Кот с зелёными глазами

Зачастую Антон не приезжал в Ямурлак раньше середины Саовины, предпочитая провозиться со всеми мелкими южнее, наполняющими его жизнь, как можно дольше. Потому что стоило проехать вдоль моря по Лутонскому тракту, миновать Лукоморье и, не доезжая до границы, свернуть восточнее, как он не мог ничего с собою поделать. Настроение становилось приподнятым, а в голове появлялась лёгкая беззаботная муть от простого осознания — совсем скоро можно будет расслабиться и получать от жизни удовольствие, днями напролёт наслаждаться хорошей выпивкой, такой же приятной компанией, забыть заботы и просто наслаждаться начавшейся зимовкой, забыв о проблемах до тех пор, пока в канализации не заведётся риггер или же пока Камилла не предложит явиться на бал. Второе зачастую оказывалось даже страшнее. Высшее общество, перемывающее всем и каждому кости, ведьмак терпел лишь из уважения к жене своего друга и самому Лазарю. Тому подобные мероприятия всегда оказывались к лицу, несмотря на то, что всего пару дней назад тот мог кутить в какой-нибудь паршивой таверне, не обращая внимания на весьма сомнительную публику, от которой того иногда приходилось спасать, кому-нибудь наваляв или же просто сбежав. В общем, обычно в Ямурлак Антон являлся раз в пару-тройку лет, на своих двоих, уставший, измотанный, но находящийся в предвкушении от скорого долгого и приятного отдыха. Этот раз оказывается диаметрально противоположным и даже не потому, что за полтора года он успел сам измениться. Дело в самом регионе, несмотря на довольно высокий уровень автономии и отдалённости от столицы и крупных религиозных центров, всё же являющимся частью Редании, где успели произойти свои метаморфозы. До того ведьмак старался избегать даже мелких деревень без особой на то надобности. Даже Испаден, до которого они с Графом всё же добрались не за день, а за несколько, пришлось обогнуть, дабы не наткнуться на охотников. Правда, такими темпами пришлось пару раз столкнуться с простыми бандитами, но в данной ситуации не повезло скорее им. Потому что Антон отделался парой ушибов от тупых мечей, а нападавшим пришлось отрезать в процессе головы и вспороть животы. Так, в итоге без особых проблем за пару недель он наконец добрался до знакомого города, в центре которого стоит знакомая крепость, к которой он намерен пройти, сперва миновав ворота внешних стен, а после и внутренних. Только вот стоит миновать стражу у ворот, одетую в потрёпанные чёрно-жёлтые доспехи, откровенно засыпающую на своём посту, как чувство, будто бы Ямурлак уже не тот, начинает щекотать нервы, пока Антон идёт по мощёной дорожке, направляясь чуть в гору по знакомому маршруту, проходя мимо небольших каменных домиков, заставляющих думать, будто бы на самом деле, город выдолблен в каких-нибудь горах, а не посреди густых лесов, в которых даже белок не встретишь, да кметских полей, на которых больше и не увидишь следы выкорчеванных вековых деревьев. На улице всё ещё хочешь не хочешь слышишь разговоры людей, скрип повозок, голоса, а также вездесущие шаги и шорохи, несмотря на то, что жителей здесь далеко не так же много, как в Новиграде. В лучшем случае полторы тысячи внутри стен и ещё столько же в предместьях. Причина незнакомой ему непривычности Ямурлака становится яснее, стоит пройти с Графом мимо небольшого дворика, огороженного низким заборчиком, внутри которого в хорошую погоду обычно стоят крупные и мощные дубовые столы, за которыми в любое время дня просто трапезничают или же вовсю нажираются посетители «Золотого орла» — таверны, которая, сменив хозяина, стала только лучше, если вспоминать те времена, когда в ней впервые остановились ведьмак Антон и обычный бесфамильный бард Лазарь. Может быть, снаружи никого нет по вполне понятным причинам, но ухо не улавливает никаких празднеств внутри, хотя вечер уже в самом разгаре, а это значит, что каждый зажиточный муж сейчас был бы не против развеяться. Но нет. Не звучит ни музыки, ни песен, хотя в любых питейных заведениях города подобное всегда приветствовалось, ведь каждый житель знает, что владельцы замка, высящегося над их городом, в самом его сердце, люди искусства, в какой-то степени так точно. Нигде в Ямурлаке не выступает менестрелей, которых за последние годы развелась целая тьма, ведь каждый местный дворянин старался взрастить в своих старших сынах, помимо умелых управленцев, ещё и поэтов, дабы можно было заискивать перед герцогиней. Младшие тоже зачастую умели похвастаться умением игры на инструментах, только вот, как показала практика, руки им в итоге оказывались нужны не чтобы перебирать тонкие струны, а чтобы крепко держать меч, без умения владеть которым в рыцари попасть, конечно же, можно, но только растеряв по пути всю гордость, да ещё и с шансом попутно попрощаться с жизнью, если в итоге придётся взяться за оружие, хотя, казалось бы, шанс начала боевых действий с Ковиром и Повиссом весьма невелик, всё же такие королевства Севера, как поглощённая ныне войной Темерия, Редания с её охотой на колдуний и даже Аэдирн, от которого почти ничего не осталось, являются буферной зоной, ограждающей эту страну от империи Нильфгаарда. Тот придерживается стратегии: дружить с дальним, чтобы воевать с ближним, потому этим самым «ближним» государство торговцев и стекольщиков не больно хочет быть. Пробираться к замку по центральным улицам кажется весьма непривычным, привлекающим внимание, но ничего не поделаешь, ведь конь среди крохотных улочек не развернулся бы. Сейчас же иногда появляющиеся то тут, то там стражники смотрят косо, из-за чего Антону остаётся лишь закатывать глаза, а Графу фыркать. Подозрения в конокрадстве весьма неприятны, а по мнению обывателей, оборванец, хотя и с парой двуручников за спиной, подобного жеребца честным способом никак достать не смог бы, а присвоить чужое имущество подобным образом весьма легко: не стоит забывать, что конокрадство карается весьма жестоко — повешением. Хотя, по сравнению с некоторыми смертями, эта весьма гуманна. Но только если у вас всё же сломается шейный позвонок, и вам не придётся висеть в петле, чувствуя стянутую на горле петлю до тех пор, пока она окончательно не удушит. Преследуемый подобными недоверчивыми взглядами, Антон всё же наконец выходит на куда более неприятную, крутую дорогу, мощёную крупными, скользкими от времени и прошедших по ней подошв камнями, вдоль которой стоят наиболее вычурные дома, фасады которых украшены выбитыми из камня завитками и даже барельефами, пытающимися копировать древние постройки Aen Seidhe. На самом деле не похоже, людского мастерства не хватает, но эти особняки всё равно выглядят весьма внушительно. Однако внимание любого прохожего, первый раз заглядывающего в Ямурлак, в первую очередь было бы приковано не к ним, а к высокой замковой стене, за которой виднеются скосы крыш и круглые бочковидные башни с бойницами. В отличие от многих иных дворянских резиденций, фамильный замок Элдер, много десятков лет назад бывший сердцем небольшого государства Ямурлак, что севернее Редании, изначально являлся крепостью, рассчитанной не для балов и в общем светской жизни, а для защиты. Потому в нём самом сложно разглядеть красоту, особенно когда взгляд упирается в высящуюся над головой стену, по которой то тут, то там расставлены весьма ленивые стражники, не верящие в то, что от их действий вообще что-то может зависеть. Так было всегда, и не только в Ямурлаке, но и практически в любом городе, где существуют подобные постройки, однако обычно людей на позициях было больше. Вокруг замка нет рва. Вероятно, когда-то был закопан из-за неудобств, связанных с появившимся вокруг городом. Вполне возможно, что в него могли скидываться отходы, разносящие болезни по центральному району, что было неприемлемо, и в итоге лишь небольшая речка скользит мимо с другой стороны на дне обрыва. Однако это не отменяет того факта, что путь в гору оказывается крайне раздражающим, ведь у Графа на камне проскальзывают копыта, а Антон просто устал к концу дня. Хочется прилечь и отдохнуть, но надеяться, что это можно будет сделать в ближайший час не приходится. Потому что в дружбе с людьми из высших сословий есть своя неприятная загвоздка, которую те вынуждены создавать, выстраивая вокруг себя эфемерные стены, в реальности становящиеся очень даже ощутимыми. Практически такими же высокими, как замковые. Но если те можно обогнуть или перелезть, с этими нужно договариваться и спорить, потому что они состоят из людей. У ворот всего пара стражников, но, в отличие от всех до сего момента, их снаряжение выглядит достойно: чёрно-жёлтый плащ, одинаковая пара доспех, из-под которых виднеется кольчуга, подшлемник не торчит рваньём и даже сапоги, несмотря на слякоть, не забрызганы грязью полностью. Те заприметили весьма заметного путника, похоже, уже пару минут назад, так как глаз не спускали, гадая, завернёт ли тот к одному из особняков или же отчего-то пройдёт прямо к воротам, ими охраняемым. — Какие-то проблемы? — спрашивает тот, что стоит слева, без агрессии или возмущений, но с нужным для стражи нажимом. «Как всегда», — вздыхает Антон перед тем, как встать на пару шагов вперёд Графа, предчувствуя, что вновь придётся долго и нудно объясняться. Почему-то за все эти годы ему так ни разу и не попадались одни и те же стражники на посту. Либо их в итоге гонят взашей за нарушения и промахи, либо их карьерная лестница весьма подвижна. Правда, не совсем понятно, в которой плоскости. — Я ведьмак, Антон, — произносит парень, надеясь, что у кого-то в памяти что-то всплывёт, но лица собеседников явно не выражают ничего, кроме непонимания с налётом недовольства. Казалось бы, прекрасная возможность развеять скуку, но те предпочли бы и дальше молча дремать, стоя в ожидании смены караула. — И? — опирается о свою алебарду покрепче тот, что справа, едва ли не зевая. — Передайте это герцогу или герцогине, ну или хотя бы начальнику стражи, если он у вас за последнюю пару лет не менялся, — похоже, что Шастун давненько не наведывался прямиком в замок. Данная, казалось бы, обыденная просьба вызывает внезапную реакцию со стороны «левого», потому что правый усатый стражник лет сорока с виду лишь усмехается, как то часто бывает. Но другой хмурит чёрные брови, сводя их к своему немалого размера носу, так, будто бы ведьмак сказал едва ли не оскорбление, если и вовсе ему в тарелку не наплевал. — За такие шутки можно и в колодки на несколько дней отправиться, ведьмак! У герцога нет времени на такого, как ты… — Ага, как же, — раздается едва слышимый смешок в руку со стороны, различимый только благодаря острому нечеловеческому слуху. — … А о герцогине, светлая ей память, ты бы лучше и вовсе молчал! Последние слова цепляют Антона как рыбу за жабры, заставляя удивлённо уставиться на стражника в поиске объяснений. — С Камиллой что-то случилось? — тут же спрашивает он, делая шаг вперёд, из-за чего и так возмущённый мужчина только сильнее напрягается, далее говоря рявкающим голосом, от которого уши хочется руками прикрыть, а то аж барабанные перепонки колет. — Да как смеет вшивый ведьмак обращаться к её Милости по имени! — изо рта, кажется, даже слюни летят, спасибо, Шастун стоит не прямо у того под носом. — Да-да-да, за такое, наверное, ещё и в колодки заковать нужно или в темницу бросить, но меня больше интересует, что случилось с герцогиней, — потому что предчувствие весьма дурное. — Так старушка-то померла четыре дня назад, — вдруг раздаётся голос второго стражника, которому явно нет дела до почитания лордов и иже с ними, главное отработать смену, получить жалование и успешно его пропить. — Объявили недельный траур, а герцога на людях с тех пор никто и не видел. Небось пьёт, не просыхая, — вновь усмехается тот, вероятно, желая как можно быстрее закончить этот день и отправиться в таверну. — И ты туда же, что за неуважение, — ворчит левый, похоже, не больно желая спорить с сослуживцем, но Антону до того дела уже нет. «Четыре дня назад. Это когда-нибудь должно было случиться, но в такое время, — начинает ведьмак перебирать шерсть на плече у подошедшего чуть ближе Графа, — не хотелось бы, чтобы она отошла в мир иной именно сейчас. Но уже поздно». — Мужики, давайте не будем спорить. Просто доложите, что явился ведьмак, Антон Шастун, — цепляет парень одну из цепочек и вытаскивает из-под рубашки цеховой знак, к которому приковывается внимание. — Лучше подумайте, что будет, если вы меня развернёте, и об этом узнает начальник стражи или сам герцог, тем более, что те ребята на стене уже давно заметили наши споры, так что отвертеться не получится. Хочется уже просто использовать на усатом принципиальном и чуть глуповатом типе аксий, чтобы наконец перестал возмущаться и пошёл к своему начальству, до подобного и раньше доходило, но сперва Антон, когда ситуацию нельзя назвать экстренной, предпочитает обойтись без влияния. Только вот знание о смерти Камиллы чутка выбивает из привычной колеи. Особенно, что подобная информация пришла из третьих уст, а не от того же Лазарева, которому сейчас точно приходится не сладко, даже если тот и впрямь запивает тоску вином. Руки за спиной едва не складываются в знакомый знак, как вдруг со стены раздаётся чуть приглушенный расстоянием мужской голос: — Что у вас там происходит? — говорящий явно один из простых солдат на дозоре, похоже, что именно ему сегодня досталась весьма непочтительная обязанность пройтись по стене и зажечь все факелы. Покрытое тучами небо приближает наступление ночи на пару часов, потому вокруг сумеречно, самое время к подготовке ко смене караула. — Да тут ведьмак! Требует аудиенции у герцога! Доложи, что ли, об этом Ридриху, может и впрямь чего важное, — лениво кричит в его сторону усатый, опираясь о своё оружие так, будто бы то просто походная палка, — герцог же не король, так что убивать его, наверное, не собираются, — фыркает тот, оглядывая Шастуна, до которого доходит, что в сути своей упрямство стражников не только объяснимо, но даже похвально. Потому что времена сейчас другие, и после смертей едва ли не всех владык Севера, пропускать ко двору потенциального преступника весьма глупо и опрометчиво. Но спустя долгие полчаса Антон уже во внутреннем дворе. Потому что начальник стражи за последние годы так и не сменился, а не знать подобному человеку о том, что именно этот самый ведьмак регулярно наводит смуту своей дружбой с герцогом — почти преступление. И если его подчинённые позволяют себе расслабиться, будучи при исполнении, то этот мужчина хотя бы понимает что к чему. Потому даже сам является проверить, кто заявился. — Милсдарь Антон! Не ожидали, если честно, вас увидеть, — у того даже одышка после стремительного спуска из своей небольшой каморки в одной из башен появилась. Однако очевидно, что вина в первую очередь лежит на лишнем весе, неумолимо оседающем годами в почти неподвижном теле, в задачи которого не входит караул и даже личные тренировки, хотя тот, вероятно, появляется на общих сборах, раз столько лет занимает свою должность. Правда на ней же он успел и поседеть — серебристых волос в его коротко стриженной шевелюре и длинной, скрывающей второй подбородок бороде явно прибавилось с последней встречи. — А когда такое вообще было? — усмехается ведьмак, окидывая взглядом небольшой внутренний двор за стеной, по которому они теперь размеренно бредут в сторону замка. Здесь нет ни садов, ни беседок, ни какой-либо известной роскоши, потому что несколько кривых вязов, растущих на его территории вдоль мощёной дороги, ею точно не являются. Парадный вход всегда был весьма суров, даже в дни празднеств, на которые иногда удавалось заглянуть. Сейчас же он особенно невзрачен в своей угрожающей серости, покрытой влагой и разметавшейся грязью от опавших полусгнивших листьев, которые прилипают к скользкому камню, сколько их ни убирай. — Тоже верно, — кивает в ответ Ридрих, после чего знаками даёт какие-то указания одному из находящихся во дворе служек, тут же срывающемуся с места, чтобы подойти к ним. — Давно вы не наведывались к нам верхом, думаю, вашему коню было бы неплохо отдохнуть. «А, конюх», — понимает Антон, когда парень лет пятнадцати оказывается рядом, готовясь увести Графа на конюшни. — Только стойло не закрывай, — сняв одну из сумок, он отправляет Графа в известном направлении до того, как успевают схватиться за недоуздок. Возможно, всё вокруг может показаться весьма невзрачным: стена, оставшаяся за спиной, и расположившийся за ней замок, к которому они идут, весьма сомнительны в архитектурном плане, не виднеется никаких украшений фасадов, изящных башенок или же окон с яркой мозаикой, даже какой-нибудь небольшой садик, что мог бы радовать глаз, отсутствует, зато всё строение кажется весьма монументальным, а — что самое важное — целым и не искалеченным временем. Многие старые крепости нынче переживают свой упадок, но за замком Элдер хорошо присматривают, не давая камню начать рассыпаться на глазах, а самосеву разъедать кладку балконов и крыш. Кроме того, он давно не видел боевых действий, потому, когда Антон вместе с командующим стражей входят вовнутрь, минуя широкие и высокие дубовые двери, не отличающиеся наличием на них каких-либо изящных узоров, лишь только стальными заклёпками, сдерживающими мощные доски и перекладины, внутренняя его составляющая резко преображается. В первый раз Антону довелось оказаться здесь прямо перед столь неожиданной свадьбой Серёжи, и тогда всё здесь казалось чужим, непригодным к тому, чтобы находиться в этих стенах без лёгкого волнения, связанного с тем, что ведьмак здесь лишний, ибо точно не создан для того, чтобы бродить в качестве гостя по коридорам, устланным коврами, завешанным гобеленами, на создания которых мастерицы тратили целые годы, картинами каких-то высокопарных персон в мантиях, но это ещё ничего по сравнению с небольшими гостиными комнатами, что когда-то должны были служить переговорными для старого короля и его приближённых. Ранее в них наверняка стояли грузные широкие столы с разложенными картами и расставленными планами боевых действий. Теперь все они приобрели совершенно иной характер. Проходя по этим сквозным комнатам, Шастуну в который раз на глаза попадаются изящные небольшие столики, широкие камины, увитые лепниной с вензелями, холодный камень стен прикрыт благородным деревом, иногда появляются зеркала в полный рост, что будут красивее любого смотрящего в них человека. Правда, на самом деле такое есть лишь в одной гостиной — увитое рамой, похожей на заросли ползучих роз, чьи стебли и бутоны созданы из тончайшего и чистейшего ковирского стекла. Несмотря на то, что торговля проходит не через столичный регион Ямурлака, герцогская семья получает с неё достаточно выгод, чтобы тратить деньги на подобные безделушки без вреда для остальных отраслей. По крайней мере, у Камиллы удавалось ловко балансировать между всеми отраслями, несмотря на свой преклонный возраст, который не был омрачён помутнением рассудка до самого конца. Как же теперь будут обстоять дела, сказать весьма сложно. — На самом деле герцог сейчас не в лучшем положении дел, сами понимаете… — едва ли не шепчет Ридрих, когда они наконец доходят до коридора, освещённого множеством расставленных вдоль него канделябров, чей свет сейчас не кажется таким же мягким и пленяющим, как обычно. Он создаёт множество теней, стелящихся от двух человеческих фигур, разлетающихся по полам и стенам, будто бы то не начальник стражи и ведьмак, а множество незримых заговорщиков, укрытых длинными плащами. — Да и дух его, скажем так, тоже подкосило. Он из спальни за последние дни выходил всего раз, и то на похороны её Милости. Из-за одной из дверей слышны весьма характерные звуки — плачущие ноты лиры, среди которых нет даже аккордов, от того мелодия, совершенно точно импровизированная, кажется куда грустнее, чем могла бы быть. Антону остаётся разве что глубоко самому вздохнуть, кинуть кивок Ридриху, чтобы мужчина удалился, что тот делает, не задавая лишних вопросов, и постучать в дверь. Мелодия тут же прекращается, слышны тихие шорохи, а после весьма чистый и разборчивый голос, в котором, однако, звучит изрядная доля усталости, которую ведьмак хорошо понимает: — Я просил беспокоить только в указанное время. — Лазарь, а мне тоже только в указанное время приходить? — кажется, что задавать такой вопрос человеку, не ждущему тебя в гости, весьма глупо, но у герцога весьма хороший слух, а вместе с ним и память на голоса. Результат не заставляет себя долго ждать, когда вместо тихих шорохов раздаётся скрип дерева, стук чего-то тяжёлого, а после спешные шаги, оканчивающиеся шуршанием в замочной скважине, из-за чего Шастун всё же делает шаг назад, что весьма вовремя — ещё немного, и ему в подбородок влетел бы чужой лоб, чуть ниже которого выглядывают большие, удивлённые карие глаза, обрамлённые нынче не только тоненькими беззаботными морщинками-призраками улыбки, но и тёмными кругами, свидетельствующими о бессонных ночах. — Антон?! — тут же спрашивает тот, будто бы не веря, что друг, с которым тот расстался пару месяцев назад, вдруг может оказаться на пороге собственной комнаты. — Есть сомнения? — усмехается ведьмак, приветственно кладя тому руку на плечо. — В таких ситуациях обычно задаются вопросом, а не сон ли это всё, — вздыхает тот, чуть собравшись с мыслями и пропуская Шастуна в уже знакомую тому спальню, занимаемую Серёжей уже далеко не первый год, в которой нередко кутили всю ночь и следующий день, заваливаясь спать на любой имеющейся здесь поверхности без особых раздумий: будь то стол, ныне заваленный бумагами, поверх которых лежит резная лира, ковёр перед широким камином, кровать с балдахином, застеленная тёмно-зелёным покрывалом, или же кресла, полулёжа на одном из которых можно было закинуть ноги на другое или же на стоящий между ними столик, с вырезанными на нём узорами листьев и неведомых животных или даже монстров. Только сейчас здесь не пахнет алкоголем, да и сам Лазарев явно разве что устал, но одет, как всегда, с иголочки в полностью чёрный наряд, в котором даже на жилете нет ничего выделяющегося. — Поверь, за последнее время я встречался со стольким числом сонной магической дрысни, что с уверенностью могу сказать — вокруг нас реальность, какой бы она ни была, — осматривает тот с ног до головы друга. — И знаешь, приятно видеть, что с тобой всё более или менее в норме. «Я-то ожидал увидеть тебя в запое». — Уже знаешь, да? — тяжко вздыхает мужчина, отходя обратно ко столу, но не берясь вновь за отложенный инструмент, а лишь нависая над кипами разложенных на нём бумаг, что, судя по всему, являются одними из виновников его состояния. — Сложно было бы к тебе продраться, не оказавшись в курсе новостей хотя бы частично. Так она в итоге… — Тихая смерть от старости. Ничего, что было бы по твоей части или же даже чьим-нибудь заговором. Всё же этого Радовида она не пережила. Их старая шутка нынче звучит весьма грустно. По многим причинам. Хотя то, что Камилле пора на покой, было ясно последние лет десять, Лазарев явно не задумывался о том всерьёз. Теперь же его не могут не настичь проблемы, решениям которых его старались научить и раньше, но воспринимать серьёзно не удавалось. Потому что, несмотря на приобретение титула, знатной фамилии и целого герцогства, он не рассчитывал, что в итоге станет кем-то большим, чем украшением при дворе, более того, у него не было особого желания привлекать к себе внимание иначе как песнями и периодическими побегами с ведьмаком в поисках вдохновения. Если копнуть глубже, то Лазарь всегда был относительно простым. Никогда не строил интриг, не вмешивался по возможности в конфликты и в общем жил припеваючи, всё потому, что всё это сваливалось на жену, до самого конца умевшую справляться с подобными трудностями самостоятельно. Может быть Камилла и выглядела точно тростинка, которую вот-вот унесёт ветер, на самом деле герцогиня де Элдер куда больше походила на свой родовой замок, которому не один век. — Письма местной знати? — подходит ближе Антон, видя, что на большинстве бумаг выведены однотипные тексты, различающиеся разве что титулами и фамилиями. — Да, пока объявлен траур стараюсь собраться с мыслями и решить всё как можно быстрее. Как она говорила, следует постараться заручиться поддержкой до того, как новость дойдёт до Третогора. Хотелось бы надеяться, что у Радовида нет сейчас времени разбираться с отдалёнными от столицы землями, но, с другой стороны, даже если забудет о старых планах передать Ямурлак в управление своему ставленнику, стоит кому-нибудь напомнить, что у нас Вечный Огонь не в почёте, как начнётся облава охотников на колдуний. Чёрт… Лазарев устало упирается о стол, со стороны видно, что, несмотря на все его попытки собраться и привести дела в порядок, ему это даётся с трудом. Антону искренне жаль друга, оказавшегося в подобное время в подобном положении. То, сколь Камилла была уважаема всеми, что помогало держать власть не только благодаря праву наследия, полностью противоположно положению Серёжи, на чьей стороне могут остаться разве что бывшие верные герцогини, но точно не те, у кого есть претензии на власть. Особенно если против станет и король, который, может быть и успел прославиться безумным, но вместе с тем Радовид крайне умён и прозорлив. Воспользоваться положением ему не составит труда. — Но ладно я, ты-то что здесь делаешь? Я думал, найдёшь своего чародея, и вы оба где-нибудь затаитесь. Но его что-то не видно, — встрепенувшись от дурных мыслей, разворачивается Лазарь, показательно заглядывая Антону за спину. — Или он в городе? Или вы вообще не встретились? Хотя я в это, конечно, не верю. — И правильно делаешь, — фыркает ведьмак, чувствуя толику облегчения. Честно сказать, вариться в неприятных думах, только встретившись с другом, не успев даже вещи скинуть, не сильно приятно. Особенно когда ещё полчаса назад надеялся хорошенько отдохнуть. Не в том, как бывало раньше: шумно и с выпивкой, так, что просыпаться на утро казалось мучением похуже отравления эндриагами, — а просто отмыться от грязи и пота, а после, поужинав, завалиться спать в мягкой кровати. — Мне удалось с ним встретиться, но сам знаешь, что в жизни всё не может происходить гладко, так что, — лезет он во внутренний карман куртки под заинтересованный взгляд карих глаз, доставая оттуда свёрток. Уж кому, а Серёже доверять можно, потому шёлковая тряпица разворачивается, являя на свет свечей фигурку. — Вот. Тот лишь пару мгновений взирает удивлённо, после чего склоняется к ладони, не пытаясь Арсения схватить, будто бы тот мог бы даже будучи нефритом за палец укусить за подобные поползновения со стороны герцога. — Я, конечно, извиняюсь, но… Но это ведь твой чародей, верно? То есть… очевидно, что лицо то же, но я имею в виду, это прям Арсений-Арсений? — Если под Арсений-Арсений ты имеешь в виду, не заколдован ли он, то да, так и есть. — И кто так его? — неуверенно спрашивает Серёжа, всё так же склонившись над вытянутой ладонью, но теперь будто бы готовый чуть что отпрянуть. Кроме того, в голосе чувствуется едва ли не неверие, что кто-то умудрился за столь короткий срок из того самого Попова элемент декора сделать. — Он сам. В ответ Серёжа разве что отвлекается от рассматривания застывшего чародея, которого тот всё равно явно чутка побаивается, переключаясь обратно на Антона, для которого в происходящем нет никакого абсурда. Потому что всё в последнее время можно объяснить для себя одной фразой: «это же Арсений». Вероятно, подобное отношение скоро разовьётся и у его знакомых. Потому что в лице Лазаря можно увидеть куда больше понимания ситуации, о которой он в сути ничего не знает, зато может догадываться. — И как, он нас слышит или, может быть, видит? Просто кажется, в таком состоянии можно легко сойти с ума, — отходит мужчина в сторону, принимаясь раскладывать бумаги по стопочкам, чтобы занять руки. Видимо, фраза «порядок на столе — порядок в голове», сумела-таки к нему приесться. — Арс говорил, что должен будет потом очнуться будто бы ото сна, — заворачивает он фигурку обратно, чтобы вернуть на положенное место. «По крайней мере, я надеюсь, что он был прав, потому что иначе… сойти с ума, находясь в сознании, но ничего не видя и не слыша, или даже просто не имея возможности сдвинуться с места или что-то сказать, слишком легко». Мысли, что подобное возможно, иногда нахлопывают беспокойной волной, что на несколько секунд дыхание сбивает. Потому что сам Антон не хотел бы оказаться в подобной ситуации. Буквально запертым в собственном теле. Может быть, не иметь возможности с кем-либо поговорить не так страшно, но вот не произнести за долгое время ни звука для Шастуна, нередко болтающего то с самим с собой, то с безмолвным Графом, — невыносимо. Однако гадать смысла нет, всё, что в сложившихся обстоятельствах следует сделать, так это поспешить добраться до края известного мира. — Так куда вы? Не думаю, что вы решили остаться на территории Редании. Хотя я был бы и не против. — В Нарок, там у него есть знакомые. Как, кстати, с пересечением границы обстоят дела? — переходит к одному из важнейших вопросов Антон. Конечно, и так понятно, что Лазарь ему бы в любом случае помог, но заодно было бы неплохо понять, не стоят ли на границе с Повиссом реданские войска, а не только лишь возможные небольшие отряды, подчинённые герцогу. — Думаю, что у тебя и так бы получилось без особых проблем перейти, но грамоту я, конечно, напишу. Границы королевским указом было решено перекрыть, но сам понимаешь: следят за этим только на трактах. Камилла не собиралась на самом деле следовать ему, ну а я… не думаю, что резкие перемены пойдут на пользу. «Боится», — понимает Антон, но не осуждает. Лазарев невольно попал на игровую доску, цена ставки на которой больше, чем титул и всё к нему относящееся. Всё потому что дворян в опале предпочитают устранять, дабы в будущем не могли возникнуть они или же их потомки с претензиями. Будучи ещё мальчишкой, тот не задумывался, что свадьба на старой герцогине имеет в себе подобные риски и несёт не одно лишь её покровительство. — Да ладно, — почти ненаигранно беззаботно хлопает Антон по его плечу, надеясь передать подобный настрой другу, — у тебя всё всегда получалось. И здесь всё образумится. Может быть, лучше отдохнём, мне завтра в путь, а ты, кажется, не спал всё это время. — А ты, я посмотрю, только за этим и явился, — чуть усмехается Лазарев, выскальзывая из-под руки и чуть стуча каблуками ботинок, подходя к двери на выход. Всё же, если пытаться отдать остаток вечера на отдых, то без распоряжений слугам не обойтись, а тех он сам распугал, заперевшись в комнате и носа из неё не высовывая. — Я бы сказал, что это лишь одна из причин, — улыбается ведьмак, предчувствуя, что в скором времени можно будет скинуть с себя мечи, сумку и часть забот, что тенями ползут следом всё время. К счастью, к полуночи, когда на небо выплывает луна и звёзды, они исчезают бесследно, оставаясь лишь в воспоминаниях.

***

Одна из особенностей замка Элдер — обрыв с обратной его стороны, той, что обращена к границе с княжеством Маллеора. Её можно увидеть с парочки веранд и из нескольких залов и комнат. Только вот она ничем не примечательна, даже понять, в котором месте та проходит, весьма сложно: всё застилают бесконечные сосновые леса, похожие с высокого холма и второго этажа замка на целое море, зелёно-голубое, будто бы облачённое белыми барашками снега, оседающего на самых его верхушках и постепенно тающего. Однако это зрелище всегда смущало гостей, обращавших на него свой взор. Потому что стоит скосить взгляд чуть ниже, обнаруживается, что вместо бесконечной зелени, уходящей прямиком в горизонт, там расположилось старое фамильное кладбище, с небольшим, но величественным зданием в самом центре — склепом. Камилла когда-то рассказывала Антону, что, ещё будучи девочкой, её дед нанимал ведьмака, чтобы расправиться с заявившимся туда вампиром. Катакан был повержен, но и охотнику на чудовищ не удалось оставить свою голову при себе — во время боя пострадала одна из статуй на тот момент королевской усыпальницы. Шастун в тот момент даже обрадовался, что редко исполняет заказы знати. На месте того ведьмака точно не хотелось бы оказаться. Однако всё, что он сейчас видит в чёрно-белом свете луны, не доступно Лазарю, сидящему совсем рядом на обитым зелёной парчой кресле. Ужинать на веранде в такую погоду, конечно, возможно, но никому не хотелось бы, чтобы на горячее мясо падали мокрые скомканные снежинки, а ноги оказались в луже. Хотя, судя по герцогу, тому уже не то чтобы есть до подобных пустяков дело. Целая бутылка Эст-Эст сейчас бултыхается в его желудке, а по крови блуждает алкоголь. Если ещё полчаса назад Антон рассказывал, как так получилось, что Арсений теперь помещается в его ладони, как они должны будут от этого избавиться и что вообще происходило за эту пару месяцев, то теперь их потихоньку сжирает молчание, прерываемое разве что тихим звоном стеклянного бокала, наполненного прозрачной жидкостью, в которой лениво со дна и боков на поверхность всплывают пузырьки. Антон бы пошутил про поминки, да только сейчас точно не до подобных шуток, по крайней мере, самому неприятную тему задевать не хочется. — Знаешь, без неё в замке как-то неправильно, — в итоге произносит Лазарев, смотря не то в даль, в черноту леса и укутанной со всех сторон облаками луны, не то в их собственные отражения, кажущиеся полупрозрачными фантомами, что вот-вот растворятся в воздухе. — Пусто? В ответ раздается приглушенное мычание, сглаженное глотком вина, что на этот раз остаётся в руке уже без благородных манер, которым герцог учился долгие годы, сейчас пальцы обхватывают бокал полностью, не страшась, что напиток нагреется. — Казалось бы, прошло четыре дня, но раньше бы я уже что-то для неё спел или выслушивал бы нотации о том, что следует привыкать к обязанностям, потому что она сама не вечна. Слишком странно, что это оказалось правдой. Антон тоже отпивает немного вина, скорее, чтобы запить горечь и перестать хмуриться, смотря на друга. У Лазаря с Камиллой были особые отношения. Они ни разу не соответствовали понятию супругов, но были куда ближе, чем музыкант и его покровитель. Та взяла его замуж скорее чтобы присвоить себе, не окружая слухами, он же с радостью забежал под её крыло, лишь только завидев подобную возможность. Она почти не стесняла его в свободе, разве что беспокоилась о сохранности шкуры юного герцога, годившегося ей в правнуки. Он в ответ не злоупотреблял появившимися у него благами вне стен замка, за которыми его мало кто вообще знал. Можно ли назвать её кем-то сравни приёмной матери? Наверное, нет. Тем более, она сама никогда не желала подобной роли. Когда когда-то ей предлагалось самим королём вписать в свой род Билана на правах сына, сменив тому виконтский титул и фамилию, чтобы тот однажды занял её место, она гордо отказалась, не побоявшись возможного гнева, и в итоге отстояла свою свободу, а после и вовсе вышла за простолюдина, ни у кого на то не спрашивая разрешения и не боясь оговорок договора. Вероятно, такого человека, как она, можно назвать разве что другом и отчасти — наставником. Потому что она сама предпочла бы быть таковым. — Думаю, даже я иногда буду по ней скучать, — произносит Антон, вспоминая, как добра была к нему та женщина, не то из-за дружбы с Серёжей, не то потому что её жесткий нрав скрывал за собой великую милость, в которой не было присущей её предкам безумной жестокости, однажды приведшей к разорению королевства и его порабощению Реданией. — Да все будут скучать. Особенно по сравнению со мной, — вздыхает тот, уставившись на дно бокала, на котором практически не осталось весёлых пузырьков. — Эй, что за упаднические настроения? — отставляет Антон в сторону вторую бутылку, не то, чтобы лучше видеть друга, не то, чтобы тот больше не подливал спирта в и без того разгорающийся костерок безнадёжности. — Антон, ты же и сам должен понимать, что мне ничего хорошего не светит. Рыцари были и остаются под командованием Димы, как бы дворяне ни грызлись меж собой, они предпочитают делать это без посторонних навроде меня, ополчение в случае чего будет бесполезно, а кроме того, Радовид и даже его отец изначально хотели, чтобы Ямурлак в итоге перешёл к нему. Сколько бы я ни возился с письмами и договорами — ничего не выгорит. Я всё на себе не вывезу — это ведь очевидно, как бы того ни хотела Камилла. Слова текут у того изо рта непрерывной рекой, что постоянно разлетается брызгами об острые скалистые пороги. В голосе не узнать того, кто поёт звонкие песни, слышные в каждом уголке не просто таверны, а целого зала, в котором пляшут под светом тысяч свечей короли и королевы. Антону даже кажется, будто бы до его прибытия в замок, тот справлялся со всем куда лучше. Или же друг просто выговаривается, давая волю своим чувствам, потому что больше в сути и некому? Потому что за все эти долгие годы что герцог де Элдер, что бард Лазарь так и не смогли сблизиться достаточно с кем-то кроме двух людей на всём белом свете: старой жены и ведьмака, которого встретил ещё в детстве и с тех пор проникся симпатией, потому что тот оказался единственным, помогшим в трудную минуту, а в итоге и вовсе приведшим к новой, лучшей жизни. — Прости, но даже не прикрываясь нейтралитетом, я без понятия, как помочь, — это чистая правда. Потому что в сущности Антона заложено — помогать друзьям, если те оказались в сложном положении. Только сложное положение Серёжи не зарубишь мечом и не подстрелишь из арбалета. Отношения людей, политика, козни и заговоры всегда требуют куда более тонкого обращения с их неосязаемыми материями, сплетёнными из коварства, алчности, ненависти и скреплённых чьим-то безумием, столь концентрированным и дальновидным, что превращается в гениальность. — Правда, — кивает скорее себе Лазарев, бросая быстрый взгляд на ведьмака через отражение. Тот выглядит как человек, который хочет сказать что-то, да только с самим же собой для того приходится неистово бороться, что слегка напрягает ведьмака. Потому что для барда подобное поведение не характерно, да и для герцога тоже, всё же эти две личности Серёжи мало чем отличаются кроме как поведением с окружающими, тот зачастую открыт для всех во все стороны. Готов слушать и говорить, но, что самое главное — всегда от души, а сейчас прямо как тогда, на Скеллиге. — Это не ведьмачья работа, — продолжает герцог всё тем же чутка хрипловатым голосом, что из глубины души за крюки вытянуло хорошее вино, которым скорее даже не наслаждались, а с помощью которого надеялись чутка отвлечься от повседневности, чего не получилось. — Но знаешь, Антон… я бы хотел, чтобы ты остался рядом, — смотрит тот нерешительно, через отражение в стекле, от которого у ведьмака нутро содрогается буквально, по ребрам идёт спазм, заставляющий невольно сжаться. — Ты ведь единственный, кому я могу доверять, единственный, кто бы попытался поддержать от чистого сердца, а не из вежливости или подхалимства. Твоему чародею в этой форме не страшно время, а ты живёшь гораздо дольше людей. Я бы точно не протянул бы столько же, сколько Камилла, и ты смог бы расколдовать Арсения потом, после всего, что происходит в мире, и жить дальше долго и счастливо… Губы поджимаются сами по себе, а на лбу появляется несколько рассекающих их глубоких морщинок из-за сведённых вместе бровей, но не гневно, а с сожалением. Лазарев тоже по-своему одинок, особенно теперь. Отчаянно желает зацепиться за последнего человека, которого мог бы нет, не любить, а которому просто доверять и опереться. Так всегда было, стоило появиться Антону на горизонте — тому искренне хотелось полагаться на него во многом. Даже если за день до того сам в одиночку преодолел сотни миль и десятки проблем, не только собственных, оставшись по итогу цел и невредим. Вообще, стоило ведьмаку уйти из его поля зрения, как тот мог решать за двоих, не считаясь с чужим мнением и считая своё решение наиболее правильным. На самом деле Серёжа всегда прекрасно справлялся со всем в одиночку. «Возможно, зря я решил остаться в замке на ночь». — … но ты ведь ни за что не согласишься, верно? — грустно усмехается тот в бокал, допивая выдохшуюся, как и он сам, жидкость. — Верно, — ответ тяжёлый, камнем укладывающийся в головах, каждая из которых понимала, что иначе быть и не может. Потому что как бы ни был добр Антон, у него есть приоритеты, даже когда что-то касается важных для него людей. Или лучше сказать — в особенности? Ведь в первую очередь дело в Арсении — в его замершей фигуре, которую хочется вернуть обратно к себе, быть милостивым эгоистом, делающим благое дело другому, потому что только так счастье и спокойствие могут достичь его самого. Однако, даже если бы Попова не существовало сейчас в его жизни и ведьмак бы согласился, своё обещание быть рядом он бы наверняка не исполнил. Путь зовёт и с этим ничего не поделаешь. — Но, Серёж, — обращается он к другу, ища взгляд карих глаз, разочарованных скорее в самом себе. — Ты справишься, — со стороны подобное заявление кажется пустым трёпом, лишь бы обнадёжить, даже сам Лазарь в это на самом деле не верит, но вот Шастун — очень даже. Потому что в прошлом ему доводилось видеть тому подтверждение. Ещё несколько секунд проходят безмолвно, в отягощающей тишине, похожей на старый ржавый котёл, на дне которого остались ещё прошлогодние остатки какой-то присохшей похлёбки, варятся мысли, которые невозможно прочитать, но легко понять, почувствовать. Неприятные не из-за отношения друг к другу, а из-за самих себя. — Думаю, мне следует проспаться, — произносит Лазарь, вставая с кресла чуть покачиваясь. Вполне возможно, что даже сейчас он уже жалеет о сказанном. Может быть Антон и единственный человек, которому он мог выговориться, однако речь шла о нём самом. До того в тишине не было неловкости, теперь же герцог бежит от неё, надеясь скрыться у себя в комнате, где его до того с головой пожирали заботы. — Спокойной ночи, — лишь оборачивается в кресле ведьмак, не пытаясь того остановить. Вероятно, им обоим нужно провести недолгий остаток ночи в одиночестве. Даже если одному оно не даёт спать, а второго убивает своей тонкой нефритовой гранью. — Да, спокойной, — слова, брошенные напоследок, будто бы витают в комнате ещё несколько секунд после закрытия двери, за которой раздаётся стук пары каблуков, чутка неловко отдаляющихся в направлении герцогской спальни. Очередной тяжкий вздох, за которым следует глоток вина. Поговаривают, что в Эст-Эст можно различить и фруктовые нотки, тончайшие ароматы бузины и даже сам дух Туссента, да только всё, что чувствует на языке ведьмак — сладость и кислоту, прикрывающие те несколько имеющихся в нём капель спирта. Не этого он хотел, заезжая по пути на границу к хорошему другу. Бросать кого-то на произвол судьбы, думая, что так будет лучше, весьма неприятно, но в этот раз Антон искренен во всём сказанном прямо как Серёжа, который не стал пытаться играть влюблённость. За это Шастун благодарен. Они оба знают, что точно друг другу никогда не стали бы любовниками, и, если бы сейчас ведьмаком попытались бы манипулировать, исходя из этого, исход был бы весьма печален. — Стоит плотнее начать общаться с людьми, как всё становится так сложно, — доливает он себе в бокал вина почти до краёв, так, как обычно в высшем обществе не принято, и встаёт с кресла, оставляя позади беспорядок на столе, которым потом займётся прислуга. — Отшельничать по лесам было определённо легче, — Антон не пьян, голова чиста и мысли вполне ясны, но всё равно хочется проветриться, потому он отправляется в соседнюю залу, минуя коридор, в котором к ночи от факелов успела даже появиться копоть, явно ощутимая чутким носом и заставляющая чутка поморщиться от того, как та оседает на слизистой. В соседней зале, созданной будто бы лишь ради того, чтобы гости проходили мимо, обращая своё внимание на висящие над потухшим камином чёрно-золотые гербы и несколько невыразительных картин каких-то пейзажей, происхождение которых, не будучи экспертом, сложно отследить, как и всегда, обнаруживается проход на террасу, имеющую ныне весьма неприглядный вид. Стоит ступить на неё, как под тонким слоем недавно выпавшего снега обнаруживается вода, что мигом проникает в швы хотя и кожаных, но крайне потрёпанных сапог, из-за чего Антон едва оступается, но содержимое бокала всё равно теперь частично течёт по руке сладким виноградом, привлекая к себе внимание. «Я мог бы сказать, что не создан для меланхоличного распивания вина на балконе, но то, что я полез сюда по подобной погоде, уже о многом говорит», — отряхивает он руку, смиряясь с тем, что сапоги в итоге придётся сушить, потому что своему плану добраться до перил и балюстрады он упорно следует и в итоге ставит бокал прямо в снег, проминая в нём круглое отверстие, а сам расчищает холодный серый камень, скидывая мокрый снег вперемешку с каплями воды, успешно избавляющимися от пролитого. Внизу — кладбище. Такие места в Антоне давно не вызывают ничего, кроме рабочего интереса. Гули, вампиры, призраки — их хватает в таких местах, потому обычно ведьмаки ходят на них не на поминки, а на охоту. Но здесь всё с большой вероятностью чисто — из свежих трупов только герцогиня, а большинству трупоедов нет дела до «голубой крови». Те предпочитают места более популярные, куда добычу приносят регулярно. Но сейчас Шастун смотрит вниз не для того, чтобы оценить его состояние. — Я так и не спросил, похоронили её в склепе или в могиле. «Отсюда и не поймёшь». Ему бы отдохнуть по-нормальному, а то ванна и ужин не могут заменить полноценный сон, но вместо этого Антон предпочитает стоять в слякоти, спасибо, что куртка на плечах. Она греет слабо, а в крови нет ничего горячительного, но уходить не хочется. В темноте на самом деле не страшно. Люди боятся того, что в ней спрятано, того, что может им навредить. Ведьмаки же знают, когда подступит опасность, знают, когда рядом с ними враг. Сейчас вокруг никого нет. Пустота и серость, не холодные и не тёплые, если позабыть о погоде. Но вместе с тем, даже не видя никого буквально рядом, Шастун всё равно обращается вслух: — Знаешь, о знакомстве с тобой я ни разу не жалел. Может быть, только разве о том, что этого не случилось раньше на целые десятилетия. Вино так и останется стоять в снегу, растворяя в себе мокрые снежинки, пока Антон ещё долго будет стоять на террасе, глядя на растворяющуюся в небе линию горизонта и скрестив на груди руки, греясь. Только вовсе не об себя, а о, казалось бы, холодный нефрит, тяготящий карман у сердца.

***

Увитая лысой порослью винограда калитка, с крупной, алой, кованой розой в самом её центре, натужно скрипит, стоит той открыться, впуская гостя во внушительное пространство за замком, сейчас кажущееся куда мрачнее, нежели несколько часов назад, когда землю, лишённую наступившими холодами цветущих трав и просто-напросто зелени, покрывал тонкий слой снега, скрывавший всю её грязь, расположившуюся по краям от мощёной дорожки. Та вихляет и ползёт во все стороны, окутывая могильные плиты со стёршимися от старости датами и статуи, блаженно прикрывшие глаза, стерегущие покой мертвецов. Таково, по крайней мере, о них мнение простых людей, ждущих и гадающих о том, что ждёт их после смерти. Кто-то надеется уснуть вечным сном, иные верят в загробную жизнь, в вечные муки за нажитое нечестным путём благополучие и награду за безграничное терпение. Антона этот вопрос не сильно волнует даже сейчас, когда в предрассветной тишине его окружают разве что могилы да тихий стук своих сапог по плитам, редко встречающим на себе чужаков. Всё же на кладбище замка Элдер покоятся лишь члены одноимённой фамилии да местные герои древних времён, о которых все успели позабыть. В некоторых камнях мелькающей под ногами кладки можно заметить непримечательные чёрточки и штришки, сглаженные дождями, подошвами, а что самое главное — временем, не пощадившим эльфских построек, что люди в будущем переработали под свои нужды. Деревьев здесь немного. Редкие вязы раскинули свои ветви, укрывая от солнца дворянские могилы, но их корни выполняют куда более важную функцию — удерживают обрыв на своём месте, не давая земле спускаться на дно небольшой речушки, протекающей внизу столь спокойно, что больше похожа даже не на переливающуюся атласную ленту, а на длинный мазок начинающего художника, лишь учащегося постигать природу вещей для переноса её на холст. Видно, что местное кладбище, хотя и является таковым по сути, с годами стало напоминать собою сад: то тут, то там расположились торчащие из земли колючие палки, часть из которых уже успели укрыть плотной белой тканью, кажущейся лишней в сложившемся пейзаже. Антону сложно понять, откуда у некоторых людей берётся интерес к безусловно красивым и благородным растениям, доходящий до той степени, что они начинают за ними ухаживать. Всё же в его жизни все цветочки-листочки-корешки — не что иное, как ингредиенты для эликсиров, то есть банальные помощники, чья задача состоит только в спасении жизни. Сложно даже представить, каково их именно что любить, потому что даже для Оксаны её аптекарский огород был частью повседневной работы, а не увлечением, которым можно от души насладиться. «Наверное, в этом различие дворян и простолюдин», — раздумывает ведьмак о разнице садоводства и, к примеру, того же гвинта, проходя мимо многочисленных клумб, часть из которых топит в себе могильные камни. Не удивительно, что каждая выгравированная на подобных надпись оказывается неподходящей. За пять дней вырастить цветник можно разве что магией. Но ни один чародей не стал бы заниматься таким делом ближе к зиме, когда результаты с большой вероятностью просто погибнут, не успев даже сбросить листья и лепестки. Не то чтобы надгробий было много, однако спустя десять минут нужное так и не находится, отчего Шастуну уже кажется, что герцогиню, вероятно, уложили в склеп, и в таком случае можно разве что вернуться обратно в замок и проспаться, пока позднее осеннее солнце ещё не взошло. Только, проходя по одной из тропинок, взгляд цепляется за неприметную тень в нескольких шагах, на другой дорожке, до которой добраться легче просто перескочив парочку плит и наступив в широкие клумбы. Однако вместо этого ведьмак лишь оглядывается по сторонам, ища обходной путь. Кажется, будто бы кладбище специально змеем заворачивает свои неочевидные пути, вязь которых хорошо видна с террас замка. Антон старается глаз не отрывать от серовато-голубой тени, устроившейся на кованой скамье с видом на обрыв. Многие бы побоялись к ней даже подходить близко из простейшего страха, заложенного в человеческой натуре и уберегающего от возможных падений с высоты. Тени же бояться совершенно нечего. Скорее всего, она даже не может покинуть пределы кладбища, выйти за ограду железной калитки и забора, а также спуститься далеко-далеко вниз. Тем более леди подобными вещами не занимаются, особенно в возрасте. Особенно в похоронном платье, за эти несколько дней не успевшим проявить даже малейших признаков гниения. От этого осознания Антон с облегчением вздыхает, подходя ближе. При этой весьма неожиданной встрече ему точно не понадобится ни серебряный меч, ни «лунная пыль». Да и вообще… приятно осознавать, что знакомая, хотя и не упокоилась, но не стала обезумевшим призраком. — Не припомню, Ваша Милость, чтобы вы раньше любили проводить здесь время, — присаживается ведьмак рядом, кося взгляд на чуть светящийся в темноте силуэт пожилой дамы, даже после смерти держащейся гордо, хотя годы успели съесть несколько сантиметров её и так весьма непримечательного роста. — Раньше не было времени просто присесть. А сейчас… — произносит та своим будто бы совершенно привычным чутка скрипучим голосом, в котором всё же слышится эхо: словно из глубин пещеры, в которой звуки отражаются до бесконечности. — Заняться даже нечем, — это должен был быть вздох, только нет хрипа и свиста перегоняемого воздуха. Очевидно оттого, что сквозь неё можно при желании пройти. Ощущение не из приятных, если честно, от одного его представления у Шастуна могли бы по спине пробежать шаловливые мурашки, да только столь неуважительно к герцогине он бы не отнёсся. — Совсем одни? Сам, конечно, не проверял, но слышал, что на фамильных кладбищах от родственников, бывает, уже избавиться хочется. Или же свой прах попросить кого-нибудь в места потише перенести. Призраки, фантомы, приведения и иже с ними человеческие нематериальные останки, вероятно, являются одними из самых загадочных и многочисленных в своих типах поведения видов чудовищ. Хотя, казалось бы, с некоторыми из них весьма легко контактировать, чтобы вызнать о них всё в мельчайших подробностях. Да только те, с кем подобное можно провернуть, знают о себе не больше живых и на сей факт внимания не обращают. Мирных на самом деле немало, ими полнятся ухоженные кладбища и приличные склепы, в которых лежат тела и хранятся урны тех, кому не за что и некому мстить, те, чья жизнь не была переполнена болью и страданиями, те, кого смерть настигла без агонии и смятения. Только вот не каждый может уловить тонкие материи, делающие их видимыми. Даже не для ведьмаков зачастую по миру блуждают в первую очередь те, кого следует расчленить серебром, остальные же за этим в лучшем случае наблюдают. — Здесь давно никого не хоронили. А от встречи с отцом и тем более дедом я бы предпочла отказаться. К счастью, Серёжа выполнил мою просьбу не быть погребённой в склепе. Места мало, и если там ещё остался кто-то, то наверняка покоя бы не давали. Так что лучше так, — кивает она правее, где буквально в нескольких шагах установлена плита и памятник в виде меланхоличной девушки, взирающей вдаль, на бесконечное море леса, еле различимое перед рассветом. Скульптор наверняка хотел изобразить её в молодости, но Антон уверен, что работа, может, вышла и неплохо, но куда больше смахивает на очередную Мелитэле или Креве своими излишне сглаженными чертами, не имеющими ничего общего с горбинкой на носу, тонкими губами и высоким лбом, подчёркнутым всё ещё держащейся на голове прической из собранных вместе серебряных волос. Хотя нет. Они кажутся таковыми только на первый взгляд. Потому что ведьмак привык видеть их таковыми при жизни, сейчас же вся цветовая гамма герцогини абсолютно одинакова, разве что тени резко выделяют иссохшие скулы и впалые глаза, делая их далеко не человеческими. Только он их не страшится. Потому что в них нет боли, разве что капли меланхолии, растворяющиеся в некогда серых глазах чернильным туманом, в котором плавает разум, свободный и не запертый в одном моменте. — Честно сказать, не ожидал вас здесь увидеть, извините, что без цветов, — чутка усмехается Антон, разводя руки в стороны. — Ничего, он приносит тепличные букеты каждый день. Однажды ему это наскучит, но уже весной появится первая зелень. Ждать осталось не так долго. — А вы оптимистичны, — вздыхает Антон, всё ещё поглядывая порой на могилу сквозь герцогиню. — Это не оптимизм, а реализм. Сам ведь должен понимать — даже если всё идёт по наклонной, и ты не можешь повлиять на заданный курс, не стоит топить себя в отчаянии заранее. По итогу, даже если не сможешь найти выхода, жизнь будет чуточку легче вплоть до её конца. — Ваши бы слова да Лазарю в уши, — вспоминает он совсем недавний разговор, после которого смог только пару часов проваляться в кровати, блуждая на границе яви и сна. От произнесённого Камилла, большую часть времени смотревшая только на горизонт, наконец оборачивается к Антону, чутка хмурясь, хотя на бледном лице видны только движения надбровных дуг, на которых без косметики уже ничего и нет. Кажется, эти слова всё же задели ту её часть, что заставила призрака проявиться в мире достаточно явно, так, что её лёгкое мерцание было заметно издалека. — Как он? Знаю, что не очень, но на могиле обычно только молчит, так что я не в курсе происходящего. «Рассказывать ей всё или же…» — Не нужно утаивать. Как видишь, я и так за него достаточно волнуюсь. «И не поспоришь, иначе вряд ли удалось бы её встретить». — Не знает, что ему делать, считает, что всё слишком сложно, хотя с этим утверждением я не могу не согласиться, — откидывается на спинку ведьмак, уставив взгляд на начавшее светлеть небо. — Хочет, чтобы я остался с ним. Молчание накрывает и живого, и призрака, начавшего потихоньку терять голубое свечение в своём облике. С того момента, как они встретились, та стала куда серее, но не характером. Наоборот, вся меланхолия ушла, уступив место интересу делам мира больше для неё непредназначенного. — Ты ведь ему отказал, верно? — эмоций в тоне не так много, чтобы понять, надеется ли она на это или нет, но Антону тут же становится чутка неловко отвечать из-за пристального взора, который, даже не видя, чувствуешь, будто бы зуд расплывается по коже и щекам, только не по коже, а чуть глубже, потому, даже проведя рукой, скинуть его с себя не сможешь. — Иначе не мог, у меня есть… иные дела. — Вот и хорошо, — тут же чувствуется чужое облегчение, что поражает ведьмака, заставляя повернуть голову в сторону герцогини, рукой по привычке держащейся чуть выше груди, будто бы и впрямь могла бы перевести дыхание. — Что? — не удерживается в себе не то вопрос, не то возглас удивления, который едва можно разобрать. — Серёжа рассказал, что у тебя в жизни творится… «Ожидаемо, — чутка усмехается Шастун, кривя на секунду уголком рта. — У него всегда было только два человека, чтобы хорошенько посплетничать». — … И, несмотря ни на что, я только рада, что ты наконец нашёл своё счастье, — теперь уже на лице женщины появляется тёплая улыбка, от которой идут резкие, глубокие морщины, кажущиеся бесконечно глубокими из-за наполняющих их теней. — Но Серёжа, — чутка качает та головой, отчего некоторые крохотные пряди, выбившиеся из причёски, двигаются точно под водой, — он совсем не такой, как ты. — Ну, он всё же не ведьмак, — непонимающе пожимает Антон плечами, отчего заклёпки на куртке чутка позвякивают. — Суть не в том, кем мы являемся телом, суть в том, кто мы вот здесь, — казалось бы, после таких слов призрак должен был бы указать куда-нибудь в сторону сердца или просто на себя, намекая на душу, но, вместо того, она едва касается виска Антона, отчего по коже проходит странное чувство. Многие говорят, что прикосновение призрака похоже на холодок, да только ведьмак ощущает скорее странную смесь холода и жара, от которого могут ноги подкоситься, стоит подобному созданию пройти насквозь. Мутное и неуравновешенное состояние, которого ведьмак обычно предпочитает избегать, длится всего пару мгновений, после чего женщина отнимает руку, продолжая поучительно взирать на парня, который отпрянуть не пытался. Всё же, как ни странно, этой нечисти он доверяет. — Ты ведь всегда хотел кого-то любить. Тянулся к людям, помню, даже спрашивал, как лучше подступиться к одной девушке, — чутка ухмыляется Камилла своим воспоминаниям, от которых Антон разве что не рдеет в силу анатомии, хотя в них по сути нет ничего особенного. Ну, назвала она тогда его «чудесным мальчиком», так ничего страшного, с кем не бывает, когда вам под шестьдесят, и герцогиня, даже в таком случае годящаяся в матери, удивляется, что ему приходится изворачиваться, дабы завоевать женское внимание. — Тебе нужно испытывать к кому-то чувства, и вот, ты наконец нашёл того, кто смог принять их от чистого сердца. Это редкость в нашем мире, — кивает она сама себе. — Куда чаще бывает так, что люди хотят быть любимыми, но не готовы полюбить сами. Всё же все мы эгоисты. Но есть и другая крайность. — Хотите сказать, что есть те, кто не умеет любить? — раздумывая над этой концепцией, Антон вспоминает все те песни, что частенько пишет бард, практически каждая именно об этом чувстве. — Не не умеет. Просто он такой же, как и я, — любит саму любовь, влюблённость и другие возвышенные чувства, но они не могут быть предназначены им для других людей. Те ему лишь мешают. Думаю, ты заметил, что в твоём и моём присутствии он вдруг становился размазнёй? Потому хорошо, что ты не выполнишь его желание. Вам обоим лучше идти своими путями. А я пока подожду здесь, — осматривается она по сторонам, обращая внимание на то, как горизонт на востоке, справа, у самого края кладбища на границе замка, становится ярче от пробивающегося сквозь него бледного солнца, разносящего сквозь трещины в облаках лилово-персиковые оттенки. — Не думаю, что вам есть чего ждать, — отзывается ведьмак, видя, что голубое свечение практически пропало, а серый цвет стал вездесущим, разве что некогда почти платиновые глаза кажутся чёрными, поглощающими свет, но в них нет присущей обезумившим фантомам жестокости или запертым в прошлом привидением боли. Только лёгкая тоска, с которой тяжело что-то сделать. — Ну как же. Мне нужно удостовериться, чтобы он со всем смог справиться, не попав сюда раньше времени. Да и душа в кармане — это, конечно, хорошо, но увидеть вживую твоего жениха было бы куда лучше, — впервые за вечер улыбается та широко, искренне и ничего не скрывая, кроме как рядов зубов — воспитание не позволяет. — Ваша Милость, ну что вы! — не знает, как реагировать ведьмак, потому только чутка отшатывается корпусом, тараща на смеющуюся герцогиню глаза. — Ой, да ладно тебе, Антон. Не обручитесь в храме Вечного Огня или Пророка Лебеды, так можно ведь и в языческих традициях, одним, чтобы никто не мешал, — не унимается призрак, которому одно удовольствие смотреть на то, как Шастун едва с лавки не падает, несмотря на то, что та широкая и с вполне себе устойчивой кованой спинкой, которая ещё всех переживет, на кладбище уж точно. — Осторожней только, если умрёшь незнамо где, то и не встретимся больше никогда. — Я таким аккуратным со своей шкурой, как за последние пару месяцев, ещё никогда не был, — произносит ведьмак с лёгким вздохом, отдалённо слыша, как за замком в городе начинают звонить колокола, оповещая жителей, что новый день настал, хотя светила на небе и не видно из-за просвечивающих синим и лиловым облаков. Смех стих, уступая место молчанию, в котором изредка всплывают фразы о прошлом. О том, как встретились в первый раз на свадьбе, о том, как ведьмак оставался в замке зимовать, о том, как в представлении герцогини тот был скорее щуплым мальчишкой, который каким-то образом умудрялся валить монстров, появлявшихся в округе. Говорить с призраками вообще большая редкость, но если подобное случается, то вы не будете долго ворошить будущее. Потому что оно создаётся живыми. Мертвецам же остаётся своим тлеющим взглядом наблюдать за тем, как все, кого они знали, присоединяются к ним, физически на кладбищах или метафорически, отойдя в «их мир». Новое может породить в них разве что зависть, а не будучи облачённым в её тяжёлый саван перед смертью, его не следует надевать после. — Антон! Вот ты где! — раздаётся звонкий голос, пронзающий кладбищенскую тишину, заставляющий обернуться. — Я уж было думал, ты один уехал, но Граф всё ещё в конюшне, а его ты бросить не мог, — подбегает сзади Лазарь, порой, кажется, даже перепрыгивая по пути некоторые могильные плиты. — Да я и тебя не мог бы бросить без предупреждения, — улыбается ведьмак, бросая взгляд в сторону герцогини, с интересом наблюдающей за происходящим, но тут же отвлекается от неё, переваривая в голове сказанное другом «один». — Но тебе-то зачем выезжать, ты ведь не собираешься… — Доеду с тобой до границы, — прерывает того Серёжа, чтобы не подпустить к их беседе нахлынувшую неловкость ушедшей ночи, — здесь можно за час управиться, если не устраивать сцены и не собирать целый дилижанс. А, ещё я на всякий случай сопроводительное письмо тебе написал. У меня не то чтобы много связей в Ковире, особенно центральном, но мне доводилось бывать на балу у княжеской четы Нарока, надеюсь, они если не запомнили меня в лицо, то голос уж точно, — ухмыляется тот, держась за спинку скамьи, не собираясь присаживаться на будто бы пустое место рядом с ведьмаком. — Не сомневаюсь, — вновь косится Антон на женщину, но, видимо, герцог воспринимает это по-своему. Потому улыбка сползает с его лица, когда он сам смотрит не на пустое место, а на находящуюся неподалёку могилу со статуей, решая подойти к ним ближе. — Если честно, изначально я не собирался ставить статую, всё же я не знал её молодой, но и оставлять только плиту было бы как-то... — останавливается тот недалеко от камня, рядом с которым осталось ещё достаточно места, чтобы посадить там весной не один куст колючих алых роз, что никого к себе не подпустят без сопротивления и, возможно, парочки капель крови. — Скромно? — выдаёт ведьмак, вставая с места и обмениваясь за спиной у друга парочкой кивков с его мёртвой супругой, объявляющих об окончании разговора, длившегося всё предрассветное утро и чуточку дольше, настолько, что бледный свет, просачивающийся сквозь нависшие тучи, заставляет ту выглядеть не иначе, как их кусочки, сплетённые тончайшей кружевной вязью в человеческую серую форму, прозрачную, но уловимую наученным глазом и чутьём. — Безлико, — поправляет тот, вглядываясь в ничего не выражающее лицо статуи. — Я не был и не буду образчиком хорошего супруга, но мне хотелось сделать хоть что-то для неё, потому что для меня она успела сделать достаточно, — выдыхает тот, рассматривая успевшие пожухнуть со вчера цветы, правда то не розы, а парочка ирисов, точь-в-точь напоминающих сегодняшний рассвет. — Порадовать хотя бы так. — Знаешь, Серёж, — подходит Шастун ближе, кладя ободряюще тому руку на плечо, — думаю, тебе стоит почаще приходить сюда. Играть, петь… говорить? Уверен, ей это понравится. Может быть, статуя перед ними молчалива и безэмоциональна, стоит, замерев в молебном жесте, призрак на скамье улыбается, смотря им в спины. И даже герцог может чувствовать, как странное чувство ползёт от холки ниже, но ему не страшно. Вовсе не потому, что рядом ведьмак или же друг, а потому, что в нём нет ничего плохого. Лишь необъяснимая теплота, пронизывающая кожу, мышцы и кости, добирающаяся прямо до души.

***

Ковир и Повисс находятся так далеко на севере, особенно старая часть этих государств, управляемых одним королём, что если вы там не живёте, то навряд ли будете в обычной ситуации с великим рвением желать попасть туда, несмотря на все слухи, о них ходящие. Мол, там так много стекла, что из него строят целые замки, похожие на ледяные обители, что там не бывает лета и круглый год идёт снег, за пеленой которого ничего не видно дальше своего носа, что море так глубоко промёрзло, что на его поверхности выстроены целые города, а в глубину уходят тоннели и пещеры, населяемые знатью, любящей поглазеть на чудесных рыб, что не водятся южнее и, конечно же, что местный Всеобщий столь сильно изменился со временем, что его никто больше не в силах понять. Много всяких мифов, легенд и просто небылиц ходит об этом крае на устах тех, кто о нём вообще что-то слышал, но одна байка весьма справедлива — стоит переступить границу Редании и попасть в ближайший город, именуемый так же, как и княжество Маллеора, как всё становится дорогим. Безумно дорогим. По крайней мере для ведьмака, который жил и продолжает жить только на деньги, вырученные с заказа на лихо. «Надо было содрать с Масленникова поболее, член ковирской разведки не обеднел бы, — раздумывает Антон, бредя уже через день после прощания с Серёжей по базару, раскинувшемуся у берега реки, считай, в самом порту. — С такими ценниками на корабль до Понт Ваниса точно не сядешь, стоит пару раз пообедать». Вообще добраться до столицы нынче на корабле почти невозможно. Нет, не потому что, следуя байкам, здесь все реки покрыты толстым слоем льда, пока даже снег днём на улицах тает, всё дело в другой стороне, относящейся ко времени. Близится зима, время, когда столицу перемещают чуть южнее, из Лан Эксетера в Понт Ванис. В итоге туда стекается не только король, но и каждая уважающая себя, но не свои владения знатная семья, которой на то хватает денег. Потому корабли переполнены, а стоимость места на них, да ещё и с лошадью, может сравниться с покупкой парочки оных. Потому до летней столицы он добирается верхом на Графе, стараясь игнорировать тот факт, что, вообще-то, туда можно было добраться по Лутонскому тракту через Лукоморье, до которого ведьмак не добрался, дабы без проблем пересечь границу в Ямурлаке, заодно повстречавшись с другом, с которым ещё долго не будет возможности увидеться. Кроме того, через пару дней езды по лесам, где разок обнаруживается в последствии подорванная нора зимующих накеров, выпадающий снег перестает таять за день, предвещая скорые холода, к которым он сам стремится наперекор всему. Даже стоимости места на потёртый старый корабль, на который не требуется ведьмак, как и всем остальным местным морякам, но делать нечего. Как бы жаба ни душила, отдавать практически все имеющиеся скромные накопления в мозолистые руки капитана — это всяко дешевле, чем оставаться на три дня в какой-нибудь паршивой таверне огромного города, в котором Антон до того бывал всего несколько раз за свою жизнь и которого почти не знает. Уплыть из летней столицы легко — никто не стремится на север, холодный, морозный, далёкий. Никому не нужно в Нарок, кроме нескольких моряков, везущих с юга вино и благовония, для местной знати и ведьмака, наблюдающего за пока ещё подвижными серыми водами залива Праксены. Совсем скоро воды Северного моря замёрзнут, покроются непроходимыми льдами, корабли останутся запертыми в портах, и Антон, как и все остальные, окажется в огромной белоснежной клетке из заснеженных гор и застывших вод, похожих на бесконечную слепящую пустыню.