Даже самый грубый эгоист с кем-то бывает ласковым.

Катя не слышала тех слов. Их не смог донести ветер до окна её квартиры. Она молча сидела, включив радио, продевая нити через канву, пытаясь игнорировать крики родителей. Их отношения никогда не были идеальными и только ухудшились, когда Сашку убили. Со смертью сына, отец стал изменять жене уже в открытую, не пытаясь уберечь и не видя в этом никакого смысла. Катенька не могла уже слышать их крики. Каждый вечер одно и то же. Она, как и Витя, в какой-то момент, дабы не сойти с ума, научилась «выключать звук». Стала более рассеянной — одна из отличительных черт многих, творческих, людей. И, пусть Катенька никогда не держала в руке гитару, не знала аккордов, и не имела должного музыкального образования, её голос был звонким, как ручеёк. Тоненьким, но звонким, которым иногда напевала себе под нос песни любимого Цоя, которые, казалось, выучила все наизусть. «Война — дело молодых. Лекарство против морщин.» — Пропела она, может, и не попав в ноты — какая к чёрту разница, если это было от души? Её жизнь с момента смерти Сашки стала напоминать войну. Только холодную. В ней не использовалось оружие, ограничивались словами. Отец задевал мать своими изменами, в открытую проходясь по самооценке, мать обещала его бросить и отсудить половину имущества, отец твердил, что отпускает и что бы она шла на все четыре стороны, но оставила дочь, так как сама её не в силах будет поднять, и только Катеньку никто не спрашивал, чего хочет она. А она всего-то мечтала о том, что бы всё было как раньше. Хотя, нет. Это ложь. Больше всего Катенька мечтала о Цое. Она мечтала еще хоть раз обнять его, посмотреть в глаза. Мечтала поговорить, узнать, как он… Её не интересовали старшеклассники, не интересовал молодой физрук, по которому сохли почти все девочки. Её интересовал лишь он. Звезда, до которой невозможно было дотянуться. Столь близкий и далёкий в одночасье. Она идеализировала его. Считала едва ли не святым. И стоило кому-то нелестно отозваться о Вите, лезла в бой, оправдывая Цоя. «Зазвездился.» — Сказал кому-то Коля. — «Мнит из себя не пойми что. Узкоглазый. Что только девки в нём находят?! " «Еще и женат в придачу.» — Ответил ему друг. " Сына растит.» «Разошлись они.» — Сказал Юра. — «Точно знаю, мне сестра рассказывала, её подруга интервью брала у его жены, выйдет в пятницу». В этот раз, Катенька ничего не смогла сказать. Она промолчала, едва заметно улыбнувшись. Что, если правда? Она видела, как Цой на неё смотрел. Быть может, он чувствует хоть что-то? Не забыл, быть может, их единственный поцелуй? Она опустила взгляд, постеснявшись своих мыслей и того, что буквально радовалась разладу чужой семьи. А вдруг правда? Брат, Сашенька, нелестно отзывался о Марианне. Он говорил, что вечно ссорятся. Что едва не дерутся. Что Марианна вечно трепает нервы и выносит мозг… Катенька поправила белый, праздничный бант на белоснежной косичке. Так, будто Цой мог её сейчас увидеть, одёрнула коротенькую юбочку, и, достав из сумки зеркальце, нанесла на губы блеск, после чего подняла глаза на Соколова. Парень стоял, пожёвывая жвачку, облокотившись на обшарпанную, белую стену школьного коридора. Нагло её рассматривал. Пялился на длинные, стройные ножки и грудь, которую подчёркивало неглубокое декольте. Да уж. Когда-то он терпеть её не мог, а теперь Смирнова была одной из самых красивых девчонок школы. Всего-то надо было повзрослеть на годик-другой и перекраситься. — Чё надо? — Хмыкнула девчонка, резко подняв глаза на паренька. — Да ничё. А чё? — Ничё. — Пробормотала она. — Эй! — Он остановил её за руку, преградив путь своим телом. — Может это, сходим после уроков куда? Там не знаю. Кино-шмино-домино? А, Смирнова? — Отвянь. — Чё сразу отвянь?! Чё ты такая дикая?! Я не кусаюсь. — Потеряйся, Соколов. — Произнесла девушка. — У меня парень есть. — Чё?! Какой еще к чёрту парень?! Вы слышали, ребят, у Смирновой есть парень! — Соколов залился смехом. — Ну, и кто же это?! Уж не твой друг семьи?! Не сам Цой?! — Продолжал угорать он, хихикая. Катя лишь закатила глаза. — Дай пройти, а. — А чё, если не дам? — Прололжая стоять у неё на пути спросил Соколов. Он вырос. Превратился из коренастого, закормленного бабушкиными блинчиками, мальчугана в рослого, крепкого парня, который вечно всех донимал. Зинаида Витальевна, мама Кати, про таких обычно говорила «сила есть, ума не надо». — Эта фраза как нельзя лучше описывала Соколова, который был настоящим забиякой и хулиганом, не ставившим ни во что ни учителей, ни даже собственных родителей. — Чё ты сделаешь, а? — Продолжая чавкать уже невкусной жвачкой, спросил он. Ребята с интересом наблюдали за их перепалкой. И за тем, как Смирнова, взяв в руки портфель, со всей силы ударила им Соколова да так, что он пошатнулся, едва устояв на ногах. Ребята заржали, увидев то, как Катя ловко уделала его, из-за чего Соколов озверел еще больше, выругавшись про себе. — Убью, суку! — Крикнул он вслед, запомнив обиду. Катенька, проигнорировав его слова, отправилась на последний урок алгебры, где старательно тянула руку. Она не знала, что после уроков её будет ждать Соколов. Катенька, надев на плечи куртку, которую не посчитала нужным застёгивать, набросила ранец, и, переобувшись в замшевые сапожки на небольшом каблучке, побрела в сторону дома, решив сократить путь. Была зима, рано смеркалось. Она не заметила того, что Соколов за ней идёт. И лишь когда свернула с дороги, решив пройти через безлюдный парк, услышала шаги за спиной. Сперва, Катенька просто ускорила шаг. Затем обернулась. Перед ней стоял Соколов. Шатен с синими глазами. С бешенными от обибы и злости, синими глазами, взглядом которых прожигал девчонку. Инстинктивно, Катя сделала шаг назад. Попятилась. Оглянулась. Вокруг был лишь белый снег. Голые, сбросившие листья, деревья, и пара освещавших парк, высоких, чёрных фонарей. Ничего больше. — Чё, доигралась? Чё ты бегаешь от меня, тут стой! Думаешь, тебе кто-то поможет?! Вечно собралась бегать?! Не получится. Я тебе за*бался подарки дарить. Даже «спасибо» от тебя не услышал. Дрянь неблагодарная. — Оставь меня в покое. — Да иди сюда. — Хватая её за руку, произнёс Соколов. Резким движением притянув к себе, он принялся целовать её шею, грубо хватая за ноги, пока Катя отчаянно пыталась вырваться и кричала, звала на помощь. На глазах проступили слёзы, она едва сумела оттолкнуть Соколова от себя, за что тут же получила пощечину. Девушка схватилась ладонью за лицо, истошно закричала в надежде, что хоть кто-то явится ей на помощь. Соколов снова схватил её за руки, процедив «не рыпайся. Больно не будет.» Катя заплакала, заколотила маленькими ручками Соколова по грудной клетке, думая, что останет. И не помнила того, как за ними раздались шаги. — Помогите… Кто-нибудь. — Наглотавшись холодного, морозного воздуха, из последних сил взмолилась она. В следующую секунду кто-то опустил руку Соколову на плечо. — Слышишь?! Отпусти её. — Призвал прокуренный, до боли знакомый, мужской голос. — Ты еще кто?! — Пробормотал Соколов, обернувшись. А когда обернулся, не поверил глазам. Перед ним стоял Цой. Сам Виктор Цой, высокий, стройный парень лет так двадцати с небольшим. Катя напуганно посмотрела на него. Витя уловил её этот, растерянный, полный слёз и боли, взгляд. И узнал её. Соколов даже не успел ничего произнести, как получил удар в челюсть, за ним — еще один и еще. Удары сыпались по его телу, Цой бил его, не отдавая себе никакого отчёта, и, может, будь на месте девчонки не Катенька, ограничился бы одним ударом. Но узнав в девушке её, пришёл в бешенство. Он повалил парня, заставил упасть лицом в снег, и накормил этим, белым снегом его, пока тот лежал, боясь шевельнуться, ряд ударов, уже с ноги, обрушился по телу. И лишь когда Виктор увидел кровь, замер. Катя напуганно посмотрела на него, и Цой, отойдя, крепко её обнял, прижав к своему сердцу. Накрыл замёрзшие руки своими ладонями, согревая дыханием и посмотрел в глаза, смахивая солёные, девичьи, слёзы. — Витя… — Он не тронул тебя?! — Нет… Пошли отсюда! Я прошу! — Я тебя отведу домой. — Нет! Только не туда! Я не могу явиться в таком состоянии… Я не хочу что бы отец волновался. Что бы мать снова плакала… Не хочу. Поняв, Цой отвёл её к себе, как и тогда, пару лет назад, придерживая за руку, не позволяя упасть.