Бусины

Ночь, улица, фонарь, аптека, Бессмысленный и тусклый свет. Живи еще хоть четверть века — Все будет так. Исхода нет. Умрешь — начнешь опять сначала И повторится все, как встарь: Ночь, ледяная рябь канала, Аптека, улица, фонарь. Александр Блок

Джастин не думал, что на него так резко повеет апрельским холодом, едва закроется дверь подъезда. Тяжелая… Словно не хотела отпускать. Будто даже этот кусок железа возжелал диктовать, что делать, как жить. И где жить… Да еще ветер! Пронизывающий, мерзкий, в котором не было ничего весеннего, словно он вообще не принадлежал какому-нибудь сезону, времени или пространству. «Это всего лишь время…» — предательская память пронесла эту фразу по всему телу, заставив Джастина задрожать. И не погода была тому причиной. Просто… Да ничего не было просто! И вряд ли будет… Может, он всего лишь обманывает себя? Создает иллюзию движения вперед… А на самом деле это мир несется на всех парах… но куда? Да к черту мир! Джастин не сразу понял, что топнул ногой — тело вмешалось в водоворот сознания. Хорошо еще, что в этот поздний час угол Тремонт и Фуллер был пуст, как голова отстающего студента в ночь перед выпускным экзаменом. Он и есть этот самый несчастный студент. Только экзамен жизнь подбросила! Вот и сдавай, как знаешь. Только аудитория какая-то странная… Джастин поежился — ну где это чертово такси! Заранее же вызвал. Из ванной, тихо, как вор. Или предатель. Черт, ну почему он опять об этом думает! Впереди — Нью-Йорк! Мечта, перспективы, карьера, известность. Он сможет. Добьется! Мир узнает художника Джастина Тейлора, потому что ему есть что сказать. Через мазки кисти, четкие линии карандаша, через абстрактное слияние цвета. Или через контраст — как в точке в районе мыса Горн, где Тихий и Атлантический океаны встречаются, чтобы не смешаться. Каждый остается собой, в собственной индивидуальности, цвете и первозданной красоте. И он не сможет смешать прошлое и будущее. Которые рядом — только руку протяни. Плотно, близко, стык в стык. И неподвижно. Джастин прекрасно понимал, что это он не движется. Мысли вертелись, отталкивали друг друга, пока он стоял у треклятой двери — той самой, в которую столько раз влетал на крыльях счастья и уверенности в том, что все будет хорошо. Действие без действия. Сознание и тело пошли в рассинхрон. Его физическая часть вросла, мозг мчится семимильными шагами. Нет, скачками… Без возможности остановиться! Надо смотреть вперед… Джастин вздохнул так глубоко, как только мог, чувствуя, как ночной воздух приятно охлаждает пылающее нутро, слегка проясняя все, что застряло в голове. Через несколько часов он будет в Нью-Йорке, адрес подруги Дафны записан и на всякий случай выучен наизусть. Найдет работу — чтобы было, на что жить, пока бегает по галереям, показывая свои картины. Глупо же полагать, что там только его и ждут… Таких джастинов, уверенных, что смогут покорить Нью-Йорк — коварный город — если не миллионы, то тысячи точно. И ему понадобится «всего лишь время…» — много времени. И денег. Все это впереди… А что он оставляет? Придется признать, что всего лишь свое сердце. Разрывающееся — нет, взрывающееся — кровавыми огрызками. Наверное, хаотичные брызги крови на холсте смотрелись бы эстетично. Этаким триумфом абстракции и экзистенционализма. Красиво звучит, правда? Куда красивее, чем есть на самом деле. А это «самое дело» — угол Тремонт и Фуллер, заставляющий его сбежать от себя. Или себя — от него. А в реальности он просто банально замерз. Внутри и снаружи. И не понимает, что делать. Два океана запутали… Там, на третьем этаже — напротив гремящего старого лифта — все, чем он был, есть и будет. То единственное, что дает ему возможность дышать, рисовать, шевелиться. Да просто жить! Осонавать, что у него столько же прав вращать Землю, сколько и у других, и понимать, что он находится на своем месте. Чувствовать биение чужого — нет, самого родного — сердца. Как метронома, приводящего ритм его жизни в порядок. Который он сбил своим — хотя своим ли? — решением. Но разве оно было настоящим? Или повелся на задурившие голову пару строк в журнале, о котором все завтра забудут? Джастину вдруг стало страшно так, как, наверное, никогда раньше не было. Как в кино, когда взбесившаяся стрелка часов начинает стремительно вращаться в противоположную сторону, мозг принялся раскручивать жизнь в обратном порядке. Как будто ему было суждено умереть прямо сейчас — есть же расхожее мнение, что перед смертью вся твоя жизнь пролетит перед глазами как одно мгновение. Вот оно — его мгновение! Выжить бы, вспоминая поцелуи, ссоры, непонимание… Но все отчетливо прокрутилось до того момента, как он ступил в лужу на перекрестке на Либерти-авеню, чтобы спустя пару минут оказаться под фонарем и замкнуть круг здесь, не то на Тремонт, не то на Фуллер… Но круг не начинается и не заканчивается! Даже в Нью-Йорке. Город выбивался из первоначальной задачи. Не был его жизненной перспективой — не это ли сказала Линдси? Видимо, она верила в него больше, чем он сам. Или в себя — в нем? Если у нее когда-то не получилось, то где гарантия, что получится у него? Кроме таланта, нужно еще и везение. И что-то внутри. Но все это «внутри» останется здесь. А чего добьется пустая оболочка? Выпотрошенный и вывернутый наизнанку глупый Джастин Тейлор? Все повторяется. В каком-то извращенном смысле, в безумной гонке за призрачным и неосязаемым. И напротив ветер качает фонарь, заставляя его заходиться в безумной пляске. Дьявольская ирония… Не настоящая. И океаны — не настоящие. И, наверное, даже он сам. И есть только один способ проверить. Вернуться туда, где все началось. К черту Нью-Йорк! Он дождется… Просто нынешнее опоздавшее время — не его. А его — еще придет… В отличие от такси! Наверное, стоило промерзнуть до костей, чтобы поставить на место мозги! Разложить все по полочкам. И положить себя в кровать, которую пока еще поправимо покинул. Все будет… Нет, уже есть! Все вернулось. Чтобы остаться. И при этом двигаться вперед. Лишь бы без слов. Просто обняться. Остальное — потом…