Сказки Шести и Одной Ночи

Том Брэнсон с тоской уставился на обманчиво безмятежное шотландское небо. - Я думаю, нам лучше идти обратно. Все равно нет ни единого шанса, что в этих полях есть настолько глупая дичь, чтобы попасться нам в руки. Его свояк Генри Тэлбот, усмехнувшись в ответ на его ремарку, жестом дал понять стоящим в отдалении слугам, что они идут домой, и все четверо, соблюдая положенную в таких случаях дистанцию, выдвинулись в путь. Том лишь с трудом подавлял досаду. В который раз аристократическое семейство покойной жены вытащило его на одно из столь «важных» светских мероприятий, на котором он снова почувствовал себя как слон в посудной лавке. Они опять поехали в Шотландию, на этот раз уже к другому кузену (которому, видимо, повезло гораздо больше, чем Шримпи, раз он сумел сохранить свой роскошный особняк и прилегающие к нему земли), и мужчины снова вынуждены были тащиться на охоту. Том всегда считал все это пустой тратой времени, и сегодняшняя неудача – за все три часа им не попался на дороге даже самый хилый шотландский заяц – окончательно убедила его в том, что лучше бы он остался дома, занимаясь делами имения, а не велся на поводу у своих высокородных родственников, желавших приобщить его ко всем бесполезным занятиям своего класса. Впрочем, какой-то смысл в этой поездке все же был. Она была первым совместным выездом в Шотландию новоиспеченных супругов Тэлбот, и Том, конечно, понимал, что раз уж Берти Хэксем, муж Эдит, сумел отвертеться от поездки, сославшись на дела государственной важности, бросать в одиночестве Генри с его стороны было бы совсем не по-товарищески. В какой-то степени – по крайней мере, подсознательно Тому очень хотелось в это верить – они с Генри в аристократичном мире аббатства Даунтон и его обитателей оба были аутсайдерами. Конечно, по своему происхождению Тэлбот стоял гораздо выше него, безродного шофера Брэнсона, однако внутри семейства Грэнтемов они были приблизительно на одинаковых позициях. Для Мэри, старшей дочери графа, брак с Генри стал шагом вниз по иерархической лестнице, и это еще больше усугублялось тем обстоятельством, что Джордж, ее сын от первого брака, уже сейчас обходил по рангу своего отчима. Брэнсону казалось, что у него начинает дымиться голова всякий раз, когда он пытался сообразить, какое положение займет ребенок Мэри и Генри, которого она сейчас носила под сердцем, по отношению ко всем членам своей семьи, так что он старался думать об этом как можно меньше. В любом случае, спокойное отношение ко всем этим хитросплетениям и абсурдным соподчинениям, которое неизменно демонстрировал Генри, вызывало у него скрытое восхищение. Вот кто быстро сумел смириться со своим положением и найти себе занятие – не то что сам Том, которого бросало из крайности в крайность первые несколько лет после смерти его жены. - Да уж, удача сегодня не на нашей стороне, - заметил Генри, когда они неторопливо зашагали сквозь траву, проверяя надежность почвы под ногами длинными охотничьими палками. - А когда бы было иначе, - пробормотал Том и тотчас устыдился своих слов. Они звучали так, словно их произнес не взрослый мужчина, а восьмилетний мальчик, которого опять обошли при раздаче сладостей. Тэлбота эта реплика позабавила. - Не любишь охоту? Том пожал плечами. - Не вижу в ней особого смысла, - чистосердечно признался он. – То есть, я понимаю, почему люди охотились в каменном веке или в Средневековье. Тогда это было жизненно необходимо. Иначе было не прожить. А сейчас, в двадцатом веке? Кучка напыщенных аристократов гоняет по полю бедную дичь, без которой они спокойно могли бы обойтись. Это показатель статуса, а вовсе не необходимость. И, честно говоря, из всех показателей статуса этот выглядит особенно убого, когда за него берутся такие дилетанты, как я, - поджав губы, заключил он. - Узнаю слова социалиста, - Генри рассмеялся. - Никакой я не социалист, - Том поморщился. – Я думаю, Маркс назвал бы меня ренегатом. - Ну и шут с ним, с Марксом, - все так же весело подытожил Генри. – Какая разница, социалист ты или монархист? Главное, что ты хороший человек. В остальном же не вижу никакого смысла загонять себя в идиотские классово-идеологические рамки. Том хотел было сказать, что с его отношением к жизни было очень просто не загонять себя ни в какие рамки, но решил промолчать, поэтому их разговор вновь прервался. Про себя Том решил, что раз уж они ничего не поймали, они хотя бы смогут насладиться шотландской природой, которая, воистину, стоила того, чтобы ехать сюда через полстраны. Чем-то она напоминала ему родную Ирландию – такое же бескрайнее небо, такой же чистый горный воздух. Ландшафт, возможно, был немного другим, но все равно завораживал, потрясая воображение. Задумавшись, Том на несколько минут позабыл обо всем на свете, поэтому, когда Генри вдруг обратился к нему, он слегка вздрогнул. - Наверное, Мэри не обрадуется, что мы придем с пустыми руками. Голос Генри звучал задумчиво, и это удивило Тома. Сама постановка вопроса, как он неосознанно отметил, была несколько абсурдной. - Не думаю, - он повел плечами. – Мне кажется, такие вопросы Мэри мало волнуют. - Понятно, - проговорил Генри. Он не поднимал головы, следя за палкой, которой он отмерял шаг, и Тому показалось это необычным. Генри редко выглядел настолько задумчивым, даже – с определенными оговорками – обеспокоенным. В следующую секунду Тэлбот снова заговорил, и почти в то же мгновение Том вдруг понял, в чем была причина его вопроса, и то, что он не сообразил этого раньше, показалось ему вдруг ужасно глупым. - Я удивился, что Мэри вообще решила поехать, - Генри по-прежнему не смотрел на собеседника. – В конце концов, последняя поездка в Шотландию была омрачена для нее ужасной потерей. Мне Эдит рассказала, - на всякий случай пояснил он. - И верно, - проговорил Том. Да, как он мог забыть. Именно в Шотландии Мэри и Мэтью провели свои последние дни. Именно здесь чуть не родился Джордж. Кто знает, не стали бы они сломя голову мчаться домой, когда Мэри почувствовала себя нехорошо – все бы могло быть совсем по-другому. - В любом случае, это было давно, - сказал Том, чтобы что-то сказать. Воспоминания о перенесенной Мэри утрате неизбежно приносили с собой мысли о Сибил, а каждый раз, когда он думал о ней, в его горле словно застревал ком. - Да, я понимаю, но… - Генри помолчал, видимо, подбирая слова. – Но знаешь, почему-то в последнее время я все чаще ловлю себя на мысли, что мне очень хотелось бы понять, какой была Мэри, когда она была замужем за Мэтью. Не потому, что я ревную – ты прав, это было давно, а потому, что я хочу понять, насколько я… - он снова замолчал, и Том договорил за него: - Насколько ты вписываешься. - Именно, - подтвердил Генри. Том некоторое время ничего не говорил, до рези в глазах всматриваясь в окружающий их пейзаж. И почему все они, какими бы разными они ни были, все равно были вынуждены проходить через одно и то же? - Мэтью был очень хорошим человеком, - сказал, наконец, он. – Всегда замечал других и пытался им помочь, если это было в его силах. Даже сделал меня шафером на своей свадьбе. Я помню, Сибил была очень ему благодарна. Генри слушал внимательно, но ненавязчиво, и поэтому, произнеся имя покойной жены, Том не почувствовал его тяжести, словно оно было таким же легким, как в дни их знакомства. - И Мэри, - вздохнув, продолжил он, - чувствовала себя рядом с ним очень защищенной. Ей ни о чем не нужно было волноваться. Она даже могла оставаться высокомерным снобом по отношению к людям, которые ей не нравились – Мэтью все равно не перестал бы ее любить. Увидев боковым зрением кивок собеседника, Том понял, что тот хорошо его понимает. - Так что, да, они были очень счастливы. Мэтью, кстати, поначалу тоже был в какой-то степени аутсайдером – у него была работа, он не хотел ее бросать, чтобы вместо этого заниматься делами поместья… Но случилась война, и все разом поменялось. Я думаю, когда он вернулся, он понял, что не просто любит Мэри, а хочет быть на ее стороне. Они очень хорошо дополняли друг друга, поэтому, когда он погиб… Мэри едва не потеряла ориентир. И когда она преодолела эту потерю, она стала уже совсем другой. Самостоятельной и очень деятельной. Я думаю, Мэтью бы ее сейчас не узнал. Они наконец-то преодолели луг и вышли на проселочную дорогу. Отряхнув бриджи, Том посмотрел на Генри. Тот, приведя себя в порядок, оперся о свою охотничью палку – внешне это выглядело так, будто он хочет передохнуть, но на самом деле ему необходимо было дослушать Брэнсона. - Но все дело в том, что это была та, другая жизнь, - сказал Том, и он сам не мог до конца понять, чего в его словах было больше – горечи или надежды на то, что в будущем все будет лучше, чем сейчас. – Когда-то таких, как Мэтью, ты или я и на пушечный выстрел бы не подпустили к аббатству – а мы стали зятьями самого графа Грэнтема, - он не смог сдержать усмешки. – Значит, мы все-таки вписываемся, потому что остаемся самими собой. Какой бы ни была жизнь Мэри с Мэтью, ее уже никогда не вернуть. Вас двоих ждет нечто совершенно иное. Генри внимательно его выслушал. - Я вижу, ты знаешь, о чем говоришь, - сказал, наконец, он. Том пожал плечами, заставляя себя улыбнуться. - Когда-то я верил в то, что классы и борьба за права определяют все, - сказал он. – Но, в конечном итоге, жизнь оказывается гораздо сложнее любой философской теории. Они помолчали. Придерживая рукой свою охотничью шапку, Том слегка запрокинул голову, вновь глядя на небо. - Я думаю, если мы закончили с мотивирующими беседами, нам лучше не задерживаться. Скоро явно начнется гроза – а явиться мало того что без добычи, так еще и мокрыми до нитки, ниже даже моего социалистического достоинства. Генри рассмеялся и похлопал его по плечу. - Ну, тогда, я думаю, нам действительно стоит поторопиться.