Иногда Антону кажется, что всю свою жизнь он мог бы просто лежать и спать. Просто закутаться куколкой в одеяло, обнять подушку и никогда не вставать, потому что мир как-нибудь и без него обойдётся, да и самому ведьмаку он не больно нужен, когда есть уютная кровать. Да, именно такое сонное состояние, когда ощущаешь себя переваренным вареником, особенно ценно и его не достигнешь никакой медитацией. Ещё бы солнце в глаза не светило и вообще прекрасно было бы. Никуда не идёшь, не спешишь, ни на какой корабль тебе не нужно…
«Так, стоп», — резко открывает глаза Шастун, стрелой беличьей вылетая из сонной неги, от которой не остаётся в момент ни следа.
В комнате пованивает перегаром, и только открытое настежь окно помогает не потонуть в неприятном запахе, исходящем от её жильцов. На полу валяется одно скомканное покрывало, словно бы то ещё специально ногами пихали, чтобы ни одного немятого уголка не осталось, а рядом с ним развалилось такое же, как и у ведьмака, белое покрывало, набитое гусиным пером и пухом, только на нём видно мокрое пятно, от которого несёт пролитым Эст-Эст, а его бутылка выглядывает из-под кровати Лазарева одним лишь горлышком, словно бы прячется, провинившись, и теперь ждёт реакции Антона, у которого в голове гудит накрывшее похмелье.
— Серёж, — хрипит тот, отчётливо ощущая сухость в горле, которую тут же хочется смыть чем угодно, но даже того же вина в комнате не осталось.
В этом бедламе, устроенном двумя пьяными лбами, праздновавшими вчера первую за долгое время встречу и выпившими изрядно пива, в случае Антона, и туссентского вина, бард умудряется спать так, словно бы он всё ещё в своём замке на огромной кровати, устеленной шелками, и перине, набитой лебяжьим пухом. Лежит на подушке чётко посередине, сложив руки на груди, словно принцесса с картинки, и даже не храпит. Для завершения только одеяла не хватает, но его они успели загваздать.
— Серёж! — хрипит в этот раз Шастун громче, но результат его действо приносит.
— М-м-м? — слышится сонный отзыв, но тело, от которого несёт перегаром не меньше чем от ведьмака, даже не шевелится.
— У нас во сколько корабль? — садится тот на край кровати, упираясь локтями в колени и протирая опухшие глаза пальцами. Алкоголь всё же зло, способное и ведьмака на время подкосить.
— Не помню… вроде в девять?
Теперь Антон точно до конца приходит в себя, огорошенный этой информацией, потому без раздумья хватает собственную подушку за уголок и кидает в спящего Лазарева, попадая аккурат в голову, заставляя того вскочить от минутного испуга, тут же переросшего в возмущение.
— Ты чего?! — вскакивает бард, намереваясь запустить подушку обратно в её отправителя, но Шастун уже мельтешит по комнате, собирая их личные вещи, которых, к счастью, не так много. У него самого лишь всегда готовая сумка с курткой, а у барда лира, тоже сумка, но побольше и получше, сделанная из василисковой кожи, чьё содержимое по большей части разложено на столе.
— Уже за половину перевалило, собирайся живо! — кричит тот, кидая в непонимающего мужчину его жилет.
— Половину чего?
— Взгляни на солнце и поймёшь, что в лучшем случае десятого! — отзывается Шастун, собирая кожаные блокноты в одну кучу, что наконец приводит Лазарева в чувства и тот спешит заняться сбором своих хрупких вещей сам, посылая друга с кошелём к корчмарю, чтобы расплатиться за испорченное одеяло.
Вылетают они из Зимородка под удивлённые взгляды постояльцев, а на улице уже обычных прохожих, наблюдающих за тем, как двое мужчин, один из которых выглядит голодранцем, непонятно откуда взявшим целых два меча, болтающихся за спиной вместе с бьющей по ним сумкой, а другой словно бы дворянин с дальнего севера, одетый точно не так, чтобы вести светские беседы или танцевать на балах. Шоссы, рубашка и жилет — все в тёмно-серых и чёрных цветах совершенно не вяжутся с чехлом, перекинутым через плечо и огромной сумкой, которую человек благородного происхождения поручил бы отнести куда надо слугам или посыльному. А сейчас эта странная парочка бежит по закоулкам, спеша к порту и порой расталкивая прохожих, оказывающихся на их пути. И даже если им кричат угрозы вслед, те не оборачиваются, а лишь быстрее перебирают ногами, надеясь, что корабль ещё не успел отплыть. На Скеллиге попасть слишком затруднительно, и Лазарь понимает, что третий корабль за эту неделю точно не поплывёт. Он надеялся попасть ещё на первый, что отплыл пару дней назад, но Антон всё никак не появлялся в Зимородке, а то, что ему попался ещё один — огромная удача.
— Антон! — окликивает отстающий на десяток шагов бард, которому всё же тяжело поспевать за ведьмаком, даже если тот бежит не со своей максимальной скоростью.
Парень останавливается на несколько секунд в ожидании, оглядываясь на спутника, вбегающего в переулок, ненароком задевая одного из прохожих, одетого в чёрный плащ и скрывающего лицо под капюшоном. Таких в Новиграде много, и под слоями ткани могут оказаться как обычные люди, так воры, убийцы, представители бандитских группировок или эльфы, забредшие в район, где не терпят остроухих.
— Ты говорил, у тебя конь в конюшнях, всё нормально? — в голосе слышна одышка от продолжительного бега, всё же Сергей бард и герцог, а ни то, ни другое не подразумевает физических усилий, хотя мужчина тело держит в хорошем состоянии, визуально не хуже самого Шастуна, имея только одно колоссальное различие в виде наличия у второго мутаций.
— Да, нормально, а нам бы поторопиться, — Лазарева, конечно, жаль, но, если тот хочет попасть на Скеллиге согласно своему плану, им нужно попасть на корабль желательно сегодня. Появится ли ещё подобный в ближайшее время — неизвестно, а вот что точно им грозит — это нахождение людьми Камиллы и отправка нерадивого муженька обратно в Ямурлак.
— Давай ты первый, а то я такими темпами кончусь, так на палубу и не зайдя, — сердце у него правда бьётся в бешеном темпе, что слышно совершенно отчётливо.
— А я ебу, на каком корабле мы плывём? — задаёт тот вопрос, не нуждающийся в ответе.
— Блять, — шепчет себе под нос бард, вновь срываясь с места, продолжая забег под стук чехла с лирой о сумку и спину.
На рынке, куда они прибегают, людно: полно торговцев, которым только что рыболовы передали свой товар, а также куча покупателей, не все из которых тут же разбегаются, заслышав сбоку от себя множество «извините», «простите» и ойканья других прохожих, которых случайно и не очень расталкивают ведьмак и бард, пробираясь к порту самым коротким путём.
В очередной раз, чуть не свалив чей-то лоток с товаром, парни выбираются из этого месива, где им угрожали и руки с ногами поотрывать, и стражу позвать, после чего они оба бегут по набережной, пока на глаза не попадается небольшой кораблик, на который команда методично погружает ящики, вероятнее всего с провизией, и, что чуть менее вероятно — с товарами. Как известно, торговать с жителями Скеллиге практически невозможно. Те предпочитают грабить купеческие корабли, пересекающие Великое море, и получать любые товары, что привозят с собой иноземцы совсем иным способом. Потому найти безумца, решившего поплыть прямо в их угодья, практически невозможно.
— Фух, успели, — упирает ладони в колени Лазарев в попытках отдышаться, в то время, как Антону вполне комфортно.
Тот осматривает судно, на которое им предстоит взойти и понимает, что двухмачтовая шхуна не раз подвергалась ремонту, но выглядит вполне прилично, что значит — кораблю этому можно доверять. Кроме того, глядя на моряков, поднимающихся на её борт, становится понятно, по специфическим татуировкам, в которых порой проскальзывают, помимо типичных якорей и оберегов, ещё и слова на диалекте Старшей речи, что часть из них уроженцы Скеллиге, а моряков лучше островитян ещё поискать нужно.
— Не успели, но вам повезло, что часть команды с капитаном задержалась в «Хромоножке Катарине».
Лавируя между поднимающимися и спускающимися членами команды корабля, к ним подходит девушка, в чьём голосе слышен практически неуловимый акцент, съедающий часть гласных звуков, однако заметить его трудно, а понять, каким именно тот является, куда сложнее. Однако в случае этой коротко стриженной блондинки с лентой на лбу и парой височных колец, вплетённых прямо в волосы, всё ясно. Гадать нечего, она точно со Скеллиге, мужская одежда, украшенная грубо выделанной волчьей шкурой и короткий меч разместившийся в ножнах у бедра. Женщину-воина редко когда встретишь на континенте даже за долгую ведьмачью жизнь, а вот среди островитянок такие попадаются, хотя их обычно и не берут с собой в плавания и набеги.
— В таком случае нас спасло мужское распутство, — наконец выпрямляется бард.
— А по запаху и не скажешь, — намекает та на перегар, размахивая ладонью у носа. — Ладно, поднимайтесь уже, что ли, — отходит девушка в сторону, не обращая никакого внимания на то, что Антон ведьмак, что не удивительно — жителям Скеллиге чаще всего нет дела до мутантов. Те никогда не приносили им особых проблем, так как на островах не было ни одной школы, а сам закалённый жестоким морем и непогодой народ в первую очередь уважает силу и стойкость, часто присущую этим иноземцам с рысьими глазами.
— У нас тут небольшие изменения в составе отправления, — не спешит подниматься на палубу Шастун, вглядываясь в набережную, по которой снуют люди.
Остальные двое тоже обращают на происходящее там внимание, так как люди расступаются громко, охая или же выплёвывая отборные маты. И если Антону с этого заранее неловко, то девушка с бардом с удивлением наблюдают, как по мощёной дороге, а чуть позже и по пирсу к ним аллюром спешит огромный, лоснящийся на свету, уже засёдланный конь, периодически фырча и предупреждающе ржа, чтобы никто ему не мешал пробираться через город к хозяину.
Граф останавливается рядом, возбуждённо фырча и приветственно бодая Антона головой, под удивлённые и недовольные взгляды окружающих.
— Я просто надеюсь, что ты никого случайно не затоптал по пути, — обнимает Шастун голову своего коня, вместе с тем оглядываясь по сторонам. Стражники в Новиграде частенько могут докопаться на ровном месте, а сейчас у них под носом вихрем пробежал чёрный скакун, наверняка сметая порой торговые палатки и в лучшем случае оттаптывая людям ноги.
Реакция людей на него, как всегда, многозначительная. Девушка смотрит на Графа слегка ошалело, в то время как бард присвистывает и рассматривает «волшебного» коня-голема-подарок-Арсения-Попова-о-котором-Шастун-говорил-весь-вечер с явным интересом в глазах. Антона, конечно же, вновь берёт гордость, но вместе с тем и огромное желание поскорее скрыться.
— Это, я так понимаю, третий пассажир? — наконец приходит в себя девушка. — Вам лучше тогда с капитаном поговорить.
— Поговорим, но можно подняться на палубу, а то сама понимаешь… — кивает тот в сторону, откуда прибежал Граф и где люди всё ещё обсуждают между собой «сбежавшего» жеребца и то, что неплохо было бы доложить о нём страже. Может, тот вообще принадлежит какой знати, и тогда за его поимку полагается награда?
— Да, давайте, — кивает та, и они все вместе поднимаются на борт, где творится хаос, привычный для скорого отправления, когда все словно бы носятся в панике из стороны в сторону, но на самом деле выполняют собственные обязанности. Будь то поднятие парусов или проверка груза.
Капитан находится не сразу. Беспокоить его никто не решается, потому двое путешественников и конь тихонечко стоят в стороне, ловя порой взгляды команды, которая, конечно же, знала о пассажирах, но наблюдать за такой компанией всё равно интересно. Ведьмак, не то дворянин, не то бард и огромный конь, прилёгший у самого борта, словно бы специально стараясь стать как можно менее заметным при своих габаритах.
Антону бы не хотелось отпускать Графа, кидать того в одиночку в Новиграде на постое в конюшнях чёрт знает на сколько или же отправлять в арсово поместье, до которого целых восемь сотен миль. Он за него волнуется, всё же для него он не просто какое-то транспортное средство, а верный друг и вечное напоминание о чародее, которое он холит и лелеет. Потому, когда корабль отдаёт швартовы под громкие крики моряков, вопли чаек над головой и подоспевшей на пирс новиградской стражи, с его плеч словно бы огромный груз спадает. Даже если капитан и решит, что странная животинка, занимающая немало места, здесь лишняя, их сейчас обратно никто не высадит. В крайнем случае уже в Бремервоорде. Оттуда, правда, не хотелось бы вновь начинать путь. Жители Скеллиге особенно охотно топят «чёрные» корабли, когда к северянам порой относятся с солидарностью на общей нелюбви к нильфам.
— Я так понимаю, это об этой небольшой проблеме говорила Клава? — подходит к ним высокий мужчина, одетый в слоппы и тунику, несколько раз перевязанную длинным куском бордовой ткани, используемой в качестве пояса. Лицо его можно посчитать доброжелательным из-за отсутствия резких черт, но что его выделяет, так это внешность, что бывает обычно лишь у переселенцев с дальнего востока. Подобную форму глаз Антон до этого встречал лишь у Нурлана, но эльфская кровь в нём делает своё дело, а этот же мужчина явно человек. В том, как он держится на корабле, неоспоримая стать, смотришь на таких людей и понимаешь, что они стоят по рангу выше остальных, так что Антон сразу же догадывается, что перед ними никто другой, как капитан шхуны.
— Капитан, я Вас уверяю, проблема правда небольшая, несмотря на его габариты, — тут же выходит ведьмак вперёд, однако на лицо дежурную улыбку не натягивает. Такого рода людей она скорее взбесит — сразу же поймут, что к ним подлизываются, а какую именно выгоду хочет получить Шастун видно сразу, вон, под ногами лежит и поглядывает сапфировыми глазами на хозяина, который в лепёшку расшибётся, но доберётся до архипелага вместе с Графом.
— Ты же понимаешь, что для твоей лошади провизии не заготовлено? — осматривает тот коня, которому ни седельные сумки, ни седло абсолютно не мешают и не доставляют дискомфорт.
— Считайте его багажом, который, если потребуется, может разместиться в трюме и от него не будет ни слуху ни духу весь путь, обещаю, — на словах про груз Граф лишь фыркает, но что правда, то правда.
У Антона, может быть, на лице нет милейшей улыбки, зато там столь честное и наивное выражение, что ему просто невозможно не поверить и не согласиться, по крайней мере, на своих условиях.
— Пусть остаётся пока на палубе, будет собираться шторм — затащишь в трюм. Но за доставленные неудобства идёт доплата, — дополняет тот, обращаясь к барду, всё же именно с Лазарем до этого он вёл разговор и от него же получил первый взнос за перевозку рисковых путешественников.
— С этим проблем не будет! — тут же подаёт он голос, отстраняясь от борта, за которым медленно, но верно мельчают силуэты домов и пришвартованных в порту судов.
— Отлично, тогда договоримся о сумме чуть позже, — кивает капитан и протягивает руку Шастуну. — В таком случае, познакомимся. Всё же десять дней на одном судне. Азамат — капитан корабля.
— Антон, думаю, догадаться несложно, что ведьмак, — отвечает парень, пожимая чужую мозолистую руку.
Все следующие три или четыре дня, в зависимости от силы ветра и того, будет ли он попутным, кораблю предстоит двигаться вдоль береговой линии до тех пор, пока он не минует Бремервоорд, однако экипаж не собирается останавливаться в том городе, чтобы по возможности пополнить припасы. Это княжество, как и многие другие, находится в подчинении у Нильфгаарда, а членам команды не слишком хочется иметь дело с «чёрными» без особой надобности.
В путешествиях по морю достаточно минусов, которые окупаются не только их скоростью, но и тем, что иной выход попасть на Скеллиге — это разве что портал достаточно сильного мага, уже там бывавшего. Одним из таких минусов можно назвать то, что Антону абсолютно нечем заняться. Когда плывёшь по реке, то хотя бы рассматриваешь поросшие зеленью берега на случай таящихся в них монстров, часто останавливаешься вместе со всеми в деревнях и городах, где можно найти развлечения в ближайшей таверне, да и вообще обычно находишься формально на работе, то в море — по одному борту бесконечно уходящая вдаль свинцовая гладь, сталкивающаяся с голубым небом у линии горизонта, а по другому крошечной полосочкой ползёт берег, что пробудет с ними ещё несколько дней.
Антон не видит прелести в бьющихся о корму волнах и широком голубом небе, покрытом облаками, словно корова пятнами — привычно и обыденно, также, как и для членов экипажа, большая часть которого занята своими делами. Лазарев же напротив — бегает туда-сюда, рассматривая всё, что только можно.
«Ну хоть кому-то интересно», — хмыкает Антон, располагаясь у прохладного бока Графа, кажущегося особенно приятным под солнцем.
Он собирается заняться привычным для себя делом — точить клинки. За последний год наконец удалось переучить себя, и теперь заточка серебряного и стального меча не доставляет дискомфорта и желания схватиться за кинжал. Металл свистит о камень, напоминая всем окружающим о том, кто именно вместе с ними направляется на Скеллиге, однако Антон останавливается, как только в его поле зрения попадает пара аккуратных сапожек, что удивительно, ведь большинство моряков ходят босыми.
— Скучаешь? — звучит сверху женский голос, и только стоит поднять голову, как догадки, кто это может быть, подтверждаются.
— А ведь это лишь первый день, — откладывает он в сторону меч и точило, наблюдая за тем, как девушка присаживается напротив на деревянную палубу.
— Потому на корабле лучше работать, а не быть пассажиром.
— А по тебе и не скажешь, что ты сейчас занята.
— Если в корабельном лекаре никто не нуждается, то это к лучшему, — усмехается девушка, облокачиваясь на свои руки, успевшие огрубеть за годы, проведённые в море в контакте с солёной водой и периодической помощью то в одном, то другом деле. — Думаю, о работе ведьмаков так же говорят.
— Верно подмечено, но я бы сам предпочёл, чтобы мы добрались без проблем. Морских змеев я в жизни не видал, и не больно-то хочется.
Эти огромные твари, водящиеся на большой глубине, порой поднимаются на поверхность побуянить и потопить ради веселья попавшиеся им на глаза корабли. Редко какое судно, столкнувшееся с этой тварью, сможет остаться на плаву, потому те, кто рассказывает о встрече с морским змеем, обычно либо везунчики, которых прибило к берегу вместе с обломками, либо, зачастую, лгуны, распространяющие по миру небылицы. Сам Антон понимает, что даже ведьмаку убить его непросто, ведь есть огромная проблема — толща воды. Что обычные люди, что ведьмаки резко теряют мобильность в подобных условиях, и если от утопцев, водяных и сирен можно ещё отбиться, пока те тащат тебя на дно — всё же их брюха и шеи достаточно уязвимы для клинка или арбалета, — то с огромным монстром, что в несколько раз больше этой самой шхуны, тягаться на его же территории практически невозможно. Нужно бить в шею и голову, до которых слишком мало шансов добраться. Кроме того, змей всего за несколько секунд может утащить тебя столь глубоко, что ты либо всплывёшь, получив заломай, вспенивающий кровь, либо захлебнёшься. Даже ведьмакам под «косаткой» долго не прожить без воздуха.
— Я тоже морских змеев не видала, но зато сегодня впервые встретила ведьмака, я Клава кстати, — протягивает девушка руку, здороваясь обычно привычным лишь для мужчин способом, но, видимо, будучи единственной представительницей противоположного пола на корабле, себя нужно показывать всегда лишь с сильной стороны, потому хватка у неё тверда.
— Антон, — отвечает он, расцепляя рукопожатие.
— Просто Антон? А как же обязательное прозвище? — удивляется девушка, припоминая, что в мире есть и небезызвестные ведьмаки, о которых даже песни слагают.
— Я обычный ведьмак, без особых геройств, потому и прозвищем мне не выпендриваться. Но если интересно, то я Шастун.
Девушка явно ожидала чего-нибудь на уровне Белого Волка или вроде того, но Антон правда самый обычный, и о его схватках с монстрами никто баллады не напишет, тем более Лазарев. Тому только песни о любви в голову лезут.
— Ну что же, ведьмак Антон Шастун, раз нам обоим нечем заняться, может быть, тогда в гвинт? — предлагает девушка, доставая припрятанный льняной мешочек, из которого показывается колода. Та явно изначально шла с намерением перекинуться с ним в карты, будучи уверенной, что ведьмак не может не быть посвящён в эту игру.
— Какой фракцией играешь? — спрашивает он, ковыряясь в своей сумке.
— Королевства Севера. Но существуй Скеллиге, взяла бы её, — пожимает Клава плечами, методично тасуя свои карты.
Антон один из тех игроков, кто знает, когда вовремя закончить раунд, что обречен на проигрыш, и взять реванш в следующих двух, измотав колоду противника, оставив его к последнему ни с чем. Если первые пару раз они играют на карты, то к третьей партии просто коротают время, а то со стороны выглядит так, словно бы ведьмак девушку чуть ли не обдирает, хотя Клаве пару раз и удаётся завершить в свою пользу.
В итоге к ним присоединяется и Лазарев, наблюдающий со стороны. Игрок из него никудышный, но устроенное другими шоу его интересует до тех пор, пока все трое не устают к ужину, на котором присутствуют свежие овощи, яблоки и ещё не чёрствый хлеб. Всё это нужно ценить, ибо на пятый день или около того придётся перейти на рыбные похлёбки, сухари и изредка вяленое мясо. Это морское путешествие, может быть, и не самое дальнее, но продукты в скором времени начнут портиться.
К вечеру ветер всё ещё гонит паруса в нужном направлении, что не может не радовать команду. Штиль на воде зачастую хуже даже ветра, относящего совсем в ненужную сторону. По такой погоде сидеть на палубе довольно некомфортно, ведьмак заворачивается в плед, собираясь провести здесь всю ночь, подложив под голову снятое с Графа седло. Однако одиночество на замкнутом пространстве роскошь непозволительная. Порой блуждают матросы, боцман и штурман проверяют направление и молодой юнга натирает палубу, напоминая Антону о поездке по Понтару.
Что хорошо под открытым ночным небом в бескрайнем море, так это озаряющие тьму звёзды. Яркие огоньки-самородки не просто множатся с каждой секундой, рассыпаясь на небосводе, и они, и месяц, опущенный колыбелью, отражаются в воде неясными фигурами, расплавленным серебром, льнущим прямо к корме корабля. Сейчас Антон не против стоять у борта и рассматривать бескрайнее море, в котором, несмотря на его красоту, таится множество опасностей. Сколько же там существует монстров, о которых не написано в бестиариях. Существуют ли там некий загадочный Левиафан или это просто один из самых обыкновенных морских змеев? Что таится на дне, помимо города Ис? Ведь не может же быть так, что у водяных только один город, наверняка есть ещё. А что насчёт богов и иных великих созданий? Если в глубинах Вызимского озера таился Дагон, то что можно ожидать от места, которое не может увидеть ни один человек?
— Нет, ну в трюме спать невозможно, — слышатся шаги и голос за спиной, — все храпят и воняют, это невыносимо, — становится рядом Лазарев, свешивая руки за борт.
— А как ты хотел, мы плывём на Скеллиге, хорошо, что корабль вообще нашёлся, — отвечает Антон, рассматривая лунную дорожку, словно бы созданную из лоскутов множества отдельных волн, разбегающихся кто куда.
— Сам знаю и готов терпеть в меру возможности, — вздыхает бард и замолкает, тоже рассматривая водные просторы.
Тишина бывает разной. Та, в которой слышишь разве что собственное дыхание и сердцебиение, та, что нарушается чужим, лесная, в которой белки прыгают по деревьям, а птицы поют тонкими голосками вдали, и вот такая вот, как сейчас. Волны бьются о корму, матросы переговариваются на дежурстве, слышно собственное сердце и биение чужих. Однако всё такое размеренное, далёкое и ненавязчивое, что язык не повернётся назвать шумом. Спокойствие да и только, но вместе с тем Антон чувствует, что Лазарев нервничает, практически незаметно переминаясь с одной ноги на другую, да и пульс у того быстрее должного.
— Серёж, ты чего? — решает спросить Шастун, слегка повернув голову вбок, видя, что друг покусывает нижнюю губу, от чего обычно старается себя воздержать — заботится о внешности, а обветренные губы людей не красят.
— Да я это, так, — вздыхает тот, складывая руки на борту и кладя на них голову, — подташнивает что-то.
— Давно не путешествовал на кораблях?
— Вроде того, — неуверенно отвечает Лазарев, что для него нехарактерно. — Лучше расскажи, — замолкает тот на пару секунд, — раз не был в Цидарисе, когда последний раз видел Диму?
— Что там… осенью, получается. Перед тем как остался на зимовке у Арса, — Арсением он барду уже все уши прожужжал прошлым вечером во время пьянки, так что тот сразу понимает, о ком речь. — Он вроде как в Нильфгаард собирался через Великое море, в планах у него была даже Зеррикания, так что не думаю, что в скором времени услышим от него новостей.
— Вот как, — Антон не понимает, откуда в голосе барда тоска, но тот быстро преображается, перекидывая из-за спины чехол и доставая из него свою лиру.
Многие барды предпочитают лютню. У той звучание более сложное, как говорят, и звуки получаются громче и глубже, но управиться с ней не так просто. Для неё нужно какое-никакое, но образование.
Профессия барда не так проста, как многие думают, будто бы можно взять инструмент и пойти распевать песни по тавернам мира. Все забывают, что выучиться игре на музыкальном инструменте в основном могут разве что представители знати. Почему? Вопрос упирается в деньги и образование. Дети кметов и ремесленников зачастую не могут позволить себе инструмент, струны и, что немаловажно, преподавателей. Кроме того, у них просто-напросто нет на то времени: нужно помогать родителям и перенимать их профессию. А, вырастая, чтобы свободно перемещаться из одного города в другой, зачастую нужно нанимать охрану, чтобы тебя никто не избил и не отобрал инструмент, стоящий для некоторых целое состояние. Потому Лазарев однажды и научился играть именно на лире, на которой всего семь нот, вторящих его голосу. У него были струны, доставшиеся от другого менестреля, а создать каркас данного струнного инструмента не так уж сложно. Спустя годы он не стал ей изменять, но, благодаря учителям при дворе Камиллы, обучился игре на более сложных её вариациях.
— Знаешь, ты так много вчера мне всего наговорил, что у меня в голове даже начали потихоньку собираться образы для новой песни, — проводит тот по струнам, выбивая аккорды, оживляющие тихий вечер. — Я, конечно, всегда надеялся, что смогу написать о тебе, но это прям внезапно.
— А ещё друг называется, — усмехается Антон, разворачиваясь боком к борту, — некоторые барды то и дело, что пишут о ведьмаках, а ты — ни одной строчки за десять лет, ай-яй-яй, Серёж.
— А вот не надо тут, сам знаешь, у меня репертуар совсем другой, так что радуйся тому, что я сейчас собираюсь сесть и хорошенько подумать, — наглядно усаживается Лазарь чуть поодаль от Графа, заваливаясь спиной о борт. — А ты, кстати, можешь продолжать рассказывать, я не возражаю.
Парень будто бы делает одолжение, но Антон прекрасно знает, что ему нравятся романтичные истории, особенно если о них рассказывают знакомые. Однако ведьмак знает причину, почему бард хочет слушать чужие рассказы о возвышенных чувствах и постоянно поёт о них песни, буквально вкладывая в них собственную душу. Лазареву тридцать, а он никогда никого не любил, не влюблялся, не испытывал навязчивой симпатии, о которой бывало рассказывал Антон, у которого на любовном фронте раньше были одни неудачи. В голос и внешность барда постоянно влюбляются девушки, пытаются добиться его расположения, а у того в такие моменты на душе пусто. Антон — его лучший друг, которому тот доверяет, и потому поведал однажды свой главный страх — никогда никого не полюбить.
Антон слышит переливы лиры, иногда прерываемые на размышления о дальнейшей мелодии, которая постоянно изменяется, а сам рассказывает о том, как встретился с Арсом на Беллэтейн, и что следующей зимой он обязательно ещё вернётся в поместье. Хотя думать об этом рано. Сейчас лишь середина мая, а ему предстоит побывать на Скеллиге, наверняка взять там несколько заказов, а ещё — он трогает изрядно отросшую щетину и вспоминает про пушистые волосы на голове — надо наведаться к цирюльнику. Если там, куда они направляются, на Ард Скеллиге, такой вообще найдётся.
Лазарев отправляется спать в трюм только в тот момент, когда у него глаза начинают слипаться от переутомления, Антон же остаётся на палубе, как и планировал. Простуда к нему не прилипнет, как и практически любая другая болезнь, в первую очередь ведьмаки боятся ядов, стали, огня и обморожения. Всего того, что влияет сразу, и с чем даже сверхвыносливый организм не сможет справиться по объективным причинам. Ветерок прохладный, потому он кутается в плед, попутно погружаясь в свои мысли о том, как проведёт следующие дни, сколько они пробудут на Скеллиге и вообще, что его будет ждать дальше, потому что в отличие от прошлого Антона, у этого есть своя цель в жизни.
Дальнейшие дни проходят однообразно, но даже те, кому на борту особо нечем заняться, находят, как себя развлечь. Шастун перебрасывается с Клавой в карты на следующий день до тех пор, пока не понимает, что пора бы и размяться. Терять форму, сидя на одном месте, он не намерен. Это Граф, будучи големом, не нуждается в том, чтобы ноги размять, а ведьмаку нужны физические нагрузки. Потому в тот момент вечером, когда большая часть экипажа скрывается в трюме, оставляя трудиться лишь тех, кому положено по дежурству, он вынимает свой стальной меч из ножен и практикует серии ударов. Сталь рассекает воздух, привлекая внимание некоторых членов экипажа, но те смотрят лишь с интересом. Всё же команда оказалась адекватной. Странно работает жизнь, когда самыми безразлично настроенными людьми оказываются те громилы, которые обычно проводят рукопашные турниры в портах, избивая друг другу морды.
Антон слышит тихую игру лиры неподалёку, Лазарев всё пытается подобрать правильный мотив для своей песни и пока даже блокнота с чернилами из сумки не достает. Музыка слегка сбивает тем, что в ритм ударов не попадает, однако Шастун воспринимает это как часть тренировки. В бою частенько важно не отвлекаться на лишние раздражители. На самом деле, те выпады, что он сейчас практикует, в первую очередь эффективны против людей. Монстры куда более непредсказуемы. Их удары блокировать сложнее и куда эффективнее от них уворачиваться. Кроме того, фехтование — это людская прерогатива. Ни один накер, вилохвост или тот же голем не станут драться длинной острой палкой, которой будут стараться поразить противника в уязвимые места. Нет, монстры задумываются над этим чуть меньше. Некоторые на инстинктах целятся в шею и живот, другие же просто стараются искромсать на кусочки. Вот ещё одна причина, почему порой даже опытные рыцари погибают в схватках с теми же вивернами — они никогда не сражались против тварей, что умеют летать, атакуют зубами и когтями и, в отличие от добычи на охоте, не пытаются спрятаться, тут же давая отпор. Убивая людей, не научишься убивать монстров, вот простая истина.
Когда Антон прерывается, чтобы стереть пот со лба, он обнаруживает, что совсем неподалёку, шагах в пяти, у носа корабля стоит Клава и внимательно за ним наблюдает, сложив руки на груди. Ведьмак вспоминает, что та носит с собой короткий меч, а значит вполне заинтересована в искусстве владения клинком.
— Хочешь попробовать? — кричит тот через палубу, в последствии наблюдая удивлённый взгляд.
— Что?
— Я имею в виду потренироваться. Не зря же носишь с собой меч, — указывает парень собственным остриём на её пояс.
Сперва девушка хмурится, оглядываясь почему-то по сторонам, но после, понимая, что никто против не будет, подходит ближе, вынимая из ножен одноручник. В том явно нет примесей метеоритной руды, что помогла бы бороться с монстрами, однако пообрубать руки сиренам, пытающимся отломать кусок корабля, хватит. Главное им самим в лапы не попасться.
— Не думала, что предложишь. Научишь каким ведьмачьим приёмам? — спрашивает та, оглядывая чужой двуручник, выглядящий куда более грозно. Вероятно, если Антон будет драться всерьёз, то своим собственным оружием он сильно повредит чужое, если сразу не выбьет из рук, потому, вставая в стойку, он сразу отметает мысли о серьёзной тренировке.
— Может, как-нибудь в другой раз, — пожимает тот плечами, — не думаю, что они тебе бы пригодились.
— Потому что я девушка?! — сразу же возмущается Клава, выставляя свой меч вперёд.
— Нет, — спокойно отвечает Шастун, готовясь к атаке, своей или чужой, — просто ты морячка и против монстров не пойдёшь, хотя парочке трюкам против людей, может, и научу, если о них не знаешь.
— Ну вот и отлично, — улыбается та, делая первый шаг навстречу, стараясь нанести удар в бок, но Антон прекрасно его видит и тут же парирует, отвечая контратакой ей в живот, однако девушка отступает на шаг назад, параллельно ударяя собственным мечом о ведьмачий.
Антон ловит все выпады, но сам не старается выбить чужой меч из рук. Это скорее обмен ударами, при котором приятнее всего не победа, а процесс. Как сталь касается стали, как та издаёт свист и скрежет. Это всё лёгкий и непринуждённый танец, только без какой-либо страсти, похожий скорее на детскую игру. Ладушки и классики на взрослый лад. Однако Клава правда старается, Антон видит это по напряжению в чужих мышцах, во внимательном взгляде. Они не отвлекаются на разговоры с беседами, и, несмотря на то, что оба получают удовольствие от процесса, никто не улыбается. Потому со стороны то, что ведьмак может назвать забавой, кажется серьёзной тренировкой, особенно в те моменты, когда Шастун решает сделать тот или иной хитрый ход с подлянками в виде возможных подножек или обманный удар, что, казалось бы, сначала должен был прилететь в шею, но потом спускается аккурат в бок. Конечно же, ведьмак никогда не доводит ни один из них до конца, если островитянка того не замечает, продолжая наносить размеренные удары. Это вовсе не вихрь, что был в одиночной тренировке, а лишь малый ветерок, которого хватит для начала. Видно, что Клава на самом деле никогда не училась по-настоящему держать меч в руках, в отличие от того же Антона, с детства практиковавшего фехтование сперва по набитым соломой куклам, потом в паре с Димой или Стасом, когда тот показывал, как надо правильно ставить удар, а позже в бесчисленном множестве боёв.
Слышится особо громкий удар, вибрацией проходящий по клинкам, после чего девушка останавливается, и сам Антон не напирает, понимая, что на этом всё.
— Ты бьёшься совсем не как войны Скеллиге, — запыхавшимся голосом произносит она, отводя меч и пряча его обратно в ножны. Та решает облокотиться о борт, чтобы передохнуть.
Антон это действо повторяет, но расслабиться полностью ему ещё долго не получится. Тут разве что медитация поможет, но ему совсем не хочется сидеть истуканом с закрытыми глазами под непонимающие взгляды членов экипажа, так что он предпочитает самый простой разговор.
— И как так получилось, что девушка взяла оружие в руки и подалась в морские плавания, тем более на торговом судне? — задаёт интересующий вопрос Антон. Да, островитянки обладают крутым нравом и, бывает, становятся воинами, да вот в чём дело. Каждый мужчина на Скеллиге — и воин, и хлебопашец, и рыбак, смотря на время года и не собирается ли кто в поход за грабежом или же борьбой с монстрами, не сильно важно, для них оба этих варианта являются геройствами. Женщины же в море обычно не ходят, но могут взять в руки мечи и топоры, если нужно защитить свой дом.
— Детская жажда геройств и приключений, что столкнулась с жестокой реальностью? — вздыхает та, поправляя выбившиеся из-под ленты волосы. — Будучи ребёнком веришь, что сможешь покорять моря, приносить домой добычу, чтобы быть такой же уважаемой, как ярлы, а потом все мечты разбиваются, когда ты обязана учить лекарственные травы и принимать роды у коров и овец, а все походы и геройства должны лечь на плечи брата. «Он же ведь мужчина», — передразнивает та кого-то из членов своей семьи, судя по визгливой интонации — мать. — «Пока ты бережёшь дом изнутри, твой муж будет возносить его снаружи». С мечом отец, конечно, учил обращаться, но там, на островах, он бы пригодился лишь в крайнем случае.
— И в итоге ты сбежала из дома и прибилась к команде корабля?
— Сначала уйти я пыталась демонстративно, — фыркает девушка, трогая кончики своих волос, едва достающих местами до плеч, — пригрозилась отрезать волосы, если не благословят на плавания.
— Я так понимаю, они этого не сделали, — Антон знает, что для жителей Скеллиге, в том числе и мужчин, волосы практически неприкосновенны, являясь символом жизни, потому он не ожидал, что она сотворила это своими руками.
— Ага, ну а я что — правильно, из вещей прихватила только меч и умчала на корабль Азамата. Им как раз требовался лекарь, был здесь до меня один жрец Вечного огня, так он подох, надеясь на свои молитвы, — усмехается девушка, для которой нет иной религии, кроме той, что веками исповедуют на островах. Однако Антон знает, что порой жрецы тоже не бесполезны. Они способны свести некоторые проклятья.
Дни начали играть чуть большим числом красок. В гвинт можно было перекинуться самому или одолжить колоду Лазареву, чтобы тот отвлёкся от сочинительства и перекинулся с Клавой. Порой можно развлечь себя настоящими тренировками девушки или просто побаловаться под игру барда, которая на пятый день, когда береговая линия совсем исчезла, оставляя Бремервоорд позади, обрела куда более чёткие формы, нежели до этого. Антон это понимает, пока показывает островитянке, как в случае чего можно выбраться из захвата, из-за чего тот сильно отвлекается.
— Я в глазах твоих видел снег в океане.
Этим снегом с тобой никогда мы не станем.
И пускай всё растает, ведь между мечтами
Мы теряем любовь, как снег в океане.
Только звучит фраза «снег в океане», как Антону сразу же становится понятно, про кого сочиняют. Он же не раз изливал свои поэтические думы, рассказывая барду о глазах цвета далёкого северного моря, умеющих морозить льдом и резать сталью. Но ведьмаку грустно, что друг выбрал из всех эпитетов именно эти. А как же васильки, озёра и звёзды? Арс ведь почти никогда не смотрит на него так же, как в первую встречу. Чародей будто бы оттаял в душе и даже на Беллэтейн, когда отказался от возможного поцелуя, не становился промёрзлой ледышкой. Там были озёра стыдливые.
— Антон? — зовёт его девушка, которой неудобно держать руку в вывернутом состоянии всё то время, что ведьмак выглядит застывшим.
— Ах, да, — отпускает он её, попутно вслушиваясь в дальнейший текст, который врезается в душу, находя больные места с невероятной лёгкостью.
— Я в глазах твоих видел снег в океане.
Мы чужие с тобой, — и другими не станем.
Так пускай всё растает, течёт между пальцев;
Я тебя отпускаю, — и не возвращайся!
Лазарев сидит у носа корабля, методично перебирая струны, с выражением лица довольным, явно достиг того результата, которого желал, даже если на музыку лёг идеально пока что лишь припев, но порой именно он является одной из важнейших и запоминающихся частей песни. Он не смотрит на Антона, сосредоточившись на своём деле, и это хорошо. Потому что ведьмак мрачнеет с каждой секундой всё больше, и это со стороны заметно.
— Песня о тебе, да? — спрашивает осторожно девушка, с одной стороны, не пытаясь перевести тему, а с другой — искренне надеясь, что её вольность Шастуна не заставит взорваться, и тот отвлечётся на разговор.
— Между мной и Лазарем ничего такого нет, — хмуро прячет тот меч в ножны, даже на корабле, будучи в одних брюках от жары, он не спешит расставаться с оружием. Привычка ожидать неприятностей в любой момент отпускала его за последний год лишь в поместье Арса.
— Это понятно, — вздыхает девушка, рискованно подтягиваясь на борту и садясь на него. Только босые ноги болтаются в воздухе. — Но он поёт о тебе и ком-то ещё. У вас всё плохо? — задаёт Клава вопрос, который точно её не касается, но Антону всегда легче от разговоров. Если излитием души можно было бы кого-то затопить, то за все прожитые годы Шастун бы не раз устроил всемирный потоп.
«И почему все всегда думают, что у нас с Арсом что-то не так?» — задаётся вопросом ведьмак.
Только Позов его понял так, как надо, как ведьмак ведьмака, остальные же… Макар долго возмущался, что его друг влюбился в чародея, Лазарев, заслышав историю, решает спеть не про то, как они каждый раз чудом друг друга встречают в самых удивительных и неожиданных местах, словно бы их сводит само Предназначение, что он искренне любит Арса и готов ждать новых встреч, поцелуя и чего-то большего практически бесконечно долго, лишь бы не напрягать объект своих чувств. Нет, он поёт про разлуку, про то, что как бы они друг друга ни любили, они останутся чужими, потому что Арс постоянно исчезает, утекает через пальцы после каждой встречи. А Антон из своей любви всегда позволяет это сделать, потому что умеет терпеть, ждать, отдавать всего себя, не прося ничего взамен, лишь бы Попов был счастлив.
— Нет, — качает тот головой, устраиваясь рядом и продолжая слушать драматичные мотивы барда, повторяющиеся по кругу для закрепления, — но все почему-то думают иначе, потому что мы часто расстаёмся. Не ссоримся, — поправляет Шастун, — просто у нас с ним пути разные, но они часто пересекаются.
— Вот как, — задумчиво берётся девушка за подбородок, рассматривая древесный узор, создаваемый паромасляными досками палубы. — Раз ты считаешь, что у вас всё хорошо, то не слушай остальных. Любишь своего мужика и люби дальше, не обращая ни на кого внимания! — толкает она ощутимо ведьмачье плечо в качестве поддержки. — Только на Скеллиге лучше не упоминай, что ты мужеложец, у нас с этим строже, чем на Континенте.
У Антона аж сердце ёкает от осознания, что он проболтался, ведь правда, о подобном на островах лучше не распространяться. Это на Континенте никто не посмеет открыто возмутиться, а уж тем более полезть в драку из-за того, что ведьмак-то, оказывается, пидор! А вот островитяне вполне могут.
Однако Антон благодарен, что Клаве нет до этого дела и она лишь хочет его подбодрить, что у девушки, в общем-то, удаётся сделать.
***
Затишье перед бурей — вовсе не преувеличение.
Антон всего лишь сидит привычно на палубе корабля. Восьмой день путешествия как-никак, потому многое ему успело наскучить, и вот он развлекает себя вязанием морских узлов на обрубке каната. Те моменты, когда у него не просто не выходит что-то сделать, а не помнит, как нужно это делать, порой подбешивают, но держать рядом с собой Клаву лишь для напоминания, куда засунуть какой конец и сколько петель нужно навернуть, он не может. Она, может быть, и лекарь, но это вовсе не значит, что девушка не может помочь остальной команде.
Когда очередной узел выходит вроде бы достаточно надёжно, парень решает наконец подняться и проверить Лазарева, у которого вдохновение на фоне моря так и прёт, потому песня про снег в океане практически завершена, и ему в скором времени понадобится что-то новенькое. Антон искренне надеется, что бард переключится с него на красоты лесов и цветочных полей Скеллиге, вместо того, чтобы будоражить нутро ведьмака своими стихами. Но факт остаётся фактом — Шастун хотел песню о себе, Шастун получил песню о себе, а то, какой она получилась, уже другой вопрос.
«Хотя Арсению понравилось бы, он любит драму», — на самом деле он сам уже успел выучить её от начала и до конца, порой подпевая за бардом.
Антон встаёт с жёсткого дощатого пола, внезапно ощущая тягучую боль в своём больном колене, повреждённом однажды и благодаря прекрасной регенерации успевшем срастись не совсем так, как нужно. Сперва ему хочется просто свалить всё на то, что засиделся излишне и всё затекло, только вот при взгляде на море срабатывает ведьмачье чутьё, натренированное интуитивно чувствовать опасность.
Море спокойно, волн практически нет, те не лижут корму, издавая булькающие звуки. Ветра нет, и парус спокоен, не надувается бочонком, унося судно всё дальше к его цели, до которой осталось совсем немного. Он висит белыми тряпками на фоне бегущих облаков. Погода меняется, притом стремительно, а быстрые перемены зачастую ведут к бесконтрольному хаосу.
«Будет шторм», — проносится в голове у Шастуна.
В тот же миг гремит сигнальный колокол, заставляющий умолкнуть лиру, замереть всех находящихся на палубе моряков. Никто не любит звон, распространяющийся на всю округу, пробирающий каждого до мурашек. Только на земле он каждый час оповещает о том, когда людям пора вставать, обедать и ложиться спать. Здесь, в море, он предвестник плохих новостей и за подобное ему не вырвать язык.
— В лучшем случае шторм нагонит нас через полчаса, ребятки. В реалистичном — десять-пятнадцать минут. Так что спускаем паруса, нам его не обогнать, — кричит с мостика Азамат громким и чётким голосом, сохраняя спокойствие. — И закрепите всё, что плохо стоит, а теперь… — обращается он уже к стоящим неподалёку шкиперу и боцману — один явно северянин, другой островитянин, но оба слушают внимательно, внимая приказам.
Море часто бывает непредсказуемым и опасным, подобно охоте на монстров. Потому, когда под сгущающимися кучевыми облаками, стремительно перекрывающими любые намёки на яркое лазоревое небо, ему кричат спуститься в трюм вместе со своим конём и бардом, чтобы не мешаться в экстренной ситуации, Антон без раздумий подхватывает за локоть впадающего в панику Серёжу и отправляет Графа за ними.
Граф спокоен, подобно своему хозяину, который знает — паника ни к чему хорошему не приведёт. Если мотаться по палубе в попытках сделать хоть что-то, когда банально не умеешь обращаться с кораблём, либо сделаешь хуже остальным, либо сам, подхваченный волной, упадёшь за борт, а там тебя уже никто не найдёт. Сказки про морских дев, поднимающих тонущих моряков из пучины морской, лишь вселяют надежду тем несчастным, кому осталось жить недолго, кого в скором времени утянет на дно, несущим погибель, девятым валом.
В трюме тоже есть, чем заняться, за те оставшиеся несколько минут, которые им даёт появившийся на море штиль-предвестник беды. Даже для Антона здесь есть работёнка ему под силу — закреплять грузы, что куда легче всех остальных премудростей корабельного дела, в которые он не посвящён. Если что-то из огромных ящиков, набитых товарами, грузами или просто-напросто бытовые вещи начнёт мотать по трюму во время шторма, их убьёт не волна или тонущий корабль, а тяжёлый предмет, что проломит голову или переломит позвоночник.
Однако даже, как ходит лживая молва, бесстрашное ведьмачье сердце начинает биться чаще, только ноги чувствуют, как волны возвращаются, а проклятый штиль уходит прочь, сменяясь застенчивыми волнами, с каждым новым валом становящимися всё сильнее и сильнее. Каждый на корабле, будь те, кто спешно, под брань и отборные корабельные маты выполняет свою работу в трюме, или те смельчаки, кто обязан прожить этот день на палубе, стараясь не утонуть, чувствует душой и понимает разумом, что нужно поторопиться.
Если искренне желаешь оттянуть какой-то момент до последнего, то время смеётся над тобой, ускоряя свой ход. И вот только в корабле началась качка, как она перешла в нечто большее, такое, от чего у обычных людей сердце в пятки уходит, и они чувствуют дыхание смерти у загривка и начинают молиться всем известным богам в попытках сохранить свою жизнь.
Ведьмаку всё слышно: и то, как нарастающие волны бьются о бока корабля, и как стихающие моряки снаружи выглядят спокойными, а внутри них бешеным темпом заходится сердечная мышца, заставляющая дышать чаще, а ещё то, как в одном из углов трюма, в котором все набились, точно крысы, прямо под боком у Графа сидит Лазарев, к которому подступает неконтролируемая паника, усиливающаяся с каждым новым порывом ветра, толкающим судно с одного бока на другой. Главное — чтобы не перевернуло, тогда никакие попытки капитана, его помощников и остальных членов экипажа не помогут. Всё канет в пучину, а те, кто прячется под полой, утонут, не способные даже выбраться.
Шторма уносят жизни всех без исключения: людей, ведьмаков и могущественных чародеев.
Антон буквально прыгает из стороны в сторону, пробираясь у другой части трюма — все вещи вроде как закреплены, и только гамаки над головами крутятся и вертятся, вторя рваному ритму порывов ветра, уносящих корабль вероятнее всего на юг — ближе к островам, либо на восток, к континенту. Главное — не нарваться на скалы, не сесть на мель, не перевернуться, не затопить всё к чертям собачьим, но разум цепляется за каждую плохую мысль, пытаясь понять, как бы выжить в подобном случае, но здесь лишь один правильный ответ — никак.
В шуме ураганного ветра, накатывающих пенистых волн, что захлёстывают корабль, обваливаются на палубу, проходясь незримым градом над головами, Антон всё равно слышит и чувствует, как у барда даже зубы стучат от страха. Тот сидит, вцепившись в гриву Графа, будто бы тот самая надёжная опора и спасение, а не чуть что пойдёт ко дну первым, будучи созданием из камней и металлов.
— Серёж, ты как? — ведьмак хватается за перекладину, за которую прицеплен один из гамаков, что так и норовит запутаться о торчащие за спиной мечи, которыми, к сожалению, не побороть бездушную волю стихии. Приходится повысить голос, чтобы его стало слышно, но благодаря этому Лазарь поднимает свой взгляд, смотря загнанным трясущимся кроликом, отчаянно не желающим умирать, но уверенным, что здесь и сейчас ему наступит конец.
— Я зря потащил нас в море, — голос у него тихий, перебиваемый ударами грома в небесах, напоминающими падение целого каменного замка в пасть морской пучины, но Антон его слышит, и ему правда жаль смотреть на друга в таком состоянии, когда сам ведьмак, может быть, и нервничает, но сохраняет возможное спокойствие.
— Всё будет в порядке, — наглая ложь, ведьмак без понятия, чем это кончится, но сам верит, по большей части, — только не паникуй.
— Большая часть кораблей тонет, встречаясь со штормом, Антон! Как ты можешь говорить, что всё будет в порядке?! — голос срывается, и обычно жизнерадостный Лазарев становится похож на того мальчика, которого Шастун спас от медведя. Сейчас же он сам беспомощен. Находится во власти моря, что бушует и рвёт, проверяет корабль на стойкость, а матросов — на выдержку. Тридцать человек против целой стихии, которой зачастую куда легче подчиниться, но подчинение буре равняется неминуемой смерти. — Знал же, что так бывает, но чтобы два раза к ряду… — шепчет тот еле разборчиво себе в колени.
— Серёж, — пытается обратить вновь на себя внимание Антон.
— Прости, что так получилось…
— Лазарев! — повышает голос Антон так, что его наверняка услышали все в трюме, даже через буйство шторма, заставляющего содрогаться в темноте, где не горит ни одного фонаря. Пожара ещё не хватало в такой ситуации.
Бард наконец замолкает и смотрит несчастными, полными ужаса глазами на ведьмака, в чьей левой руке мельтешит крохотный огонёк пламени, похожий на свечу. Только Антон собирается присесть рядом, чтобы не нависать над другом, как очередная мощная волна сильно накреняет корабль на правый бок, заставляя пошатнуться и удариться головой о балку.
— Блять, — шипит он, однако сесть на пол всё же удаётся, хотя и несколько раз чуть не упав. — Успокойся, всё будет хорошо, — несмотря ни на что, голос у него враз становится мягким, когда парень выводит аксий, абсолютно не скрывая своих действий.
Можно заметить, как барду сразу становится легче дышать, а паника улетучивается из головы благодаря пелене контроля разума, которую можно использовать, даже не подчиняя человека своей воле.
— Лучше? — спрашивает Антон, кладя тому правую руку на спину, отчасти чтобы поддержать, с другой, чтобы проверить самому, перестало ли его трясти до конца — вроде да. Всё, что сейчас трясётся, так это шхуна, которой спустили паруса и отдали на вольность судьбы, ведь то, как команда манипулирует рулём в попытках вырваться с помощью самой бури за её зону, помогает лишь на крохотную долю. Однако, нужно отдать Азамату и его команде должное, они всё ещё не плывут кверху брюхом, а это значит, что он отличный капитан.
— И как ты остаёшься таким спокойным, не используя на себе свои же магические трюки? — спрашивает Сергей, всматриваясь в крошечное пламя на чужой руке. Даже в столь устрашающей ситуации глазам требуется нечто, за что можно уцепиться.
— Один раз уже попадал в шторм на корабле и вот решил, что раз не помер тогда, и сейчас об этом не стоит беспокоиться.
— Врёшь, — тут же подлавливает парень, который знает все самые острые моменты из жизни своего друга, — никогда ты в шторма не попадал. Ты вообще редко плаваешь по морю, за последний год точно нет, а до того ты мне бы рассказал и повыпендривался, — тот даже фыркает слегка, явно под воздействием знака, внушившего, что можно не волноваться и не сокрушаться на тему безысходности сложившейся ситуации, ведь теперь он не может верить, что всё кончится плохо, а вот что стало для него сейчас «хорошо», Антон не ручается.
— Подловил, — признаётся ведьмак, — нужно меньше о своей жизни тебе рассказывать.
В ответ ему взгляд, говорящий: ты-то? Кого ты обманываешь, Шастун?
— А вообще я просто не могу волноваться в этой ситуации. Сам не верю, что умру, не сражаясь с монстрами, только за остальных в таких ситуациях волнуюсь.
Шторма могут идти от нескольких часов до целых дней, за которые шквальный ветер может оборвать даже закреплённую парусину, кипящие волны с белыми гребнями способны смыть весь экипаж, отчаянно пытающийся выправить курс, не важно куда, лишь бы подальше и не на скалы. Антон не моряк, однако чутьё ему настырно шепчет о том, что так просто от этой неприязни они не отделаются.
Абсолютно непонятно, сколько сейчас времени, светит ли там солнце или нет, пока в трюм время от времени не возвращаются помотанные, мокрые до нитки члены экипажа, чтобы отдохнуть хотя бы чуть-чуть, выпить пресной воды и сообщить о неприятных известиях, которые могли бы быть куда хуже — подвязи первого паруса сорвало, один из членов команды подвернул ногу, отправившись на попечение Клавы в трюме вместе с тем, кто случаем налетел на вобранный якорь, поранив ногу ржавым железом. Тем, кто не может ровно стоять на ногах, не следует пытаться это делать в непогоду на палубе.
В такое время очень хочется просто окунуться в медитацию, закрыть глаза в одну секунду, а в другую распахнуть их, уже не чувствуя дьявольской качки, не слыша трепет сердец и ругань, которой все пытаются перекрыть нервы. Чтобы вместо темноты трюма, в котором кошачьи узкие зрачки всё прекрасно видят, глаза заливал солнечный свет, озаряющий далёкое синие море, распростёртое под голубым небом с белыми островками облаков. Однако только ведьмак пытается скоротать таким образом время, как его и остальных людей и даже самого Графа, откидывает в сторону, больно ударяя о закреплённые ящики, что крайне опасливо пошатнулись.
Ночь только наступает, но каждый понимает: никто не уснёт, все будут, замерев сердце, ожидать утра.
Никто не спешит начинать разговоры, каждый боится ляпнуть что-то не то, как говорится, накаркать. Антон тоже предпочитает молчать, иногда почёсывать гриву Графа, сложившего голову у него на ногах, и служить единственным светильником в трюме, на который порой подходят люди. В их числе была и Клава, решившая проверить, кто вообще здесь, а кто на палубе, за кого стоит беспокоиться, когда беспокойство за себя приводит лишь к панике. Девушка рассказывает, что шхуна уже бывала в штормах и похуже, что они точно переживут и этот раз, что это лишь боги Скеллиге проверяют, достаточно ли они всё ещё сильны, чтобы добраться до родных берегов после очередной поездки на Континент. Она тиха, но в ней есть уверенность, так же, как и в остальных островитянах, большая часть которых сейчас на палубе. Борьба со стихией не менее почётна, чем бой с неприятелем, они верят в своих богов, во Фрейю, в то, что шторм лишь должная преграда. Антон может себе представить, что они чувствуют, но внутри него самого то час к часу всё быстрее разливается пустота, в которой только инстинкты, смешанные с мыслями, ради того, чтобы среагировать правильно, чётко, быстро в том случае, если придётся спасать себя, Лазаря, Графа, возможно Клаву, она вроде бы приятная девушка, но порой нужно расставлять приоритеты.
Рассвет приносит как новый день, так и спокойствие, лишь начавшее проявляться. Да, волны всё ещё заносят корабль, но уже без шанса его перевернуть, трюм более не напоминает ступу, где люди рискуют перемолоться в труху случайно отстегнувшимися от креплений ящиками, а экипаж на палубе не подскакивает, хватаясь за тросы и борта, лишь бы не соскользнуть оттуда блином с промасленной сковороды. Брызги летят, и небо вовсе не чистое и яркое, однако облака на нём редеют, позволяя увидеть, как серые тучи, так и белый свет через них пробирающийся, а вместе с тем и ярким пламенем горящее солнце, оставляющее свои блики на воде.
В отличие от Лазарева, Антон больше не может сидеть в трюме, и он старается по возможности обойти корабль, переступая через водоросли, выброшенные на него из самых глубин высокими волнами. Везде видны следы прошедшей ночи. Не только потому что не осталось ничего сухого, но потому что то тут, то там порваны канаты, паруса на половину развязались и теперь над ними колдуют мастера, проверяя их на наличие дыр. Ткань мокрая, и, как только погода станет лучше, её тут же распустят для просушки.
На мостике стоит Азамат, нависая над картами, чьи чернила чудом не потекли, оставляя их днём без возможности ориентирования. Несмотря на оставшиеся позади вчерашний день и ночь, тому явно не нравится положение дел. У ведьмака на то лишь предположения, связанные с крохотными точечками скал у самого горизонта. В итоге Шастун решает подняться по лестнице, пропуская спешащего вниз боцмана, у которого ещё полно дел с тем, чтобы разнести до всех переданные ему указания.
— А, Антон, — смотрит тот вбок, продолжая держаться руками за края стола, — как тебе прошедшая ночка?
— Не скажу, что приятно, но довольно интригующе. Должен же был я однажды наконец попасть в шторм на своём веку, — пожимает тот плечами, подходя ближе и всматриваясь в нанесённые на бумагу изображения.
Как оказывается, карты две: одна захватывает в общем Скеллиге и побережье Континента, на другой, что лежит поверх, помимо декоративных морских змеев и огромных кальмаров по углам, красуется сам архипелаг. Их цель — самый крупный остров, находящийся в центре, на котором власть делят кланы Ан Крайт и Друммонд, не желающие мириться с подобным положением дел и вечно враждующие. Годами этот корабль причаливал к Ард Скеллиге со стороны Крайтов, с ними вести торговлю чуть легче, однако перед этим следует преодолеть нелёгкий морской путь, усеянный множеством скал, что зачастую не могут преодолеть крупные корабли, однако этой шхуне подобное под силу.
— Говоришь, как моряк, — усмехается Азамат, рассматривая северо-восточную часть карты. — Шторм подтолкнул нас ближе к Архипелагу, но унёс восточнее. Сейчас мы в нескольких десятках миль от Ан Скеллиге, и сам видишь — мы встали в течение. С учётом выведенных временно из строя парусов неплохо, но вот направление…
— Нас ждут скалистые рифы без обитаемых островов, — смотрит ведьмак вдаль, понимая, что неплохо бы подготовить свой стальной меч и арбалет. И посоветовать Серёже пока что не выходить на палубу.
— Да если бы необитаемые, — вздыхает капитан корабля, у которого в голове всё то же самое.
— Сирены не в счёт.
***
Антон давно не сражался с сиренами. Те обычно живут на морских скалах и тихо-мирно никого не трогают, пока к ним не приближаются сами люди, к которым девы с рыбьими хвостами давно перестали хорошо относиться из-за самих же людей, часто похищавших их из-за красоты, которой сирены могут лишить себя добровольно, превратившись в зубастых тварей, способных топить корабли и обгладывать косточки тем, кто их обидит.
Те, как и многие другие представительницы человекоподобных монстров, обладающих разумом в диапазоне от пятилетнего ребёнка до взрослого, здравомыслящего человека, любят петь, но, в отличие от тех же брукс, их языком является Старшая речь. На самом деле Антон не хотел бы их губить без надобности.
«Нападут — значит придётся защищаться», — думает ведьмак, пока шхуна медленно, но верно приближается к очередным препятствиям, из-за которых лишь единицы из сотен капитанов готовы плыть к лежащим западнее берегов некогда славной Цинтры.
Издалека можно увидеть гнёзда, расположившиеся на острых каменных грядах, торчащих из воды подобно битым осколкам стекла. Чешуя сверкает на солнце, заставляя собравшихся на палубе щурить глаза. Многие моряки привыкли к тому, что их может поджидать подобная опасность, однако в голове Антона мелькает мысль: «А, может, позвать Лазаря? Он точно знает парочку поэм на Старшей речи, расположения достигнуть будет не сложно, морские девы любят красивые голоса», — но любые возможности решить предстоящий конфликт испаряются, как только они приближаются достаточно близко. Так, что ведьмачьи глаза могут прекрасно рассмотреть находящиеся уже совсем близко гнездовья, из которых одна за одной начинают вылетать змеевидные ало-фиолетовые фигуры с крыльями и длинными хвостами, чьи лица совершенно не походят на человеческие.
— Да ёбаный свет, — вздыхает Антон, заряжая свой арбалет тяжёлыми болтами, которых не так уж и много, — это не сирены.
— Эхидны! — тут же кричит один из островитян, у которого на груди набито множество татуировок довольно посредственного качества.
Монстры приближаются стремительно, даже не пытаясь завлечь моряков пением или неземной красотой подобно своим более мирным сородичам. На верхней нечеловечески огромной пасти, заячьей губой, сведённой к носу, представляющему собой две дырки без хрящей, выведен ряд острых зубов, которых нет ни у одного обычного зверя, на нижней они чуть меньше, но зато клыки невероятно длинные, размером с людскую ладонь. Антон знал, что они просто так не выберутся из шторма, и вот, чутьё сработало — к ним ураганом летят хвостатые твари, семь штук, трое из которых нырнули под воду, дабы постараться оттяпать хотя бы кусочек обшивки, чтобы в судне появилась пробоина, и оно пошло на дно. Так просто с дубом они, конечно, не справятся, но и тех тварей обязательно нужно будет убить. К сожалению, в этом случае любовь к музыке никого не спасёт.
«А было бы неплохо», — думает Шаст, уже целясь из арбалета в одну из тех эхидн, что уже через несколько секунд приблизятся к кораблю на то расстояние, на котором хвостатые и крылатые твари отвлекутся либо на убийство моряков, каждый из которых, стоя на палубе, держит в руках оружие, будь то топор, как у многих островитян, или же меч, как у Азамата или Клавы.
Медальон начинает дребезжать, когда крылатые бестии обрушиваются на судно, стараясь найти все методы того, как можно убить людей. Парочка всё же выпрыгивает из воды, издавая визжащие-рычащие звуки, от которых болят уши, тут же пытаясь дотянуться до некоторых членов команды, находясь всё же за бортом — их огромные хвосты и крылья слишком уязвимы на земле, однако Антон оставляет их на попечение другим членам экипажа. Сейчас его волнуют те, что налетают на мачту, поднося когтистые перепончатые лапы к парусине. Он не медлит, выпуская арбалетный болт, что тут же пробивает не только крыло, но задевает плечо и повреждает грудной отдел, сбивая эхидну на палубу. У той лицо успевает несколько раз поменяться в попытках спасти себе жизнь. Из красивой шатенки обратно в монстра. Но ведьмак делает, что должен — достаёт стальной меч и отрезает той шею. Она катится вбок из-за качки корабля, устроенной её сёстрами, и только та прибивается к борту, как можно рассмотреть незавершенные метаморфозы: прекрасные раскосые глаза, обрамлённые изящными локонами, острый вздёрнутый носик, под которым одна губа ещё смахивает на человеческую, хотя и рассекающую всё лицо, а вот нижняя челюсть напоминает зубчатый ковш, что с лёгкостью заглотит в себя огромный кусок мяса, даже не поперхнувшись.
Однако никто не замечает отрубленную голову и оставшееся без неё тело, моряки сражаются на мечах и топорах, а Антон старается отстреливаться от бестий, что взмывают в воздух и стараются цепкими лапами либо стащить кого-то в море, где с ним можно будет легко разделаться, либо с нечеловеческой силой пытаются сломать перекладины, удерживающие паруса, которые вновь пришлось собрать, так и не дав им просохнуть после шторма.
Отовсюду слышится то громкое и жесткое «сука!», «паскуда!», то крики монстров, порой нападающих, порой умирающих. В обоих есть свои особые нотки, агрессивные и разгневанные, когда очередная эхидна стремится вниз, сбивая хвостом одного из мужчин, попутно откусывая кому-то кусок мяса с руки или голени. В воздухе витает запах крови. Железистой человеческой и чуть кисловато-горькой, принадлежащей их нынешним противникам.
От арбалета успевает слечь ещё двое, третья, раненая, но живая, ныряет под морскую гладь. В трюме наверняка слышен зловещий стук, раздающийся о борта, а также лязг металла о чешую хвостов и крики, вопли и свист последнего тяжелого болта, что был при ведьмаке. У остальных шансов куда меньше пробить плотную кожу эхидн, в лучшем случае крылья поистреплют да выколют глаза, если Антону сильно повезёт с прицелом в движущийся объект.
Теперь же он отставляет арбалет, прикрепляет быстрым и точным движением руки к поясу, хватаясь крепче за двуручник, уже испачканный чужой кровью, бросаясь туда, где от него будет больше толку. Одна из бестий окружена несколькими моряками, у которых банально длины оружия не хватает, чтобы сопротивляться длинному змеевидному хвосту. Антон же всю зиму тренировался уклоняться от подобных атак с Левым. Но вместо того, чтобы ринуться в самую гущу, туда, где нескольких матросов успели неплохо огреть о борта и капитанский мостик, будучи отброшенными гигантской мышцей, за несколько шагов до, он без каких-либо проблем запрыгивает на борт, не опасаясь бежать по самому краю, где по его правую руку, сжимающую клинок, находится море и несколько лиловых плавников отражается сквозь водную толщу.
Он успевает пробежать быстрее, и когтистые лапы врезаются не в его лодыжки, а царапают дерево, раздаваясь скрипом и скрежетом по округе, что тонут в криках и ударах, раздаваемых там, куда уже подоспел ведьмак. Чувствуя приближение опасного соперника, эхидна, несмотря ни на что, хочет ринуться обратно в воздух, но не успевает — только громадные пунцово-чёрные крылья делают свой первый взмах, как Антон отталкивается ногами от борта, прыгая выше, в её сторону. Крылья болезненно упираются в плечи и рёбра, но надетый доспех и наложенный квен не даёт тем повредиться. Вместо того Шастун слышит вопль, издаваемый монстром, которому меч вошёл аккурат меж рёбер, разрывая позвонки. Но даже так, она всё ещё пытается что-то сделать, лишь ухудшая сложившуюся ситуацию. Ведьмак переносит весь свой вес на рукоять, однако держит баланс, из-за чего клинок продолжает рассекать бьющееся в агонии тело, зависшее в нескольких локтях над палубой, пока он не доходит прямиком до поясницы, обрамлённой несколькими парами плавников, тоже пытающимися словно бы оттолкнуть убийцу. Однако тело обмякает и падает на покрытую досками вяза палубу, а вместе с ним и ведьмак, у которого от такого приземления в колене раздаётся колющая боль.
За это время и остальные бестии успели слечь от мечей и топоров, оставляя корабль залитым их кровью и кровью моряков, которой гораздо меньше.
Антону не хочется вытирать меч о полы своей одежды, потому он отправляется к трюму. Вышагивая по палубе, обходя трупы, на которые всё же неприятно смотреть даже не потому, что они уродливы по человеческим меркам.
— Сколько плаваем, а этой заразы из раза в раз словно бы всё больше, — бурчит Азамат, рассматривая издалека ту самую наполовину обратившуюся голову, пока сам обтирает свою рапиру о край пояса.
— Я бы предпочёл встретиться с сиренами, с ними, по крайней мере, можно договориться, — становится Шастун рядом, наблюдая за тем, как раненные отправляются к Клаве, чтобы обеззаразить, зашить и перевязать раны, а другие методично подбирают трупы, выбрасывая те за борт.
«Но встреть мы их после подобного, ничего бы не получилось».
— Да, они более пугливые, нежели эхидны, однако зачастую не менее кровожадны, — прячет капитан свой клинок обратно в ножны. Сегодня он ещё понадобится. Гнездовий к северо-востоку от основного архипелага достаточно.
День приходится провести в постоянном ожидании опасности и борьбе с ней, однако сейчас те, кто всю ночь боролся со стихией, могут отдохнуть, уступив места другой части команды. Морякам удаётся разбираться с опасностью достаточно эффективно, однако обшивка всё равно страдает, а корабль не может всё время двигаться благодаря одному лишь течению, нужно починить успевшие пострадать паруса и сделать это желательно как можно дальше от скалистых рифов, на которых обитают эхидны. Эти монстры куда сильнее и свирепее сирен, однако Антон благодарен тому, что лишь они нападают на судно, а бескрылые красавицы прерывают свои песни и скрываются в волнах, стараясь наблюдать за путниками, разносящими запах крови их сородичей издалека, лишь высунув пары зорких глазок. Морские девы вполне разумны, ведьмак прекрасно это знает. Некоторые из них бывают даже столь одарены магией и искренним интересом к миру на земле, что превращают собственные хвосты в ноги, обходясь без выдуманных морских ведьм и лишения голоса. Может быть, он и сам встречал таковых, ведь порой медальон подаёт знаки в толпе, тут же стихая. Так остаётся лишь гадать, прошёл ли мимо увешанный побрякушками чародей, проклятый, брукса или кто ещё из монстров, научившихся жить среди людей.
Вечер подступает медленно, но, к облегчению команды, рифы кончаются, а на горизонте возникает остров, не слишком большой, но на нём явно есть, где развернуться. Тот порос высокими елями, что делят места с грудами камней, разбросанных вокруг этой местности. Однако одна сосна стоит особенно высоко, а верхушка её облезла. Странно, обычно, когда деревья сохнут, то в первую очередь осыпаются иголки именно нижних ветвей.
Корабль становится на якорь совсем недалеко, моряки планируют сделать вылазку на следующий день. Многим хочется не просто пополнить на всякий случай запасы пресной воды, но и, по возможности, раздобыть свежего мяса. А пока все стараются помочь с делами на корабле. Проверка парусов, канатов, грузов, состояния руля, забота о здоровье. Даже Антон порой помогает то тут, то там. Иногда отнести тяжелые вещи, иногда даже с шитьём чужих ран. Держать иглу так, что штопаешь вовсе не себя, довольно непривычно, но он справляется на ура, годы вынужденных тренировок дают о себе знать.
Только уже к ночи он наконец освобождается и садится на борт, свесив ноги вниз, не боясь, что из воды выпрыгнет очередная эхидна и утянет на дно морское. Они не попадались с того самого момента, как на горизонте возник этот безымянный остров, у которого на картах нет ни единой подписи, однако такое не редкость. Не каждому острову дают имя. Вполне возможно, что на него за последние десять лет никто и не высаживался. Всё же штормом их занесло дальше от обычных судоходных курсов.
В руках кружка сваренного грога, которым моряки решили отметить успешное завершение перенасыщенных событиями ночи и дня. Антон от этого не опьянеет ни на каплю, но сладковатое пойло заходит на ура, прогоняя прохладу, лезущую под растрёпанную и местами порванную рубашку, которую надо бы заштопать. Но позже, пока что ведьмаку ничего не хочется делать. Лучше заняться хотя и мелкой, но всё же работёнкой завтра, когда экипаж будет заниматься кораблём.
— Фух, знаешь, Антон, опыт, конечно, интересный, но, надеюсь, на обратном пути будет проще, — становится рядом Лазарев, и чтобы увидеть парня, на него приходится обернуться в полкорпуса.
— Ты уже размышляешь, какой будет дорога домой? А мы ведь ещё даже до Ард Скеллиге не добрались, — усмехается ведьмак, взбалтывая карамельного цвета напиток, болтающийся на дне деревянной кружки.
— За последние сутки я не раз думал, что нам вот-вот придёт конец, особенно когда налетели сирены, — Шастун решает не поправлять барда, — магия с меня спала. Чувства, кстати, странные, будто бы ты трезвый, но одновременно выпил не меньше пинты чистого спирта. Вроде бы думается нормально, но в голове всё равно туман.
— Так и должно быть… — отзывается Антон, однако краем глаза будто бы видит какое-то шевеление вдали такое, какое совершенно не ожидаешь.
— Ты чего? — спрашивает Лазарь, видя, как внимательно всматривается в сторону острова.
Там лишь крошечная полоса песка, тут же сменяющаяся густым сосновым лесом, внутрь которого с палубы корабля не заглянешь. Они на расстоянии, когда всё кажется крошечным, ненастоящим, и коряги у берега, и деревья. И возвышающаяся над другими высокая сосна, лысая на самом кончике.
— Тебе не кажется, что там кто-то сидел? — решает спросить Антон, кивая в сторону острова и пика, из него торчащего.
— Может, птица? — предполагает бард, отставляя опустевший стакан в сторону, доставая лиру из чехла, — Я особо не вглядывался в остров, да и сам знаешь, у людей зрение в темноте хуже ведьмачьего, — улыбается тот, уже проводя по лире кончиками пальцев, проверяя, не расстроена ли та. Пару струн всё же нужно подкрутить, те звучат ниже должного.
А вот Антон не верит в то, что ночью на сосне сидела птица, бесследно исчезнув в чистом небе, освещаемом ярким огрызком луны, на чьём фоне лес и скалы кажутся не просто единой массой, а каждое отдельное деревце выделяется. Особенно это относится к высокой сосне, на которой точно сидело нечто больше ворона или птицы, не просто сидело, наблюдало, внимательно взирая на бросивший недалеко якорь корабль.
У ведьмака по телу мурашки бегут. Потому что зачастую то, что лишь «показалось», обретает форму, особенно, если ты почувствовал на себе его взгляд.
