Чего хотел Хикки? Подробный разбор Oregairu.

Написание фанфика всё никак не идёт, так что я решил вернуться к той теме, которую затрагивал в прошлой части обзора. Там я описал своё виденье альтернативной концовки Oregairu, которая, как мне кажется, более аутентична и интересна. Однако, тогда я ограничился лишь голой концепцией и толком её не продумал. С тех пор эта мысль не покидала меня и я продолжал развинчивать её в моей голове, постепенно усложняя сюжет, делая поступок Хикигаи более сложным в плане морали. Меня уже давно преследовала идея создать сюжет про человека, которого хочется, но не получается оправдать. Это, как мне кажется, весьма тесно переплетается с персонажем Хикигаи, который не хочет, чтобы его оправдывали. Который делает всё, чтобы окружающие его презирали, чтобы у них не возникало желания встать на его сторону, независимо от обстоятельств. Сначала он делает это с девчонками в детском лагере, затем — с Сагами, после этого решает озлобить на себя друзей Хаямы — и, в конце концов, все эти анти-социальные поступки вроде как должны найти выход в сюжете, привести к чему-то (неважно, хорошему или плохому)… но ничего не происходит. Даже когда он обижает Юкино и Юи своим решением выступить «в поддержку» Ирохи, дабы ту сняли с кандидатуры на должность президента студсовета, это не оборачивается ровно ничем. Назревающий конфликт резко обрывается признанием Хикигаи в том, что он хочет «настоящего» — и это не плохо само по себе, мне нравится эта сцена, но как будто она немного не вовремя. Мне бы хотелось увидеть продолжение темы с принципиальным не-оправданием плохих поступков. Я хотел, чтобы автор обосновал чем-то это стремление Хикигаи никогда не оправдываться и чтобы это к чему-то привело. Когда Хикигая решил наплевать на хотение Юкино стать самодостаточной и перестать зависеть от своей зазнобы — это был очень сильный и неожиданный ход со стороны автора, как по мне. Хачиман в этой ситуации выглядел не просто как эгоист, но как эгоист предельно неоднозначный, который то ли не желает отпускать девушку из страха остаться ненужным, то ли из искренней, но необоснованной веры в свою правоту, несмотря на все доводы против. В романтических аниме (тем более, комедиях) этот троп вообще довольно редко встречается; его можно окрестить как «счастье ценой свободы», пожалуй. Проблема только в том, что Ватари как-то слабо развил тему этической двойственности этого поступка Хачимана. Единственным человеком, который в открытую высказал Хикигае мысль о том, что он поступает эгоистично и жестоко была Харуно, но и она в итоге не стала давить на ГГ до победного, ограничившись сухой созависимостью персонажей. Мне бы очень хотелось увидеть ближе к развязке диалог Харуно и Хирацуки-сенсей примерно такого формата: — Он, по сути, просто паразитирует на её слабости, давит на чувство неполноценности и пользуется её неуверенностью в себе, заставляя полагаться на него. Сестрёнка хотела избежать этого любыми способами, хотела вырасти над собой, а он убедил её в том, что нужно и дальше топтаться на месте. — Говоришь так, будто это что-то плохое. — Эй, я последние пять лет бьюсь над тем, чтобы Юкино перестала смотреть на других и начала, наконец, искать свою дорогу. А этот пацан только сильнее её запутал. — …А разве мы с тобой поступаем не так же? — М-м? — Хикигая изначально не хотел вступать в Клуб волонтеров, но я заставила его это сделать, и позже убедила в том, что ему это нужно. Юкиношита тоже не горела желанием общаться с ним и, тем более, помогать, но я надавила на её чувство гордости, чтобы заставить помочь парню. И вот, что из этого вышло… — Намекаешь, что Хикки-кун берет пример с нас?.. — Я просто хочу сказать, что когда ты хочешь чего-то добиться от человека — это всегда манипуляция. Даже если назвать это убеждением или как-то ещё ласково — суть не изменится. Ты, Харуно, всегда считала себя умнее окружающих и поэтому никогда не ставила под сомнение своё право решать за других людей. За Юкино-чан в том числе. Сдается мне, тебе просто неприятно осознавать, что с недавних пор твоя дорогая сестренка начала прислушиваться к кому-то, кроме тебя. — Мх-хм… Так вот, что ты обо мне думаешь, сенсей… — Скажешь, я не права? — Не то что бы совсем не права, просто… Неужели его решение действительно кажется тебе правильным? — Ну, а что? На месте Юкино-чан я была бы только счастлива. Когда парень берет на себя обязанность делать тебя счастливой до конца жизни — разве это не то самое женское счастье, о котором только можно мечтать? В общем, Харуно здесь всячески топила бы за сепарацию своей сестры, а Хирацука, мечтающая о базированном традиционном замужестве, наоборот поддержала бы Хачимана в его решении привязать к себе Юкино, что вполне состыкуется с мировоззрением и мотивацией обеих женщин. Что до Хикигаи — его решение и в оригинале было не то что бы однозначно хорошим и правильным, но там возразить ему решились только Ироха и Харуно — персонажи, которых едва ли можно назвать иконой морали и нравственности (да и первую Хачиман в итоге переубедил, так что её можно вычеркнуть). Поэтому в итоге решение Хикигаи обосрать решение Юкиношиты дистанцироваться от него и стать самодостаточной личностью в итоге не смотрелось как что-то плохое. А ведь такое почти что патриархальное собственничество, на самом деле, крайне противоречит сегодняшнему настроению среди женщин. И я сейчас говорю не только про повесточку, а про молодых девушек в целом. Кроме того, сюда можно было бы подвязать ещё и неуверенность Хачимана, которая вытекала бы из его неудачного опыта подкатов к одноклассницам в прошлом. В этой концовке Хикигая не дает Юкиношите выбора, а ставит её перед фактом: «я буду помогать тебе, хочешь ты того или нет», что можно интерпретировать не только как милую заботу о дорогом тебе человеке, но и как угрозу — «я не позволю тебе уйти от меня, не дам расти над собой; ты никуда от меня не денешься». Вполне закономерно, что подросток, которому столько раз не везло в любви, извративший свое мировоззрение и мышление, лишь бы не чувствовать себя обделенным, в конце концов, придет к мысли, что женщину и проще, и надежнее принудить быть с тобой, чем слепо верить в её безусловную любовь. Пусть Хачиман манипулирует Юкиношитой, маскируя страх отказа за маской заботы. Однако, пусть это не будет самообманом. Да и обманом вообще. Пускай немногим позже сцены на мосту у Хикигаи и Харуно пройдет примерно такой диалог: — …Значит, ты всё же решил связать свою жизнь с нашим семейным делом, да? Уверен, что не пожалеешь? А то учти, у нас как в мафии — обратного пути может и не быть, — отшутилась бы Харуно. — Юкиношита не отступится, даже если я буду против. — Хм-м-м… Но это ведь не настоящая причина, не так ли? — … — Хикигая, скажи честно, зачем ты на самом деле устроил это представление для нас с сестрёнкой? Каков твой личный мотив? — Ты уже должна была сама догадаться. — У меня два варианта. Первый — ты действительно так заботишься о Юкино и просто хочешь взять на себя большую часть её бремени. Но, если это так, скажу честно, я буду разочарована в тебе, Хикигая. — …А второй вариант? — А второй… разочарует меня ещё больше. Если окажется, что дело вовсе не в сестре, а только лишь в том, что некогда одинокому, ненужному, обиженному жизнью подростку-одиночке понравился недавно обнаруженный вкус маленькой власти; если этот мальчик заразился идеей манипулировать людьми и возомнил себя «право имеющим»… что ж, тогда мне придется остановить его, чего бы ему это не стоило. Какой из вариантов правильный? — ни тот и ни другой. А так же и тот, и другой. Хикигае нравится Юкино — и Хикигае нравится новый для него апломб скрытого лидера, серого кардинала. Вчерашний омежка почувствовал вкус жизни и силу в своих челюстях, и теперь хрен его кто оттащит от этого фуршета из интриг, власти и выебонов. Но эта ипостась и новообретенная самоуверенность, вопреки убеждению Харуно, не противоречит его искренней заботе о Юкино, так как для Хачимана уловки, полуправда и манипуляция — вовсе не обязательно что-то плохое, а такая же форма доброты, как слова поддержки и нежность. Врёт ли он Юкино? Нет. Бывает ли до конца искренним с ней? Тоже нет. Но тут важно понять одну вещь: все люди такие. Искренность не передается словами, «настоящее» нельзя выразить красивыми оборотами и выразительной мимикой — это убеждение Хачиман разделял как в каноне, так и в моей версии — здесь нет ничего нового. Но что же тогда можно считать проявлением «настоящего»? Ответ: только конкретные действия, без оглядки на мнения и намерения, предшествовавшие им. Заботится ли Хикигая о Юкиношите, спекулируя на её чувствах к нему, руиня её самодостаточность на корню и привязывая к себе, как к батарее? — да, так оно и есть. Можно ли назвать это здоровыми отношениями? Вы удивитесь, но да, можно. И подчас такие отношения будут гораздо здоровее неестественной, неприятной и на деле невозможной абсолютной искренности, которой Хачиман бредил в детстве. И дело тут даже не в том, что люди по природе своей лживые сволочи, а в том лишь, что люди слабы — и, как следствие этой слабости, они редко бывают честными даже наедине с собой, что и говорить про других (пусть даже близких) людей. Хикигая хотел понимать Юкино, поэтому он следит за каждым незначительным изменением в её настроении, стремится контролировать не то что каждый шаг — каждый пук, каждую мысль и эмоцию, каждое незначительное колебание её души, как гиперопекающий отец или дьявол-хранитель. И да, помимо прочего, он действительно стремится сделать её счастливой. Причем, исходя даже не из своих зашоренный представлений о «правильном» счастье, как это часто бывает, а опираясь на её собственные потребности (если её воля, конечно, не противоречит чувствам, как в том случае, когда она пыталась отдалиться от Хикигаи, несмотря на то, что желала наоборот сблизиться с ним). И да, Хачиман намеренно подкрепляет эту её нездоровую зависимость от него и рубит на корню все её попытки повзрослеть. Плохо ли это? Ну, если смотреть на это так, как я сейчас описал, то, конечно, да, в наш современный век женской эмансипации воспринимается это тиранично и дико. Но давайте взглянем на эту ситуацию с точки зрения «жертвы» коварного арбузера-манипулятора. Девочка всё детство росла в семье, каждый член которой был с рождения обременен определенной ролью и ответственностью перед богатым кланом. И в этой семье (по крайней мере, в окружении ближайших родственников) Юкино была единственной, кого почти полностью освободили от долга представителя семьи: на всех важных мероприятиях презентацией занимается сестра, преуспевает везде и всегда сестра, доверяют сестре, полагаются на сестру, — а девочке до 17 лет родители говорят: «иди там к куклами поиграй, не знаю, делай чё хочешь короче» (ну, не прямо так, конечно, но в силу детской непосредственности и, чуть позднее, юношеского максимализма воспринимает младшая дочь это именно так). По итогу большая свобода оборачивается для девочки гаденьким чувством, что её семья банально в неё не верит, а то и вовсе считает досадной помехой, «браком» на фоне сестры, которая во всем её превосходит. Как итог: нездоровая зацикленность на победах и образе всемогущей старшей сестры, убитая самооценка и дешевые понты перед одноклассницами с целью хоть как-то усмирить уязвленное Эго. До Юкино всё никак не доходит, что её семья тупо не хочет взваливать на неё те обязательства, которые она не выбирала (тем более, что их уже вполне удачно скинули на Харуно). Родители хотели дать ей свободу, мол: «выбирай, доченька, сама, кем хочешь быть». А она уперлась рогом: «хочу быть на месте сестры, хочу быть не хуже». И тут как бы сразу две проблемы: 1) это нахрен никому, кроме неё, не нужно; 2) это, в действительности, не очень-то нужно и ей самой, а вот что действительно нужно Юкино — так это здоровое развитие психики в менее свободных, но более комфортных отношениях. При таком раскладе Хачиману в принципе не нужно было бодаться с Харуно по канону. Было бы куда уместнее, если бы в конце Oregairu, как в конце «Кагуи», «ледяная принцесса» нашла себе совершенно иное хобби, никак не связанное с бизнесом её семьи. То есть, если бы она смогла отпустить прошлые обиды и незакрытые гештальты. Потому что за всю новеллу ни одна деталь не намекает на то, что Юкиношите действительно интересно заниматься градостроительным бизнесом, политикой или, тем более, презентативными кампаниями, которым полностью отдавала себя Харуно. У младшей тупо нет никакой привязанности к этому делу, кроме привязанности семейной. Она сама себе вбила в голову мысль, что должна стать такой же важной и незаменимой частью семейного бизнеса, как старшая сестра, чтобы быть любимой и обращать на себя внимание родителей. Но, повторюсь, во всей книге нет ни единого подтверждения этому. Это от начала до конца всего лишь фантазия уязвленного самолюбия обиженного ребёнка — и не более того. По сути, как только фигура Хачимана заменила фигуру сестры в глазах Юкино, потребность доказывать семье свою нужность и восстанавливать самооценку у неё пропала, ну или начала пропадать — и со временем самооценка девушки пришла бы в норму. Тем не менее, Хачиман на кой-то черт всё равно ввязывается в эту их семейную канитель. Зачем? — а хрен его знает, новелла на этом заканчивается. Мой же вариант концовки, по крайней мере, дал бы рациональное основание этому решению Хикигаи. Справедливости ради, впрочем, я несколько ангажирован в вопросе показа романтики в искусстве, поскольку мне больше, чем подавляющей части людей нравится смотреть на максимально нетривиальные методы выражения любви. Посему для меня даже «Груз 200» в некотором смысле романтическое произведение, равно как и «Таксист» Скорсезе, и «Лолита» Набокова, и «Мне не больно» от того же Балабанова. А вот «120 дней Содома» де Сада наоборот представляется мне книгой кране неромантичной, и причина вовсе не в описанных зверствах или извращенности этих зверств, а только лишь в отсутствии объекта любви для четырех ключевых героев картины. Так что да, я бы с куда большим удовольствием посмотрел на такое для многих чернушное развитие романтической линии, чем на классическую романтику, которая была продемонстрирована в Oregairu. Но не потому, что мне нравится наблюдать мерзости, а лишь по той простой причине, что с таким главным героем, как Хикигая, это было бы очень к месту — настолько, что тайтл от этого не только не проиграл бы, а выиграл! Уже хотя бы тем, что запомнился аниме-комьюнити на долгие годы вперед, вызвав многочисленные холивары не только среди нашего фандома, но и зрителей вообще. А как максимум, такая концовка стала бы самой неожиданной для романтических аниме в целом. Персонажи, сочетающие в себе противоположные черты — самые интересные, на мой взгляд. Быть одновременно реалистом и романтиком, ублюдком и эмпатом, трусом и храбрецом — удивительно, как все эти черты могут сочетаться в одном человеке. И Хикигаю — оригинального, каноничного — я вижу именно таким. Только вот хотя Ватару с самого начала книги всё время повторял, какой Хикигая извращенный и конвенционально плохой человек, по факту продемонстрировано это было слабо, да и то только в начале книги. После попуска Сагами на крыше школы его методы не только не развивались, но и становились всё более беззубыми из-за капризов Юи и Юкино. Что неплохо само по себе, но этого не должно было случиться так рано, когда до конца сюжета ещё большая половина книги. Мало того, что такое «развитие персонажа» выглядит форсировано, куда важнее, что этим Ватару закрыл для Хикигаи путь к ошибкам, которые он мог бы совершать на протяжении сюжета в дальнейшем. По сути, самый большой косяк, который допустил Хикигая — это когда он обидел девочек из клуба своим решением выступить с речью для Ирохи. Но по итогу он не только исправил этот косяк, он ещё и умудрился выкрутиться из этой ситуации почти без потерь, прибегнув к небольшому безобидному жульничеству. Когда я написал в фанфике-кроссовере Oregairu и «Нагаторо» главу про то, как Хачиман сливает фейковые нюдесы одноклассниц на японские двачи, и через манипуляции «анонимным бессознательным» распространяет эти фото по всей школе, в комментариях некоторые люди писали, что это как-то жестковато для оригинального Хачимана, но для моего-переделанного вполне сойдет. А ведь я до выхода этой главы даже не думал делать «своего» Хикигаю более жестоким, чем в каноне. Во время написания этой главы я в первую очередь думал о том, как Хикигая обошелся с младшеклассницами в детском лагере, позабыв, как сильно Хачиман размягчится ближе к концу книги — и потому у меня даже мысли не возникло, что для Хачимана это как-то «слишком». Что, блядь, вообще значит «слишком» для 16-летнего эджи-ценника-нигилиста? Мне кажется, что эта грань должна проходить где-то на уровне убийства котёнка или ниже в моральной иерархии поступков, но никак не выше. В конце концов, я в этой же главе уточнил, что тем девушкам ничего не было: все с самого начала поняли, что все эти фото — фейк, так как слив поступил буквально на всех школьниц без исключения. То есть, даже в моей эдживой переделке Хачиман никому не навредил — наоборот, как и в каноне, он подставился сам, чтобы обелить запятнанную репутацию Нагаторо. Хотя вообще не обязан был этого делать, его даже никто не просил. Поэтому, если вы хотели написать, что Хикигая по изначальной задумке добрый и только притворяется мамкиным циником — я это и сам понимаю. Но одно дело быть просто ссыковатым ОЯШем, какие встречаются на главных ролях в каждом втором ромкоме («Нагаторо», «Такаги», «Фарфоровая кукла» — в пример), и совсем другое — быть при этом ещё и отчаянным реалистом, готовым жертвовать своей репутацией, здоровьем и временем ради других людей, прекрасно зная, что это никогда тебе не окупится, не рассчитывая на благодарность, будучи готовым к тому, что твоё решение проблемы в итоге никому не поможет, а то и сделает хуже, чем ты мог предполагать — и всё равно, несмотря на все страхи, беря на себя всю ответственность — действовать, когда это нужно. Вот про что был персонаж Хикигаи. Не просто про абстрактное добро и преодоление страха взаимодействия с девочками, а про способность принимать решения в ситуациях, когда не то что идеального, а вообще никакого решения проблемы нет. В отличие от той же Юкино, Хачиман никогда не был перфекционистом, зацикленным на идеальных результатах — и уже лишь поэтому он был способен на большее, чем Юкиношита. Мнимая извращенность (а на деле свободомыслие) Хикигаи исходит в первую очередь из отрицания им всех возможных рамок и норм, от которых отталкивалась Нашита в своей управленческой деятельности. Планируя организацию того же прома, Юкино думала лишь о том, как сделать всё правильно, идеально — тогда как Хачиману просто насрать на такие материи, он отталкивается не от вопроса «Как нужно сделать?», а «Что можно сделать?» Отбери у него эту черту — и от персонажа Хикигаи мало чего останется. В своей основе это будет всё тот же приторно хороший ОЯШ, каких вы могли наблюдать миллион в других тайтлах. И то, что под конец Хачиман начал отказывать в себе в этой свободе, которая очень многим не нравится, заставляет меня думать, что Хикигая с начала сюжета не только не развился, но ещё и деградировал. Всё, что я хочу сказать — это что Oregairu получилась бы куда интереснее, если бы Ватару дал Хикигае сначала довести эту свою извращенную свободу до максимума во время сцены на мосту через игру на неуверенности Юкиношиты, а затем через сюжетные перипетии показал бы, что сейчас, когда Юкино уже с ним, ему больше не нужно так заморачиваться с тотальным контролем девушки, что уже можно отпустить паранойю и подспустить удила. Понимаете ли, когда человек чем-то по-настоящему дорожит и не уверен в том, что сможет удержать это (а для недавнего одиночки такая неуверенность вполне закономерна), он начинает слишком много думать о возможных неудачах, подпитывая свой страх перед будущим. И как бы просто задайтесь вопросом: смог бы парень, который всю жизнь получал отказы от девушек не подсесть на иглу паранойи, когда по-настоящему влюбится? Ясен пень, такой человек сделает всё, чтобы девушка не смогла отказать ему. Хачиман всегда был очень предусмотрительным, вдумчивым персонажем, которому, несмотря на замашки комнатного камикадзе, очень идёт паранойя. Но паранойя не о лишениях, не об одиночестве и не об ответственности, а о самой жизни в самых ярких её проявлениях. Хикигая потому и не хотел отпускать Юкино, что именно благодаря ней он впервые явственно ощутил, что жизнь можно любить, а бояться — смерти. До осознания своих чувств к Нашите паранойя Хачимана была бы похожа на страх Ницше перед идеей вечного возвращения. Последнего до дрожи пугала мысль, что ему придется переживать свою жизнь снова и снова бесчисленное количество раз, не имея возможности что-то изменить или хотя бы вспомнить о своих прошлых инкарнациях. «Я не хочу начинать жизнь сначала. Откуда нашлись бы у меня силы вынести это? Создавая сверхчеловека, слыша, как он говорит «да» жизни, я, увы, сам пробовал сказать да!» — однако, до самого конца жизни ему так и не удалось сделать своё «да» правдой. Но Хикигая, измученный той же паранойей, кажется, нащупал что-то, что может помочь ему вознестись над этим страхом. И пытаясь сохранить это, оставить подле себя, он невольно сковал себя новой боязнью, выраженной теперь не в пессимизме, а в недоверие, ревности и мании контроля. Так пусть же Юкино, будучи взаправду любящей девушкой, в конце концов пробьется через эту браваду и увидит тот стыдливый комочек страха, который Хикигая так усердно прячет от неё. Пусть даже она разозлится на Хачимана за то, что тот предпочел давить на её собственные страхи и слабости, лишь бы не показывать ей свои — и пусть, понимая всё это, она простит ему его жестокость и эгоизм, свойственные слабым, страшащимся людям. Вот это, по-моему, было бы куда более романтично, чем оригинальная прилизанная концовка Oregairu.