Даже самый грубый эгоист с кем-то бывает ласковым.

Марианна обернулась вслед мужу, желая чем-то запустить. Было больно, обидно, и, как-то глупо получилось… Но он будто совершенно не желал думать о семье и о завтрашнем дне, живя сегодняшним. А у них была семья… Какая-никакая, но семья. Что с ними стало? Почему всё так? Цой казался ей отстранённым, он будто закрывался сильнее с каждым днём, не желая с ней делиться переживаниями и заботами… А, может, и делился поначалу, но сталкивался лишь с осуждением. Она подавляла его, пыталась учить жить, думая, что так будет лучше. На деле же всё становилось лишь хуже, и теперь уже точно не было пути назад. Витя заявился пьяный в хлам, в дом к родителям, где ничего толком не мог объяснить, только потянулся за выпивкой, не веря, не желая верить, что его друга больше нет. Сашка был всегда рядом, с раннего детства. Сколько Цой себя помнил… Они играли в войнушки, ходили в походы, обсуджали девушек и свой первый опыт — Сашка был неотъемлимой частью жизни, и даже когда они ругались, Цой, хоть и злился, понимал, что рано или поздно помирятся, найдут общий язык. А теперь, Сашка просто умер. Взял и умер, из-за каких-то придурков, молодой и красивый парень, которому бы еще жить и жить, взял и скончался, и этим убил не себя, а лишь своих родных и близких, ведь теперь уже Сашке на свою, собственную смерть, было всё равно, потому что теперь его просто не было. Будто и не было никогда. Но он был! Был, жил, радовался, грустил, злился, отчаивался, любил, разочаровывался, горел! А какие-то подонки взяли и забрали его жизнь, посчитав, что имеют на это право. На языке Цоя вертелось «нет». «Нет, нет, нет, нет, нет.» «Не верю.» «Ошибка.» Он обнимался с бутылкой в руке, и не пьянел, курил, сбившись со счёта, но это не глушило его боль и не могло помочь вернуть Сашку. Он глотал свои слёзы, плача как ребёнок, впервые, в осознанном возрасте — побледневший, уставший, злой. «Убью.» «Я найду вас и убью, твари.» Чего ему стоило добраться до кладбища, послав на три буквы коллег, чего ему стоило швырнуть в лицо гонорар, чего ему стоило, шатаясь, подойти к гробу, где лежал его друг. Молодой и красивый, как и при жизни. Сашка лежал в гробу, будто уснул. Будто просто закрыл глаза. Не было никакой, синюшной бледности, синяков… Ничего, кроме сладковато-приторного запаха смерти, витавшего в воздухе, который напоминал о том, что Сашка никогда уже не проснётся. Катенька стояла, в чёрном платье и платочке, который покрывал её, обесцвеченные волосы. Едва стояла на ногах, а глаза были полны слёз. Она едва сдерживалась, что бы не разрыдаться, а когда поцеловала брата в лоб, в последний раз перед тем, как его гроб опустили, пошатнулась. Отец придержал её, прошёптав скупое, мужское «крепись», и она отошла в сторонку, где, присев на влажную от Питерского, летнего дождя, деревянную скамейку, захныкала, закрыв руками лицо. О покойниках либо хорошее, либо молчат… Цой вспоминал лишь лучшие моменты, но не мог сказать и слова. Если женщинам слёзы можно было простить, то ему, звезде, кумиру миллионов, их точно бы упоминали при каждом интервью, и он, заметив Катеньку, просто подошёл к ней, выразив перед этим соболезнование родителям. Не спрашивая разрешения, Цой присел на скамейку и закурил сигарету, и Катенька, не спросив разрешения, взяла одну. Он дал ей огня, заслонив её ладонь своей, и, когда она прикурила, закашлявшись, тяжёло вздохнул. — Что бы я ни сказал тебе, его не вернуть. Она промолчала. — Делай маленькие затяжки, задерживай немного дым и выпускай. А лучше, просто выбрось. — Произнёс парень. — Или дай мне. Я докурю. — Я любила его. — Игнорируя слова Цоя, произнесла Катенька, вытирая слёзы платком, который сняла. Чёрным. Как и эта рана на сердце. — Все мы его любили. — Произнёс Цой. — Видимо, небо забирает лучших. Кто-то посчитал, что так лучше… Такая нелепая, глупая смерть. Сашка никому не делал зла. — Я знаю, Кать, я знаю. Эй? Не убивайся, слышишь? Ты еще совсем ребёнок. Твоя жизнь не закончится на этом. Тебе нужно быть сильной, ради семьи. — Моя семья рушится. — Призналась она, впервые поделившись этим с кем-то. — У отца давно есть любовница, всего на пару лет старше меня. Мать отдала ему лучшие годы своей жизни, и ради чего? Ради предательства? — Ох, иди сюда. Его рука опустилась на её плечи. Витя обнял её, заслоняя теплом своих прикосновений от порывов северного, холодного, дождливого ветра, и несколько горячих, девичьих слёз обожгли его кожу на шее, заставив немного протрезветь и осознать, что делает. — Что бы ни случилось, знай, что ты можешь поговорить со мной… Считай это посмертным подарком твоему брату. Он любил тебя и я тоже, всегда буду рядом, буду защищать и постараюсь уберечь. Только позови, слышишь? — Витя… — Прошёптала она, подняв заплаканные, серые глазки на него. — Мы есть друг у друга теперь. И будем всегда. — Решил он, твёрдо поклявшись себе отомстить за слёзы этой девчонки. За то, что те твари сотворили с его другом. И с его семьёй, разрушив их жизнь.