Кот с зелёными глазами

Некоторым людям дана возможность знать свою историю так же хорошо, как и свои пять пальцев, если, конечно, все они на месте. Сын кузнеца всегда ответит, что его отец, дед и прадед занимались тем же делом, что и он сам, утаит стыдливо только, что где-то в роду затесались нелюди. Детям благородных домов с рождения впихивают хвалу их предкам о их писаном на бумаге величии, но они прекрасно понимают, кому кем приходятся, не считаясь разве что с бастардами, к которым не редко отношение хуже, чем к псам на цепи. Многие знают, кому они приходятся потомками, каким наследием они могут гордиться, а каким стыдиться. Если у тебя есть история, то ты с самого рождения, не познав даже самого себя, уже являешься кем-то, будто бы из бруска дерева уже создали заготовку, которую стоит только обтесать и всё будет готово: вельможа, кмет, пират или правитель. Только вот голубоглазый мальчишка, словно бы появившийся однажды из ниоткуда в цирковой труппе, никогда не знал своего прошлого, кого бы он ни спрашивал: силач Борис говорил, что его нашли младенцем, проезжая мимо разграбленного белками каравана, мол, те оставили его помирать, а циркачи выходили и вырастили, глотатель огня Вергий по пьяни убеждал, что его к ним однажды подкинули в преддверии выступления, когда они остановились неподалёку от Бругге, а их потрясающе гибкая и ловкая танцовщица и акробатка Вадюшка, когда её спрашивал пятилетний мальчик, рассказывала удивительную историю о том, будто бы его мать была прислугой в замке богатого Темерского дворянина, забеременела от него и сбежала с труппой после их выступления у него в резиденции. Все истории были абсолютно разными, оттого веры не удостоилась ни одна из них. Арсений был ловким мальчиком, которому хорошо давались всевозможные трюки от акробатики и вольтижировки до метания ножей, с которыми, однако, однажды всё же произошел один инцидент — когда его начали учить не только метать их в цель вокруг настоящего живого человека, но и самого поставили на это место, чтобы приучился не дёргаться и стоять смирно, в конце концов, публика любит, когда в подобных опасных выступлениях участвует ещё и ребёнок, которому от силы десять лет, тогда произошёл несчастный случай. Ножи спокойно втыкались в мишень вокруг спины мальчика, который каждый раз от резкого стука слегка вздрагивал, пока метателя не окликнул один из членов труппы. Тогда-то рука соскользнула, направив тупой клинок по неправильной траектории: раз, и вместо того, чтобы воткнуться в сено, тот разрезал ткань туники на левом боку, проходясь сверху по коже, разрывая её своим, к счастью, не острым клинком. Тогда было много шума. Арсения в цирке все любили, хотя и заставляли работать не покладая рук вместе с остальными. Впервые мальчик почувствовал на себе подобную боль. Не ноющую от долгих растяжек, резкую, но безустанную от вывихов, а режущую. Такую, какую можно получить только лишь кровь проливая. Однако ничего страшного не случилось. Только шрам на боку остался, на который он позже ещё долго фыркал, по-детски обижаясь на тех, по чьей вине он остался на коже, не желая сходить до конца. У него всё прекрасно получалось благодаря упорству: прыжки, кульбиты, перевороты, стойки на голове прямиком на скачущей лошади. Только всё равно жизнь казалась будто бы не той, что должна. Вместо яркого и нелепого грима на лице, обтягивающих цветастых лосин и туник хотелось быть элегантным, статным, подобно тем гостям, для кого они порой выступали при дворах. Когда публика пленённо наблюдала за опасными трюками, Арс желал, чтобы все смотрели на него не в качестве развлечения, а заворожённо, так, будто бы он лучше них всех, а не наоборот. В душе ему всегда хотелось этого самого загадочного «большего», которого добиться, будучи всего лишь мальчиком-акробатом из цирка, было просто невозможно. В жизни были путешествия, выступления, можно даже сказать, что присутствовало людское внимание, но осознание того, что всё в лучшем случае продолжится подобным образом, заставляло натягивать фальшивые улыбки перед выступлениями в своём подростковом возрасте. На голове хвостик, красные лосины с шахматной рыжей туникой, ярко подкрашенные для публики глаза, а ещё сценическое прозвище «Граф». Казалось бы, шутливое, данное остальными циркачами за вечно вздёрнутый нос и нелёгкий нрав, но в душе Арсений правда хотел бы быть таковым, только вот по случайности рождения подобный шанс не выпал. Однако однажды случилось судьбоносное выступление, изменившее жизнь шестнадцатилетнего парня настолько, что подобного себе он не представлял в мечтах, где носил меха и шелка, будучи каким-нибудь реданским бароном или темерским герцогом. Бан Ард стал одним из многих мест, куда доезжали бродячие артисты, добираясь по городам вместе с охраняемыми обозами купцов. Сперва город казался Арсению совершенно обычным: рыжие черепицы, серые здания, грязь на улицах, над которыми плавают облака чистой одежды, протянутой на верёвках. Ничего нового. Даже та поляна в предместьях, где они расположились, не отличалась от всех остальных. Зелень, опостылевшие луговые травы, цепляющиеся за обувь, докучливые кузнечики жарким летом. Только потом, обойдя округу и взобравшись вечером на холм отдохнуть от докучливых… коллег? Сколько бы лет вместе ни проходило, сколько бы он ни знал каждого, кто успел состариться прямо у него на глазах, он всё равно не мог назвать их семьёй или хотя бы друзьями. Только взобравшись в одиночестве на холм, он обнаружил на закате, что за привычными очертаниями городка, виднеется внушительное здание, темнеющее на фоне персикового неба. Оно было похоже не то на замок своими высокими каменными стенами и башнями, не то на крепость, ведь снаружи не виднелось лишних изысков. Что-то загадочное, смахивающее на коробку, из которой наружу полезли внутренности муравейника, возвышаясь каменными башнями. Академия Бан Ард. То, куда поступают лишь избранные, умеющие обуздать хаос, а вместе с тем, зачастую, имеющие в кармане внушительную сумму денег, ведь обучение там стоит немало, больше, чем бродячий артист заработает за всю свою жизнь, гастролируя по Северу и собирая скромные подачки публики, которые в основном уходят на прокорм парочки лошадей, яркие ткани, грим, оплату проезда вместе с охраняемыми обозами и многое другое. Так у самого Арсения из заначек только десяток пятаков, несколько грошей и парочка геллеров — на такое в лучшем случае проживёшь неделю, ночуя на улице, где тебя в итоге прирежут. Так что даже будь у него способности, хоть какие-то, он бы не мог себе подобного позволить. К сожалению, он был лишь безродным мальчишкой-циркачом, амбициозным, но по-настоящему не знающим, как стать кем-то большим, чем он есть сейчас. День выступления был жарким, даже слишком для Каэдвена. Солнце нещадно палило в глаза, а нанесённый на лицо лёгкий грим в виде подведённых глаз и осветлённой дешёвыми белилами кожи так и спешил сойти вместе со струящимися со лба каплями пота, которые Арс даже вытереть не мог нормально, не испортив свою подготовку к выступлению. Рукава на тунике хотелось закатать, да и штаны, честно сказать, — тоже, но позволить себе такого он не мог. Оставалось лишь беситься с того, что недавно выстиранный костюм начал пованивать потом, который никак всё равно не прикроешь запахом шалфея. Этим днём ему не предстояло работать с кем-то ещё, однако сам факт невероятно раздражал. В солнечные дни выступления ярко-наряженные и раскрашенные актёры смотрятся всегда эффектно, но Арсу предстояло развлекать публику вовсе не на земле, как остальным циркачам, а в воздухе. Для выступления специально был выбран небольшой дворик, который даже площадью не назовёшь. В нём не развернуться лошадям и не сколотить наспех сцену, но Вергий мог спокойно и без проблем удивлять прохожих своими фокусами с огнём, в то время как неподалёку стояла, ожидавшая начала представления с арбалетом, мишень, а жонглёры развлекали публику мелькавшими в воздухе ярко раскрашенными мячами и кольцами. Совсем крохотное выступление лишь ради того, чтобы рассказать людям о приехавшем к ним цирке, чей шатёр расположился за городом и куда можно будет прийти на более масштабное представление, о котором, не прекращая, кричал зазывала. Пока внизу должно было быть шумно и весело, на высоте тройки этажей был протянут канат, предназначенный для другой части представления. Более тихой и захватывающей, чем всё остальное. Арсу доводилось выступать канатоходцем уже несколько раз: в отличие от тренировок, делать трюки на верёвке, протянутой меж крыш, довольно волнительно. Падать будет, может быть, и не смертельно, но достаточно травматично. После такого можно уже никогда даже не зарекаться о том, чтобы и дальше быть акробатом, если, конечно, несчастный случай всё же произойдёт. Канат неприятно впивался в оголённые ступни, однако лишь так можно было почувствовать себя уверенно. Расстояние от одного края до другого составляло всего около семи шагов — сущие пустяки, да и люди, наблюдающие за выступлением нескольких артистов внизу, мельтешили будто бы совсем рядом. С шестом в руках для баланса просто ничего не могло пойти не так, в конце концов, канат был проверен на предмет возможных дефектов, и тот совершенно точно был полностью цел. Потому Арс шагал по нему уверенно, стараясь не обращать внимания на снующих внизу людей, что порой отвлекали своими яркими одеждами, выглядевшими порой совсем непривычно. Однако, как ни старайся, периферийным зрением глаз улавливал иногда проходящих мимо незнакомцев, облачённых в необычные плащи со странными росписями. Многие из них даже со стороны ощущались довольно нетипично, потусторонне. Только для жителей Бан Арда они казались избитой частью их жизней, ведь встретить студентов всем известной академии здесь не составляло труда, особенно в праздничные дни. Солнце светило ярко, так что, идя в одну сторону, волей-неволей приходилось косить взгляд вниз, чтобы фиолетово-красные пятна постоянно не застилали взор. Несколько раз он для разнообразия и зрелищности переворачивался вокруг своей оси с ног на голову и обратно, вызывая пораженные возгласы неравнодушных девушек, собравшихся внизу, но не кинувших за всё время ни единой монетки на расстеленную перед зазывалой ткань. Таких точно не следовало ждать в будущем на большом выступлении. К сожалению, большая часть публики всегда такова — лишь смотрела со стороны, а ведь самому Арсу было бы неплохо прикупить новый костюм для выступлений, а то этот стал коротковат как в рукавах, так и на лодыжках. Да и цвет в этот раз, если бы ему досталось что-то из заработка, он бы смог выбрать сам, а не полагаться на Вадюшку, которая всегда пыталась подбирать ткани в тон к ней самой, рассчитывая на выступления в паре, хотя Арс с детства их ненавидел. Решать самому, что будет в программе, и не рассчитывать на других всегда было удобнее. Делая очередной осторожный, плавный, но эффектный переворот с удивительным прогибом в спине, Арс заметил, что один из тех самых прохожих, от которых веяло некоторой потусторонностью, внимательно за ним наблюдал. Краем глаза было видно, что он одет вовсе не в особые мантии и расшитые плащи, а в довольно скромную курточку, однако никто из обычных людей подобных не носил: множество карманов, обстрочка лентами с вязью, точно свидетельствовавшей о том, что он являлся одним из студентов, выглядевшим притом довольно молодо, что можно было сказать по неприкрытому капюшоном лицу. Арс в ответ не посылал собственного взгляда, стараясь сосредоточиться на своём занятии, но вместе с тем по телу пробегали мурашки. Потому что, в отличие от девушек и женщин, наблюдавших за ним, этот парень смотрел оценивающе, сверху вниз. Такие взгляды в свой адрес парень ненавидел, но сейчас ответить ничем не мог. Да и не будь он посреди выступления, одна ошибка в котором дорого стоит, смог бы вообще? Вздергивая нос к солнцу и параллельно жутко щурясь из-за неприкрытого облаками светила, он решил оставить всё, что происходило внизу, там же, и пусть смотреть вперёд было неудобно, шест в руках помогал держать баланс, а оголённые стопы прекрасно понимали, как и куда правильно ступать, чувствуя натяжение каната. Тот пошатывался слегка, передавая от себя дрожь телу, но вместе с тем в нём не было ничего ужасающего — выступление как выступление… Одна секунда, неожиданная, будто бы и ненастоящая вовсе, нереальная, и сердце поспешило в пятках спрятаться. Только как раз они самые и почувствовали резкий рывок, от которого парень ахнул и присел на автомате, цепляясь за верёвку одной рукой, словно птица на ветке, другой всё так же держал шест, теперь больше мешавший. Только подобное бесполезно, ведь всё означало одно: канат, что точно был цел до начала выступления, внезапно начал ни с того ни с сего рваться. И снова рывок. В этот раз звук лопающихся нитей отчётливо долетел до ушей, заставив вздрогнуть. Сердце чаще билось, а пошевелиться было страшно. Только глаза бегали вдоль навесной узкой тропы, на которой где-то возникла проблема, что могла оборваться катастрофой для Арса, у которого в голове блуждала лишь одна мысль: «Что делать?». Быстро развернуться и поспешить вернуться на край одной из крыш? А что если она от того порвётся ещё раньше? Схватиться за верёвку и в последствии вмазаться в стену? Спрыгнуть самому и приземлиться кому-нибудь на голову? Все варианты казались просто ужасными до того самого момента, когда парень почувствовал очередную встряску, что должна была точно оказаться последней. Однако вместо того, чтобы воплотить хотя бы один из глупых планов, он поступил ещё более нелепо — вцепился в шест и зажмурился лишь с одной мыслью, бьющейся в голове, ибо более в момент ничего иного нужно и не было. Он просто не хотел, чтобы верёвка оборвалась. И всё закончилось. Нет, люди под ногами продолжали шуметь и кричать, а сам Арсений всё так же цеплялся за канат, будто бы это могло его спасти, но факт оставался фактом: верёвка под руками и ногами не разорвалась, и он сам не полетел вниз. Более того, она словно бы стала устойчивой. Никакой тряски, даже появилось ощущение будто бы она не из пеньки, а стали или дерева. Абсолютно твёрдая и не проседающая под весом парня. Тот несколько мгновений глядел на неё в ожидании того, что вот-вот случится что-то ещё, но этого не произошло. «И не надо», — наконец придя в себя понял Арс и, быстро встав, лишь слегка пошатнувшись, испуганно поспешил покинуть своё место под удивлённые взгляды некоторых членов трупы, не понявших, почему он перестал выступать, ведь для кого, а для Графа никогда публика или сложная задача не вставали на пути к цели выглядеть максимально идеально, выкладываясь на полную. Стоило сделать всего три шага, глядя себе под ноги, как захотелось резко остановиться и нагнуться, чтобы проверить, не обманывали ли его глаза: бечёвка под его ногами была порвана, а два её конца висели в воздухе, друг друга не касаясь, будто бы это какая-то иллюзия, потому что не может быть так. «Магия», — тут же осознал Арс, но вместо того, чтобы поддаться своим желаниям, в два шага сбежал на самый край рыжей покатой крыши. Стоило одной ноге на неё ступить, почувствовав широкую твёрдую опору, как та, что сзади, ещё на канате, резко её потеряла, а верёвка обрушилась, заставляя людей внизу удивлённо вздыхать, а циркачей взволнованно звать его по имени. Только парень на них внимания не обращал. Сердце стучало резко, шумно, ударяя в виски, шумя в ушах, мешая слышать всех остальных. Только сейчас он понял, что даже дышать не мог, всё время проведя на полувдохе, и теперь настала пора жадно глотать ртом воздух, смотря с крыши на происходящее внизу. Вот Вергий глядел обеспокоенно снизу вверх с факелом в руке, замерев неуверенно. Ему пришлось помахать рукой, мол, всё нормально, можете продолжать без меня; чуть в стороне несколько прохожих с удивлением рассматривали лопнувшую верёвку, не решаясь дёрнуть за свисающий у них перед носом конец, а ещё дальше Арс увидел довольно неожиданную сцену, на которую теперь мог обратить всё своё внимание, ведь ему не было нужно балансировать, главное было только с крыши не слететь, пока придётся лезть через чужое окно, с владельцем которого заранее договорились, чтобы с неё сойти. В тени одного из домов, отойдя слегка в сторону от всех остальных прохожих людного скверика, стояло двое: фигура того самого парня в кожаной курточке и ещё одна, уже в бордовом плаще, не скрывающем головы мужчины, возраст которого понять не так легко. Сперва он казался довольно молодым: бритое худое лицо и короткие уложенные тёмно-русые волосы вкупе с отсутствием видимых морщин заставляли думать, будто бы ему не больше сорока, а, может быть, того и меньше, но даже издалека казалось, что всё не может быть так просто. Тем более, что этот самый мужчина удерживал того самого парня в куртке за капюшон, словно бы котёнка за шкирку, и гневно на него кричал, только голоса в шуме толпы и окружающего их циркового веселья слышно не было. Лишь видно, как парень прижал голову к плечам, явно сожалея о нахождении здесь в данный момент. «А может ли быть…» — успел подумать Арс перед тем, как мужчина отвлёкся от провинившегося парня и кинув взгляд наверх, аккурат на крышу, точно на него. Взгляд был ярким, острым, искавшим нечто определённое, точнее кого-то, но вместо того, чтобы хотя бы попытаться ответить таким же, Арс хорьком юркнул на противоположный край, схватился за черепицу и тут же прыгнул сперва на корявенький подоконник, шумно клацнув о него шестом, а после и в само окно, из которого до этого приходилось вылезать. «С ними лучше не связываться», — думал он, поправляя задравшуюся ткань туники. На самом деле в глубине души ему правда хотелось пойти и разобраться со всем. Хотя бы потому, что теперь он был уверен, что верёвка порвалась не просто так. «Этот мелкий гадёныш наверняка хотел поиздеваться. Смотрел свысока потому что учится в магической академии». Однако тяжкий груз простого факта того, что он ничего не может сделать, разрывал изнутри, а вместе с тем и удерживал на месте. Потому вместо того, чтобы пойти на улицу выискивать того парня или чародея, он остался в тёмной комнате, заваленной всяким хламом из коробов, железяк, пустых холстяных мешков, примерно на срок около получаса. Чтобы те, с кем лучше не иметь дел, точно ушли, а он сам успокоился в одиночестве. Его Арс всегда прекрасно переносил, потому что не нуждался в чужих словах поддержки. Они всегда раздражали, казались абсолютно неискренними. Наверное, потому что сам он никогда по-настоящему не умел проявлять сочувствия. Лишь притворялся. Качественно и умело, так что все были уверены, что его взгляд означает грусть, а слова исходят от сердца. Только он так не умел, потому и не верил, что остальные тоже не притворяются. Как только сердце наконец стихло, как и навязчивое беспокойство, он наконец решил спуститься на первый этаж, преодолев комнату с завалами мусора, с владельцем которой была договорённость, что здесь они смогут разместить часть своего реквизита на время выступления на сквере. Толкнув обшарпанную деревянную дверь, он вышел на улочку, где было ещё достаточно людей, вблизи кажущихся ещё более неприятными и надоедливыми, потому что теперь каждого можно разглядеть в лицо. У кого-то оно восхищённое, в основном у женщин и детей, которым довелось увидеть что-то интересное, не вложив ни гроша, у других — безразличное, не каждому прохожему есть дело до цирка, у третьих — раздражённое, ведь тем редким торговцам, что обычно продают здесь свои товары, пришлось потесниться, но они мирятся, ведь в атмосфере веселья зачастую дела идут куда лучше, если, конечно, продаётся еда или безделушки. У старика с ремесленной мастерской на углу сегодня навряд ли стало больше желающих заказать новых инструментов или ловушек на зверьё в лесу. Весь оставшийся день в итоге он провёл, помогая то тут, то там, иногда принося реквизит, иногда от безделья жонглируя деревянными кольцами, просто чтобы от него был толк. Притом каждый из труппы, встреченный на площади либо просто взглядом, либо словами, спрашивал, как он, на что Арс натягивал улыбку и отвечал сухое: «нормально», — потому что сказать было больше нечего. Тем более за весь день он более не увидел ни того парня, ни чародея, от чего по истечению дня, на закате, уже собрав все вещи и даже лопнувший канат, глядя на который все удивились и поздравили парня с тем, что ему невероятно повезло, обратно к их стоянке он шёл с лёгким сердцем. Только никому не сказал, что спасла его в тот момент не собственная ловкость или скорость, а неведомо откуда взявшаяся магия, зафиксировавшая в воздухе верёвку. «Наверное, это сделал тот чародей», — предполагал он, переставляя уже обутые ноги по поросшей луговыми травами земле за городом. Всё, что ему хотелось в тот момент, так это смыть грим вместе с потом, скинуть успевшую провонять тунику, переодеться в свою повседневную заношенную, но чистую одежду и наконец поужинать. Кроме того, здесь недалеко вроде как росла яблоня-дичок, видел по пути в город, можно было бы сбегать и нарвать себе плодов. Нижние ветки, конечно, успели ободрать все, кому не лень, но вот если взобраться на дерево, то можно достать до верхних. А там яблоки должны быть ещё лучше, хотя, конечно, всё равно будут мелкими и кислыми. Зато ни марки на них не потратит. Для начала главное было дойти до лагеря вместе с остальными и разложить реквизит по местам. Посторонним людям могло показаться, что лагерь должен быть разложен прямо под шатром, потому что именно этот большой белый купол без особых изысков, зато с пятнами грязи у самой кромки, привлекал всеобщее внимание. Так и должно быть, только вот он расставлен лишь для выступлений, сами же они расположились чуть поодаль, там, где можно было заметить яркие факелы, горящие между несколькими телегами, тюком сена для лошадей и несколькими натянутыми навесами, под которыми стояли они и добрая часть крупного реквизита, а также несколько палаток, в которые приходилось сразу же вползать да притом ютиться вместе ещё с кем-то из труппы. Этот вариант Арса за годы раздражал всё больше и больше, потому ещё в детстве он привык сбегать из этого храпящего кошмара, ночуя под навесом в сене. К сожалению, подобное можно было осуществлять лишь в тёплое время года, иначе легко было бы подхватить пневмонию и умереть через неделю или две. Может быть парень и привык мёрзнуть, но подобных последствий для себя совершенно точно не хотел. Задача у него была простая — дойти до навеса, скинуть там мешок и пойти по делам дальше, но совершенно неожиданно перед лагерем он увидел знакомую фигуру не хозяина их труппы, но того, кого все единогласно считали главным. В это время Сергей обычно либо раздавал указания всем на следующий день, либо спешно разбирался со стражниками, что могли прикопаться к тому, что они разбили здесь лагерь, и теперь, считай не скрывая, требовали взятки. В общем, практически всегда он варился в проблемах, которые нужно было как можно скорее решить. Потому странно было видеть его привалившимся к телеге и внимательно рассматривающим горизонт. Ещё более необычным было то, что из всех артистов его взгляд был прикован к Арсению. «Да сколько можно?» — размышлял парень, которому, конечно, приятно людское внимание, но в подобные моменты могли приносить только неприятности, а сегодня они уже случались. — Борис, разложи за Арсения вещи, мне нужно кое о чём с ним переговорить, — остановил он жестом сначала парня, а потом обратился к шедшему за ним лысому мужчине, и так тащившему немалую часть реквизита, но на просьбу, лишь пожав плечами, перехватил довольно лёгкий холстяной мешок и, оглянувшись раз, побрёл дальше. Всем явно было интересно, о чём может говорить Сергей с юным акробатом, да притом приватно. — Что-то случилось? — не отходя, тут же спросил парень, откидывая назад успевший спутаться за день хвостик. Внутри Арс нервничал, но снаружи оставался спокойным. Лишняя суета до добра не доведёт, но вместе с тем в голове роились неприятные мысли. Потому что обычно подобного никогда не случалось. Если повредил какой-то реквизит, то отчитывали прилюдно, то же самое за проявленную неосторожность во время выступлений, да и в случае если хотели обсудить какое-то происшествие, то никаких тайн не было. — В каком-то смысле. Давай лучше отойдём, — произнёс тот вкрадчиво, уже направившись в сторону единственного шатра, находившегося в самом лагере. В сравнении с цирковым, он был небольшим. Прибитая кольями к земле ткань, растянутая меж двух деревьев и перекинутой через них верёвкой. Однако, в отличие от маленьких палаток, в нём горел огонь, делая его похожим на огромную лампу. Обычно там труппа собирается на обед или ужин, если кто-то всё же удосужился приготовить что-то нормальное, а не обошёлся сухпайком. Этим вечером ничего подобного не предвещалось, потому парень понимал, что идут они туда именно для разговора. — Знаешь, Арсений, — произнёс тот слегка сиплым от возраста голосом, бредя по бугристой земле, не смотря в сторону парня, — для меня стало довольно большой неожиданностью, когда сегодня днём к нам в лагерь заявился незнакомец. Когда меня о нём предупредили, я уже было подумал, опять с налогами будут докапываться, но, когда я его увидел… — качает мужчина головой. — Их здесь, конечно, немало, но я не ожидал того, что к нам заявится чародей. Услышав это, Арс чуть не споткнулся прямо об очередную травинку за пять шагов до самого шатра, где наверняка его ждал какой-то незнакомец. «Какого чёрта?» — вот что крутилось у него в голове, однако вслух он сказал лишь: — Зачем он здесь? — а голос не подводил, оставаясь всё таким же уверенным, уже готовым заявлять, что он ничего не сделал, а если и сделал, то это не его вина на самом деле. — Он попросил встретиться с тобой. Не думаю, что из этого выйдет что-либо плохое, — произнёс мужчина шёпотом, стоя на месте, похоже, сам он потом заходить туда не собирался. «Будто бы на съедение волкам отдают», — проносились мысли, в то время как глаза пытались понять, не проскочит ли какая тень по ткани, не выдаст ли неизвестный своего присутствия заранее. Потому что наедине с незнакомцем, обладающим магией, оставаться не хотелось. Это совсем не то же самое, что на людной площади, пускай даже на высоте трёх этажей. Даже тогда всё казалось безопаснее. — Ладно, иди. Потом скажешь что да как, — положил Сергей на прощание руку на плечо, перед тем как уйти обратно к навесам, обозам и привычной жизни циркача, в которой нет места магии. Только лишь фокусам, трюкам и ловкости тела и рук. — Угу, — промычал Арс, провожая его взглядом, пока фигура не потерялась в гуще их скромного лагеря, по которому сейчас никто не бродил. Каждому нужно было закончить свои небольшие дела и как можно скорее лечь спать, чтобы набраться сил перед завтрашним большим выступлением вечером. «Была не была», — наконец собрался с силами Арс и, встряхнув растрёпанным хвостом на голове и сжав руки в кулаки для смелости, решительно сделал первый шаг, а за ним второй и третий к столь привычно выглядящему шатру, в котором его никогда за целые годы не ждало ничего нового или удивительного. Так что этот раз выдался волнительным, будоражащим и страшноватым. Однако он всё же отодвинул полог, открыв себе проход внутрь. — Да что ж ты так долго, — тут же раздался мужской голос, чьего владельца можно было заметить сразу. Рядом с подвешенной под потолком лампой, несмотря на то, что вполне можно было сесть на любое из пустующих мест, бывших на самом деле рядами стоящих рядом друг с другом пустующих перевёрнутых ящиков, стоял мужчина. В бордовом плаще, с небольшими ястребиными глазами, в которых, однако, не было настоящего раздражения, лишь капля усталости, пробивающаяся из-за живого блеска. — Вы — тот чародей с площади, — тут же выдал Арсений, стоя у входа, особо не удивившись. — А сам ведь сразу сбежал, сделав вид, что не заметил, — усмехнулся он, толкнув пальцем фонарь, отчего тот начал разбрасывать по окружающему их полотну беспорядочные блики. — Так чего вам нужно? — прошёл Арс чуть вперёд, однако остановился перед ящиками, из осторожности не собираясь приближаться к мужчине ближе чем на четыре шага. Он, может быть, и выглядел добродушно, но, в отличие от чародеев, парень в головы людям заглядывать не умел. — Спасибо, конечно, что не дали верёвке оборваться, но, я так понимаю, виноват был тот парень, а ответ за подобные безрассудные поступки учеников должны нести преподаватели, а не кто-то ещё, разве нет? — Поглядите только на него, тыкнул пальцем в небо и попал! — посмеялся мужчина, внимательно рассматривая Арса, которому от подобного неуютно. Потому что на лице был размазан потёкший грим, а волосы взлохмачены и похожи на конский хвост в худшем из возможных смыслов. — Хотя и не по всем пунктам. — Вы не из академии? «И впрямь, не каждый же чародей должен быть из Бан Арда, но в чём смысл было сюда приходить?» — Нет, тут-то ты прав. Я — Павел Добровольский, преподаватель из академии Бан Арда, — одёрнул тот края накинутого плаща и забавно потряс головой, задрав нос к потолку, будто бы его уложенные волосы могли хоть как-то на этот жест отреагировать, к примеру, развеясь пышной гривой, но вместо этого он выглядел слегка карикатурно и абсолютно несерьёзно. Подобное не вязалось у Арса с устоявшимся образом хмурых стариков, которые наверняка днями и ночами должны были сидеть у себя в башнях академии, поучая студентов, а после занимаясь загадочными и непонятными простым людям делами. — Ошибся ты всё же в другом. — Не несёте ни за кого ответственность, кроме себя? — постарался вспомнить парень всё сказанное. — Ну, — покачал мужчина головой, зажав правый уголок губ, — это можно опустить. Я к тому, что лично я тебя не спасал. Тот мелкий засранец, конечно, верёвку тебе подрезал, но мне в итоге не пришлось ничего делать. Здесь пришло время Арсения опешить. Он был уверен, что кто-то со стороны помог ему не свалиться с высоты третьего этажа, сломав руку или ещё чего похуже, после чего он больше не смог бы никогда выступать. А это единственное дело, которое было ему доступно, которое он знал и понимал. Дорогу по жизни мало кто сам может себе выбрать, а если на ней возникали непреодолимые трудности, то искать другой путь было невозможно для простых людей. В лучшем случае обнаруживалась кривая обходная тропинка, поросшая терном. — Мне кажется, у тебя сейчас голова взорвётся, — прервал мыслительный процесс Паша. — Я так понимаю, тебе стоит пояснить, как так канат повис в воздухе. Если бы мне внезапно вздумалось сыграть роль спасителя, то просто смягчил бы падение или опустил левитацией. Довольно просто и незатейливо, к тому же логичнее, чем связывать разорванную верёвку. Но ты-то на ней выступал, и, я думаю, не в первый раз, так что ногами стоял вполне уверенно. Как на полу. Потому смог кое-как её придержать на время. Хотя подобные вещи, конечно, для продолжительного эффекта стоит поддерживать нормальным заклинанием, а не просто волей. Такое в обычной ситуации не получилось бы. — Да ну, бред какой-то, — слова незнакомца практически напрямую твердили о том, что, похоже, тот феномен произошёл не по чьей-то чужой воле, а по его собственной. Верить в подобное очень хотелось. Даже сердце в пляс пустилось, запуская страшный и необратимый процесс обретения надежды, а она, к сожалению, частенько по итогу оставляет ни с чем. Разве что разочарование приходит на её место. — Я не чародей. — Пф, конечно ты не чародей! — взмыл мужчина руками, от чего пристроченные ленты на рукавах издали недовольный шелест. — Чародеи это те, кто управляет хаосом, а для подобного нужно учиться не год, не пять, а куда дольше. Даже закончив академию, ты не обязательно сможешь похвастаться великими достижениями. Так что сейчас ты формально никто — один из многих мальчишек, кто чисто теоретически мог бы чего-то достичь. Как тебя здесь называют, Графом? — вновь усмехнулся тот, вполне осознав, что подобное прозвище мало сочетается с тем, кого он видел перед собой, но вместе с тем, даже в шестнадцать лет, будучи лишь бродячим актёром, в Арсе была стать, которой могли позавидовать настоящие благородные по крови особы. — Да, — кивнул тот, — только сами же говорите, что «один из многих». Даже если у меня в теории есть склонности к… этому, зачем явились? Не думаю, что в академии резко снизился приток желающих заняться этой самой наукой. Тем более мне нечем платить за обучение. — Верно, — согласился Паша с уже более серьёзным лицом, — кроме того, тех, кто куда лучше тебя, тоже немало, да и не в моих компетенциях отбирать студентов, потому дело тут в другом. Арс лишь внимательно наблюдал за тем, как мужчина начал ходить из стороны в сторону: три шага вправо, разворот и вновь три шага. Голос у того не был такой, каким обычно куда-то завлекают в надежде, что жертва клюнет, казалось, будто бы он скорее жаловался на небольшие, но явно колкие неприятности. — Видишь ли, — цыкнул языком Воля, — меня тут недавно упрекнули в том, что в качестве наставника молодым дарованиям я не слишком подхожу, потому по бездумью заключил спор. — Что сможете из простого парня сделать мага? — недоверчиво смотрел Арсений, хотя в душе он надеялся, что так и есть. — Нет, это было бы слишком глупо. Во-первых, не из каждого может получиться чародей, а во-вторых, просто окончания академии существенно недостаточно для того, на что мы поспорили. Так что мне нужен тот, кто никогда не изучал эту науку, скажем так, чистый лист, а кроме того тот, кто не просто постарается, а правда станет лучшим. Хотя бы из выпускников своего года. А тут ты — циркач-акробат, который смог провернуть подобный фокус. Чем не Судьба, а? Иногда лучше на неё положиться, а не на свой собственный выбор. Кажется, будто бы в воздухе стояла тягучая атмосфера, в которой любое движение телом должно было стать лишним, но вместе с тем в голове мысли метались с удивительной скоростью кристально чистого ума, решая для себя, не шутка ли всё то, что ему рассказал этот незнакомец, назвавшийся Павлом. Вдруг всё сказанное правда, и что тогда? — Вы не шутите? — всё же произнёс он вслух главный свой вопрос, на который хотелось услышать ответ, будто бы именно с ним решится всё. — Стал бы я ради шутки открывать портал в эту глушь и ждать целый день, когда ты придёшь. С неё даже посмеяться здесь некому кроме нас двоих, — показательно огляделся по сторонам Паша, конечно же никого по итогу не найдя. — Как ты уже понял, я могу натаскать тебя, чтобы ты без проблем через пару лет поступил в академию, выучился там, тем самым сделав одолжение себе и выиграв для меня спор на весьма кругленькую сумму, — на этих словах, впервые за вечер чародей подошёл ближе ко входу, а вместе с тем и к Арсу, однако вместо того, чтобы пообщаться ближе, чем на расстоянии нескольких шагов, он потянулся рукой к пологу шатра. — Так что подумай о моём предложении, я дня через три пришлю гонца, ему скажешь о своём решении. Воля уже собирался перешагнуть импровизированный порог, как… — Стойте! — выкрикнул парень, остановив удивлённого чародея. Впервые за вечер на лице Арса мелькнуло лёгкое беспокойство, но вместе с тем в нём не было места неуверенности. Подведённые уже размазавшимся во все стороны углём глаза на покрытом слоем белил лице горели яркими голубыми огнями целеустремлённости. — Какие-то вопросы? — Нет. Мне не нужно время на раздумья, — заявил парень, сделав шаг вперёд. «Даже если это всё ложь, бред или ещё чего, если во всём этом на самом деле есть крупица правды, то отказываться нельзя», — размышлял он скорее интуитивно, нежели сознательно. Если бы он начал задумываться, рассуждать, раскладывать всё по полкам, искать плюсы и минусы, то вполне возможно, что пришёл бы к выводу, что это всё может наоборот свести его в могилу. Что привычная жизнь акробата не так уж и плоха, может быть, даже куда лучше, чем у большинства обычных людей, вынужденных нести свою кабалу, переданную ещё родителями. Однако подсознание, всегда желавшее большего, считавшее, что он не просто его заслуживает, ведь для заслуг он ничего пока не сделал, а что он может достичь высот в чём-то ином, более значительном и масштабном, взяло своё. Потому что от своего «я» избавиться ради выводов разума слишком сложно, да к тому же иногда и не нужно. — Я согласен уже сейчас. Замерев на выходе протянутой рукой, Паша наконец оттаял после этой важной фразы, от которой никто не собирался бежать. До этого казалось, что ему не терпелось покинуть лагерь циркачей, тогда же вид его приобрёл больше спокойствия. Будто бы теперь желание выспаться или ещё чего отошло на задний план, а маленькие ястребиные глаза смотрели на стоящего рядом парня с большим уважением. Не как на равного, до подобного нужно дорасти во всех смыслах, не считая буквального по росту, но как на человека, с которым теперь на самом деле можно иметь дело. — Сейчас уже поздно, и я устал ждать, но могу выделить ещё немного времени на то, чтобы ты собрался. За полчаса управишься? — тот явно не шутил, высказывая своё предложение, от которого Арс нервно сглотнул, кивая, а после мгновенно вылетел из шатра, не обращая внимания на то, как чародей с тяжким вздохом наконец уселся на один из ящиков. У Арса пульс в виски бил, когда он бежал к остальной части лагеря, по которой никто уже и не ходил. Только тлеющий костерок, пара устало фыркавших лошадок под навесом да шёпоты из палаток выдавали присутствие здесь людей. Их ведь в труппе много: акробаты, глотатели огня, на все руки мастера, умеющие жонглировать и показывать фокусы одной лишь ловкостью рук, что прекрасно стреляли из арбалетов и бросали ножи, шуты и музыканты. Арс знал их всех. Кого-то долгие годы, словно бы с рождения, других от силы пару месяцев. Однако, несмотря на то, что у него было много знакомых, волновавшихся и беспокоившихся о нём, ни с кем из тех людей он не хотел прощаться. Столько лет прошло, а их не удавалось назвать ни друзьями, ни, тем более, семьёй. — Арсений, — прозвучал голос со стороны одной из пустующих ныне телег, в которой, как всем известно, частенько предпочитал в тёплую погоду ночевать их руководитель, не обращая внимания на надоедливых комаров. В этот раз Сергей явно ещё не отошёл ко сну, лишь стоял угрюмо, навалившись спиной на бок повозки, глядя на парня, который уже около минуты просто стоял посреди лагеря, стараясь отдышаться, будто бы совершил забег на целую милю, а не меньше чем на сотню шагов. — Как всё прошло? — спросил тот, стоя на месте, как и сам Арс, глядевший на него в ответ. Только фигура мужчины оставалась в тени, в отличие от него самого. — Я ухожу, — звучал точный и бескомпромиссный ответ. Конечно, было страшно, что сейчас ему запретят. Прикуют словами обратно, взыграв на совести и долге. Что, мол, он должен этой труппе жизнью, ведь они его приютили когда-то, вырастили из младенца в молодого человека. Что, по крайней мере, ему ещё несколько лет нужно отрабатывать этот долг, как обычно и бывает. — Понятно, — лишь кивнул Сергей, всё так же стоя у повозки, сложив на груди руки и не шевелясь, словно бы врос в одно место, не собираясь с него сходить более никогда. — Из тебя вышел бы неплохой циркач, но воля твоя. Главное, преуспей в выбранном деле, чтобы всё было не понапрасну. Арс смотрел на тёмную фигуру, понимая, что теперь, в этот самый момент, он правда собирается порвать связь с прошлым, которое казалось не таким, каким должно быть. Будто бы все шестнадцать лет были сном. Порой интересным, ярким и весёлым, иной раз неприятным и трагичным, всё, как в жизни, только ненастоящим. Яркая подделка, наподобие тех декораций, что они ставили в шатре, имитируя леса, поля, королевские пиры и сельские свадьбы. Красиво, но неправда. Для неё нужно было уйти и увидеть совсем другую сторону мира. Ту, к которой он никогда сам бы не мог прикоснуться, но если Судьба свела с тем, кто может её показать, то он лишь рад покинуть привычный мир, окунувшись в совсем другую его часть. — Вы уезжаете через две недели? — спросил он, понимая, что «вы» вылетает изо рта легко и непринуждённо, хотя всегда раньше было только лишь «мы», будь то поездки, выступления, завтраки, обеды, покупка тканей, шитьё, покрас. Хотя вместе с тем он никогда не забывал о «я». Только оно проскальзывало в моментах, где он мог руководить сам, один, не обращая внимания на остальных. К примеру, в выступлениях, в которых он предпочитал быть Графом. — Да, как и планировали. Так что, если передумаешь, у тебя только это время. Теперь уже и Арсу было нечем ответить. Единственное, он надеялся, что передумывать не придётся, потому, чтобы наконец со всем разобраться за отведённые полчаса, он отвернулся от тёмной фигуры у повозки, отправляясь к навесам, чувствуя, что на него продолжают смотреть. У него было немного своих вещей, все из которых лежали в одном углу, завёрнутые в холстяную ткань мешка. Пригоршня мелких разменных монеток, деревянный гребень, комплект повседневной одежды, да и больше ничего особенного. Никаких важных сердцу предметов, чего-то своего, купленного на отложенные деньги. Переодеваться так сразу он не спешил, вместо того просто забирая котомку под руку и оборачиваясь в сторону лошадей. Вместо того, чтобы потрепать двух серых кобылок на прощание, он лишь прошёлся по ним взглядом, пока в темноте рассматривал кое-что другое — бочку с водой, в которой отражалась выплывшая на небе луна. Лунная дорожка в этом крохотном рукотворном озере была прямой и спокойной до тех пор, пока парень не опустил в тёплую после жаркого дня воду ладони и не брызнул ею в лицо, старательно смывая с него грим. Руки тут же окрасились в белый вперемешку с чёрным, даже ночью эти цвета были отчётливо видны. Белила и уголь пришлось смывать раз за разом, с силой приходясь по щекам, растирая глаза до покраснений. Именно на это он и потратил большую часть своего времени — на то, чтобы избавиться от начавшего его уродовать к концу дня некогда ровного грима, придававшего его загоревшей коже бледности, скрывавшего за собой появившиеся несколько лет назад родинки, что расползлись по телу с невероятной скоростью после одного особенно яркого лета, во время которого он большую часть и вовсе ходил без рубашки. Ворот туники неприятно лип к коже после водных процедур, и даже волосы он не стал расчёсывать, лишь распустил, развязав державший их шнурок и пятернёй убрал все лишние пряди назад. Именно с таким видом он и возвращался обратно к шатру, надеясь, что чародей всё ещё там. И стоило протянуть руку, распахнув ткань прохода, как тот сразу же обнаружился сидящим всё там же. Только разве что резко встрепенулся, услышав, что кто-то вошёл, а он, похоже, уже начал дремать под шум бьющихся о лампу ночных бабочек. Мелких и неказистых, о таких даже не думаешь, когда они сгорают в огне, подгоняемые собственным безрассудством. — Готов? — зевая, произнёс мужчина, вставая с неудобного сидения, на котором было даже не обо что опереться. — Судя по всему, всё это время ты не вещи собирал, — подметил тот, обводя собственное лицо на расстоянии пальцем, намекая на изменившийся вид. — Пошли тогда, отсюда портал открывать неудобно. Мужчина вышел из шатра, уверенно направляясь чуть дальше от лагеря, казавшегося в темноте странной свалкой из никому ненужных старых телег и каких-то других конструкций, которые приобретали правильный внешний вид лишь днём, когда свет прогонял оседающую на них бурлящую тьму, обманывающую глаз. Арс оборачивался несколько раз. Скорее для того, чтобы убедиться, что в этот раз его безрассудство превосходило любое из прошлых его деяний. Опасные трюки казались ничем в сравнении с тем, что внезапно, нежданно-негаданно в жизни появилось нечто странное, необычное, новое, загадочное, а вместе с тем и желанное. Хотя чего именно он желал, понятно не было. Власти ли, величия или признания? На тот момент будто бы всего из этого и ничего. Потому что признаться себе в том, что обычные человеческие пороки подогревали амбиции безродного парня, казалось, как ни парадоксально, ниже самолюбия «Графа». Хотя… называть себя так больше не придётся. — У тебя же с вестибулярным аппаратом всё нормально должно быть, верно? Ты же артист, акробат, актёр, всё вот это вот на «А», — решил уточнить Паша, остановившись на поляне шагах в пятидесяти от лагеря. Его голос непривычно разбавлял тишину, но не казался в ней лишним, как раз наоборот. Под звёздным небом, на котором были подвешены редкие облака, посреди дикого поля, по которому редко ходили люди, в сумраке ночи слышать голос человека, с которым собираешься направиться в неизвестность, гораздо приятнее, особенно при том, что в нём чувствовалась лёгкая, ни к чему не обязывающая беззаботность. Будто что бы сейчас ни вытворил Арсений, он бы в любом случае не сорвался на крики и ругань, потому что не в его характере подобное. — Должно быть, а что? — встал на полшага позади парень, наблюдая за тем, как мужчина зачем-то стал закатывать рукава. — Сейчас поймёшь, — ухмыльнулся Паша, после чего из его рта полилась совсем непонятная речь, о которой тогда парень знал лишь одно — это эльфский язык. Спустя секунду пространство перед ними затрещало, вызывая по телу стаю мурашек, будто бы крохотная гроза спустилась на землю и решила устроить невероятное шоу с золотыми молниями и самыми чёрными в мире тучами. В голове появилось необъяснимое чувство, похожее на навязчивую мысль, что вертится на языке, но поймать всё никак не удавалось. Вот такая она — магия. — Ну что, ты вперёд, а я за тобой? — спросил мужчина, вполоборота посмотрев на парня, который только и мог, что наблюдать за разверзнувшейся пастью портала. Такого в жизни ему никогда не доводилось видеть, хотя он и знал, что подобное существует. Только вот знать, что оно есть где-то далеко и никак с тобой не связано, и нервно переступать с ноги на ногу, понимая, что совсем скоро туда предстоит нырнуть — совершенно разные вещи. — Я лучше потом… — отозвался Арс, не отрывая взгляда от золотисто-чёрного вихря, что, кажется, утянет его даже так, и не нужно даже шевелиться ни на дюйм. — Испугался, да? — хлопнул Паша по плечу приободряюще, тут же отпуская и делая шаг к порталу, становясь на самый его край. — Сам я тебя затаскивать не буду, но ты только не медли, понял? И приземляйся по возможности аккуратнее, а то всю гостиную мне разнесёшь, — кинул тот напоследок перед тем, как исчезнул в вихре без следа. Несмотря на то, что портал похож на вихрь, фигура мужчины просто растворилась, исчезла неожиданно с искрами и молниями, а вовсе не была унесена в даль, как то ожидалось парнем. Ему очень хотелось для начала просто просунуть туда руку или ногу, попробовать, вдруг все работает не сложнее, чем проход из одной комнаты в другую. Только шторм, бурлящий в нём, больше напоминал необузданную стихию, что при неосторожности скорее отрубит тебе конечность, и вытянуть обратно ты её не сможешь. «Была не была, да?», — сделал глубокий вдох Арс и зажмурился перед тем, как сделать шаг вперёд. Ему казалось, что он должен был либо ничего не почувствовать, либо что его погружение должно было быть схоже с нырянием в воду, только всё оказалось совсем иначе. Хуже, чем любой из трюков с переворотами в воздухе или же раскруткой тела под куполом шатра. Будто бы каждую мышцу или орган разбирали на кусочки, сращивая их вновь за считанные мгновения, только все они становились в совершенно неправильном порядке, а завернувшийся не в ту сторону желудок стремился как можно быстрее избавиться от мешающего ему содержимого, даже притом, что там пусто и он наполнен одной лишь желчью. Арс почувствовал, как колени резко ударились о покрытый чем-то мягким пол, однако тот не смягчил падения, отчего тут же по всему телу прошла неприятная вспышка боли, а вместе с тем он почувствовал, что его не просто скручивает, а горечь уже рвётся наружу. — Ну не на ковёр же, — обречённо вздохнул стоящий в стороне чародей, наблюдающий за развернувшейся удручающей картиной.

***

Странно было начинать жизнь с новой страницы. Дом, куда попал Арс, оказался одним из тех небольших городских особняков, чаще всего принадлежащих зажиточным купцам, у которых находились деньги на выкуп собственного жилья и обустройства его по своему желанию. Всего два этажа, но пространства было хоть отбавляй. Высокие потолки, комнаты, в которых горел огонь, книжные полки и картины. Будто бы и не чародейское жильё, если не вглядываться в особенности, которые так сразу не заметны глазу. В первый же вечер, когда Паша отпустил его гулять на все четыре стороны, совершенно не заботясь о том, что парень здесь впервые, он не нашёл никого более. Никаких слуг, что, по его мнению, наверняка должны были обслуживать особняк. Никакой кухни, кладовых и так далее. Если на первом этаже разместился холл, гостиная, где должны были принимать гостей, то на втором оказалось четыре комнаты. Пытаться открыть в них ведущие двери было немного неудобно, потому что, в отличие от первого этажа, где их практически не было, здесь должно было начинаться личное пространство тех, кто здесь жил, а вот был ли там кто-то, помимо самого чародея, Арс не спрашивал. Однако, будто бы почувствовав чужое замешательство, дальняя дверь бесшумно открылась, и оттуда показался успевший неизвестным образом за двадцать минут в лучшем случае взбодриться Паша, уже снявший бордовый плащ и оставшийся в чёрной рубашке и тёмных кожаных брюках, образом больше подходивших не для старца-чародея, а для какого-нибудь рыцаря, у которого в кармане гроши, но выглядеть он предпочитал лучшим из возможных способов. «Интересно, сколько ему лет?» — Точно, ты же ещё, — произнёс тот, будто бы уже успел позабыть о парне, — давай завтра со всем разберёмся, а сейчас, наверно, можешь занять ту спальню, — кивнул он на дверь напротив. — И не боитесь, что я что-нибудь украду и сбегу? — решил спросить Арс, оглядываясь по сторонам. Однако именно здесь, в коридоре второго этажа, где на стенах висела всего тройка картин с изображениями каких-то пейзажей, будто бы одного и того же скалистого рельефа с разных сторон, а в конце короткого коридора стояла одинокая тумба с парочкой книг и вазой с иссохшим полевым цветком, этот вопрос казался не к месту. — Это не имеет особого смысла, а я очень надеюсь, что ты достаточно разумен для того, чтобы просто лечь спать, — показательно зевнул мужчина, слегка прикрывая дверь, намекая на конец разговора. У него был долгий день, который он не планировал заканчивать так поздно. — Но если не хочешь — твоё дело, — заканчивает тот, наконец скрываясь в комнате, где краем глаза можно было заметить необычные предметы, которые в фантазиях парня вполне могли бы быть чем-то магическим, хотя они и выглядели, как какие-то конструкции из металла и стекла, стоящие на столе. «И как можно так легко позвать неизвестного парня к себе домой и оставить без присмотра?» — думал он, осторожно прикасаясь к холодной металлической ручке резной двери, казавшейся дороже, чем всё, что до этого доводилось ему держать, притом всего вместе взятого за жизнь. Она открылась без проблем, легко и бесшумно, показывая довольно просторную комнату, в которой не было особо ничего лишнего. Кровать, уже горящий камин, шкаф, чайный столик, стулья вокруг него, туалетный столик с пуфиком. Только мебель без вещей, не считая постельного белья, таившегося под вишнёвого цвета покрывалом. Никогда до этого у Арса не было возможности побывать в подобном месте, потому даже представлять их правильно не получалось. А тут всё настоящее, можно пощупать каменную столешницу, холодную и гладкую, снять обувь и пройти по ковру. Не пушистому, но тёплому, заглянуть в зеркало, чистое, яркое, гладкое, показывавшее мир точно таким же, какой он есть, только развёрнутым наоборот. А вместе с тем и рассмотреть себя самого так, как никогда до этого. Белила стёрлись с лица полностью благодаря воде, а подводка всё ещё затемняла и так впалые глаза. Волосы лежали неровно, но вместе с тем отдавали явным жирным блеском, за который он сам неприязненно косился на других людей. Яркая одежда выбивалась из пространства за спиной, но вместе с тем казалась слишком простой. Впервые Арс смотрел на себя так, что в груди ярко загорелось желание измениться полностью и бесповоротно. Внутренне и внешне. Какой бы ни была его жизнь «до» этого дня, он не хотел бы её возвращать. Импульсивным решением было сжечь тот самый костюм для выступлений, который пришлось для начала снять, а потом уже закинуть в камин. Горел он красиво. Разрываясь на клочки, расходясь дырами, тлея и испуская потом искры. Не то чтобы Арс ненавидел прошлое дело своей недолгой жизни, на тот момент казавшейся жутко долгим для человека сроком, просто даже одно лишь сравнение акробата и возможного чародея казалось смехотворным. И можно считать, что парень был жаден до никому неизвестного будущего, но в последствии выбор его оказался верным. Сперва пришлось привыкать к тому, что труд физический стал практически бесполезен, не считая бытовых моментов. На второй день Воля вывалил на Арса задачу прочитать столько книг, что у того на истечении первой главы какого-то фолианта, в котором он ничего не понимал, уже гудела голова, а по их уговору, все вопросы задавались только вечером, потому что сил его не было по-настоящему проводить всё время с юным не то чтобы дарованием, которому как и всем хотелось тут же приступить к сотворению чего-то удивительного, но вместо этого был один лишь только наказ — заполнить голову знаниями, потому что в первую очередь магия — не что иное, как наука, которую можно изучать даже отдельно от практики. Ломать голову над книгами приходилось днями и неделями, притом регулярно перечитывая уже пройденный материал, потому что он имел тенденцию вылетать из головы, только захлопывался очередной переплёт. Это было одно из важнейших занятий, которому приходилось отдавать большую часть времени, другую же посвящая бытовым делам, так как, в отличие от чародея, его ученик не мог ни поджечь камина без кремния, ни набрать бадьи, чтобы искупаться. Кроме того, если живот уже начинал подавать признаки голода, приходилось выбираться из-за стола и отправляться либо в ближайшую корчму, либо на рынок, чтобы купить пообедать или просто перекусить. Благо Паша не был ханжой, как ни странно, давал денег на минимальные расходы, но не больше, только для того, чтобы не зазнался и не присел на шею, если что. Две недели прошло, и где-то за городом успели пройти выступления бродячего цирка, однако парень на них не пошёл. Душа к нему не тянулась, и даже из приличия он не пошёл ни с кем прощаться. Лишь прихватил алое яблоко и присел с книгой у камина. В первые дни чтение шло плохо, непривычно, глаза разбегались, не улавливая строчки. Хорошо, что он хотя бы читать умел, а то учиться ещё и этому было бы страшно. Ведь ему предстояло в будущем ещё заняться Старшей речью, на которой и произносились все заклинания. Время шло будто бы слишком быстро. Запоминать и усваивать материал с каждым разом получалось всё лучше и лучше, и даже вопросы, задаваемые Паше через полгода, стали куда более изворотливыми. В них не было просьбы изложить весь написанный материал вслух более простыми словами, в них всё больше появлялось «а что, если…» на которые чародей вполне мог дать ответ, который ученик принимал к сведению, от чего разговоры порой становились куда более долгими, чем краткие обрывки фраз до этого. И Павел Добровольский, к которому он сперва обращался исключительно на «Вы», ощущая себя лишним в чужом доме, стал Пашей Волей, которому можно было крикнуть что он в данный момент занят, и он не может открыть дверь посыльному или кому-либо ещё. Настоящую эйфорию, такую, что сердце трепещало, а мозг совершенно не верил происходящему, Арс почувствовал примерно спустя год, когда одним из вечеров, когда он упорно марал бумагу, чтобы запомнить парочку новых слов на Старшей речи, чародей прервал его и, как ни в чём ни бывало, попросил попытаться использовать свои накопленные знания на практике. — Просто зажги свечу, ты же должен знать, как это делается, иначе последний год не имел смысла, — беззаботно предложил Паша, пододвигая к нему свечу с только что потушенным пальцами дымящимся фитилём. Всего пару секунд Арс смотрел на неё в растерянности, которая будто бы не должна проскальзывать на лице семнадцатилетнего парня с изящно уложенными волосами и одетого в аккуратный, накрахмаленный, но пока всё ещё довольно простой костюм из чёрной рубашки и брюк ей в тон. Всё время он менялся тихо, но с невероятным упорством, потому незаметно, но он всё же отличался от своего прошлого «я», став уверенным в том, что он теперь точно на правильном пути. Ему нужно было сосредоточиться и произнести всего слово. И он это сделал. Крохотная вспышка — и свеча загорелась огоньком, радостно танцуя перед глазами двоих людей, каждый из которых улыбался. Это был маленький шажок на пути к большим достижениям. К Паше редко наведывались гости. Он в принципе бывал в особняке иногда даже не ежедневно. Мог пропасть на неделю неизвестно куда, а по возвращении отшучиваться, что у взрослых есть собственные дела помимо того, чтобы приглядывать за малолетками. Тогда Арс, впервые возмутившись, спросил, сколько чародею лет. И в тот же день ему пришлось хорошенько вновь задуматься об устройстве мира, ведь он больше года жил с двухсотлетним стариком, выглядевшем не старше сорока, а ведшем себя и того на куда более юный возраст. Пару раз довелось увидеть и того, с кем он поспорил на сумму, составляющую два полных обучения от начала до конца в академии. Родригез всегда лишь шутливо желал удачи, будто бы и ему самому было просто интересно, получится ли у парня выиграть для наставника спор. Бывали и другие чародеи, тоже большинство из которых являлись преподавателями Бан Арда, но только никогда не было среди них чародеек. Да и вообще Арс не замечал того, чтобы Паша близко общался с женщинами, по крайней мере, в плане, что хотя бы отдалённо напоминал бы романтический. А потом всё встало на свои места. Тогда у него не сходилась одна из алхимических формул, которые он упорно изучал наравне с остальными предметами, и он, как всегда, особо не задумываясь просто без предупреждения с широкой ноги влетел к Паше в комнату, заранее зная, что тот в такие моменты максимум забавно побурчит, и они вместе займутся решением возникшей проблемы. Однако вместо того, чтобы тем вечером сидеть за купленным в книжной лавке романом или просто дремать на кровати, тот застал непривычную картину: Паша стоял посреди разложенного устройства мегаскопа, а перед ним, словно бы иллюзия, находилось изображение женщины: длинные чёрные волосы, высокие скулы, совсем неясно, какого цвета миндалевидные глаза смотрели живо, заинтересованно. Но вместе с тем образ её казался совсем необычным для человека. Более стройным, изящным, словно вытесанным из камня, только причину тому удалось найти не сразу, но длинные заострённые уши, за которые зацепился взгляд, дали понять, что к чему. — Добрый вечер, — тут же выдал Арс, ненароком обращая на себя внимание. В тот вечер он познакомился с Ляйсан под долгие жалобы Паши, что парень крадёт у него редкую возможность переговорить с женой наедине. А грядущей осенью, спустя более чем два года знакомства с Добровольским, благодаря долгой работе с собой, своими знаниями и умениями, он успешно сдал экзамены в академию, показав себя наилучшим образом. Однако в последний день перед тем, как переселиться в её общежитие, он вместо кутежа и веселья решил обрезать свои длинные волосы, спускавшиеся до самой поясницы. Это стало похожим на традицию: избавиться от чего-то старого, чтобы впустить в свою жизнь нечто новое. В этот раз настоящую учёбу вместе с остальными студентами, среди которых было множество младших детей дворян, сыновей богатых купцов и знатных дворов. Все те, кто мог позволить себе оплатить там учёбу и даже возраст для многих не был помехой, судя по тем мужчинам, что сдавали экзамен наравне с парнями даже младше его самого. За Арса это делал Паша, и потому подвести его не хотелось уже по двум причинам: деньги и собственное достоинство. Он уже два года как перестал быть Графом, но гордость никуда не делась так же, как и желание быть лучшим. Однако, когда в списках на зачисление он обнаружил себя под ранее отсутствовавшей у него фамилией Попов, его это взбесило, ведь чародей точно вносил его сам, придумав это, просто тыкнув пальцем в небо. А ведь можно было бы взять нечто более поэтичное, но нет. Всё решилось без него, как оно на самом деле чаще всего и бывает при выборе имени и рода. Учёба в академии отличалась от того, чем он занимался последние два года. Всё потому, что тогда он делал всё в первую очередь для себя, без оглядки на то, что мог бы сказать Паша, ведь с ним можно было долго дискутировать, разбирая все стороны ответа, на что преподаватели не были готовы, ведь слушать парня, только-только начавшего познавать азы магии, казалось им бредом. Неприятно, но терпимо, тем более что Арс всё равно тянулся к знаниям как никто другой на курсе, а всё потому, что была у него небольшая проблема. Воплощать ровные, гладкие, идеальные на словах и бумаге теории в жизнь ему удавалось гораздо тяжелее, чем их строить. Это проявилось в будущем, когда они учились воссоздавать стихии своими силами. Арсу никогда не хватало мощи, потому, смирившись с сим фактом, он обратился к манипуляциям с материей, что давались куда проще. Всё в учёбе было понятно и просто: трудись над книгами, тренируйся над заклинаниями. А вот что стало куда более неожиданным в жизни, так это окружавшие его студенты, среди которых было достаточно сверстников от шестнадцати до двадцати пяти. Сперва он попытался быть таким, как все, чисто ради интереса, что из этого выйдет. Получился провальный поход в бордель, после которого стало понятно, что девушками он и впрямь никогда не интересовался по совершенно иным причинам, чем ожидалось. А ещё через пару месяцев он наконец обратил внимание на Эдуарда Выграновского — странного парня, который никогда не старался ни по одному из занятий в полную силу, но всё равно уверенно держался за своё место, не собираясь вылетать. Тот всегда творил нечто странное, даже заклинания изворачивал так, что они непременно кому-то доставляли проблем, выглядя при том всего лишь как простая неудача, а не продуманный ход. Арс понял, что происходит, ещё после первой подобной «случайности», потому, когда Выграновский попытался затащить его смеха ради в небольшую бурю, созданную им самим в классной комнате посреди занятия, Попову удалось отправить туда его самого. И, как ни странно, после того происшествия не было никаких обид, только едкие подколки, перераставшие с каждым днём в дружеские разговоры, в которых каждому нужно было хотя бы пару раз в день вставить что-то едкое друг о друге и неограниченное число раз о ком-то другом. К примеру, о Руслане, который не нравился им обоим. Всё потому что в нём были обе стороны что Арса, что Эда, только приправленные тем фактом, что задевать окружающих у него удавалось, не вызывая улыбки на лицах ни у кого, кроме как у самого себя. Однако притом, что отношения с ним не заладились с самого начала, тот тоже показывал себя прекрасным студентом, что подначивало к конкуренции, хотя то, в чём каждый из них был особенно хорош, кардинально отличалось. За долгие годы в академии были бессонные ночи, проведённые за книгами и собственными чертежами, бывало выгорание, притом иногда буквальное, когда Арс особенно усердствовал и порой практически взрывался от злости, если что-то не получалось целыми часами, и он банально не понимал почему. Бывали поступки, о которых он не то чтобы жалел, но порой хотел потом стереть из памяти, как секс по дружбе с Эдом, или некоторые особенно выдающиеся кутежи в таверне, где вечерами и ночами собирались все студенты, у которых на то хватало времени. Особенно выделялись старшие, умевшие создать целое шоу после парочки кружек пива или бокалов портвейна. Арс был как раз одним из тех, кто забирался на стол и вытанцовывал под весёлые ритмы случайных бардов, а порой и самих учеников Академии. Среди сынов многих благородных семей частенько находились те, кто умел играть если не на лютне, то хотя бы на небольшой флейте. В один из подобных вечеров, когда ему было порядком двадцати пяти лет, и на следующий день он должен был наконец с почётом избавиться от звания «студента», таверна была забита битком. Даже пройти до лестницы, ведущей наверх, к спальням, являлось непосильной задачей. Но Арсу то было ненужно. Вокруг него летали крохотные огоньки и отражающие их капли воды. Те танцевали вместе с создателем, окружая его удивительной сияющей вуалью, заставлявшей отвлечься кричащих и свистящих зрителей от довольно простого тёмно-синего камзола, на котором было расстёгнуто несколько пуговиц у шеи, являя всем изящные ключицы, за которые сложно было зацепить взгляд, ведь движения его хотя и были красивы, но вторили музыке, яркой и безостановочной. Спустя годы в нём проснулась ностальгия по тем недалёким временам, когда он выступал под куполом цирка. Только взгляды на него нынче падали совсем иные. Все знали, что Арс, может, и выглядит подобно удивительной фарфоровой кукле, только сломать его так просто нельзя, ведь то не фарфор, а мрамор, да и в голове не пустота, а ясный, изворотливый разум, знающий множество ходов, как достичь поставленной цели. Во время пьяных выступлений он не выступал на самом деле, а веселился только для самого себя, в последствии становясь центром всеобщего внимания. Он не то чтобы по сторонам не глядел, даже не всегда обращал внимание на то, что творилось у него под ногами. Потому неудивительно, что в тот самый день Попов не заметил троицу с мечами за спинами, будто бы выстроенную по росту. Длинный и короткий тащили на своих плечах будто бы в хлам пьяного мужчину с заметной лысиной, которую уже было не прикрыть. В той толкучке даже им сложно было пробираться сквозь кучу народа, однако, как бы ни ругался порой короткий, длинный несуразный парень будто бы и не хотел уходить наверх в снятую ими комнату, постоянно оглядываясь на не замечавшего их танцора, резвившегося в бликах воды и огня прямо на столе, возвышаясь над всеми остальными гуляками и порой чуть не задевая люстру со свечами. Уж больно красиво было то зрелище со стороны, но досмотреть до конца не удалось. Сперва они создали шум на лестнице, а после скрылись на втором этаже, более не показываясь внизу. И только на следующее утро, перед тем, как начать собираться на официальный бал, Арс услышал от остановившегося в таверне Эда, что друг вчера в таверне столкнулся с троицей ведьмаков, старший из которых, похоже, во время охоты получил интоксикацию зельями, а остальные два выглядели даже младше их самих — выпускников Бан Арда. О таких даже и не подумаешь сразу, что судьба их связана ни с чем иным, как с охотой на монстров подобных тем, что им доводилось препарировать, а порой, если не зачастую, и гораздо хуже. За последние примерно пять лет он оказался лучшим выпускником, но что ему помешало стать кем-то ещё более значимым и запоминающимся, так это то, что Арс был умён и искусен, только с масштабной магией он был не в ладах. Напоминал костёр, которому не хватало дров, чтобы пылать ярче и сильней, вместо этого он прекрасно умел разбираться в мелких, даже крошечных деталях. Потому его големы уже тогда были удивительны и привлекали внимание к его персоне, и так умевшей покорить людей своей обворожительной улыбкой вкупе с удивительной внешностью. Так, словно гарпия на ярко сияющую безделушку, на одном из балов он привлёк внимание Кати Варнавы. В те времена она была уверена, что юный чародей изменил свою внешность, однако единственной иллюзией в его теле был на тот момент даже не возраст, а сокрытие шрама от полоснувшего его в детстве кинжала. По выпуску он не остался в Бан Арде и не продолжил жить в том самом особнячке Паши. Ему нужен был простор. Своя собственная мастерская. С мехами, лабораторией, кузней, библиотекой и так далее. Чтобы было просторно и вместе с тем он случайно не подорвал в ходе экспериментов кого-нибудь ещё. К счастью, одиночество для него не было проблемой. В Арсении потрясающе сочеталось желание быть звездой любого вечера, где бы он ни появился, быть ярким и заметным в любой достойной компании, а вместе с тем удивительная закрытость. Будто бы не было ничего между. Либо корпеть над своими работами, довольствуясь обществом самого себя, ведь магические существа не в счёт, либо блистать на балах, наконец позволив себе экстравагантные костюмы, к которым долгие годы тянулась душа, но они всё время были ни к месту. Тогда же ему повезло, а вместе с тем и не повезло на одном из пиров привлечь внимание советника короля. Арсу прекрасно подошла бы фамилия Воля, жаль Паша не решился вписать его по собственному прозвищу, бытовавшему как среди студентов, так и преподавателей. Мысль о том, чтобы работать на кого-то, кроме как на себя, ему претила. Ведь даже в детстве, будучи акробатом, никто не гнал его из-под палки, не подгонял кнутом и пряником, лишь бы он начал заниматься тем, что нужно кому-то ещё, а не его душе, что противилась любым подобного рода повелениям. Потому, когда его вызвали официальным письмом, намекнув о службе, от которой нельзя было отказаться, Попов слушал чужие слова скривившись лицом, а после принимал условия скрепя сердце. К счастью, шпионаж не шёл вразрез с его жизненными принципами. В любом случае, если что-то его бы не устроило, он мог бы промолчать. Однако за те несколько лет он наговорил достаточно, чтобы вырвать себе кусок земли в лесах Каэдвена, за который никто не хватался кроме местных ворожеев, а после и построить себе поместье, не имея при себе ни титула, ни названия для той местности, что, доставшись ему, стала словно бы выжженной дырой на всех картах, кроме самих королевских. После смерти Радовита он наконец зажил абсолютно вольной и бесконтрольной жизнью без обязательств. В полной мере сам себе хозяин, которому не нужно было ни перед кем отчитываться. Кроме того, он не лез в ненавистную политику и не плёл интриг, прославляясь в определённых кругах не как чей-нибудь серый кардинал, а как мастер своего дела — создание големов, которых ещё никогда не видел свет. Долгие годы он специализировался лишь на металлах и их сплавах, создавая как громадных стражников, ловких лазутчиков, так и простые безделушки, полезные в жизни, или же даже те, за которыми приятно наблюдать. Он с удовольствием занимался практически любыми заказами, особенно если сам человек ему не был противен. Однако на пирах и балах редко именно его мастерство привлекало всеобщее внимание. Так и в тот раз восемнадцать лет назад он думал сперва, что черноволосая чародейка подошла к нему лишь как к самому приятному на вид мужчине в целом вызимском замке, хотя, признаться честно, Арс справедливо считал, что данный радиус можно увеличить как минимум на всю столицу Темерии. Высоко над головами виднелись красочные витражи, повествовавшие о сюжетах ушедших лет, только вечером от них не было особого толка, те не отбрасывали разноцветных бликов, ведь света растущей луны для того было мало, так же, как и окружавших её звёзд. Оттого зал во время пиршества наполнялся лишь взбалмошными огнями факелов у стен, а также сотен свечей на люстрах, в канделябрах, на столах и по углам. Везде, где бы они не помешали веселящимся и танцующим людям, успевшим пригубить вина из королевских запасов. Арс и сам лишь попивал красное полусладкое из кубка, не прикасаясь к стоящим на столах яствам. Ему совершенно не хотелось случайно запачкать обитую чернобуркой, новенькую мантию и так чуть не пострадавшую из-за какого-то перебравшего дворянина, слишком спешившего перебраться из одного конца зала в другой, не смотря ни на кого и не обращая внимания на то, что творилось у него под ногами. Ему не было дела до того, что по полу мог волочиться подол чьего-то плаща или шлейф платья. Откровенно говоря, он скучал, рассматривая окружавших его людей. Все они были разными: цвета одежд, манеры, внешность и голоса, одни из которых басили в разговорах о величии их славной страны Темерии и их правителя, а другие заливались смехом, слушая невразумительные рассказы, от которых у Арса и уголок рта вверх не лез, настолько они были серы в своей сути. Прямо, как и все вокруг. Разные, но вместе с тем абсолютно одинаковые. И виновато было вовсе не то, что он кого-то из них не знал, ведь те не были достойны внимания, просто за все прожитые годы он понял, что мало кто может его заинтересовать. Особенных людей в мире крохи, а вглядываться в каждого, чтобы найти в нём хотя бы крошечные искры, за которые можно уцепиться, он не хотел, хотя мог бы. Может быть время и было ему дорого, но куда важнее было то, что он достиг той черты, когда его становится достаточно, ведь тело перестало подлежать старению и его можно было поддерживать в возрасте тридцати лет не просто долгие годы, а при желании целые столетия. И подобное желание у чародея естественно имелось. Не только из-за своих творений, создаваемых в мастерской, но и из-за банальной и простой любви к тому, что происходит вокруг него, тому, как он проводит эту жизнь. Может быть, в мире и было мало интересных людей, но он не был их полностью лишен и даже на том балу можно было разглядеть нечто интересное. Взгляд зацепился за девушку, даже скорее женщину, что точно была представительницей той же сферы деятельности, что и он сам, — чародейку. Их различить среди остальных дам было всегда проще: одежды у магов не обязательно должны соответствовать привычным нормам и даже этикету. Они всегда выбивались из иерархии, потому могли позволить себе воплотить любой каприз, пришедший в голову, получая в ответ порой разве что укоризненные взгляды окружающих, а не штрафы или даже тюремные заключения. Кроме того, фасоны их зачастую можно было назвать вызывающими, но не в пошлом смысле этого слова, хотя порой и подобное проскальзывает в их нарядах, и, честно сказать, Арсу такое всегда нравилось. Только с мужскими костюмами всегда была беда: найти швею, что не вышла бы за грань, где изящество и элегантность вкупе с лёгкой раскрепощённостью не переходили бы за рамки и выглядели соответственно его собственным желаниям, было всегда трудно. Потому каждый подобный мастер — на вес золота. Чёрное шёлковое платье, казалось, лоснилось в тёплом свете огней, тихонько шелестя по полу своим шлейфом, явно зачарованным от грязи. Оно не скрывало изгибов тела, повторяя формы груди, талии и бёдер, раскрываясь хвостом сирены уже у самых ног, заставляя владелицу делать крохотные шажочки, не казавшиеся, однако, нелепыми или смешными. На плечах у неё, слегка прикрывая глубокое декольте, уходящее тонкой дорожкой даже ниже груди, расположилось белоснежное болеро, сшитое из множества кусочков лисиц, но в нём не было ни одной ни чёрной, ни рыжей ворсинки. Если сперва могло показаться, что женщина спешила на выход, дабы покинуть душное помещение, в котором с благовониями смешались ароматы мяса и вин, то уже через несколько секунд она оказалась практически у самого носа чародея, будучи его на голову ниже. В ней читалась лёгкая неопытность, можно было предположить, что она явно младше Попова, а вместе с тем и не столь известна в чародейском мире, где каждого достаточно одарённого мага другие если не знают в лицо, то припоминают характерные черты, по которым их можно узнать. Так многие говорили, что Арсения можно узнать по его красоте, но, если ваш глаз недостаточно зорок или рассудок затуманен, то всё можно было бы понять, заглянув в его серо-голубые глаза, но только если у вас для подобного достаточно решимости. У той же персоны, что предстала перед ним, в последнюю секунду набираясь смелости перед разговором, не было ни одной отличительной черты. Разве что чёрные волосы были подрезаны до плеч, едва их касаясь. Однако на том вечере было достаточно скучно, чтобы уделить ей внимание. К тому же, никогда не знаешь, что можно будет пожать из тех или иных связей и каковы будут их ростки. — Могу ли я ошибаться, но возможно ли, что Вы Арсений Попов? — спросила та голосом, что чародей не привык слышать от чародеек. Чуть более нежный и мягкий, словно бы перед ним была молодая особа благородных кровей, а не чародейка, которой важно показать себя сразу с сильной стороны. И хотя бытие дворянкой зачастую не противоречит владению магией, второй пункт слегка удивлял, особенно, когда та как бы невзначай вытянула ручку вперёд, только явно не для рукопожатия, а тыльной стороной наверх. — Здесь Вы не ошиблись, но могу ли я узнать, с кем имею честь говорить? — легонько коснулся тот гладкой кожи губами и тут же отстранился, замечая, как этот его жест вогнал особу в краску, проступившую лёгким румянцем на скулах. «Только без этого», — мысленно цыкнул чародей, притом в лице не изменяясь: та же напускная улыбка, созданная специально для подобных случаев. Только с чужими симпатиями с её помощью бороться зачастую не получается, к сожалению. — Алёна, пока без особых свершений, но я верю, что лишь пока что, — как ни странно, на этом моменте её голос не дрогнул в нерешительности или сомнениях, что были бы характерны для её образа всё же не женщины, а девицы. Арс коротал вечер в разговорах с ней, что в итоге показали её эрудированность в смежных темах управления материей, что однажды и привели его самого на тот путь освоения науки, которому мужчина следует до сих пор. Вместе с тем же она всегда уверенно держалась каждый раз, когда в их беседу вмешивались третьи лица. Она была умна и сдержанна, но всё равно, по мимолётным взглядам и краске на молочных щеках, было понятно, что она испытывала симпатию к Попову, которую он разделял лишь отчасти. В первую очередь его интересовала научная сторона беседы, в которой прозвучала крайне занимательная идея: — Вы известны своими искусными големами. К сожалению, мне не доводилось видеть Ваших работ, — твердила девушка, когда оба чародея вышли из зала в небольшой внутренний садик дворца, в котором свежий воздух казался особенно благим, помогая организму прийти в себя после душного помещения и парочки бокалов терпкого вина, — я слышала, они чудесны, кроме того вдохнуть жизнь в металл довольно сложно, лично мне поддаются, как и большинству, лишь обычный камень и глина. — У каждого свои таланты, — ответил Арс, вышагивая рядом и оглядываясь по сторонам. Зелёные изгороди и розовые кусты заполняли всё видимое пространство, обнесённое по периметру колоннами и сводами замка, создавая эффект, будто бы здесь больше места, чем есть на самом деле. Только глаз человека, бывавшего во дворцах Туссента, подобным не обманешь. Вызимский дворец не так уж велик и прекрасен, как кажется тем, кому о нём лишь рассказывают. Воображение даже простых кметов бывает рисует нечто невероятное и по-настоящему грандиозное, основываясь лишь на поэтичных словах о золотых камнях, что лишь отражения факелов на стенах, или же о потолке под самыми небесами, что на самом деле есть не что иное, как гипербола в стихах бардов и менестрелей, так же, как и «пляшущие на стенах господа», что являются ничем иным, как витражами. Признаться честно, последние хороши даже без магии, но стоит кому-то принять все подобные россказни всерьёз, как человек тут же разочаруется в увиденном. Хотел бы Арс снова посетить Туссент. Боклерский дворец и его сады могут произвести впечатление даже на самого умелого фантазёра. — Возможно, — кивнула девушка, окидывая взглядом парочку на другом конце сада, что так же прогуливалась, беседуя. — Однако это не мешает мне задумываться над другими концепциями приведения материи в движение за счёт воздействия на неё хаоса. Вот, к примеру, друиды способны создавать подобие големов из дерева, что уже не считается привычным для наших практик, но что если зайти ещё дальше в использовании материалов? — Если вы говорите о создании марионеток из плоти, то… — не успел Арс произнести последнее слово, что обязательно должно было оказаться предостерегающим относительно подобных опасных идей, как девушка впервые за вечер решает его перебить, резко воскликнув так, что другие люди в саду на них обернулись. — Нет! Я не имела в виду мясных кукол или тем более некромантию! Я подобным не занимаюсь! — возмущённо заявила та, даже остановившись на месте. — Я и не имел ничего подобного, — на самом деле Попов не мог отрицать возможности того, что девушка вполне способна была бы заниматься запрещённой магией, ведь внешний вид не показатель, но настаивать он не стал, предпочитая её выслушать. — Так о каком ином варианте шла речь? Сперва она замялась, поняв, что привлекла излишнее внимание, но тут же приняла прежний спокойный внешний вид, слегка одёрнув болеро на своих плечах, чтобы то сидело ровно. — Если Вам интересно… Вы же наверняка знаете о попытках некоторых чародеев и чародеек воссоздать ткани человеческого организма, что смогли бы прижиться к телу, тем самым имея возможность заменить отрезанную конечность и так далее. Так вот, я сама пыталась заниматься подобным — выращивать ткани искусственно, однако они никак не приживались к людям, и тогда я решила провести чуть более крупный эксперимент, что касался первого косвенно. Тут-то Арсений начал понимать, к чему вела девушка. — Вы попытались воссоздать тело живого существа полностью из выращенных тканей? — даже за привычной маской Арсения можно было рассмотреть, как у того зажглись глаза, ведь поведанное Алёной толкало и его самого на то, чтобы попробовать данный эксперимент, однако для начала следовало бы выяснить, что именно в итоге пошло не так, потому что она навряд ли бы стала чем-либо делиться, обернись эксперимент успехом. — Верно. Сейчас я стараюсь воссоздать тела мелких млекопитающих и рептилий, основываясь на реальных, однако это крайне деликатная работа, и на данный момент никак не удаётся заставить функционировать головной мозг, и я подумала… — Что я могу помочь с этим делом? — закончил за неё чародей, понимая, что они обошли этот крошечный сад по третьему кругу и тот ему уже совсем наскучил, а его спутница хочет ему предложить дело, что ему не по душе. Не потому, что сама концепция ему претит, нет, задумка интересная, просто работать в паре с человеком, которого он совсем не знает, слишком сложно. Желание скрыть собственные наработки помешает достичь желаемого результата и приведёт лишь к конфликтам. — Да, всё же вы известный мастер довольно своеобразных големов, чьи конструкции уникальны, думаю, вместе мы могли бы завершить эту работу, — с надеждой обратилась Алёна, наконец сделав предложение, к которому вела весь вечер. — Вы ошибаетесь, — короткой фразой Арсений выбил спесь из чародейки, произнеся их может быть и не жестко, но отрезав любые пути к дальнейшим предлогам. — То, что вы пытаетесь создать, неново. Многих занимает вопрос воссоздания живых тканей практически с нуля, однако большинство магов в итоге приходило лишь к созданию химер с помощью мутаций. Я понимаю, что это не то же самое, о чём Вы говорите, — поднял Арс руку, видя, что девушка уже собиралась возразить. — Вы не занимаетесь мутациями, а лишь хотите воссоздать живой организм, чтобы тот полностью соответствовал оригиналу. И здесь наши пути расходятся: вас интересуют повторы из плоти и крови, я же вдыхаю жизнь в то, что никогда не должно было подавать её признаков. Я — мастер големов, Кукольник, если хотите, — с усмешкой припомнил тот одно из своих прозвищ, что редко, но всё же ходит среди остальных чародеев, — моих познаний в биологии и медицине не хватит для того, чтобы помочь Вам в Вашем деле, — специально выделил он последнее слово, — так что, боюсь, каждому из нас следует продолжить заниматься тем, что у него выходит лучше всего. В конце ему хотелось бы добавить фразу: «И я имею в виду вовсе не строить глазки», — однако в итоге решил смолчать, ведь портить отношения на пустом месте ни к чему, тем более девушка уже выглядела удивлённой и расстроенной одновременно подобным поворотом, от чего стала на несколько мгновений похожей на рыбу, выброшенную на берег, особенно с учётом пышной юбки, хвостом разлетающейся по мраморным плитам сада, в котором атмосфера в розах под открытым небом, могла бы быть романтичной, если бы Арс вообще когда-либо испытывал чувство влюблённости. В тот вечер разговор закончился ничем, разве что девушка напоследок фыркнула недовольно и удалилась, оставив Арсения одного, что ему никак не помешало в последствии задуматься о сказанных ею вещах. Он ведь и правда был мастером оживления неживого: металлов и камней в первую очередь, ведь именно из них получались особенные работы, а не скучные кривые груды глины и валунов, что могли разве что просто разносить всё вокруг. Но что, если бы он попытался повторить всеми излюбленный эксперимент по-своему? Что, если вместо наращивания на них животных или человеческих тканей, взятых с образцов, чтобы подстраивать их под организмы, создать новый материал? Не пытаться воссоздать кости, а создать скелеты из привычных материалов, а ткани нарастить магией и алхимией с нуля? Сперва эта идея казалась бредом, особенно тогда, когда вышла за пределы головы, и Арс решил попробовать заняться этим в мастерской, всё же в какой-то степени поддавшись на разговоры той чародейки, не чувствуя стыда за то, что в какой-то степени украл идею. «Это же не готовые результаты исследований, — решил он в процессе эксперимента с подходящими пропорциями для нового сплава, что он бы использовал в качестве основы. — К тому же, всегда нужно учитывать подобную возможность, если рассказываешь о своих планах незнакомцам. Да и знакомым тоже». Денег на одни лишь пробы пера уходило слишком много, а самое страшное, что большая часть впустую. Металлолом, что получался на выходе, зачастую не был достаточно сбалансирован по всем параметрам несмотря на все предварительные расчёты, которыми был завален не только стол в мастерской, но и тот, что в холле вместе, с доброй половиной пола. Так однажды он вспылил при смешивании реактивов для закалки и подорвал стену бывших конюшен, которыми чародей пользовался так редко, что можно было все разы пересчитать по пальцам. Стену было, откровенно говоря, жалко, так же, как и пострадавшее в процессе оборудование, однако тот факт, что порой требуется простор для проведения некоторых экспериментов, был взят на заметку. Для достижения своей цели он копался в толстых фолиантах и читал чужие записи, пока не пришёл к выводу, что они не помогут, ведь, как он и говорил Алёне, большинству магов абсолютно не нужны бесполезные реплики реальных существ, а для создания улучшенных их версий они используют мутации, как в случае с ведьмаками или же магическими существами на вроде пугача или кащея. Нужному результату поспособствовал случай. В уже подготовленный раствор для закалки одним неловким движением руки упала стоявшая на полке неподалёку пробирка, которую смахнул не сам Арсений, а один из крошечных големов-помощников, которых он в то время использовал и, несмотря на удивительную и непредсказуемую помощь, в дальнейшем от них отказался, боясь, как бы в другой раз к глицерину и азотной кислоте не попала серная. Поместье, конечно, укреплено магией, но очередной взрыв, чтобы и основная мастерская лишилась стен, не хотелось бы. А дальше всё пошло даже слишком хорошо, настолько, что долгая возня с подготовкой основы стала казаться потрясающе глупой и неуместной в условиях того, что первые пробы нарастить ткани с нуля, не беря для начала основу из какого-либо живого существа, а основываясь лишь на алхимии, в раз достигли успеха. В итоге, всего за год исследований, ему удалось воссоздать человеческую руку и даже найти того, кто бы решился испробовать на себе протез. И да, искусственные ткани идеально прижились к настоящим, человеческим. Разве что вышла она тяжеловатой, но даже так это был невиданный доселе успех, которому позавидовали бы другие исследователи в данной области, но Арс не спешил всё афишировать, сперва находясь лишь на стадии наблюдения за результатом. Тогда же в голову ему взбрела мысль, с которой следовало бы подождать, но, оборачиваясь на все свои успехи, он решил не мелочиться, разве что чуть-чуть в дорогостоящих материалах. Потому вылитый скелет был низеньким и тоненьким, а многие драгоценные камни были заменены их аналогами, так, к примеру, вместо сапфиров была взята шпинель и так далее. Всё потому, что целое человеческое тело довольно велико, и вместо взрослого, он решил воссоздать ребёнка, будучи уверенным, что это замечательная идея, ведь подобного никто никогда не создавал, а получившийся результат должен был войти в историю. Помня краткое и неподробное описание экспериментов Алёны, Арс не стал полностью повторять строение человеческого тела, создав скорее внешнюю его видимость, а также мускулатуру, упразднив практически всё остальное, даже мозг не был таким, каким должен быть настоящий, в первую очередь потому, что его сложно повторить, если вообще возможно. По итогу у него получилась девочка лет восьми-десяти, крохотная копия его самого, только женская, и совсем немного смахивающая на куклу, плавающую в прозрачном растворе, в ожидании того момента, когда Попов бы решил наконец вдохнуть в неё жизнь. Только смотря на неё в новой лаборатории под своим поместьем, специально созданной вдали от солнечных лучей, ему предстояло принять сложное решение. «Нужно ли ей быть человеком?» Заставить магическую плоть двигаться и выполнять простейшие команды и поручения было бы довольно просто. Парочка простых заклинаний вкупе с излучаемой землёй в этом месте силой быстро привели бы её в чувства, заставили бы шпинелевые глаза открыться в ожидании указаний чародея. Казалось, будто бы этого достаточно. Эксперимент уже можно было бы назвать удачным в любом случае, в каком-то смысле, даже если бы она взбунтовалась, попытавшись убить создателя. Подобное частенько происходило у недоучек, не знавших, как правильно запрограммировать магией и рунами своё творение. Однако смерть лично Арсу в любом случае не грозила — он не давал ей никаких способностей. Не только потому, что то было бы безрассудно, но и из-за того, что боялся перегрузки. Слишком много магии, что могла бы смешаться в одном месте. Ему и так пришлось выкупить сердце суккуба, убитой неизвестно кем и почему, чтобы наделить её жизнью в дальнейшем, а если пытаться добавить к этому уже имеющийся скелет и плоть, то и так могли возникнуть проблемы и без дополнительных «функций». Арс терзался вопросом наделения разума именно с этой точки зрения, а не моральной. И если при разговоре по мегаскопу с Пашей, тот советовал как раз взвесить все за и против данной затеи, утверждая, что в первую очередь он потеряет именно результат своей работы то, как только удалось, стоя в своей комнате в центре разложенного прибора спустя два месяца регулярных попыток, достучаться до Эда, который, как всегда, не сидел на месте, и тому пришлось сперва отправить письма на все возможные адреса, друг призвал к совести. — Я, конечно, понимаю, ты что ебать какой глубоководный нырятель в пучины хаоса, однако если наделишь её разумом, но продолжишь относиться к ней всё так же как к простому эксперименту, то это будет довольно по-мудацки, — отвечал Выграновский, пока у него на фоне что-то безжалостно било металлом о металл, и кто-то ещё ругался излюбленными фразочками краснолюдов. — Даже если поступишь по второму сценарию и станешь мудаком, ты, конечно, всё равно будешь моим другом. Однако то, что ты задаешься этим вопросом, тоже хорошо. Может быть, тебе одиноко у себя в трёхэтажной конуре и так хоть развеешься, хотя на твоем месте я бы собрал манатки вместе с девочкой и рванул бы куда-нибудь ближе к югу. А то местечко у тебя там, знаешь ли… — Это не я сваливаю жить в лесах и горах за дюжину миль, если не больше от цивилизации, — парировал Арс, уверенный, что его образ жизни просто идеален и менять его нет никакого смысла. — Ага, сравнил хуй с пальцем. Я в одиночке практически никогда не отсиживаюсь, а ты раз в месяц-полтора выбрался из своего склепа на бал и считаешь, что всё, можно и дальше не выходить из дома. А ты знаешь, что детям вообще-то надо бывать на солнце? — с ухмылкой спросил чародей, ведя себя так, будто бы всё уже решилось. — Она не настоящая, — тут же заявил Арс с каплей сомнения в голосе. Эд слишком легко подкидывает их ему в душу, заставляя оглядываться на любые решения. «И как этот придурок, любивший доставлять в Академии одни лишь проблемы, стал вот таким вот?» — возмущался про себя Попов. — Тело у неё, может быть, и ненастоящее, но если решишь дать разум, сознание, душу — как угодно, то и о психологических факторах не забывай! К тому же, имя бы пора придумать, а то всё «эксперимент», да «эксперимент». Фу таким быть, Сеня! Арс выключил мегаскоп в момент, когда друг с наглым, но весёлым видом, издеваясь, произнёс сокращённую форму не его имени, явно будучи довольным, что успел всё же заставить Арса его услышать полностью. «Хотя нет, ясно, как «то» выросло в «это». И всё же после разговора с Эдом чародею правда захотелось сделать, казалось бы, безумный поступок — дать не просто жизнь, а разум, душу тому, что никогда не должно было появиться на свет, ведь в ней не было никакого смысла. Тогда следующие полгода Арс потратил на нечто крайне важное, первое — он правда прислушался и решил прикупить домик, что отличался бы от его поместья, из-за размеров которого можно было неделями не высовываться на улицу, если ею не считать полуразрушенные конюшни. Только забираться совсем на юг он не желал по двум причинам. Первая — как бы ни был прекрасен Туссент, там чародеев держат в ежовых рукавицах имперской власти. Вторая — хотелось бы в теории иметь возможность открыть портал оттуда в поместье, даже если бы его пришлось настраивать долгое время, а после валяться овощем несколько дней. В итоге второй пункт как-то сам исчез из памяти, когда чародей в одну из своих вынужденных поездок попал в скромную деревеньку в сотне миль от Третогора уже на обратном пути, что должен был выдаться долгим. Так иногда бывало, когда нужно было встретиться с крайне требовательным заказчиком из столицы или ещё какого крупного города Северных королевств. Деревня была мирной, симпатичной и находилась, как ни странно, не в лесном массиве, а в долине, покрытой множеством луговых трав, в которой встречались лишь крохотные рощицы. Только люди его побаивались, говоря, что приютить его будет им непросто даже за плату. Мол, они не против чужаков, но заночуй он в их доме, принёс бы с собой собственные проблемы и оставил бы их на плечи хозяевам. У кметов множество причуд, в зависимости от того, какая у деревушки история, но Арс лишь закатывал глаза каждый раз, слыша подобный ответ даже от войта, но, в отличие от остальных, тот пригласил в дом, угостил плескавицей, изготовленной женой, усадив за мощный деревянный стол, вытесанный деревенским мастером, предложил мёда и хлеба, совершенно не брезгуя гостем. Только когда речь вновь зашла о ночёвке, тот посмотрел извиняющимся взглядом карих глаз из-под густых чёрных бровей. — О лошади твоей мы можем позаботиться, чародей, но у нас не принято чужакам ночевать среди деревенских. Примета плохая. И не говори, что это бред, сам знаю, только чувство всё равно гадкое на душе после нарушения традиций. Но ты не расстраивайся. Есть у нас знахарка, живёт далековато конечно, но на лошади за полчаса точно доберёшься. Думаю, такая, как она, не откажет. На вопрос, что со знахаркой не так, войт не ответил, лишь отвёл взгляд, делая вид, что квашня в углу комнаты куда интереснее. В чём Арс был уверен, так это в том, что староста не стал бы его засылать к какой ведьме или к бандитам, понимая, что, если чародей избежит опасности и вернётся, ему самому, как, возможно, и всей деревне, не поздоровится. Потому, сев на лошадь, взятую в Третогоре, он побрёл дальше по дороге, скорее даже тропе, шедшей через благоухающие луга, над которыми вились шмели и пчёлы с деревенской пасеки. Зрелище было приятным особенно на закате истекающего дня, когда небо сменяло голубой на персиковый и даже фиолетовый, а на горизонте вылезала торопливая, ещё бледная луна, выходя на небосвод раньше положенного, ведь при солнце её лик не столь прекрасен, каким мог бы быть ночью. Как и предрекал староста, до домика удалось доехать легко и быстро. Старенький, слегка кривенький, одноэтажный и в длину, как и в ширину, весьма скромный, тот стоял на опушке небольшой берёзовой рощицы, в которой совсем не было подлеска. Будто бы все деревья выросли одновременно лет десять-пятнадцать назад и не дали более никакого потомства, не давая ему расти под тенью собственных крон, увешанных длинными серёжками, которые так любят обрывать дети. Оглядевшись по сторонам, чародей не обнаружил никаких следов магической защиты или даже амулетов, что свидетельствовало о том, что вероятно там и впрямь живёт именно обычная женщина, занимающаяся лечением больных и принимающая роды у деревенских женщин. Откровенно говоря, он рассчитывал увидеть здесь что-то более интересное, чем то, что предстало перед ним, но, как говорится: не судите книгу по обложке. Спешившись, он уже было повёл лошадь к одному из крупных сучьев, торчавших с дерева, чтобы привязать к ним кобылу, однако его остановил скрип старых петель на открывшейся двери. — Надеюсь, что когда-нибудь деревенские перестанут отправлять ко мне всех чужаков, а то мне мало собственных знакомых, так и кто-нибудь ещё обязательно раз в месяц пожалует. Хорошо, что пока любителей устраивать поджоги не попадалось. Опираясь на косяк, на него, сложив руки на груди, смотрела девушка. С виду очень молодая блондинка с серыми глазами и слегка опущенными уголками глаз в зелёном сарафане, с коричневым широким фартуком поверх, карманы которого, словно бы по привычке, были набиты травами, что торчали задорными хохолками, будто бы тоже интересуясь, кто пожаловал к ним на этот раз. Там же на поясе висели ножницы, крохотная сумочка, торчал кончик ножа, вполне возможно, что серебряного. Ни дать ни взять травница, только из-за локонов светлых волос торчали кончики эльфских ушей, хотя и совсем чуть-чуть скруглённые. — Не нравятся остроухие? — с усмешкой демонстративно потрясла она головой, заметив чужой взгляд. — Если бы я имел что-то против эльфов, то точно бы не стал тем, кто есть сейчас, — припомнил в голове он образ Ляси. — Тем более ты, вероятнее всего, полукровка. Я прав? — вновь двинулся Арс в сторону деревьев, периферийным зрением всё же обращая внимание на незнакомку. — Многим и этого достаточно, — произнесла она, наблюдая за тем, как чародей привязывал лошадь к ветке, которую та точно не смогла бы просто так сломать. — Так что, надумал всё же у меня остаться? — Очевидно. Если ты позволишь, конечно, — пожал плечами Арс, чувствуя во взгляде полуэльфки лёгкое недоверие, что, естественно, оправдано. Однако, нужно отдать должное, он точно выглядел лучше всех тех, кого она встречала за те несколько прожитых у той деревни лет. — Проходи, если не брезгуешь, — ответила та, скрываясь в своём домишке с соломенной крышей. Арс постоял на месте всего несколько секунд, рассматривая жилище девушки издалека. Дерево сруба во многих местах потрескалось, являя глубокие тёмные щели, некоторые из которых поросли паутиной, словно бы паучки-сенокосцы старались сшить их и удержать дерево на месте. Несмотря на это, небольшое помотанное строение, лет которому, может быть, чуть меньше, чем самому Арсению, казалось довольно уютным, а когда тот перешагнул порог, это чувство лишь усилилось. Внутри под потолком висели связки трав: шалфей, полынь, зверобой, мелисса, розмарин, чабрец, кипрей и многие другие, наполняя воздух смесью ароматов от простых горьких или сладких до чего-то пыльного и острого. Вероятно, в последнем была виновата яркая связка перцев, гирляндой висевшая у одной из стен, у которой расположился узкий, но длинный столик, покрытый чистой белой тканью. На ней стояла пара ступок: деревянная и каменная. Последней с лёгкостью можно было бы убить, хорошенько замахнувшись. Если силы рук поднять хватит, конечно. В них из тех же материалов стояли пестики, на которых виднелись следы недавно перетёртых трав. Рядом разместились мутные флакончики из дешёвого стекла, часть из которых была наполнена бурыми, жёлтыми и зеленоватыми жидкостями, выдававшими на дно осадок. Прямо посередине комнаты разместился длинный широкий стол, на котором ничего не стояло, и Арс, поглядывая на него одним глазом, понимал почему: если внезапно принесут тяжелораненого пациента, то времени на то, чтобы разгребать с него рабочую или даже кухонную утварь, не будет. В целом места было немного, и даже когда чародей вошёл в заднюю комнату, где обнаружилась эльфка, ставившая воду на огонь, ситуация не сильно изменилась. Вещей в доме было очень много, а всё потому, что их пришлось располагать на ограниченном пространстве. Шкафы, теперь уже набитые заготовками на зиму, которыми вполне возможно балуются и летом, кровать, неаккуратно заправленная, из шерстяного покрывала которой торчало серого цвета чистое льняное бельё, очаг и несколько полок, на которых разместились старые потрёпанные временем книги. Кажется, девушка не бедствовала, по сельским меркам конечно же. — Редко когда встретишь странствующих чародеев, — произнесла та, не оборачиваясь, проверяя внутренности расставленных мешочков и скидывая иногда их наполнение в небольшую пиалу в своих руках. — Не то чтобы я всё время в дороге, скорее возвращаюсь обратно к себе после дела. — Дела, — хмыкнула та, наконец разворачиваясь, — рассказал бы, может, что интересного в уплату за ночёвку, и начать не помешало бы с имени. — Арсений, — ответил чародей, стоя в проходе и не собираясь проходить дальше. В любом случае, судя по всему, девушка решила заварить трав, от которых можно было бы и отказаться, ведь он только пообедал-поужинал у войта, но, с другой стороны, в напитках нет ничего плохого, если они не отрава, конечно. Сидеть же в задней комнате практически негде. Там было старое подобие кресла, на которое страшно садиться — вдруг развалится под весом, да и лежавшие на нём куски шкур не сильно привлекали, но никакого стола не было, кроме того небольшого рядом с очагом, уставленного глиняными баночками и мешочками, в каждом из которых хранилось что-то своё. — Оксана. Рада ли я этому знакомству, мы узнаем позже, — заметила та клубящийся над котелком пар и потянулась кинуть туда набранные в пиалу травы и корешки, что тут же вьюгой завертелись в бурлящей воде. — Недолюбливаешь людей? — Взгляни на мои уши и поймёшь, что здесь недолюбливают скорее они меня, так же, как и эльфы. Полукровкам всегда живётся тяжко, если мы, конечно, вообще доживаем до совершеннолетия или около того, — произнесла девушка, не отводя взгляда от варева, что начало приобретать голубой оттенок. Похоже, среди трав были и сушеные лепестки васильков — Арс, может быть, и не силён в готовке, но свойства трав ему хорошо знакомы. Он помнит, как в академии они все любили готовить зелья, в составе которых были красящие элементы. Даже если по итогу они заваливали рецепт, результат выходил банально красивым. О чём говорила Оксана, было предельно ясно. Полукровки претят людям и тем эльфам, что не смогли ассимилироваться среди людей. Чужие для всех сторон. Особенно в случаях, если родились от изнасилованных людскими мужчинами эльфок. Те порой не выносят подобного позора и стремятся совершить самоубийство, прихватив с собой не родившихся ещё детей. Печальна судьба эльфов на Континенте, но их смешанному потомству с явными отличительными чертами в виде острых ушей и удивительной красоты зачастую не легче. — Потому прячешься в лесу? — Здесь я по своей собственной глупости. Знаешь, несчастная любовь, все дела, — вздохнула она, отвлекаясь от котелка и поворачиваясь в сторону одного из шкафчиков, в котором за банками с вареньем и ещё чем-то необычно зелёным спряталась деревянная посуда, из которой Оксана достала две крупные кружки, слегка корявые, но с виду довольно удобные для использования, напоминавшие больше не бочонки, а пару разрубленных пополам тыкв, у которых дно стало шире и появилась ручка, в которую с лёгкостью пролезла бы вся пятерня. Та начала ковшиком разливать напиток, пахший целым букетом трав, — слегка сладковато и вовсе не пряно. Но только Арс думал, что вот так вот ему его отдадут, более не тратя на незваного гостя времени и ресурсов, как девушка его удивила, поставив обе кружки, от которых исходили влажные клубы пара, на столик, как с него же был взят небольшой горшочек, открыв изящными пальцами который, Оксана стала добавлять в голубой отвар из него тягучий золотистый мёд, в последствии обрывая сладкую ниточку ложкой и ею же размешивая. — Держи, — протянула та сладкое варево, от которого пахло удивительно приятно. — Спасибо. На поверхности плавали размокшие ягоды черники, дополняя удивительную картину. Подобный напиток, в котором на запах уже чувствовались и мята, и чабрец в сочетании с ягодами, куда эффектнее выглядел бы в прозрачных сосудах из благородного повисского стекла, но даже так Арс мог его оценить. Только попробовав, сделав крохотный глоток горячей жидкости, тот понял, что никогда не пил ничего точно такого же. Словно бы эльфка добавила в привычный состав нечто особенное и неожиданное, но притом совершенно точно подходящее и не выбивающееся из основной гаммы вкуса. Похоже, что на его лице всё же проскользнуло удивление, не оставшееся без внимания девушки, отчего та довольно улыбнулась, отпивая из своей кружки. — Пошли, что ли, за стол. На нём ещё ни разу никто не умирал, если тебя это беспокоит, — произнесла та, проскальзывая мимо Арса в проход, тут же выдвигая из-под стола, занимавшего значительную часть комнаты, трёхногий табурет и размещаясь на нём так, что становится ясно, с каким бы недоверием она ни относилась к путнику, поговорить ей всё же хотелось. Похоже, в отличие от самого Арса, она затворница скорее по неволе. На самом деле чародей об этом даже не задумывался до этого самого момента, но даже если кто-нибудь и отошёл бы в мир иной на нём, его это не сильно беспокоило бы. Скорее, как раздражающая кожу слишком колючая шерсть. В итоге себе он тоже отодвинул табурет, облокачиваясь на стол и обнимая кружку двумя руками, будто греясь, хотя в доме и так было достаточно тепло. Так, что и не холодно, и не жарко, несмотря на подступавший на улице вечер и открытое настежь окно, из которого виднелись белёсые стволы берёз, покрытые чёрными засечками и «глазками», смотрящими в ответ на чародея с интересом. — И кто же разбил тебе сердце? — так сразу поинтересовался Попов, продолжая ту тему, что они завели ещё на кухне. — А я ведь надеялась, что это ты мне расскажешь интересную историю, — вздохнула девушка, вновь отпивая голубую сладкую жидкость. — Дамы вперёд, как говорится, — хмыкнул Арсений, но под осуждающий взгляд серых глаз решил затихнуть, почувствовав, что шутка, вероятно, была неуместна. — Да и в моей жизни не было ничего особо душещипательного. Я, как ты себе вероятно и представляешь, довольно типичный чародей, — хотя типичным он себя, конечно же, не считал и сказал это, только чтобы его не стали ни о чём расспрашивать, — живу в лесной чаще, изучаю магию, иногда вот по делам разъезжаю по миру. Ничего такого, а вот твою историю я бы послушал. Я, конечно, ни в кого никогда не влюблялся, но послушать, что случилось у тебя, было бы интересно. И всё же Арс любил хорошие и, наоборот, очень плохие истории что на словах, что на бумаге, потому уже положил голову на руку, словно бы благодатный слушатель, пришедший на концерт лиричного барда, что вот-вот должен был выступить перед публикой. И глаза у него в тот момент были чистые, внимательные и яркие, глядя на них девушка не могла не заговорить. В конце концов ей правда нужен был тот, кто бы выслушал то, что копится у неё на душе. И пусть к ней раз в несколько месяцев наведывались некоторые её знакомые, их была всего пара штук, а всё остальное время приходилось развлекать себя одними и теми же книгами, походами по лесам и лугам, а также уходом за больными, которых, к счастью, было немного. Новых же собеседников, кто бы смотрел без омерзения на острые уши, у неё давненько не было. Может быть, в деревне и отправляли из-за суеверия всех путников к ней ночевать, те частенько отказывались, плюя на порог, а даже если нет, то среди них никогда до этого момента не попадалось чародеев. Да и красавцев, подобных этому, среди них не было. «Наверняка внешность себе правил», — думала Оксана, разглядывая приятные, но немного лисьи черты лица, на которых двумя драгоценными камнями сияли голубые глаза. Именно завидя них, ей захотелось приготовить подобного оттенка напиток, но не получилось. Цвет отвара в кружках напоминал больше насыщенный индиго, в то время как у Арсения он был куда светлее, но совсем не как небо днём. Они напоминали незабудки, только жёлтую сердцевину заменил чёрный уголёк зрачка. «Вот бы и мне тоже…» — невольно дотронулась она до кончиков ушей, быстро одёрнув руку, вернув её обратно на безопасное место — на бок тёплой кружки. — И за столетия у чародеев не находится времени для любви, — вздохнула девушка, понимая, что тот, кто сидит перед ней, наверняка сводил с ума многих, ведь даже в её, поклявшемся всегда любить только одного человека, сердце, проснулась лёгкая щекотка, которую та заливала горячим напитком, лишь бы она стихла. Одной из многих становиться совсем не хотелось. — А ты ведь живёшь тоже немало уже, и будешь жить с прошлым все оставшиеся десятилетия. Довольно жестоко. Лично мне подобного «счастья», что оставило бы в последствии за собой лишь боль, не нужно, — признался Арсений, представляя себе, каково жить с разбитым сердцем до самой смерти. Должно быть, отвратительно. — Да и другому человеку не прикажешь любить тебя вечно. — Ещё хуже, когда «другой» умирает раньше тебя самой, — отвечает девушка со старой грустью в глазах, и теперь до Арса доходит, что её возлюбленный в разбитом сердце был виноват лишь отчасти, и самое главное той, что от него не зависела. Арс слушал рассказ внимательно, порой качая головой и иногда спрашивая некоторые вещи, что для него оказывались довольно странными. Хотя и вся история полуэльфки, никогда не знавшей родителей, оказалась таковой. Та, подобно ему самому, никогда не знала своих родителей и даже не представляла, кто они, хотя расу определить, конечно, было возможно. Так же как и то, что скорее всего мать или отец были более или менее чистыми людьми, а не полукровками или квартерами. Что ей повезло, так это оказаться выращенной монахинями храма Мелитэле, в котором девушка собиралась, как и многие другие послушницы, отучиться, посвятив свою жизнь врачеванию и проповедованию любви к ближнему. И всё так и сложилось: она сумела дорасти до звания жрицы и покинуть храм, отправившись путешествовать по миру, неся с собой чистое и светлое желание помогать нуждающимся. Только всё было не так просто, как хотелось бы. Помощь зачастую бывала обесценена, а после нескольких особо жестоких оскорблений, брошенными, казалось бы, умирающими в агонии людьми, не доверявшими никому с заострёнными ушами, родственнице «лесной твари, что только и может, что людей губить» пришлось всегда стыдливо прикрывать голову капюшоном. Когда-то Оксана думала, что наверняка рождена именно для этого, что долгие годы обучения прошли не зря. Только старая вера в это, как и верность культу Мелитэле, медленно, но верно сходила на нет. Всё потому, что на злобу людей она не могла продолжать отвечать беспрекословным добром, что должно было идти от сердца, а в итоге стало обязанностью, от которой с каждым годом всё больше хотелось просто отмахнуться. Однако однажды ей пришлось лечить одного Лирийского рыцаря — младшего сына благородной семьи, во главе которой стоял барон. У того был пробит бок после охоты на кабана, организованной его отцом, и в то время Оксана была ближайшим из возможных лекарей, имевших возможность оказать ему помощь. Несмотря на рыцарское звание, Алексей был мил и приятен в разговорах. За несколько недель, что его пришлось выхаживать, мужчина смог подцепить в ней те остатки девичьей наивности, очаровать её, а затем влюбить, попросив остаться с ним настолько, насколько позволяли обязанности жрицы Мелитэле. Сперва она хотела отказаться и вовсе не потому, что он ей не нравился, как раз наоборот. Просто за долгие недели она не выдавала своего эльфского происхождения, постоянно накидывая капюшон даже в помещениях небольшого замка, в котором ей дали место на время лечения. А слышать от того человека, кто тебе уже успел стать небезразличен, оскорбления, терпеть презирающие взгляды сверху вниз было бы невыносимо. Ведь из памяти подобное так просто не сотрёшь. Раскрылось всё довольно спонтанно: во время осмотра уже начавшего заживать рубца, когда Сурков вновь стал отчаянно просить её остаться и принять его чувства. Тогда он ей казался незрячим наивным мальчишкой, которому просто хотелось соблазнить жрицу Мелитэле, потому что для многих рыцарей и вообще мужчин подобное кажется достижением, которым можно было бы хвастаться, будучи пьяным вусмерть на пирах. И тогда она решила припугнуть его. Одним ловким движением руки сдёрнула с себя капюшон, обнажив острые кончики ушей, не прикрытые даже волосами, всё потому что те приходилось собирать для удобства, ведь локоны лезли в глаза во время осмотра раны. Она была готова, что вот сейчас мужчина напротив позовёт стражу и прикажет выкинуть её из дворца, но того не произошло. Тот был удивлён, но без капли гнева на лице. А потом лёгкий шок прошёл, вернув в глаза влюблённость, что теперь Оксане стала видна ещё сильней. Тогда же её отпустили заботы. И не нужно было беспокоиться ни о чём. Её тайну посчитали маленькой и незначительной, но вместе с тем крайне важной, и приняли такой, какой она была по рождению. Будучи младшим сыном, у Алексея было достаточно вольности, чтобы заявить, что его дамой сердца стала не кто иная, как вылечившая его жрица, хотя с одной ночи девушка перестала считать себя таковой, надеясь, что правильное место в жизни было найдено. Ей не доставляло проблем следовать за своим возлюбленным, ведь и до того она долгие годы только и делала, что блуждала по свету в поисках тех, кто нуждался в помощи. Теперь же она жила именно для себя и мужчины, через год их знакомства пообещавшего, что обязательно женится на ней. И вроде бы в жизни всё шло хорошо, так, как и мечтать нельзя было. Только вот всё хорошее в итоге непременно заканчивается. Началась Вторая Северная война. Страшное событие, когда кровь хлещет из ран умирающих, а рук перекрыть их все не хватает. Жизни гаснут одна за одной, и нет никого, кто бы не столкнулся с потерями. Будь то деньги, урожай, армии и крошечные на их фоне единицы человеческих душ. Долгом Алексея было выступить на поле боя против «чёрных», а долгом Оксаны должно было быть спасение раненых солдат. Они оба справились, но в конце концов потерпели поражение. Сурков не умер в битве, он оказался в лазарете, ещё еле дышащий, с широкой раной вдоль тела, что должна была гореть от невыносимой боли, которую его возлюбленная предлагала заглушить фисштехом, ведь они оба понимали, что он не жилец. Но тот, умирая на её глазах, предпочёл мирному отходу в мир иной смотреть в серые глаза Оксаны, на которой тот так и не успел жениться и искренне об этом сожалел, видя скатывающиеся по щекам солёные слёзы, пока его взор не застелил мрак, а сердце не остановилось. Только кровь продолжала стекать по рукавам девушки, что не желала его отпускать. — И после этого ты просто осела здесь? — спросил Арс, обводя рукой пространство вокруг них. На улице успело стемнеть, а вместе с тем сверчки завели свои серенады, сливающиеся в единый звук, похожий на хор тысяч скрипок, выдающих всего одну ноту. — Не сразу конечно. Попыталась жить, как раньше, до чувств и любви, путешествовала по миру и вот как-то пришла сюда. У местных скончалась старая травница, не оставив учеников, и вот я здесь. Они меня побаиваются, но, с другой стороны, душа в покое. Думаю, ты заметил, здесь красиво, — ответила та, меланхолично выглядывая в окно за спиной Арса, в котором, помимо берёзовой рощи, можно увидеть и кусочек луга, а вместе с ним и звёздное небо. — И всё, не собираешься больше никогда ни в кого влюбляться? Если твоя натура была способна на любовь раз, то вполне может и второй, — по крайней мере, ему так казалось. — А ты, похоже, никогда никого не любил, — грустно улыбается девушка, рассматривая прилипшую ко дну ягоду черники, что не желала никак скатываться ей в рот, сколько не наклоняй опустошенную кружку. — Нельзя так просто заменить человека. В меня так влюбился один ведьмак, помог выбраться из Ливии и Ривии во время войны. Он иногда навещает меня здесь, но ответить я ему не могу, хотя и с радостью это бы сделала, если бы чувства появились в ответ. Но нет. В лучшем случае дружба — и ничего. Арс и сам знает, что чувства — это штука такая: либо они есть, либо их нет. Той ночью он отправился спать в крохотную каморку, в которой было одно окно для проветривания — явно комната для больных и заразных, которых следует изолировать как можно сильнее. Дверь в неё находилась в той самой задней комнате с очагом, в которой проход в переднюю ничем не прикрывался. Зрелище, конечно, скудное и удручающее. Оксана говорила, что на столе никто не умирал, но про эту кровать смолчала. Сам Арс понимал, что ей пришлось повидать достаточно покойников. Но почему-то даже в комнатушке, в которой и ног не размять, засыпалось потрясающе легко, несмотря ни на что. Рассказ знахарки, бывшей жрицы Мелитэле, его тронул даже не как читателя, листающего страницы писаного романа, а как человека, осознающего, что это всё правда. И люди, и смерти, и гонения. У него самого до того не было подобных ситуаций. Мозг, а не сердце был командующим органом, потому что у второго не было опоры, а вместе с тем и слабых точек, постучав по которым молоточком, его можно было разбить. «И это к лучшему», — думал чародей, погружаясь в спокойный сон под песни сверчков, укутанный лёгким и приятным запахом леса, что задувал из открытого окна. Даже будь он в деревне, точно не проснулся бы с первыми петухами, а рядом с одиноко стоящим домишком их и в помине не было. Потому, когда Арсений с трудом начал разлеплять глаза, то произошло лишь благодаря слепившему даже через веки солнцу. Тот пытался от него скрыться в жёстких льняных простынях и колючем шерстяном пледе, но его обоняние привлёк тонкий запах свежего хлеба, и либо ему мешала просочиться в комнату дверь, либо тот был приготовлен уже довольно давно. И хотя на солнце не хотелось смотреть даже одним глазом, высунувшись из своего убежища, сделать это всё же пришлось, щурясь и морщась. Небо сияло ярким голубым цветом, разбавленным разве что мазками облаков, нескрываемое никакими зарослями леса. И благодаря тому солнцу ничего не мешало приветствовать мужчину, посмеиваясь над его сонным состоянием. «Часов одиннадцать», — подумал Арс, тихо вздохнув и откинув одеяло. Спать в одежде он не любил, та всегда в итоге оказывалась мятой, а вместе с тем непригодной для дальнейшей носки по мнению чародея, которому в итоге приходилось пользоваться скромными магическими трюками для поддержания её всегда идеального внешнего вида. Вместе с тем спать в рубашках, брюках и так далее было просто неудобно, но в походах к подобному приходилось часто прибегать, спасибо, что в этот раз можно было раздеться до нижнего белья, чувствуя себя почему-то в этом месте достаточно комфортно, несмотря на тот факт, что у него даже не было возможности целиком искупаться. Одевшись так, будто бы чародей уже готов выпорхнуть и устремиться далее в путь, тот открыл дверь в заднюю комнату, но там никого не обнаружилось, только виднелись тлеющие угольки в очаге, а в передней на столе стояла тарелка с нарезанными лепёшками, что успели уже остыть, а также мутная стеклянная баночка, наполненная какой-то необычной зеленовато-желтоватой однородной субстанцией, напоминающей варенье, и о её съедобности говорила всунутая в неё деревянная ложка. Только вряд ли то было классическое варенье, к которому привык Арс. Сахар в деревне даже добыть сложно, а о его стоимости простые кметы предпочитают даже не думать. Под эти размышления чародей откусил кусок некогда пышной и горячей лепёшки, в которой не было ничего особенного, и всё же решил попробовать варенье из незнамо чего, которым травница, судя по всему, запасалась впрок, ведь на полках в задней комнате стояло нечто подобное в довольно крупных банках. Положил субстанцию на оставшийся кусок лепёшки в крайне умеренном объёме, надеясь, что плеваться не придётся. Однако в итоге это оказалась просто сладковато-кислая масса без изысков, в которой можно было уловить далёкий вкус яблок и будто бы свежей зелени. Ничего отвратительного, просто какое-то варенье неизвестного происхождения, которое всё же Арса смущало тем фактом, что та самая ложка уже в банке стояла, и неизвестно, пользовалась ли до него ей Оксана. Задумался он об этом слишком поздно, приняв в итоге решение, что и дальше лучше о том не вспоминать. Выйдя на улицу, Арс обнаружил, что его лошадь бродит отвязанная и рассёдланная по лугу, спокойно поедая какие-то травы, совершенно не обращая внимания на очередного человека, который совершенно забыл о ней, углубившись в свои дела. Спасибо полуэльфке за то, что хотя бы она позаботилась. Самой же девушки было не видать, видимо быт травницы и впрямь подразумевает ежедневные походы по лесу в поисках всего полезного, что имеет способность пропадать с изменением не только сезонов, но и по прошествии нескольких дней. Ведь есть те растения и травы, что меняют свои свойства от температуры и факта цветения. Так, к примеру, тот же излюбленный кметами ревень можно употреблять в пищу только до появления на нём соцветий, иначе желудку придётся несладко. Уезжать, не попрощавшись, было бы в высшей степени некультурно, хотя на самом деле и пора было уже, ведь день начался достаточно давно, и выйди Попов на рассвете, он бы был уже на полпути к Ринде, где спокойно бы сел на корабль, идущий вверх течения Понтара. Но вместо того, чтобы поспешить, он наоборот, словно специально, медлил. Сперва меланхолично рассматривая луг, покрытый зелёным ковром трав с множеством цветных клякс, облюбованных пчёлами, шмелями, бабочками и многими другими насекомыми, которых издали увидеть уже не так просто. «Правду говорила эльфка. Здесь красиво». Это было прекрасно заметно и вчера, но зачастую всё зависит от настроения. Если тогда он был уставшим с дороги, прошедший по деревне, а после искавший дом знахарки, то сегодня всё иначе. Эти места совсем не напоминали те леса, что раскинулись вокруг его поместья в Каэдвене. Здешние берёзы выглядели игриво, будто бы предлагая всем окунуться в их бесконечные, пестрящие бело-чёрными стволами ряды, в которых даже потеряться не страшно — рощица довольно небольшая, в чём Арс сам убедился, в итоге нырнув в неё. По старой памяти, что осталась ещё из детства, руки сами тянулись сорвать висящие на ветках серёжки и растереть их на крохотные частички между пальцев. Идти по земле ничего не мешало: на ней расстелился ковёр низкой травы, прерываемой разве что зарослями уже собранной кем-то земляники, в которых у самой земли остались висеть лишь самые бледные ягоды, которые срывать просто-напросто жалко. Все деревья стояли молодые, и нигде на них не успели ещё прорасти серые, подобные живым камням, трутовики, пожирающие стволы изнутри, медленно их разрушая и вытягивая из них силу. Порой же можно было увидеть аккуратные зарубки, уходящие глубже в дерево, явно рукотворные. Вероятно, по весне здесь собирали берёзовый сок, но очень аккуратно, ведь ни одно из деревьев, чьи стволы казались будто бы подрезанными, как вены человеческие, не потеряло своей силы. Все они стояли прямо, устремив кроны к солнцу, что заставляло их переливаться изумрудным светом. Брести незнамо куда по такому лесу казалось вовсе не изнуряющим трудом, а скорее отдыхом, игрой, в которой главное сам путь, а не его цель. Хотя чем бы окончилась роща, ему было правда интересно узнать. Сможет ли он её пересечь или придётся в итоге разочарованно развернуться и вернуться обратно к дому травницы, что вполне возможно уже успела закончить свои дела где бы то ни было и теперь удивляется отсутствию мужчины и всё ещё блуждающей у её дома одинокой рассёдланной лошади. Однако свой приз Арсений всё же получил. Тот потерял счёт времени, когда гряда берёз внезапно перестала быть таковой, явив перед собой небольшую, практически идеально круглую поляну. Небольшая она лишь по сравнению с той, на которой стоит его поместье, эта же сама по себе по размерам практически с него. И вроде бы над ней летали всё те же белые бабочки-капустницы, и шмели тихонько жужжали, разнося на своих пушистых боках пыльцу, но она казалась не просто красивой, а уютной. Такой, что можно завалиться на ней спать, рассматривая голубое небо, к которому у чародея никогда не было особого пристрастия, ведь в нём словно бы отсутствовала какая-либо тайна. Солнце здесь не слепило, а лишь приятно заливало своими лучами всё в округе, делая каждый лепесток, травинку и ярче, и контрастнее. Будто бы произведение умелого художника, что смог улучшить пресытившуюся многим серую реальность. Только всё перед ним и так было настоящим, также, как и воздух, наполнявший лёгкие свежестью, что отрезвляюще разливалась по организму, и яркие лютики, вьюнки, аконит и шалфей, что замерли в мгновении, плещась в благом свете солнца. Давно простой «свет» не доставлял ему подобного удовольствия, заставляя взглянуть на обыденные вещи как на нечто удивительное. «Что там Эд говорил о солнце? Полезно для душевного покоя?» Вполне может быть. Но о своём душевном состоянии Арсений тогда не беспокоился. Незачем было, ведь в жизни всё шло удивительно гладко, ведь кажется, он нашёл подходящее место для того, чтобы на время эксперимента покинуть своё поместье. И вновь сознание подкинуло слова Выграновского, словно бы им заменяя сверчка из сказки. «Хотя не просто «эксперимент», — размышлял тот, задрав голову к солнцу так, что в глазах всё же стали появляться чёрно-малиновые пятна. — Chiara». Возвращаться обратно долго не хотелось. Всё потому, что каждый крохотный шажок к исполнению его плана, что наконец получил имя, заставлял его искренне радоваться. Тихо, в дальних закоулках души, однако с каждым разом толика удовольствия от собственного гения медленно, но верно теряла налёт самовлюблённости. Ему искренне хотелось узнать, что в итоге из этого всего получится, и изменится ли его жизнь в случае успеха или же наоборот — провала. Хотя в последний уже и не верилось на самом деле. Особенно не на поляне, где, как ему казалось, жизнь, как и все здешние травы и деревья, станет ярче. На свою нынешнюю он ни в коем случае не жаловался, но интерес наполнял его, заставляя идти на поступки, о правильности которых можно было бы спорить целым философским консилиумом, но так и не придя к единому решению даже к самой смерти рассуждавших о том учёных. Осознание, что «пора бы уже», пришло только тогда, когда солнце начало склоняться к кронам деревьев, практически их задевая, а тени от них стали слишком длинными, сильно контрастирующими на фоне разноцветного неба в котором смешалась целая палитра. Фиолетово-серые облака, голубое небо вдали и подрумяненное ближе к границе будущего заката, до которого ещё было несколько часов, но удивительные виды стали появляться заранее, предлагая рассмотреть себя со всех возможных ракурсов, понаблюдать за тем, как гонимые где-то далеко-далеко над землёй облака лениво меняли форму, сперва представляясь собаками, гоняющимися за собственными хвостами, после становясь крабами, живущими среди морских скал, а после слипаясь друг с другом и становясь не то мантихорами, не то драконидами, ищущими себе жертв среди других воображаемых зверей. С игрой в ассоциации у Арсения всегда было хорошо. Обратный путь, как оно заведено, оказался куда короче, чем сперва казался. Деревья не путали ему дорогу, и он сам прекрасно узнавал каждый ствол с особо явно выраженными чёрными глазками, приглядывающими за ним, как и их старые и новые весенние шрамы, сделанные, похоже, даже не кметами, а самой Оксаной, ведь навряд ли кому захотелось бы ходить сюда от самой деревни, да к тому же за дом полуэльфки, которую уважали, но ещё больше побаивались. День вообще пролетел быстро и абсолютно бесполезно. За подобное обычно Арсений себя бы пожурил, попытавшись наверстать всё мнимое упущенное ночью, проведя время вплоть до следующего рассвета в застеньях мастерской или вовсе в лаборатории, где часы минуют друг друга, оставаясь абсолютно незамеченными за работой. В этот раз же он будто бы позволил себе отдохнуть по-настоящему. Не так, как бывает на балах, где он сменял маски на лице, и даже не как при чтении хорошей книги, сидя у камина в поместье. Обычно отдыхом для него представлялась простая смена деятельности, но даже для этого, похоже, порой нужно набираться сил. Лошадь стояла уже совсем далеко, размываясь бледным пятном на фоне поляны. Довольная, та помахивала изредка хвостом, когда Арс наконец дёрнул за ручку двери, что неприятно скрипела на всю округу, оповещая хозяйку о том, что блудный гость вновь вернулся. — Нет, я, конечно, понимала, что ты без лошади, наверное, никуда не денешься, но под конец дня меня уже начали одолевать сомнения, не решил ли ты быстрее ретироваться порталом, — произнесла Оксана, занимавшаяся, похоже, переработкой добытых за день трудов. На широком столе перед ней лежало целое море зелёных стеблей, часть из которых уже была рассортирована и связана в пучки для сушки. Судя по голубым цветкам, что ловко и умело, один за одним отделялись от них и складывались на кусок ткани, то был не иначе как цикорий. — Хочешь? — отодрала она два небольших соцветия, одно из которых отправила себе в рот с невозмутимым видом, а другое предложила Арсу. — Для зрения полезно. — Оно у меня и так идеальное, — произнёс тот, осматривая чужие руки на предмет возможной грязи, но её так и не обнаружив, всё же принял ничем не примечательное растение, одно из тех, заросли которого довольно легко найти повсеместно. Стоило отправить цветок в рот и надкусить один из его лепестков, как по языку разлилась неприятная горечь, от чего чародей слегка поморщился, а девушка лишь усмехнулась, заметив его реакцию, в итоге полностью отставив свою работу в сторону и отправившись в сторону кухни. — Я не соврала, он правда полезный, но вкус не ахти, потому рекомендовала бы сразу глотать, — произнесла та, наливая в уже знакомую кружку воду из кувшина. — Но не предупредила ты специально, — подметил Арс, принимая стакан, но по привычке сперва осматривая его. — Сам должен знать, что полевые травы лишь изредка бывают приятными на вкус. И хватит пытаться что-то там разглядеть, посуда чистая, за кого ты меня принимаешь? — За ту, кто позволит остаться у неё ещё на денёк? — с наигранной неуверенностью ответил мужчина, не чувствуя от Оксаны никакой неприязни и заранее предполагая, что та в услуге вновь не откажет. — Да я это уже поняла, — усталость в её голосе может быть и была настоящей, но относилась скорее к прошедшему дню, за который она успела сделать достаточно, но ей всё еще предстояла работа. — Но если останешься ещё и на третий, то у меня отправишься корни хрена копать, понял? — Может быть, — пожал Арс плечами и, скинув с себя плащ с сумкой, решил присоединиться к знахарке в сортировке трав. Однако на третий день он не пошёл копать хрен, а отправился обратно в деревню, где его явно не ожидали увидеть вновь, как и того, что чародей стал договариваться с войтом о постройке дома и сроках выполнения работ. Что ещё больше поразило жителей деревни так это то, что Арсений запросил сделать это вовсе не где-то в отдалении, а просто там, где мастерам было бы удобнее всего этим заняться. Столяры в итоге шутили, что, мол, даже маг не устоял перед красотой их лугов и берёзовых рощ, а тот и не возражал. Оксане он не стал рассказывать почему занимается всем этим, но девушка не возражала. В её голове она уже признала, что правда была рада с ним познакомиться и не была против подобного соседства. — Наконец перестанешь занимать единственную кровать, предназначенную для больных, — шутливо ворчала та, прощаясь с Поповым через неделю их первой встречи, зная теперь, что тот должен будет вернуться. Отсюда открыть портал в поместье всё же казалось для него крайне сложной задачей, с которой он бы не справился даже при очень тщательных расчётах, потому ему не оставалось ничего иного, как вновь запрячь лошадь и отправиться в путь, параллельно продумывая иную, самую важную деталь, без которой Кьяра бы осталась обычным големом, умеющим выполнять лишь простые указания. Вопрос был сложен: как заставить неживое существо не просто обрести пять чувств, но и обрести внутренние. Заставить виться круговорот мыслей, эмоций, эмпатии. У него было достаточно времени, чтобы задуматься об этом, сплавляясь по Понтару и вороша всевозможные знания, причастные к этому. Первое, что приходило на ум, — слова Воли о воссоздании мозговой деятельности, только теперь нужно было бы заменить её магией, написав схему поведения в тех или иных ситуациях самому. Только вот Арс хотел совсем не этого. Он понимал, что эмоции и чувства людей вполне настоящие, но доверять он мог только своим, потому что только к ним имел непосредственный доступ. И тогда, рисуя схемы пером на листах бумаги, сидя в пассажирской каюте, когда за окном проплывали зелёные пейзажи Темерии, он понял, что даже если и создаст нечто подобное — искусственный разум, он не сможет не поставить его под сомнения, потому что влезть в чужую голову он, конечно, сможет, но даже так убедиться возможности не будет. А вот с самим собой всё предельно ясно. Добираться до поместья на своих двоих довольно затруднительно, и уже будучи через месяц в столице, докупая нужные материалы, в первую очередь для закалки будущего артефакта, в составе которого по большей части было разве что серебро, ему сильно не хотелось продолжать путь дальше на коне или вовсе пешком. Тем более у него было достаточно приобретённого в городе багажа, большую часть которого занимала одежда. Только вот он немало удивил своих портных и сапожников, когда, вместо ярких халатов, роскошных мантий и расшитых драгоценными нитями рубашек и блуз, тот заказал несколько платьев и пар женской обуви, называя детские размеры. Притом, в отличие от многих других людей, модель он с собой не привёл, зато без замедления называл любые параметры. Будь то обхват бёдер и талии, ширина плеч или даже расстояние от большого пальца до мизинца ноги. Всего несколько дней пути по знакомым лесам, конечно же, были бы ничем в сравнении с долгим путешествием до Третогора и обратно, но Арсу отчаянно хотелось завершить всё как можно быстрее, потому, решив всё же не брать лошадь, мужчина решился открыть портал, чего он не любил. Стоило перешагнуть порог золотистого вихря, как тот оказался в холле вместе с остальными вещами, что буквально выкинул вперёд себя и, к счастью, на них не приземлился, чуть не теряя равновесие. Иногда Арс всё же завидовал тем, кого не тянет блевать после подобных путешествий. В тот вечер он не стал работать над воплощением уже готового чертежа в жизнь, а лишь спустился в лабораторию, в которой его дожидались уже зажжённые лампы, чей свет отражался в большом квадратном сосуде, где в растворе, дабы выращенные ткани, в которых ещё не начала циркулировать магия, не испортились, спокойно на дне лежала девочка. И смотреть теперь, когда дал ей имя и будто бы даже запланировал долгую счастливую, но непредсказуемую жизнь, было странно. Сердце стучало чаще, а дыхание перехватывало, а вместе с тем хотелось улыбаться без видимой причины. Её можно было найти, лишь покопавшись в глубинах арсовой души, которая никогда раньше не желала и не ждала появления на свет жизни, к которой был бы причастен сам чародей. Маги бесплодны, а сам Арс к тому же не интересовался женщинами, да и в принципе не влюблялся, не считал нужным заводить даже некое подобие семьи. На подобное, к примеру, мог бы быть способен Паша, если бы они с Лясей решили бы вместе воспитать детей с младенчества, а не как в своё время Воля подобрал взрослого лба-Попова. Ничего в жизни не предвещало появления в ней ребёнка, а Арсений чувствовал себя так, будто бы у него жена на сносях и вот-вот родит. Хотя не было никого, кроме него самого и результатов трудов, что должны были стать важной частью его собственной жизни. Смотря на содержимое аквариума, он понимал, что он уже в предвкушении того, когда всё получится, потому что иначе никак и не могло быть. Следующую неделю тот уделил созданию артефакта, что смог бы не просто вдохнуть жизнь в голема, а наделить его собственным сознанием или, можно сказать, душой. Не той, что заставляет в мире появляться призракам, а той, от которой идут чувства. Можно сказать, что маленькое колечко-печатка с крестиком и идущая к нему пара побольше, для безымянного пальца Арсения, должны были заменить как раз тот самый головной мозг, о котором было так много разговоров и волнений. Только чтобы убедиться окончательно, требовалось испытать получившиеся артефакты, на создание которых ушло немало сил и нервов. Однако испробовать их можно было только лишь уже в деле и никак иначе. У Арса нигде более не завалялся запасной голем с подобными характеристиками. Лето неумолимо близилось к концу, но у августа в запасе оставалось ещё целых три ярких, солнечных недели, особо важных для кметов, когда наступала пора собирать урожай фруктов и овощей. И даже некоторые посевы пшеницы, овса и ржи к тому моменту успели налиться и стать тяжёлыми, готовыми к скорому сбору. Так же Арс наконец-то мог пожать результат своих трудов. Всё было готово. Кьяра, одетая в белое лёгкое платье с выглядывающими из-под подола и рукавов кружевами, была перенесена в одну из гостевых комнат, в которой ни Эд, ни Паша ни разу не останавливались. Не самая большая или богато отделанная, она казалась наиболее подходящей. Всё потому, что её окна выходили на восток и по утрам она заливалась лучами солнца совершенно по-особенному. Повсеместные светлые оттенки окрашивались в цвета восхода, от нежного персикового до алого, будто бы впитываясь бежевыми шёлковыми обоями и похожим на туманный остров палантином над кроватью. Только то был вечер. Арс в очередной раз сбил себе режим, позволяя нервам взять над ним временно верх. Подобное бывало редко. Не в смысле сбитый режим, эту привычку ему сложнее всего искоренить, а то состояние, когда не находишь себе места, проводя время в бесполезных попытках его сократить путём столь нужного сна, что никак не приходил. И вот он стоял напротив будто бы уже живой девочки, в которой, однако, пока не было настоящей жизни. Только калёная сталь, из которой делают лишь самые лучшие ведьмачьи мечи, магическая плоть, снаружи выглядящая почти как настоящая, разве что на щеках, самую малость по-детски округлых, не было ни кровинки. Густые волосы спускались ровными и гладкими локонами, напоминая Арсению его собственные, те, что он отстриг перед самим поступлением в Бан Ард. Да и в ней самой прослеживались изящные черты чародея, что были у него как в далёком детстве, так и сейчас, только везде чуть-чуть более нежные. Чтобы подходили девочке. Без острых коленей или локтей, да и скелет более тонкий, чем был у него когда-либо. Птичий такой. Со стороны могло бы показаться, что она пушинка и её можно подхватить всего одной рукой, совершенно о том не задумываясь. Только вот самому Попову пришлось прибегнуть к магии, чтобы отнести её в спальню из лаборатории, где оживлять её казалось кощунством. Не должна она была первым увидеть перед собой инструменты, пробирки и тёмную комнату, освещаемую лишь лампами. В отличие от младенцев, она бы запомнила этот миг, а в мужчине уже проснулось желание дарить ей лишь хорошие эмоции. Жаль только, что без грязной магии было всё ещё не обойтись. Рядом с Арсом на резном деревянном столике стояла вовсе не ваза с цветами и не лежало хорошей книги. Там разместилась пиала, чьё содержимое выглядело мерзко, а вместе с тем животрепещуще. Так, что в груди сжималось её содержимое, что не хотело бы повторить подобную судьбу. Перестав оглядывать своё творение, куклой пока сидевшее на кресле, чародей подошел к столику, чтобы прихватить последний «ингредиент» — сердце реликта, а именно приобретённое несколько месяцев назад у одного из перекупов в Ард Каррайге. Самому искать ведьмака для выполнения столь специфического задания ему не хотелось. Может быть, части суккубов и не запрещены к продаже, но сам факт того, что они разумны, а он объявил бы за него награду, смущал его самого. Думать о том, что вполне возможно, что то сердце, поднятое им в руки и над которым тот шептал заранее подготовленное заклинание для ритуала, могло принадлежать совершенно невиновной искусительнице, было тяжко, потому он старался того не делать, сосредоточившись на важном задании. — …d ' fhéadfadh do spiorad pas a fháil isteach ullmhaithe comhlacht, — прошептал тот на последнем дыхании окончание, чувствуя, как тоненький, едва заметный поток энергии, принадлежащий не ему, а оставшийся в сохранённом сердце, будто бы сдутая с предмета вековая пыль, осел на Кьяре, тут же впитавшись тканями, костями и камнями. Мирянин бы не заметил изменений, ведь снаружи всё осталось прежним. Не появилось ни румянца, ни тепла или пульса с дыханием. Будто бы всё такая же кукла, созданная из чистейшего мрамора тёплого оттенка. Только человек, умудрённый в магической науке, мог почувствовать, как в её теле запустились процессы смежные с жизнью человеческого тела, но кардинально отличающиеся от каких-либо иных в этом мире. Никогда до этого Арс не использовал в своих големах дух, жизненную силу иных существ для того, чтобы запустить в них автономную жизнь, не привитую к чужому телу и не базирующуюся полностью на системе нанесённых на них изнутри рун. Произнеся заклинание до конца, он даже не сразу вновь наполнил собственные лёгкие воздухом, замерев. Чувствуя разве что сердцебиение в горле, в районе кадыка, что выдавало его волнение, только увидеть его не было никому дано. По крайней мере, пока. Пиала с сердцем, ныне бесполезной мышцей, прямо вместе с деревянной посудиной полетела прямиком в камин, шипя и чуть ли не разнося неприятный запах жженой плоти, что Арс тут же пресёк заклинанием, будто бы отгораживаясь от неприятного элемента, который мог разве что отвлекать его от следующего этапа, после которого девочка, может быть, даже могла бы испугаться подобного зрелища. На самом деле он не знал, как она должна была повести себя в итоге, хотя и строил догадки, увлекаясь ими и надеясь на лучший исход. Каждый новый вдох и выдох казались тяжёлыми. За ними нужно было следить, чтобы не прекратить дышать, оттого он искренне надеялся, что в итоге из него такими моментами вместе с углекислым газом наконец выйдет и волнение. Но только лишь та часть, что заставляла руки слегка потряхивать, не давая им подобрать кольца, лежавшие в карманах. Ровно две штуки. Одно больше, а другое практически в два раза меньше. На одном есть крестик, а на другом чистая и гладкая печатка. У одного по внутренней стороне бежит вязь для того, чтобы отдавать, а у другого — чтобы принимать. Первое для Арса, а второе для Кьяры. Тот подхватил её тонкую, прохладную, несмотря на горящий камин, левую ручку и медленно нанизал на неё кольцо, что подошло идеально. Он знает все параметры её тела, все они записаны на чертежах, а кроме того, сам он её и создавал, потому иначе быть и не могло. Простой ободок металла смотрелся идеально, но пока от него не было никакого толка без второй половины, с которой Арсений медлил, прокручивая кольцо на подушечке пальца, смотря сквозь него на черноволосую девочку с полуприкрытыми шпинелевыми глазами, по цвету практически как его собственные. «Чуть больше двух лет прошло, а я и сам изменился так, как ни разу за последние сорок», — думал Арс, прогоняя все события в голове и искренне не понимая, почему Кьяра, которую он стал звать не иначе, как по имени, не будучи живой или хотя бы подвижной, стала для него ценна. Почему к своему творению, рукотворному, искусственному, не вписывающемуся в природу, созданному из хаоса, он стал относиться не иначе, как к нерождённой ещё дочери? Почему он уже сейчас готов оберегать, казалось бы, бездушный предмет, на который остальные чародеи будут смотреть не иначе, как на голема или красивую куклу. Может быть, представь он её, как планировал изначально, как своё великое творение, удачный эксперимент, о котором хочется рассказать всем, возвеличив себя самого, появились бы индивиды, что захотели бы нечто подобное. Только в головах у прогнившей знати были бы подобающие им мысли и желания, в числе которых в первую очередь стояли бы постельные утехи. От подобных мыслей Арса даже передёрнуло, и тот перевёл на мгновение взгляд обратно на кольцо. «Хорошо, что я всё же решил с ней уехать», — думал тот, наконец надевая кольцо на последнюю фалангу до упора и тут же закрывая глаза, чтобы совершить один из самых своих безрассудных, важных, а вместе с тем и судьбоносных поступков в своей жизни. Серебряный обруч на руке ощущался совсем как обычное кольцо, ничего особенного, но в голове у Арсения творилось нечто невообразимое. Не шквал мыслей и даже не буря эмоций. Казалось, он не иначе как свеча, что должна была своим пламенем зажечь другую, не потеряв собственного. В этом была вся идея. Только вместо того, чтобы лишь зажечь, тот будто бы поделился и фитилём, и воском, что ушли безвозвратно. Часть подсознания будто бы расширилась, из озера став океаном. И если раньше в нём плавала лишь одна лодка, то теперь их стало две. И, может быть, обшивкой они отличались, одна чуть больше, другая поменьше, но пассажиры их были одинаковы и ничем практически не отличались. Несмотря ни на что, для Арса это стало облегчением. Будто бы всё это время у него в голове росла опухоль, что только сейчас изверглась, и теперь он чувствовал простор для нового, но вместе с тем и осознавал, что та его часть вовсе не канула в небытие. Просто отделилась, став самостоятельной, но крайне важной, занимающей особое место в его сердце, проникнув в него и полностью поглотив. Он открыл глаза, чувствуя, как пульс в теле спешит, но приглушённо, не смея испортить момент. Все, что он видел до этого, теперь стало подобно сну, в котором не было и капли истины, ведь шпинелевые глаза более не были полуприкрыты, а широко и ярко смотрели на него самого, разрастаясь поляной нежных васильков, а вместе с ними на розовых губах играла счастливая улыбка. Точно такая же, как и на лице самого Арсения, которому больше не нужно было бояться ни провалов, ни неудач. Его изнутри заливало счастье. Не то, в котором он себя убеждал, называя свою жизнь беспроблемной и потому счастливой, а настоящее. Которое теплится в груди, щекоча ту изнутри, заставляя чуть ли не смеяться и плакать от радости. И она тоже была счастлива. Она сияла, как самое дорогое, что было в жизни у Арса, как то, что невозможно не любить всем сердцем, разделённым на две половинки. Одна физическая, бьётся в его собственной груди, устраивая в ней карнавал, а другая там, напротив, за рёбрами из стали, не бьётся, не грохочет, но звенит переливами колокольчиков и светом звёзд в глазах самого светлого и чистого в жизни Арса и в нём самом. — У тебя всё получилось, — произнесла она голосом, похожим на тот, что всегда звучит в голове у чародея, тем, которым он думает и мыслит. На глазах невольно выступили слёзы, льющиеся подобно ключу с прохладной водой в жаркий день, а вовсе не промёрзлому ливню под покровом свинцовых облаков. Простое счастье, которого так много, что оно просится наружу, застилая взор. Но подобное не могло помешать встать на колени рядом с ней и обнять Кьяру. Нежно, но вместе с тем крепко. Любя. Как отец дочь и никак иначе. Хотя была и другая правда, что чувствовали оба. — Я знаю, — прошептал Арс, проводя рукой по её волосам впервые не чтобы проверить их качество или привести в надлежащий вид, а чтобы убедиться — она живая, обнимает в ответ. Сердце не билось, дыхания не было, но она жила, и даже не существовала. У неё была душа, самая настоящая, арсова. Арсений понял, что любит её как дочь, потому что она и есть таковая, может быть и рукотворная, но вместе с тем он знал, что так и не смог по-настоящему полюбить другого человека. Ведь все их мысли оказались связаны. Одно море разума на двоих существ, чувствовавших друг друга, как себя, купавшихся в одном море бессознательного. Общий разум, общая память, только самосознание разное, разные люди и личности. Только связанные друг с другом узами крепче, чем родители и дети, любовники и даже срощенные вместе сиамские близнецы. Так бывает, когда делишь душу пополам.