак, отправляясь в землянку старика, в которой остались все ненужные во время боя вещи. Там он без спроса роется в кухонном серванте, точнее его подобии, и находит подходящий нож. Тот немного туповат, но точильный камень исправит ситуацию. Кроме того, с собой берётся и простой холстяной мешок. Оказывается, и он подходит для хранения сердца, что понадобится для какого-то там заклинания Арсения. Сперва Антон был уверен, что ему придётся тащить огромный металлический ящик или вроде того, но всё оказалось куда проще. Руку он решает зашить позже, ставя на первое место иную задачу, потому он немедля идёт обратно, хотя на самом деле уж больно хочется завалиться на лежанку и хорошенько вздремнуть настоящим сном. Завернув за дом и миновав невольный забор, созданный сорванной крышей, Антон удивляется, видя на фоне монструозной туши невысокий силуэт в старом, пожранном молью тулупе. — Честно сказать, я сомневался в тебе, ведьмак, — произносит Яков, не оглядываясь на подошедшего парня, продолжая рассматривать беса невидящим взглядом, — но теперь понимаю, что внешность бывает обманчива. — Ты такой не первый и точно не последний, так что я привык. Вы там сами-то как? Во время боя не задело? — Нормально, — рукой отмахивается мужчина, — только Рада тряслась, что, мол, помрём сегодня все из-за тебя, но нам повезло, что она ошибалась. — Это да, — Антону на самом деле не до разговоров, хотя обижать старика не хочется. — Не возражаешь, у меня тут ещё дельце есть, — намекает парень, кивая в сторону туши. — А, трофеи, верно? Насколько я помню, ведьмаки их забирают с собой после боя. Обычно так и происходит, но сегодня Антону не нужны ни когти, ни зубы, ни огромная башка, которую было бы крайне сложно тащить с собой куда-либо даже при наличии лошади. Одни рога чего стоят… нет, стоят они правда дорого, но если говорить о транспортировке, то без телеги она кажется невозможной. Антона слегка напрягает то, что Яков продолжает стоять за спиной, когда он уже подходит ближе, доставая подготовленный нож. — И всё же Король повержен… — не ускользает от ведьмачьего слуха тихий шёпот, что заставляет Антона отвлечься от задуманного дела и обернуться, осматривая всё такого же потерянного старика. — Кстати, я так и не спросил, почему «Король»? — Это давняя история, но могу рассказать, если хочешь. — Буду благодарен. «Ну, раз такое дело, приступим», — Шастун решает не медлить и приступить к вырезанию сердца из груди мертвого существа на глазах у Якова, которому, судя по всему, плевать, тем более заниматься подобным мерзким занятием куда лучше, отвлекаясь на что-то постороннее, а не сосредотачиваясь на окровавленной плоти, рваные мышцы и сосуды которой смахивают на скопища кольчатых червей. — Всё моё детство взрослые твердили, что далеко в лес в сторону гор ходить нельзя, ведь там есть некий «Король леса», и он всем нам лишь делает одолжение тем, что позволяет жить на своей территории. Но взамен, в те зимы, когда даже клёсты падают замертво, деревня должна была отдавать кого-то в уплату, — тихим голосом предаётся воспоминаниям старик. — Жертвоприношение, — фыркает Антон, обеими руками надавливая на нож, чтобы пробить шкуру. Та поддаётся плохо, так что приходится использовать силы на максимум. В таком случае хорошо, что не зашил рану, иначе бы швы уже разошлись. «Как грустно и банально», — не произносит вслух парень. Всё же кметы не виноваты, что родились в подобном месте, где им не оставалось ничего, кроме как подчиниться сильнейшему, даже при том, что им являлось существо звериной сущности. — Да, жертвоприношение. При мне это случалось всего трижды, хотя первые два раза без моего прямого участия. Просто однажды пропала наша соседка и я не понимал как так, через несколько лет, когда мне было около пятнадцати, исчез мой друг. Его имя я помню — Нирка, как все звали. Задорный парень, приносивший порой слишком много проблем. Потому, вероятно, выбрали именно его. А затем, пару лет спустя, одной суровой зимой родители прихватили меня с собой ночью на деревенский совет в доме войта. Тогда я узнал, что эти пропажи были не случайны, они не сами пришли на территорию «Короля леса», их туда притащили силой. И в тот же вечер я лишился матери, — тихим голосом произносит Яков, которого душат петли собственной памяти, — хотя я был не лучше остальных. Голосовал против младенца. Считал, что так гораздо легче будет. Этот ребёнок ведь ещё не видел мир, и никто его не знал. Хотя так глупо, что он умер годом после от пневмонии. «Меньшее зло», — приходит известная концепция на ум, пока по рукам течёт кровь существа, истребившего практически всю деревню, но и его убийство нельзя назвать праведным поступком. — Мне жаль, — обращается парень, прервавшись от того, чтобы разрезать куда более податливую, нежели шкура, плоть, что скрывает за собой лёгкие и рёбра. С ними особо проблематично: руками не сломать, а рубить мечом не хочется, всё же есть шанс повредить нужный внутренний орган. — Не утруждай себя ненужной жалостью, ведьмак. То дела прошлого, которые, как я надеялся, не повторятся в настоящем. — Судя по всему, в какой-то момент всё стало спокойно, раз появление беса сейчас обратилось чем-то необычным, — закатывает рукава куртки Антон, чувствуя мороз на коже. Однако ощущение продолжается не долго — левая рука с ножом проникает глубже в неостывшую грудную клетку, лезет под рёбра и лёгкие. Получается крайне затруднительно, но тревожить рану правой кровью монстра не стоит. — Именно. Один из наших односельчан, только-только посвящённый в то, почему порой пропадают люди, этого не смог принять. Тогда орал на всю деревню так, что многие не дошедшие до двадцати лет, не ведающие, услышали его, по их мнению, странные слова. Как бы войт ни пытался скрыть его у себя в подвале, чтобы успокоился, парня хотела видеть достаточная часть деревни. И только его отпустили, он собрал других неравнодушных и отправился в город. Мы думали с концами, но нет, он нанял ведьмака. До сих пор помню, что медальон у него был точь-в-точь как у тебя. С кошачьей головой. Антон чувствует, как под его пальцами нащупываются артерии, ведущие к сердцу, а вместе с тем размышляет, мог ли он когда-либо встречать того Кота? Их школа разбросана по миру так, что создавали всех в разных местах и, в отличие от тех же Волков, они никогда не собираются все вместе. Потому то мог быть хоть Стас, хоть любой другой коллега по цеху. — И как, он не вернулся с охоты? — напрашивается такой вывод, раз прямо сейчас Шастун аккуратно поддевает артерии и связки, удерживающие сердце чудовища в груди. — Вернулся. Не знаю, может быть, он всех нас обвёл вокруг пальца, но он принёс с собой голову монстра, хотя та была меньше. — Но тоже с рогами? — решает уточнить ведьмак. Всё же рога достаточно запоминающаяся вещь, если они не крошечные, конечно. — Были, но теперь я думаю, не подделка ли? Спустя столько лет Король вернулся, недовольный подобным раскладом. А всё из-за прекращения традиции. Голос у старика безжизненный, только сожаление сквозит в нём, выдавая принадлежность того человеку, настоящему, живому, сокрушающемуся от погубивших его трагедий. «Скорее всего, монстры разные, — анализирует парень услышанное, — в те времена здесь вполне мог пастись леший, а спустя года его территорию занял бес, искавший пропитания на новом месте, и понеслось». — Такие традиции нужно посылать к чёрту, — невольно хмыкает ведьмак, осознав сказанное. — А вообще, — тому наконец удаётся осуществить задуманное, потому раздаются хлюпающие звуки, словно бы идёшь по поросшим мхом топям, и тот разворачивается, держа в руках огромное четырёхкамерное сердце размером больше головы парня, с него стекают алые капли, орошая снег под ногами кровавыми розами, — поклоняйтесь лучше Мелитэле, Фрейе, Креве или тому же пророку Лебеде, но не монстрам, что забирают человеческие жизни. — А во что ты веришь, ведьмак? Призадумавшись, Антон находит ответ: — Лишь в завтрашний день.

***

Пока сердце беса лежит в снегу, чтобы не стухло, Антон отсыпается у очага. Делать ему пока что нечего, в конце концов, с Арсом они договорились, что чародей откроет портал на третий день, а точнее вечер, так что времени полно, хотя проводить продуктивно его не слишком хочется. Можно было бы помочь кметам разобрать беса на ингредиенты, чтобы отослать из этой деревни искать лучшую жизнь где-нибудь подальше, где они смогут раздобыть денег, продав рога, глаза и потроха, но делать этого совсем не хочется. Он уже вырвал сердце из груди, но то было ради Арсения. Для него хоть звезду с неба, как бы это абсурдно ни звучало при том, что звёзды — это не какие-то крохотные камушки, а целые огромные махины, состоящие незнамо из чего, но сорвать их с небосвода физически невозможно. Он же не прилавок с драгоценностями. Просыпается он только вечером, понимая, что либо всё это время крепко спал, либо никто не стал его беспокоить, в том числе и хозяин землянки. Чувство стыда кольца у Антона не отбили, а лишь приглушили, потому, накидывая поверх куртки тёплый арсеньевский плащ, которого, правда, на самом мужчине он ни разу не видел, хотя с его гардеробом — не мудрено, он выходит на улицу. Снег не блестит и не отражает свет, хотя ломоть луны виднеется сквозь пелену облаков, словно бы это причудливый любопытствующий глаз, наблюдающий за тем, что творится в бренном мире смертных существ. Из стоящего поодаль дома войта течёт струйка дыма, сочащаяся через дымоход, именно к нему и решает направиться Антон. Всё же, наверное, там должен быть хотя бы один человек из тех, что остались в деревне. Кроме того, именно там они и прятались во время битвы ведьмака с бесом. Дом деревенского старосты выглядит крепче остальных в деревне, но снаружи в нём ни капли изыска, кроме разве что заборчика вокруг огорода, сделанного не из найденных в округе веточек, а аккуратных, слегка подгнивших досок. Сперва, как приличный человек, Шастун стучится в дверь, дабы не испугать кого-то из людей своим появлением. Парень, может быть, выглядит ничуть не устрашающим, но чужак есть чужак и, если он ведёт себя слишком по-свойски, добра от такого не жди. — Да, заходите! — раздаётся мужской голос за дверью, что сперва удивляет — незнакомый, однако Антон быстро вспоминает, что ещё не видел остальных трёх селян, оставшихся в деревне. Дверь открывается без скрипа, обнажая достаточно скромное внутреннее убранство, похожее на землянку Якова, только с той разницей, что в этой на пару комнат больше, чем одна. Стоит пройти чуть дальше, как на глаза бросается очаг и сидящая перед ним фигура мужчины, греющего о него руки. — Проходи, Антон, не стесняйся, — проводит тот рукой, одетой в перчатку без пальцев, к месту напротив себя и пылающего огня. — Извиняюсь, что побеспокоил, — подходит ведьмак ближе, чувствуя, что отчего-то с этим мужчиной невозможно разговаривать так же фамильярно, как с Яковом. — Нисколько. Я как раз был не против с кем-нибудь поговорить, — загадочно улыбается тот. Но Антон обращает внимание на глаза: в карих пропастях словно бы ифриты пляшут, хотя, скорее всего, то просто отражение языков пламени. — Не думаю, что из меня хороший собеседник. — Напротив! Ведьмак куда интереснее кметов, — говорит тот, словно бы к ним сам не принадлежит, — у вас всегда есть что поведать, излить душу, так сказать. Изливать душу человеку напротив не хочется, есть в нём что-то отталкивающее, хотя выглядит сам как бочка мёда с этим жёлтым камзолом и дружелюбным выражением лица, словно бы готов предложить выпить за его счёт в трактире. — Я не умею красиво рассказывать истории, за подобным нужно обращаться к поэтам, я же простой ведьмак. Про охоту могу сказать разве только то, что было сложно, но я, как видите, всё ещё жив, — усмехаются оба мужчины, глядя в огонь. — Но, как мне кажется, зря Вы остались в деревне. Можно было бы уйти раньше. Бес всё равно обитал ближе к горам, если бы направились по дороге на юг, то миновали бы его территорию. — Все мы совершаем ошибки, — философски заявляет мужчина, меняя положение ног так, чтобы те были собраны крест-накрест, — даже я. Иногда людей на это подталкивают, потому они идут туда, куда не надо, встречают тех людей, кого не стоило. При том до конца не осознают, что однажды свернули не туда, хотя они могли избежать плачевного исхода. Вот ты, Антон, уверен, что в твоей жизни нет никого лишнего? Или, может быть, ты сам являешься для кого-то поворотом не туда? Антон на такое заявление лишь хмурится. Каждый, конечно, волен думать о жизни так, как сам считает нужным, или же сама жизнь заставила его так считать, однако ведьмаку подобная логика не подходит. Сейчас его жизнь кажется такой, какой не должна быть, но он бы хотел, чтобы так продолжалось вечность. Он счастлив, и путь, что заставил его однажды свернуть не туда, привёл лишь к лучшему исходу. — Даже если и так, жить нужно сегодняшним днём, надеясь, что доживёшь до следующего. А что насчёт лишний, не лишний… Всё может быть, но загадывать заранее нет смысла. А дожив до неблагоприятного исхода, останется лишь его пережить. Если возможно, конечно. А если нет… — задумывается парень, представляя, что, если бы он не знал, что должен умереть в той же битве с бесом, например, клыки, когти и рога разодрали бы его собственную шкуру. — То жаль будет уже не меня, а тех, кто будет по мне скорбеть. Если будут, конечно, — пожимает плечами Антон, будто бы ему всё равно, хотя представлять то, как бы отреагировал на подобную новость Дима, больно, душераздирающе, потому что сам Антон подобное переживал не раз. А вот Арсений… Представляя возможную смерть чародея от чьих-нибудь рук, лап или банального несчастного случая в той же лаборатории, у ведьмака дыхание сковывает, а мозг отказывается визуализировать подобную картину. Смерть страшна лишь для живых. — Как знаешь, но я бы предложил тебе задуматься об этом на досуге, — смотрит тот крохотными глазками на то, как Шастун встаёт с пола. «Сам как-нибудь разберусь, — огрызается тот лишь про себя. — И вообще, давать советы, когда не просят, дурной тон. Или нет», — однако бесят они сейчас его просто ужасно. — Я пойду. Поздно уже, — отправляется парень к двери, последний раз глядя на коротко стриженного мужчину, кажущегося совершенно лишним в этой позабытой всеми деревне. — Покойной тебе ночи, Антон, — прощается тот скверной улыбкой, скверной, потому что вокруг глаз не появляется ни морщинки. — И Вам тоже.

***

Первую половину ночи после разговора с мужчиной, чьего имени он даже не спросил, Антон проводит за тем, что приводит вещи в порядок, хотя большей их части то не требуется. Только куртку с рубашкой приходится штопать прихваченными как всегда с собой нитью и иглой, да обновить заточку меча, слегка затупившегося при отбивании выпадов рогов. Те слова щекотали нервы, только непонятно почему. Ведь у Антона правда всё хорошо, а разве дорога, идя по которой ты не страдаешь, не есть самая лучшая? Тут же вспоминается битва, в начале которой ведьмак играл роль приманки, заманивающей противника в ловушку. «Нет». Арсу незачем строить козни против какого-то там безызвестного охотника на монстров, да и не чувствуется от него опасности. Только лишь комфорт, как от очага зимой или прохладного ветерка знойным летом. Он ведь искренний, по крайней мере, Шастун чувствует эмоции Попова как ничьи больше. Мужчина иногда может что-то замалчивать, но он никогда не врёт. Даже тот раз в первую встречу. Да, не сказал, что на самом деле ожидает, но не солгал, а вина в его глазах и вовсе заставила Антона позабыть любые возможные обиды. «Быстрее бы завтрашний вечер», — думает парень перед тем, как начать избавляться от навязчивых мыслей, лезущих в голову и мешающих спокойно скоротать время до утра. «Будит» его, как ни странно, не собственные внутренние часы, а тихое шуршание, топот и позвякивание. — Утро доброе, ведьмак, и в этот раз это не просто приветствие. Оно правда таковое, — подходит тот ближе, всовывая в руки сидящему юноше плошку с безвкусной, подстывшей, пока несли через морозную улицу, кашей. — Спасибо, — бубнит тот в ответ, рассматривая образовавшуюся на ней плёнку. — Не за что, — отвечает тот, а затем, слегка помедлив, неуверенно спрашивает: — Скажи, а тебе рога, случаем, те не нужны? — явно имеет в виду бесовские. — Нет, — вкрадчиво отвечает Антон, закидывая в рот ложку перловки и тут же проглатывая разваренную липкую массу, — а что? — уже догадывается он. — Да наши молодчики всё думают, как бы попытаться их пообрубать, да как-нибудь до города дотащить. Грезят, что смогут на этом разбогатеть да новую жизнь начать. — В таком случае, лучше сразу голову целиком брать, — советует тот, параллельно методично опустошая тарелку, — тогда вопросов меньше будет, а загнать коллекционерам получится дороже. Но, конечно, лучше было бы обработать черепушку заранее. На дворе, может, и зима, но по той же причине вы и не допрёте её никуда. — Верно, — задумывается старик, — но, может, тогда доведёшь дело до конца и отрубишь полностью? «Казалось бы, убил беса, не взяв ни монеты, а тут ещё просят помочь с разделкой», — думает он про себя, хотя наружу вырывается лишь тоскливый вздох. — Прямо сейчас? — осматривает тот дно деревянной миски. — Если можно. — Пошли, — нехотя встаёт с места ведьмак, собираясь на улицу за несколько секунд, беря с собой лишь один серебряный меч, который вообще не хотелось бы использовать вне сражений, но Антон сам в душе гораздо мягче серебряного покрытия клинка, потому отказать в просьбе не может. Людям всё же нелегко пришлось, и пока они палку не перегибают, наглея, ладно, можно и рубануть пару раз, ничего с лезвием не случится. Когда Антон с Яковом подходят к бесу, у его туши уже стоит трое людей: Рада и два молодых человека, пилой старающиеся отделить голову от туловища, однако у них получается не слишком хорошо. Видно, как красная мясная стружка потихоньку скапливается у их ног. «Ну и нахрена я тащил меч?» — хочется Антону ударить себя по лбу за свою недальнозоркость. Это вчера мясо было ещё теплым, сегодня же из него можно делать струганину, и об это точно нельзя колошматить серебряным лезвием. — Ребят, у вас есть топор? — окрикивает тот парней на вид не старше ведьмака, хотя внешность зачастую обманчива, как известно. — Слав! — окрикивает тот, на котором надет худ, под которым виднеются глаза и нос-картошка. — Да что я-то? Сам иди за топором, он же твой! — слышится голос другого, кучерявого настолько, что тому и шапка зимой не нужна. — Вот именно, мой, потому ты и тащи, — отпускает парень пилу, становясь в позу. — Да-да-да, а когда понадобилась пила, её нес тоже я, — бубнит тот, удаляясь в сторону домов. — Мы тут порешали, что, наверное, легче будет голову того, — стучит по шее закутанный в теплую одежду сверху донизу парень, — шею рубануть, чем рога пилить. Даже с учётом мороза, этот выход куда проще, ведь рога беса крепки, словно сталь, их надломить многого стоит. — Вот Слава топор принесёт и точно всё как по маслу пойдет. «Так понимаю, потому что рубить буду только я? Нет, парни, вам тоже придётся поработать». — И всё же огромная тварь этот чёрт, — раздаётся за спиной женский голос, — он как три медведя. И надо же было такого зарубить, — изумляется Рада, — зря Ирафим всё же сбежал вчера, такое пропустить. Антон пытается понять, кто же это такой, ведь в глаза он всех пятерых не видел одновременно, да и имен не запоминал в начале, потому удивляется, понимая, что, вероятно, этим самым Ирафимом должен быть вчерашний собеседник. Только вот разговор с мужчиной, одетым в жёлтый камзол, состоялся вечером, и тот точно не пропустил убийство беса. С отрубанием башки было покончено спустя пару часов нелёгкого труда, когда трое парней сменяли друг друга, вдвоём работая в паре, и ведьмак, рубя топором. Занятие, откровенно говоря, неприятное. Обычное свежевание кроликов в какой-то степени, конечно, более кровавое, всё же, сдирая шкуру и удаляя потроха, ты не можешь избавиться заранее от всех жидкостей, однако отрезать голову беса не парой ударов, а так, словно бы рубишь дерево, в определённый момент начинает напрягать. В начале ты игнорируешь тот факт, что это похоже на кощунство, а после бесишься с того, что быстрее просто не получается, как бы ни старался. Одно только подбадривало Антона в сим действе: около девяти часов неподалёку откроется портал и заберёт в то место, которое очень хочется назвать домом, но без позволения Арса он того не сделает. К вечеру все немногочисленные вещи собраны, а тяжёлое замороженное сердце болтается в холстяном мешке, переброшенном через плечо. Антон уже собирается уйти без прощаний, вопросов и ответов, просто покинув селян, как в землянку открывается дверь, её владелец заходит внутрь, сталкиваясь нос к носу с ведьмаком, получается это, конечно же, за счёт ступеней. — Уже уходишь? — спрашивает старик очевидное. — Как видишь, мне здесь больше делать нечего. — Понимаю, — кивает мужчина, спускаясь ниже в дом. — Хотел бы я чего предложить за выполненную работу, но как я уже сказал, мне просто-напросто нечего, — хмуро оглядывает тот дом из-под седых ресниц. — Я ночевал в этом доме и ел вашу еду, так что долг можно считать уплаченным. — Никогда бы не подумал, что ведьмак может так сказать, — осматривает тот Антона, будто бы не уверен в его принадлежности к мутантам, но кошачьи глаза говорят сами за себя. — Если тебе будет от этого легче, считай, что я выполнял заказ чародея, — встряхивает тот мешок с начавшим таять органом. Старик смотрит пристально, обдумывая сказанные парнем слова, пока его лицо наконец не расслабляется. — В таком случае, думаю, ты можешь идти, — улыбается Яков на прощание. — Удачи, — бросает перед выходом ведьмак, надеясь, что она всё же улыбнётся этому человеку хотя бы так же, на прощание. Наконец Антон идёт в противоположную от опостылевшего трупа сторону, прочь от разрушенной деревни и её обитателей. Они остаются позади, а там дальше лес, нетронутый и дикий, снег, белый и гладкий, луна, блестящая и сверкающая, как всё вокруг. По такой дороге идти приятно. Он следует по тем неровностям, что сам оставил позавчера, когда только вывалился из портала, покинув Арсения на некоторое время. Вот как раз это самое место, почти не изменилось: брёвна сложены, снег над ними расчищен бывшим тогда магическим вихрем, только Антон теперь сидит рядом в ожидании, раздумывая, а как он будет забираться если Попов вновь откроет его над землёй? Прыгать в него сальто? Он же не Арс, чтобы так легко запрыгнуть на недюжую высоту без опор вокруг. Тот однажды показал Антону свою ловкость, выпив бокальчик вина, который на чародея точно подействовать не должен никак был, но уже через пару минут разговоров о цирке и тренировках в школе Кота, тот стоял на голове и притом показывал чудеса растяжки, растягивая ноги в шпагат так, что ведьмаку оставалось лишь любоваться оголённым прессом и изящными ногами, запечатляя эту картинку, что пошла в его голове в отдел, который Антон вспоминает, расслабляясь в купальне, после чего ему бывает слегка стыдно глядеть в глаза Арсению, но лишь около получаса, не более. И это всё время можно провести всё там же, на месте своего небольшого преступления. Время в ожидании не течёт, а ползёт, заставляя нервно дергать кольца на пальцах, вновь и вновь поправлять перекинутый через плечо мешок и на половину опустошённую сумку. Кажется, вот-вот затрещит поток магии, и перед Антоном предстанет чёрно-золотой вихрь, что унесёт его обратно. Только время, кажется, уже наступило, но пока ничего не происходит. Полнейшая тишина, и лишь кривая луна светит в небе. «Он просто задерживается, так бывает, ничего особенного», — успокаивает себя ведьмак, решая отойти к ближайшему дереву, чтобы опереться о него спиной. Нервы шалят, когда спустя десять минут ничего не происходит, так же как через пятнадцать и двадцать. На улице холодно, но игни так просто не согреешься. Нужно собирать дрова, разжигать костёр, однако Антон не сходит со своего места, внимательно всматриваясь в одну единственную точку в пространстве, словно бы портал можно легко пропустить, просто моргнув или на мгновение отвернувшись. Только там не появляется ничего нового, кроме уже имеющихся поваленных брёвен. «Арс не мог меня бросить», — это не просто надежда, а полная убеждённость. Спустя сорок минут он начинает бродить по кругу, как зверь в клетке — его не отпускает не месть, а собственные мысли, быстро приходящие в смятение. Потому что он не верит, что Арс забыл или же намеренно кинул его в глуши. Не может быть такого. Да, в их прощании не было телячьих нежностей, но имелась полная уверенность, что они встретятся на третий день, и чародей продолжит работать над своим проектом, используя добытый ведьмаком ингредиент. Однако проходит час. Снег в округе истоптан, лицо горит от стоящего на улице мороза, как и пальцы, покрытые камнем и железом. Их приходится прятать под плащом, отданным Арсением, от которого до сих пор ни слуху, ни духу. «А если с ним что-то случилось?» — набатом бьётся пугающая мысль в голове. Только вот узнать нет никакой возможности, а путь до поместья пешком займёт около недели в лучшем случае. У Антона сердце в пятки уходит от представления, что с чародеем могло что-то случиться, ведь в голову лезут лишь дурные мысли, которые гнать прочь совсем не получается, находясь одному ночью в безжизненном лесу. К одиннадцати часам Антон совсем изматывает себя как физически, так и морально. Ему хочется не то продолжить бродить вокруг должного места встречи, не то рвануть через чащу на юг, добраться до Стерны, а оттуда по знакомой тропе до поместья, прямо так, неподготовленным, с парой пузырьков Ласточки, «танцующей звездой» и сердцем беса в придачу. Наконец парень прекращает наматывать круги на одном месте, понимая, что так продолжаться не может. Ночь холодная и дальше только хуже. Оставаясь на морозе, он себе лишь навредит, но не сможет понять в чём дело, потому он с трудом принимает единственное верное решение. Дорога обратно кажется быстрой и лёгкой, но приходится заставлять себя идти по ней, скрипя не только снегом под ногами, но и сердцем, чьё биение беспокойно отдаётся в желудке, мешая нормально дышать. Спустя жалкие десять минут виднеются домишки, всё такие же. С чего бы им измениться за два часа? Они же не эмоциональное состояние Шастуна, висящее, кажется, на волоске и тех кольцах, что перезарядил Попов. Стук в дверь ощущается неправильным. Потому что он уже попрощался с владельцем землянки, что не открывает дверь, потому Антон стучит снова, на этот раз приговаривая: — Дядь, я, конечно, знаю, что уже поздно и ты наверняка уже спишь, но у меня случился конфуз, так что я обратно к вам, — голос мягкий, со сквозящей в нём смешинкой, но если знать ведьмака достаточно близко, то, вместо смеха, в нём послышится печаль, а место мягкости займёт беспокойство. Теперь за дверью слышны тихие шаркающие шаги, и вскоре старческие руки открывают дверь, глядя заспанно, но с удивлением. — Кого другого я бы послал вон в такое время, но ты уж заходи, слова о том, что всё моё — твоё, всё ещё в силе.

***

Третья проведённая в землянке ночь становится незапланированной и самой нервной из возможных. Антон не спит, не медитирует, даже не точит меч и не чинит какую-нибудь из своих частей гардероба, как обычно бывает в подобных случаях. Он лишь невольно слушает старческое сопение и смотрит на огонь, иногда подбрасывая поленья. Занятие не сильно лучше, чем шататься по лесу. Всё так же утопаешь в мыслях, но хотя бы без шанса обморожения. Тело потряхивает от желания двигаться, но он пригвождает себя к полу, практически не шевелясь. Потому что сейчас лучше всего оставаться на месте. Ситуация схожа с тем, когда люди теряются в лесу, лишь только с той разницей, что сам Антон не заплутал и прекрасно представляет, как в теории можно выйти из этого леса и добраться в любой другой город Севера. Однако если сдвинуться с места раньше времени, то есть шанс разминуться. И даже при том, что парень беспокоится за своего… за Арсения, он принимает здравое решение подождать три дня. Не больше, даже этот срок кажется слишком долгим. Рассвет словно бы не хочет никак наступать, но в этой деревне подобное не больно важно уже. Люди просто запираются по ночам дома скорее по привычке, а не из необходимости просыпаться утром с первыми петухами или лучами солнца, но Яков всё равно встаёт достаточно рано, чтобы уйти на рыбалку. — Не ложился? — решает уточнить старик перед выходом скорее из чистого интереса. — Да так, не спится, — отвечает Антон, потягиваясь, а затем вставая с пола. Ему бы тоже чем заняться, отвлечься на минутку. Вот бы какую книгу почитать или пойти на рыбалку… Только он думает озвучить свою идею сходить вместе, как ему прилетает ответное предложение: — Тогда бы сходил помочь Раде приготовить завтрак, чего дома сидеть, — перекидывает тот старую тростниковую удочку через плечо и выходит, запирая за собой дверь. «А почему, собственно, и нет?» — решает парень. Женщина наверняка бы и сама справилась, но, может быть, и от ведьмака на кухне толк будет. Потому он накидывает на рубашку плащ и выбегает из дома, обнаруживая, что солнце уже выглянуло из-за горизонта, но деревья всё равно мешают увидеть его целиком. Только лишь размытые очертания, оставляющие след на сетчатке глаза. Как и до всех остальных домов, до того, что принадлежит пожилой женщине, идти недалеко, потому на Антоне куртки нет, и ветерок легко забирается под плащ, бодря морозной свежестью. Заранее виден поднимающийся дым, являющийся единственным свидетельством того, что внутри не заброшено и кто-то всё ещё живёт в этой лачуге. Несмотря на то, что, в отличие от Якова, с Радой ведьмак практически не общался, тот уверенно стучит в дверь, поправляя под рубашкой медальон, слегка раздражающий кожу. — И чего тебе надо с утра пораньше, ведьмак? — открывает дверь женщина, выглядывая из щели недовольно. — Ты же ещё вчера должен был отсюда прочь уйти. А от меня ты ничего не получишь, ты с Яковом договаривался, вот с ним и расчёт веди. «На рыбалку всё же было бы приятнее», — по тону Рады понимает Антон. — Да я вот думал, могу с завтраком помочь или ещё чего, — произносит парень, понимая, что в дом его наверняка не пустят. — «Ещё чего», — передразнивает она, — так иди вон, дров наколи! Всяко пользы будет больше, чем от ведьмака на кухне, — фыркает та, закрывая дверь прямо перед носом у юноши. «Шестьдесят лет живешь, обслуживая себя сам, а никто не верит, что ты умеешь сам готовить и шить. Люди странные», — решает Шастун, выискивая глазами колоду или поленницу. Они обнаруживаются за домом под крохотным навесом, защищающим от снега. Там же, воткнутый в колоду, находится и колун, ржавый и, как оказывается, когда Антон вытаскивает его из полена, с расшатанной рукоятью. Глядя на него и перекладывая из одной руки в другую, хочется пойти найти Славу и спросить у него топор, но парни пытаются познать основы таксидермии экспериментальным путём, и ведьмаку не хочется им мешать. Себе дороже встанет, когда те попросят их научить. С их же стороны Антон мастер на все руки, раз уж по силам завалить беса, то и с остальным как-нибудь справится. Шастун колет дрова размеренно, в ритм своего сердца, медленно отдающегося в груди гулким «тудум-тудум». Занятие это в определённой степени медитативное, даже при том, что приходится постоянно нагибаться за новым поленом, делить его на половинки, на четвертинки и откладывать получившиеся бруски в поленницу, в которой в самом начале лежало всего несколько дровишек, валяющихся на подложенной под ними соломе, чтобы не отсырели. У Антона вся жизнь такая же, как эта самая колка дров. Непростая, но прямая как корабельная мачта. Ничего истинно нового, лишь повторение хаоса в разных его проявлениях. Убить монстра, получить награду, вновь отправиться в путь за новым заказом. И так по кругу до самой зимы. Но только в этот раз она особенная. Привычные до того петли порвались, являя ведьмаку новое и неизвестное. От работы даже на морозе появляются липкие капли пота, на которые приходится отвлекаться, чтобы стереть те со лба. Ведьмак откладывает колун на колоду, даже не пытаясь его воткнуть, боясь, что тот может застрять и, вынимая его в следующий раз, он всё же отломит хлипкую рукоять. Голова определённо прочистилась после физической работы, но, кажется, в ушах продолжает отдаваться стук, сердцебиением не являющимся. Но спустя несколько секунд тот усиливается, а стоит прислушаться, становится понятно, с какой стороны он идёт и что его издаёт. Интерес просыпается в ведьмаке, и тот направляется в сторону входа в деревню, куда как раз и ведёт единственная улочка. Снег тут притоптан, но вдали виднеются оставленные до этого Шастуном и Яковом следы. Именно оттуда слышен отчётливый звук, издаваемый не иначе как копытами. Не бесовскими, а явно лошадиными, что даже удивительнее. Однако сердце чуть не останавливается в тот момент, когда за деревьями появляется сам скакун вороной масти с белой звездочкой во лбу и его всадник, которого Антон никогда не спутает ни с кем иным. На губах в мгновение разливается улыбка, которая не может сдержать счастливого восклика: — Арс! — машет он рукой так, будто бы находится в толпе народа, а не стоит один каланчой посреди единственной дороги, по которой движется чародей. Лошадь взмылена, недовольно фыркает и тяжело дышит, но на неё ведьмак не обращает внимания. Смотрит лишь только на чародея восхищённо, как на чудо, взявшееся из ниоткуда, хотя настоящая магия не способна его так же сильно удивить, восхитить и оставить немо взирать, лучась каждым дюймом тела. — Антон, — вздыхает тот облегчённо. Мужчина весь красный и сам дышит тяжело, то и дело выпуская клубы пара из приоткрытого рта. Волосы у того взъерошены, а под глазами залегли тёмные круги, как свидетельство тяжелой бессонной ночи. Арсений выглядит уставшим, но смотрит с явным облегчением от того, что Антон стоит прямо перед ним, живой и здоровый. Он немедля спрыгивает с седла, попадая прямо в цепкие объятия ведьмака, держащего так, что, кажется, никогда не захочет отпускать. Арс не возражает, опираясь подбородком о чужое плечо. У него сердце до сих пор бьётся подбитой птицей, и Антон чувствует это всем своим существом. — Что случилось? — спрашивает ведьмак, напоследок прижимаясь щекой к растрёпанной макушке, которую хочется привести в ещё больший беспорядок, проведя по ней собственными руками-граблями. — Это я у тебя хотел спросить, — аккуратно отстраняется чародей, и, почувствовав это, Шастун его тут же выпускает, но ни на шаг не отходит, вглядываясь во внимательно глядящую лазурь глаз. — Я пытался открыть портал вплоть до полуночи, но на эту сторону словно бы искажающее поле наложили. — Ничего здесь не происходило, — не понимает Антон, — всё прошло гладко. Беса убил и всё. Медальон не реагировал. Я честно не знаю, что не так, — пытается припомнить хоть что-то странное. — А сейчас здесь нет барьера? — Если ты не чувствовал, думаю и у меня так запросто не получится. Буду пытаться открыть отсюда, там и узнаем, — вздыхает мужчина, предвидя очередную тяжелую работу, но иначе никак — до поместья слишком далеко. — Но сначала ты отдохнёшь, — оглядывает его Шастун, с которого медленно сползает простыня эйфории, от чего сознание начинает кричать ему о том, что чародею требуется отдых. — Как ты вообще здесь оказался и лошадь откуда? — Это конь, — поправляет того чародей, беря жеребца под уздцы, идя рука об руку с Антоном, ведущим того обратно в деревню, надеясь, что не сильно побеспокоит Якова ещё одним гостем. — А так… когда я понял, что не могу открыть тебе портал, решил, что лучше самому проверить, что здесь происходит. Но из ближайших городов здесь только Лод, так что пришлось там взять коня и доскакать самому. Подсчитывая пройденный путь, Антон ужасается тому, что Арсению пришлось пережить за эту ночь. Ведь он сперва прошёл через портал и в не самом лучшем состоянии провёл ночь верхом, скача через заснеженный лес и всё ради ведьмака. Сердце на грани, не знает, утопиться ли в нежности или сожалении, что всё это было сделано ради него — парня, что всю ночь провел у очага, ничего не делая, пока Арс спешил ему на выручку, думая, что у него приключилась беда. И всё же оно выбирает первое. — Уверен, что всё нормально? — решает спросить он, проходя мимо дома Рады, которая уже одним глазом выглядывает через щель оконных ставней, наблюдая за очередным незнакомцем. — Да, — кивает слишком резво чародей, отчего тут же хватается за голову, почувствовав боль, — только отдохну и отправим вот это вот, — кивает он в сторону смиренно идущего коня, — обратно в Лод. — В таком случае, лучше я один, а ты подержишь портал открытым. — Честно сказать, я бы его и одного им бы в стоило отправил, плевать на деньги, просто хочу закончить побыстрее со всем этим. — А потом в поместье? — Да, потом домой. На памяти Антона, Арсений в первый раз называет поместье своим домом. От этого хочется улыбаться, хотя, казалось бы, причём здесь он?

***

Всю первую четверть Имбаэлка Антон проводит в мастерской. Не на постоянной основе, но можно сказать чаще, чем сам Арсений. А всё потому, что он корпит над тем, чтобы создать вспомогательное кольцо, что помогло бы изменить свойства игни на те самые нагревательные, о которых он не раз задумывался, а не поджигающие. Подходящий рунный камень есть ещё с поездки в Ард Каррайг, так что медлить смысла не было. Нынче он, как всегда, когда не занят в мастерской, а Арсений орудует в лаборатории, которую перенесли временно в бывшие конюшни, разложился в кресле в холле, которое изо дня в день всё сильнее прогибается под его формы, но этот факт ведьмак игнорирует, почитывая записи какого-то чародея, явно презиравшего ведьмачьи знаки. Антон из стадии создания кольца, что всё ещё не завершилась, спешит начать новую, раздумывая, как бы в будущем обучиться подобному без вспомогательных предметов. А то его руки и так увешаны всевозможными кольцами из камней и металлов. Ударь кого кулаком со всем надетым на него антоновым добром, и травма будет сравни нанесённой кастетом. Только он собирается отложить оказавшейся бесполезной книгу, как сердце на мгновение пропускает удар, и вместе с тем медальон на груди начинает вибрировать, чувствуя возникшую вспышку магии. Та возникает, как ни странно, не в подвале, не в конюшнях, а практически перед носом ведьмака — прямо посреди холла. Антон вскакивает с места, видя, как в воздухе раскрывает свою пасть золотисто-чёрный вихрь портала. Первая мысль: крикнуть долгое «А-а-арс! Здесь творится какая-то херня», но она отходит на задний план, как только из портала выходит человеческая фигура. Мужчина ниже Антона, худой до такой степени, что таких обычно в деревнях кличут «дрыщами», однако ему идёт. Пару секунд его золотисто-медные одежды развиваются, пока портал не схлопывается, оставляя их двоих удивлённо глазеть друг на друга. — Если Арс завёл себе домашнего ведьмака, то это что-то новенькое, — произносит тот, осматривая Шастуна сверху до низу. Становится немного обидно, что не только он называет чародея коротким чудным «Арс», но ревность быстро откидывается в сторону, ибо чужой портал в поместье это что-то новенькое, к чему волей-неволей относишься с подозрением. — Ведьмак, может, и домашний, но кусаться если что умеет, — кивает тот в сторону меча, приставленного ко столу. — Воу, парень, спокойнее, — поднимает тот ладони перед собой, явно насмехаясь над возможными угрозами. — Позови лучше Арса, — обращается тот, но быстро переводит взгляд в сторону двери, задорно улыбаясь. — А-а-а, вспомнишь солнце, вот и лучик! — Предпочитаю «помяни чёрта», — бурчит Арсений, которого явно оторвали от одного из его многочисленных дел, заставляя срочно прибежать в холл под вопли тревоги, слышные только для него. — Блять, Паша, для кого созданы двери, а? — Ой, не ворчи, должен был привыкнуть уже, — подходит тот ближе и пожимает Попову руку. — Лучше собирайся давай, Ляся минут через двадцать портал откроет, так что времени у тебя немного. Антону остаётся лишь бегать глазами от одного чародея к другому, пока его взгляд не ловит Арсений, начинающий кое-что осознавать. — Антон, как ты уже понял, это Паша, и, Паша, — обращается тот вновь к мужчине, — ты же понимаешь, что не могу сейчас всё бросить. — Ой, да ладно, Арс, вернёшься ты ещё к своим игрушкам. Сам же отсылал письмо, в котором просил Лясю о встрече, ну вот, пожалуйста, всё как ты хотел, так что иди давай, — подталкивает Воля того в коридор. Арс шагает скорее по инерции, желая не то скорее броситься в портал, не то остаться с Антоном, который мигом догоняет чародея в коридоре, смотря удивлённо и беспокойно. — Арс, ты куда-то собираешься? — первым начинает тот разговор, поднимаясь вместе с чародеем по лестнице в сторону его комнаты. — Антон, — начинает тот, но совесть грызёт, заставляя на несколько секунд замолчать, а кошачьи глаза всё ждут, явно надеясь на простой и ясный ответ «нет», — чёрт. Это было задумано ещё до нашей встречи, я должен встретиться с женой Паши, это касается… — вновь запинается он устно, продолжая переступать с одной ступени на другую, — лабрадорит, астролябия — они части одного заклинания, и мне нужно посоветоваться насчёт него с Лясей, а связаться с ней сложно. — Это касается того проекта, которым ты занимался последние недели? — вспоминает Антон свою экспедицию за сердцем беса, которое после проведения ритуала извлечения какой-то там энергии полетело в помойку. Арс косит взгляд себе под ноги, чувствуя, как стремительно улетает то блаженное спокойствие, в котором он провёл практически целых три месяца. — Нет, это другое, — тихо отвечает тот, доходя до третьего этажа и открывая дверь в собственные покои. Он собирается спешно, буквально скидывая нужные предметы в сумку, не заботясь о том, чтобы распределить их все по карманам, а из гардероба достаёт уже знакомый голубой плащ с сапфировой брошью. Мужчина замедляется у выдвинутого ящика туалетного столика, однако в итоге из него ничего не достаёт, а лишь нервно закрывает тот обратно. — Ты вернёшься? — тоскливо спрашивает стоящий на проходе ведьмак, смотря глазами преданными, заранее скучающими, у Арса в груди от этого зрелища щемит. Он искренне не понимает, как Антон стал для него так важен. Потому что ведьмак его никогда не бросал и не отворачивался? Вряд ли у Арса есть друзья, помогающие даже в самых сомнительных начинаниях. Или, может быть, потому что ничего не просит взамен? Тоже не то. Уголком глаза Арс видит купленную им как-то в Новиграде картину малоизвестного художника. Подсолнухи на ней кажутся сперва серыми и тоскливыми, но стоит приглядеться внимательнее, как их лепестки словно бы наполняет расплавленное золото. Они ему понравились сразу. Солнечные цветы и солнечный парень, от которого сложно оторвать взгляд. — Конечно, я вернусь, Антон, — подходит мужчина ближе, обнимая ведьмачью ладонь своими собственными, на плече у него сумка, а за поясом кинжал. — И, надеюсь, что очень скоро. «Потому что хочу увидеть тебя вновь». Антону приходится смотреть на то, как Арсений, не оборачиваясь, уходит в портал, после того, как они обнялись на прощание под подозрительно довольную усмешку Паши, с которым чародей и ушёл. Только вихрь стихает, как наступает тишина, совсем иная нежели по ночам, пока Люк не начнёт шуршать по полу. Эта оглушает, оставляя напоминать себе, что они ещё встретятся, и в этом расставании нет ничего страшного. Они же не могут всю жизнь провести вместе, привязанными друг к другу, у Арсения свои исследования, создание големов и протезов, а у Антона — Путь, с которого он не представляет, как можно сойти и больше ему не следовать. Сперва он бродит по этажам, не находя себе дела: читать и работать над кольцом пока не хочется. Вскоре он понимает, почему поместье напоминает теперь сонное царство: все големы на кухне замерли в отсутствии того, кому они должны служить в первую очередь. — Поварёшкин! — обращается тот к чёрно-белой фигурке, не надеясь, что та оживёт, однако существо поворачивает голову, ожидая что ему скажет ведьмак. А тот искренне удивлён, что в отсутствии Арса удалось до того достучаться. Ведь в таком случае, получается, что указ слушаться Антона не временный. Осознание этого заставляет улыбнуться от возникающего в груди тёплого чувства. Дни идут за возобновлённой работой с рунным камнем и знаком. В итоге получается мощный чёрно-алый обруч на палец, покрытый золотистыми прожилками. Антон загорается детской радостью, как только он складывает руку в знак, сосредоточившись, и проводит ею над лежащим рядом напильником. Металл тут же нагревается до красна так, что даже деревянная ручка становится тёплой. «Получилось!» Он пробует вновь и вновь, чтобы однажды научиться использовать подобный эффект практически не задумываясь. Он даже представляет себе лицо Димы, когда в следующий раз вымокнет под дождём, но вместо того, чтобы долгое время сушить рубаху со штанами на перекладине, воспользуется новой способностью своего знака. Честно сказать, он ужасно за себя горд. Но от очередного баловства, уже с намоченной тряпкой в качестве подопытной, его отвлекает внезапно возникший в ушах стук, транслирующийся прямиком в голову, подобно тому, как это делают бруксы, но медальон спокоен, и чутьё не предвещает опасностей. Он выходит из мастерской в попытках понять, в чём же дело, но, стоя в коридоре, улавливает звук уже собственными ушами, слыша человеческое дыхание в холле, а также чувствуя, что големы активированы, но не агрессивны. Стоит заглянуть туда, как на глаза тут же попадается Правый, преграждающий путь невысокому человеку в худе и очках, знакомому Антону по его редким приездам в поместье. — О, месьё Антон, рад Вас видеть, не знаю, что бы делал, если бы сегодня не застал, — обращается тот, всё же не решаясь сдвинуться с места, пока рядом нависает огромный металлический истукан. — Правый, на место, — приказывает ведьмак, и создание возвращается на свою сторону. — Я извиняюсь, но Арсения сейчас нет в поместье, — подходит тот ближе, чтобы не говорить через весь холл. — Я знаю, он это передал, как и просьбу отдать вам это письмо, — вытаскивает тот запечатанный конвертик из нагрудного кармана, на котором красуется минималистичная печать сургучом, выглядящая как почти незаметный рисунок креста на кольце самого чародея. — Вы его видели?! — не может сдержаться от возгласа Антон. Глаза у него большие и удивленные настолько, что сам торговец глядит на парня с непониманием. — Боюсь, что нет. Мне только лишь пришёл конверт со вложенными в него письмами. Одним для меня с инструкциями и вот этим самым, — передаёт мужчина кусок бумаги в руки ведьмака. — Так же он просил уточнить, будете ли вы нуждаться в услугах поставщика. Заслышав этот вопрос, Антон невольно вздрагивает, понимая, раз Арс попросил об этом выборе его, а не распорядился сам, значит его не будет ещё достаточно времени. — Нет, так что думаю, вам нужно будет ждать его нового распоряжения? — не уверен парень в системе их сотрудничества. — Несомненно. В таком случае, хорошего Вам дня, — кланяется тот слегка и уходит прочь. «А раньше ведь совсем иначе относился», — вспоминает он явный дискомфорт, сквозивший при общении с торговцем. Бумага прохладная, шершавая, плотная. Антон пальцем водит по печати. Раздумывая о том, как скоро он хочет прочитать то, что там написано? С одной стороны, кажется правильным вынуть письмо прямо сейчас и даже не присаживаясь в кресло прочитать его всё, даже если бы там оказался целый фолиант, хотя сам конверт достаточно тонкий. С другой, порой отсутствие новостей тоже хорошо. — Была ни была, — решается тот, срывая пломбу и случайно разрывая вместе с ней конверт, но не важно, само письмо цело, торчит краешком, зазывая быстрее прочитать, впитать в себя каждую аккуратно выведенную букву. Он всё же не доходит до кресла, садясь прямо на деревянный настил, слегка возвышающийся над каменным полом, и аккуратно достаёт бумагу, страшась ту даже помять. Потому что выглядит она словно произведение искусства. У Арса всегда почерк в дневниках аккуратный, но здесь он видно решил превзойти самого себя, вырисовывая каждое слово так, что его окружают практически целые кружева завитушек и каллиграфических петелек. «Здравствуй, Антон Думаю, мне заранее нужно извиниться за то, что так и не смог вернуться в скором времени. К сожалению, возникшие у меня дела нужно решать, не откладывая в долгий ящик. Также мне неприятно осознавать, что я словно бы вновь прощаюсь с тобой письмом. За тот случай в Новиграде мне до сих пор стыдно, надеюсь, ты меня за него извинишь. Однако я не настаиваю на том, что это должно быть прощание. Ты можешь остаться в поместье сколько тебе угодно, но зная ведьмачий нрав, ты вероятно по весне отправишься в путь своей дорогой, а я к тому времени не факт, что вернусь. Но, как бы там ни было, я верю, что мы с тобой ещё пересечёмся на дорогах Севера. Если судьба свела дважды, то почему бы ей не взять это в привычку? Кроме того, если всё же нам не удастся встретиться весной, летом или осенью, я буду рад вновь видеть тебя на зимовке. А теперь, Антон, если ты решил в скором времени покинуть поместье, остановись читать здесь и сперва поднимись в мою комнату. Если узнаю, что ты сделал иначе, я обижусь, а чародеев расстраивать чревато.» Ведьмак хмыкает на последней фразе, но встаёт с пола, отправляясь на третий этаж, в комнату Арсения, в которой не был с самого отъезда мужчины. Там всё также: некоторые вещи лежат на кровати, кушетке и стульях, бывшие раскиданными во время сборов. И пахнет тоже по-прежнему — лесной свежестью, всюду преследующей чародея. «Что же, я верю, что ты поступил правильно и сейчас стоишь посреди комнаты, разглядывая разбросанную на полу одежду. Не обращай на неё внимания, я сам её разложу так, как нужно, когда вернусь. Вместо этого лучше подойди к туалетному столику и выдвини ящик. Думаю, ты быстро найдёшь мешочек наподобие того, в котором я тебе отдавал кольца на Мидинваэрне. Не сложно заранее догадаться, что лежит в этом.» Небольшой расшитый незабудками мешочек и впрямь находится быстро, но весит крайне мало. Антон разглядывает его, удивляясь тому, что чародей каждый раз использует подобные вещи для упаковки своих очевидных подарков. На этот раз внутри тоже оказывается кольцо, но оно сильно отличается от всех тех, что окольцовывают его пальцы. Простой чёрный обруч из чёрного металла снаружи, в котором отражается вся комната и ведьмак в придачу. Так сразу и непонятно, для чего оно, но точно не для красоты, его же создавал Арсений. «Теперь спускайся в мастерскую, в ту часть, что находится в бывших конюшнях, тебя кое-что ждёт за ширмой.» Антону нравится эта своеобразная игра, в которой, может быть, рядом Попова на самом деле нет, но его мысли и желания легко передаются через бумагу и чернила. В этом есть свой шарм, хотя чародея и приятнее видеть во плоти. В помещение с пробитой стеной Антон не заходил достаточно давно и даже не заглядывал через иллюзию с улицы. Арс попросил быть аккуратнее и не соваться лишний раз, так что ведьмак решил, что ему тут лучше вообще не появляться. Однако стоящая посреди комнаты высокая ширма запомнилась ведьмаку ещё с того раза, как он сам лично помогал её сюда ставить. Всё для переместившегося из лаборатории опыта Попова. Сейчас ему искренне интересно, что скрывается по ту сторону, потому он не читает письмо до конца, а обходит высокую искусственную стену, заходя за неё. Антон не знал, чего ожидать, но увиденное повергает его в шок, такой, что хочется взять и обнять Арса, спросив: «Подожди, может быть, я радуюсь раньше времени, и это не мне? Потому что если так, то чёрт, Арс, ради меня не нужно было проводить дни и ночи в лаборатории и мастерской. Но если так, то спасибо, правда спасибо». «Антон, не знаю, что на меня нашло, может быть, вспомнились твои разговоры о том, как сложно путешествовать из одного места в другое, блуждая по свету, не имея возможности взять с собой всё нужное, или что порой одному бывает одиноко. Не знаю. Но я надеюсь, что ты примешь мой подарок и хорошенько позаботишься о нём. Его зовут Граф.» Перед Антоном стоит кипельно-чёрный, без единого рыжего блика конь. И таких, ведьмак уверен, в мире подобных больше не существует. Глаза у него прикрыты, но в каждом рельефе мышц чувствуется недюжая сила, способная запросто одним ударом копыта помять даже самый крепкий доспех. Грива волнистая, роскошная и густая, блестящая при свете ламп. Но самое странное, удивительное и просто впечатляющее в нём то, что у него не бьётся сердце. Грудная мышца не разгоняет кровь по артериям. Он даже не дышит. Это голем, над которым долгое время трудился чародей, тот, для создания которого Антон добыл сердце беса. Он практически неотличим от настоящего коня, ведь создан из тех же материалов, что и протезы, которыми Арс занимается в лаборатории. Из металлов, драгоценных камней и наращённых на них тканей. — Ты потрясающий, — гладит тот прохладную голову, покрытую мягкой гладкой шерстью. «Позови его по имени, и он очнётся. Если вы расстанетесь, и ему будет некуда идти, он вернётся в поместье. Сосредоточься на кольце, и ты сможешь позвать его или же отправить туда, куда нужно. Для жизни ему нужно лишь раз в год проводить время в местах силы, чтобы подзарядиться.» — Граф, — тихо шепчет ведьмак, заставляя жеребца очнуться и фыркнуть бархатистым носом прямо в руку ведьмаку, открыв глаза. Обрамлённые длинными ресницами, тёмно-синие сапфировые омуты глядят умно, доверчиво и мудро для создания, что является простым големом. «Он не простой, — одёргивает себя Антон, нежно обнимая шею гигантского жеребца, чародей явно подстраивал его размеры под рост Антона и даже немного слегка перегнул, в холке магическое существо обгоняет по росту даже Шастуна на пол головы, — его создал Арс. И он же дал ему имя.» — Граф, — шепчет Антон, улыбаясь, когда конь слегка бодает его своей головой. — Арс не дает имён, лишь прозвища. Но ты особенный, к тебе он уже привязался, — обращается он к жеребцу. «Или же хочет, чтобы привязался я, — но Антон уже любит сделанный Арсом подарок с именем, столь подходящим самому создателю, принимая его с великой благодарностью и зарекаясь беречь, как зеницу ока, — а это много значит». Антон уезжает на рассвете следующего дня, прихватив с собой не так много вещей. Всё же чародей позабыл о такой важной вещи для лошади, как седло и уздечка, хотя вторая вовсе не нужна. Граф слушается и без того, внимая мыслям ведьмака, передающимся через кольцо. Он едет без седла и, обернувшись в последний раз, слышит щелчок, издаваемый поместьем. Оно запечаталось, проводив второго его владельца. «Попутного тебе ветра в спину, Антон. Я уверен, мы еще встретимся на Пути.»