***
– Какого хрена ты ей потакаешь? – шипит Эронор, когда вечером они вдвоем укладывают последние сумки. – За каким скампом ты позволяешь ей помыкать собой? Она уже не твой магистр! – Подай вон тот плед, пожалуйста. Эронор скрежещет зубами, но послушно вручает ей плотно свернутое одеяло, и Агата, запихнув его в рюкзак, закрывает клапан и тщательно затягивает ремешки. – Говорят, вы, мистики – шибко умные сами по себе, – не унимается братец Дагайл, – но глядя на тебя, в это как-то слабо верится. Агата улыбается кончиками губ. – Слабо, Эронор, старайся лучше. Тот фыркает, хватает рюкзак за лямки и швыряет его в угол – к остальным. – Просто я не понимаю тебя – ты ради старухи всем пожертвовала! Агата вздыхает. – Всем – чем? Если ты имеешь в виду мой уход из Гиль… то есть теперь из Коллегии Шепотов, куда нас присоединили сперва, то ты ошибаешься. Я ушла по своей воле. И как ты помнишь, я продержалась на несколько лет дольше, чем Дагайл. – И все-таки ты ушла. И собираешься с нами в Коррол. Ладно я – мне, видать, на роду написано ходить за ней до самой смерти – моей или ее, но ты-то! – Что я? Довольно, Эронор. Если тебе угодно – за годы я привязалась к ней и считаю Дагайл кем-то вроде своей тетки. Или, может, двоюродной бабки. – Агата вздыхает. – Жаль, конечно, что она воспринимает меня как должное. Особенно в последние годы… Что же до Коррола – там у меня и Дагайл есть хорошие знакомые, котырые могут помочь продолжить карьеру. Еще вопросы? Возникает небольшая пауза. Эронор с хмурым видом устраивается в кресле под напольным канделябром, а Агата, одергивая рукава домашнего платья, смотрит на него. В комнате сумрачно, особенно в углах, но ей вдруг начинает казаться, что тени за плечом эльфа как-то уж слишком сгустились. А еще они вроде шевелятся невпопад… – Ну а ты? – резко спрашивает она, чтобы отвлечься от ощущения потустороннего присутствия. – Почему ты потакаешь прихотям Дагайл? Мог бы, к примеру, ничего не делать для этой поездки, и просто сидеть на заднице ровно до тех пор, пока не придет наш корабль, все равно она одна с трудом может до продуктовой лавки дойти. Но ведь ты сгонял на конюшни и договорился о лошадях, а еще помог мне собрать багаж и, как я вижу, себе ты тоже что-то приготовил. Значит, едешь с нами. А ведь раньше ты про Мандуина, насколько мне известно, ничего и слышать не хотел… Эронор дергается, будто от удара током, и Агата прикусывает язык, кляня себя за глупость. Кажется, она наболтала лишнего, обижать собеседника в ее планы совсем не входило. – Извини… – бормочет она, но Эронор вскакивает на ноги и быстрым шагом выходит из комнаты, унося с собой ту жуткую тень и бросив напоследок: – Не трудись будить меня завтра. Я сам встаю рано.***
Больше двух веков назад один отставной легионер по имени Мандуин, из тех, что служили некогда в форте Голубой Крови, во время «командировки» на север провинции заделал ребенка одной красноглазой девице из семейства морроувиндских торговцев, гостившей у родни в Чейдинхоле. Позже, едва узнав новости о своем новом статусе, легионер этот устранился обратно в Лейавин, выбросив из головы и теперь уже не девицу, и ее еще не рожденного отпрыска. Купцы-данмеры были донельзя разочарованы поступком своей дочери, как и прочие родственники, и в конце концов та не выдержала порицания со всех сторон и сбежала из дома родичей, прихватив с собой малыша Эронора и немного теткиных драгоценностей. Они-то ее и погубили. Возчик, согласившийся довезти молодую мать до ближайшего трактира на Синей дороге, отобрал мешочек с украшениями, который так опрометчиво засветила эльфийка, свернул ей шею и выбросил тело в придорожные кусты, закинув туда же годовалого Эронора. Мальчик бы тоже непременно погиб, если бы днем позже проезжавший мимо монах не услышал плач и не обнаружил голодного и замерзшего ребенка возле окоченевшего тела его матери. Так Эронор оказался в приорате Вейнон, правда, повзрослев, в монахи он, к большому сожалению его спасителя, идти отказался, оставшись при монастыре кем-то вроде мастера на все руки, умеющего и коня подковать, и овец подстричь, и старую ограду переложить. Дагайл нашла его лишь несколько десятилетий спустя – ее померший некоторое время назад папашка на смертном одре проговорился, что на старости лет соблазнил данмерскую девушку, и та вроде даже принесла дите, которое он, конечно, ни разу не видел. Самой Дагайл к тому моменту перевалило за сотню лет, и она старательно продвигалась по карьерной лестнице в Гильдии Магов, одновременно развивая свой врожденный дар и обзаводясь связями и знакомствами, которые должны были помочь ей добиться чего-то большего нежели должности рядового мага в отделении Гильдии. Дагайл, которая после смерти отца осталась совсем одна и пылала желанием найти хоть каких-нибудь родственников, сильно постаралась, но когда, наконец, впервые встретила единокровного брата, то увидела перед собой хмурого и упрямого молодого данмера, только более субтильного и низкорослого, чем родичи его матери. У Дагайл уже имелись друзья в разных нужных местах, и она была полна решимости устроить жизнь Эронора и найти ему место получше, чем «должность» батрака при монастыре, но тот решительно отверг все предложения. Эронору нравилось в Вейноне. Дагайл не сдавалась, наезжая в приорат из Имперского города почти каждый месяц, но добилась лишь того, что братец начал ее избегать. Только тогда она отступилась и взамен стала слать посылки со всякими гостинцами, получая от брата ответные. И еще она нашла родственников матери Эронора и выяснила судьбу ее убийцы. С родственниками-данмерами Эронор так же не возжелал иметь дел, а возчика-грабителя повесили в тот же год, когда малолетний сын его жертвы поселился в Вейноне. Агата знала, что Дагайл продолжала поддерживать связь с братом и когда уже вернулась в Лейавин. Но тем не менее она удивилась, услышав несколько месяцев назад от бывшей главы отделения, та что уезжает к Эронору в Коррол, потому что не уверена, что сможет и дальше жить одна. – Я уже слишком стара, понимаешь, девочка? «Девочка» рассеянно кивала, испытывая двойственные чувства – печаль и облегчение одновременно. Но потом приехал Эронор, с которым Агата была шапочно знакома, и она вдруг поняла, что после отбытия Дагайл в Лейавине ее больше ничего не держит. Она почти одним днем распрощалась с новым начальством, попросив немного времени на вывоз барахла, которым обросла за годы жизни тут, и переехала в коттедж Дагайл – комнат в нем хватало. И вот, они через две недели должны сесть на корабль, что доставит их в Имперский город, но вместо того, чтобы готовиться к путешествию на север, они сейчас прутся на болота, кишащие москитами, змеями и дреугами, чтобы Дагайл могла проститься с давно мертвым отцом.***
Пока они едут вдоль побережья Топальской бухты на юго-восток от города, Агата раз за разом спрашивает себя – зачем? Зачем она согласилась на эту идиотскую экспедицию? При этом она старательно гонит от себя воспоминания о том, как тот же вопрос задает ей Эронор. – Куда мы едем, собственно? – вдруг спрашивает тот, нарушая многочасовое молчание. – Я думал, форт где-то в болотах, а мы, вон, к морю выбрались. Агата вскидывает голову, отмечая, что они оба смотрят на нее – и братец, и сестрица. – Мы… м-м-м… Нам нужен проводник, – находит она нужные слова. – Я искала в Лейавине, но мне сказали, что одного подходящего можно найти в том новом поселке недалеко от побережья. – Новом? – переспрашивает Эронор. – Да. Там раньше просто лагеря разбивали, но после Кризиса народ со многих мест снялся и стал переселяться на новые места. Кое-кто решил почти на берегу построиться, и граф разрешил. Разговор увядает сам собой, и дальше они едут в молчании. До поселка компания добирается уже вечером, и Эронор, спешившись, вновь берет на себя заботу о лошадях, а Агата, взяв Дагайл под руку, шагает к двум женщинам, вяжущим сети на лавке неподалеку. Вскоре они со старухой узнают, что тип, который может их проводить до старого форта, обитает на восточной стороне поселка в самом конце улицы, и идут туда. Дом его легко узнаваем – только там на крыльце не валяются верши и на перилах те же самые сети не раскинуты. Хозяин, значит, не рыбак. Агата стучит, раз, другой, дверь распахивается, и на пороге появляется человек, чье лицо, обрамленное короткой бородкой, кажется ей смутно знакомым. Одет он похожим образом, что и другие селяне, правда, почище. – Что вам угодно? – хмуро вопрошает хозяин. – Говорят, ты можешь проводить нас на болота, так, чтобы мы ног не замочили, – мирно отзывается Агата. – Разумеется, не за бесплатно. Человек в проеме потирает заросший подбородок, и лицо его разглаживается. – Ну, может, и могу. Только если не очень далеко на север и, само собой, не в сторону Чернотопья. – Мы ищем форт Голубой Крови, сержант, – вдруг говорит Дагайл. – Вроде он не очень далеко от Лейавина, хотя я была там в последний раз больше столетия назад и многое позабыла. Агата растерянно моргает, тип в дверях опять мрачнеет. – Я давно уже не сержант, – угрюмо отвечает он. – Вижу, ты меня знаешь, только вот я не узнаю тебя. – Когда-то я была сивиллой Гильдии Магов… «И управляющей ее отделения», – думает Агата, одновременно пытаясь вспомнить, где она раньше видела этого человека. Дагайл ведь узнала его – первой, хотя старше нее во много раз. – Лерекс Каллид, – медленно произносит она, вспоминая легионера, которого Алвес некогда пользовала своими снадобьями, когда его, можно сказать за руку, привел один из целителей Имперского культа. – Ты еще жив?.. Последние слова вырываются против ее воли, и Агата на секунду прикрывает глаза, но Лерекс и не думает обижаться. Он скалится – правда, без особой радости – и отвечает: – Как видишь. – Потом прислоняется плечом к косяку и скрещивает руки на груди. – Я, кажется, тоже узнал вас обеих. Помнится, вы мне чего-то там советовали, когда я вашу Гильдию посетил в связи со своей… проблемой. – Нашей Гильдии больше не существует, – бурчит Агата, – теперь у нас Синод, да Коллегия Шепотов. Выбирай, что больше нравится. – Мне ничего не нравится. Толку от вас, колдунов, никакого, как бы вы там себя ни называли. – Ну почему же никакого? – улыбается Дагайл. – Благодаря зельям и заклинаниям твое бедное сердце держится уже десяток лет и продержится еще вдвое больше, если судьбе будет угодно. – Ага, только я синею и в обморок валюсь, стоит поднапрячься немного. – Лерекс живо меняет тему, которая ему явно неприятна, на другую: – Что там с этим фортом… как там его? – Форт Голубой Крови, – повторяет Агата. – Мы хотим добраться до него как можно более коротким путем и вернуться обратно так же быстро. Нам советовали тебя, как хорошего проводника еще в Лейавине… Правда, мы тогда не знали, что это ты. Так ты можешь нас отвести или у тебя какие-то планы? – Нет у меня никаких планов, так что могу. Только поговорим сперва об оплате.***
На следующее утро Агата, Дагайл и Эронор ждут своего провожатого за околицей поселка, как и было уговорено накануне. Эронор бурчит себе под нос, что, мол, гид мог бы и попунктуальнее быть, но не успевает закончить фразу – Лерекс выезжает на дорогу прямо перед ними в сопровождении еще одной невысокой лошади, на которой сидит ребенок. – Вижу, вы уже готовы, – отмечает он и кивает на мальчика: – это Макарий, мой сын. – Рад за вас, – недовольно отвечает Эронор, – только мы торопимся, если эти две тебе не сказали… – Не волнуйся, сказали, и парень вас не задержит. И вообще, он и будет вашим гидом – я-то так, просто его сопровождаю. Поехали. Эронор все еще бурчит, когда они съезжают с проселка и углубляются в лес на севере – путь ведет на холмы, и лошади неспешно взбираются по склону. Макарий, едущий впереди, то и дело оглядывается на ведомых, таращась на них с каким-то странным выражением во взгляде. Больше всего внимания привлекает Эронор, и Агата начинает что-то подозревать. Она вырывается вперед и за пару мгновений успевает поравняться с Лерексом. – Значит, на самом деле проводник не ты, а мальчик? – негромко вопрошает она. – Рыбаки говорили, что именно ты хорошо знаешь местность. – Да, знаю, но я вечерком переговорил с Макарием, по поводу форта, и он вспомнил, что всего на прошлой неделе в том районе листья сонного папоротника собирал. – Значит, раньше ты его отпускал одного, а сейчас едешь с нами? Лерекс выдыхает сквозь зубы, а Макарий почему-то ускоряется, понукая лошадь пятками, и обгоняет отца, вырвавшись вперед на три корпуса. – Не смей снова утекать! – зычно велит Лерекс, а потом трет переносицу. – Ничего я его не отпускал. Он, оказывается, то и дело шурует по округе, и далеко, а я и не знал. Проговорился вчера, когда я про Голубую Кровь сказал. В общем, знает неплохую, по его словам, тропу по болотам до этого сраного форта. – А это точно тот самый форт? – Насколько я знаю, он в этих краях единственный. Голубая Кровь – самый южный форт Сиродила, в Черном Лесу есть еще Уловка, но она сильно севернее, рядом с Бланкенмаршем, а Телеман так вообще почти в месяце пути отсюда. Так что я верю, что мой пацан таскался в эти гребаные развалины. И без моего разрешения. Некоторое время они едут молча, Агата слышит, как брат с сестрой позади обсуждают детали грядущего пути, но потом вновь переключает внимание на Лерекса и его отпрыска. В конце концов она уже почти пожилая тетка, может она себе позволить хоть иногда побыть любопытной? – Не знала, что у тебя есть сын. – Ну, теперь знаешь. – Он… Э… – Она не могла не заметить, что у мальчишки золотистая кожа и похожего цвета глаза при черной шевелюре. – Кто родил его тебе? В Лейавине не так много альтмеров… – Мне? Ах, уймись, госпожа магичка, или как ты там себя называешь. Я с его матерью незнаком. – Как… – Очень просто. Мне подкинули мальчика восемь лет назад. Один приятель попросил «годик за ним присмотреть». Вот я и присматриваю. – Лерекс делает паузу, а потом замечает: – Впрочем, я ни о чем не жалею. – Как вы живете? В смысле… ты ведь болен, и не можешь работать. А мальчик еще мал. Сколько ему? – Тринадцать исполнилось. – Он младше выглядит… Ах да. – Вот именно, так что я, видишь ли, не могу позволить себе помереть, пока он не повзрослеет. Вероятно, на это потребуется больше времени, чем если бы он был чистокровным человеком. – Я прошу прощения за вчерашнее… – И да, мне нельзя работать на «мужицких» работах, и кроме как махать мечом я толком ничего не умею. Но у меня есть кое-какие сбережения, а еще Легион платит мне пенсию, а граф накидывает надбавку сверху, так что мы с мальцом особо не нуждаемся, хоть и живем на болотах. Может, я даже смогу ему что-нибудь накопить, чтоб вырвался отсюда, когда подрастет. Не прозябать же ему в той деревушке до конца жизни. Лерекс вдруг умолкает, будто решив, что заболтался, и ускоряется вслед за сыном. Компания путешествует до темноты, но форта Агата не видит, когда Макарий выводит их на небольшую полянку, окруженную болотными кипарисами и цепочкой бочагов, а его отец говорит, что здесь они будут ночевать. – Минутку, – сопит Эронор, – как долго мы будем тут шататься? Я думал, эти руины не так уж далеко от вашей деревни. – Они и недалеко, – мирно говорит Лерекс. – Вон там, за теми зарослями. Просто мы подумали, что вам не захочется шариться по этим развалинам среди ночи, раз уж мы так припозднились. – Не захочется, – кивает Дагайл. – Давайте немного передохнем. Они разбивают небольшой лагерь. Эронор, Лерекс и мальчик чувствуют себя как рыбы в воде, собираясь ночевать среди болот, но Агата, которая в последний раз спала на спальнике, будучи практиканткой Гильдии, с сомнением осматривает приготовленную для нее лежанку. Потом косится на Дагайл, которая уже расположилась на своей дорожной постели, но магистр, кажется, тоже не испытывает дискомфорта, аккуратно расчесывая свои седые волосы, чтобы потом заплести их в ночные косы. – Может, нам выставить часового? – бормочет Эронор, возясь у костра с походным котелком. – Я слыхал, на этих болотах какой только дряни не водится. – Не нужно, – отвечает Дагайл, прежде чем кто-нибудь успевает вставить хотя бы слово, – нас никто не потревожит. Лерекс начинает бормотать какие-то возражения, но Агата легонько тянет его за рукав: – Не волнуйся. Если она так говорит, значит, ночью нас действительно никто не тронет. – Она усаживается неподалеку от костра на довольно сухую корягу и, дождавшись, когда Лерекс пристроится рядом, откашливается: – Кхм. Ты упоминал, что твой мальчик успевал сбегать в Голубую Кровь и вернуться обратно одним днем. У нас так не получилось… – Потому что один он передвигается быстрее. К тому же он вставал на рассвете и сразу выезжал, чтобы успеть вернуться до ночи. Не волнуйся. Завтра мы встанем пораньше, вы дойдете до своего форта, а потом назад поедем. Лерекс встает и отходит к лошадям, чтобы помочь сыну вычистить их на ночь. Когда ночь опускается на Черный лес окончательно, все расползаются по своим спальникам. Агата, отяжелевшая после сытного ужина, заворачивается в свой шерстяной плед и закрывает глаза. В следующую минуту она уже спит. Среди ночи она просыпается, в полудреме переворачивается на другой бок и уже почти готова заснуть снова под аккомпанемент легкого храпа Эронора и Лерекса, почивающих неподалеку, когда слышит тихий голосок: – Мне страшно. Агата моргает, и дремоту как рукой снимает. Она по-прежнему лежит в постели, укрывшись пледом, и надеется, что никто не заметил, что она проснулась. – Я знаю, малыш, – мягко произносит Дагайл. – Но поверь, страшиться тебе нечего. По крайней мере пока. Жизни твоего папы ничего не угрожает. – Откуда ты знаешь? Ты что, ясновидящая? – Да. Макарий, а это он только что сознался, что боится чего-то – видимо, смерти отца, растерянно молчит несколько мгновений, а потом тяжело вздыхает. – Хорошо бы так было… А то надоело мне уже бояться. Стоит только папе дров взять в охапку больше на пару штук, как у него уже губы синеют. Однажды мы поехали на юг, к бухте, хотели мидий насобирать, и он вдруг упал, прямо в воду – сознание потерял. Я так испугался… Я думал, он умер. – Мальчик всхлипывает. – Я еле смог его вытащить, чтобы он не захлебнулся, и уже на берегу он пришел в себя. Он тараторит, быстро, почти глотая окончания, и Агата думает, что ребенок, наверное, впервые делится своими мыслями и потаенными страхами с кем-то. Видно, больше ему некому пожаловаться, кроме старой босмерши-мистика. Он и с отцом-то едва ли может говорить начистоту – Лерекс, думает Агата, всегда был прямолинеен и немного жесток, как все солдаты, которых ей довелось узнать, вряд ли мальчик нашел бы у него понимание. Она тихонько ерзает на спальнике, вспоминая, как добрый папенька рявкнул на мальчонку вчера, и только за то, что тот слегка сгорбился в седле. – Если хочешь, можешь поплакать, пока все спят, – ласково предлагает Дагайл. – Тебе станет чуть-чуть легче, поверь. Я сама так всегда делала. – Твой папа тоже был тяжело болен? – …Не совсем. Но когда он умер, от старости, у меня совсем не было времени и возможности скорбеть… Так что я делала это тайком в укромных уголках. На пару секунд становится тихо. – Не буду я плакать, – наконец решает Макарий, – плачут только девчонки. Мне надо спать, а то, если не высплюсь, буду завтра как вареная муха. – Погоди немного. – Что-то шуршит. Затем Агата слышит снова голос Дагайл: – Вот, держи, это тебе. – Что это?.. – Ботанический справочник. В нем описаны разные сиродильские лекарственные растения и грибы. Я знаю, твой отец принимает лекарства, которые помогают его сердцу, если ты начнешь знакомиться с этой стезей уже сейчас, однажды сам сможешь готовить для него зелья. – Да?.. Но я думал, для этого нужно долго учиться. – Нужно. Но начинать надо с малого. – Дагайл делает паузу, а потом говорит, голосом ниже и звучнее, чем обычно: – И еще ты можешь стать целителем. Агату мороз продирает по коже. На ее памяти старуха проделывала такое дважды, и всякий раз после признавалась ей, что это плохо и неправильно, но вот опять – она пытается поменять чужую судьбу. Вернее, сделать выбор за этого мальчишку. – Целителем? – переспрашивает Макарий. – Это… которые магией лечат? – Да. Я вижу, у тебя есть дар. И великий. – У нас столько денег нет, чтобы я мог учиться. Дочка нашего старосты ездила в Лейавин в прошлом году, хотела попроситься в Коллегию Шепотов, но потом вернулась – обучение стоит ужас сколько… – Тебе и не нужно в Коллегию Шепотов. Как и в Синод, впрочем. Будь это Гильдия Магов, я бы сама оплатила тебе поездку в Анвил, малыш, но теперь… Теперь в анвильской резиденции Восстановлением занимаются только на словах, как и в лейавинской Мистицизмом… занимались. Теперь-то его вообще запретить хотят. И даже если бы все еще было по-старому, в Анвиле теперь нет Карахил, которая в Красный Год уехала в Морроувинд, решив, что ее таланты пригодятся скорее там, в разрушенной катаклизмом провинции, чем в раздираемой интригами магической организации. Карахил была лучшим наставником из всех, кого Агате доводилось встречать… – Ты можешь пойти к жрецам, – вдруг слышит она голос Дагайл. – Часовни открыты круглые сутки, и там обучают целительству, научишься лечить и травами, и магией. – В нашей деревне нет часовни. – Они зато есть в других местах. Макарий напряженно сопит. – Так мне, выходит, надо стать жрецом? Я хотел в легионеры пойти, как папа… На сей раз Дагайл не отвечает, предоставляя ребенку право самому все решить, и тот бормочет: – Я спать хочу… Лагерь затихает, слышно только сонное фырканье коней, храп мужчин, да обычные для болота звуки. Агата лежит еще долго, внимая кваканью лягушек и шороху ветра в листве, но потом снова засыпает.***
– Это точно оно? – спрашивает Эронор, с сомнением оглядывая заросшие руины на сравнительно небольшом островке посреди болота. Агата молчит, но вполне разделяет его сомнения – эти жалкие развалины мало похожи на гордость Имперского Легиона. Хотя с чего это она решила, что Легион когда-нибудь гордился Голубой Кровью? Это просто форпост у границ с Чернотопьем, где когда-то, лет двести назад, служил папенька Дагайл. Агата вздыхает про себя – кажется, старика отправили в отставку, расформировав заодно гарнизон форта, так что с тех пор он, видимо, был заброшен Империей. Неудивительно, что вид такой плачевный. – Оно, – кивает Дагайл. – Идемте. Нужно поторопиться. Я не желаю еще раз ночевать в компании лягух, в конце концов я слишком стара для этого. Эронор и Лерекс с Макарием заводят коней во внутренний двор, окруженный изувеченными стенами трех круглых башен, а потом стараются расположить их с наибольшим комфортом среди полуосыпавшихся арок и колонн. Агата проходит мимо, поближе к Дагайл, которая, весьма резво обогнав остальных, уже стоит напротив входа. Огромные врата, чьи створки приоткрыты, смотрят на северо-запад, и вид черного тоннеля, открывающийся сразу за ними, навевает весьма тягостные думы. Агата прикидывает, как долго они тут провозятся. Она сама понятия не имеет, где находятся гробницы легионеров и как велик этот скампов форт, так что можно только догадываться, сколько времени займут поиски места упокоения отца Дагайл. – У меня тут факелы есть, – говорит Лерекс, снимая со спины своей лошади тюк из грубой мешковины. – Уже пропитанные, только поджечь. – Мы умеем светить себе магией, – замечает Агата, но Эронор, молчаливо поблагодарив отставного легионера кивком, берет себе сразу два факела и лезет в поясную сумку за огнивом. – Тебе не стоит ходить с нами, Лерекс, – вдруг говорит Дагайл. – Мы прогуляемся втроем. – Это еще почему? Не будем мы за вами подсматривать, делайте что хотите в этом подземелье. Я просто мальцу хотел экскурсию провести, или чего-то в таком духе… – Экскурсию он тебе сам провести может. Он знает эти руины, как свои пять пальцев. Макарий густо краснеет, и отец одаривает его свирепым взглядом. – В общем, не надо тебе туда, – продолжает Дагайл. – Если ты не против, можешь отпустить мальчика с нами… – Я с папой останусь, – быстро говорит тот, и старуха кивает. – Секундочку, – поднимает руку Лерекс, – почему ты так рьяно не хочешь, чтоб я с вами спускался? Я уже давно не служу в страже, можешь не беспокоиться, что выплывут какие-нибудь ваши делишки… – Я о тебе самом беспокоюсь, юноша. Если ты спустишься вниз, то с очень большой вероятностью подхватишь болезнь, которая убьет тебя в ближайший месяц. Эронор хмуро качает головой. Агата молчит, и Лерекс тоже, только губы его вытягиваются в нитку, а глаза превращаются в щелочки. – Я помню твои другие «предсказания», старуха, – цедит он сквозь зубы. – Наслушался, пока в страже служил. Еще что скажешь? – Только это. – Почему папа должен умереть? – почти испуганно спрашивает Макарий. – Ты же говорила, что ему в ближайшие годы ничего не угрожает!.. – Ты видел там, внизу, скелеты? – вдруг спрашивает Дагайл. – Да… – А плесень на них? Мальчик растерянно кивает. Агата тут же понимает в чем дело. – Эта плесень скорее всего очень инв… то есть я хочу сказать опасная и заразная, – быстро произносит она. – Если вдохнуть споры, можно серьезно заболеть. А с твоим, Лерекс, сердцем это и впрямь смертный приговор. По-хорошему тебе и на болотах-то жить не стоит, не то что по древним развалинам хаживать. – Может, мне просто в постель лечь и издохнуть?! – рявкает тот. – Ладно, чтоб вас, валите в свое гребучее подземелье! Только не тельтесь там, если хотите к ночи в нашу деревню вернуться!***
– А нам точно не опасно спускаться сюда? – обеспокоенно бурчит Эронор, когда втроем они проникают в останки форта и начинают продвигаться вглубь. – Раз уж тут зараза какая-то обитает? – Успокойся, – отзывается Агата. – Для тех, кто здоров, ну, в целом, опасности почти нет. – Почти? – Ну при самом плохом раскладе покашляешь немного – эта дрянь обычно в носоглотку попадает первым делом, да потемпературишь, но к тому моменту мы уже вернемся в Лейавин, где тебе помогут. – Очень… воодушевляет, – шипит Эронор, но тут вступает Дагайл: – Не бойся, брат, болезни тебе не угрожают. Агата, дитя мое, боюсь, в этих развалинах теперь обитают разные агрессивные создания… – Вроде как они и раньше обитали, – бурчит Агата, но, тем не менее начинает готовить нужные заклинания. – Ты говоришь, мальчишка тут все обшарил? Как же он сумел не попасться никому на зуб? И почему не заболел? – Думаю, он вообще не может заболеть… такой болезнью. А что до зверья – он быстрый и смышленый, так что дреуги и бесы, уверена, не доставили ему неприятностей. Идемте. Отец и его товарищи похоронены в самой дальней части залов, надо поторопиться, если хотим управиться хотя бы до полудня. Агата кивает и берет на себя роль первопроходца. Дагайл и Эронор идут следом, причем последний, помимо факелов, сжимает в руке кинжал, хотя толку в схватке с сухопутным дреугом от него почти никакого не будет. Впрочем, Эронору даже не приходится демонстрировать свои навыки владения холодным оружием – когда из темноты выпрыгивает огромная членистоногая таврь, Агата просто давит ее хитиновую башку в лепешку своей магической силой. С бесами справиться и того проще, и в конце концов древние коридоры Голубой Крови пустеют, хотя Агате порой слышатся какие-то шорохи из боковых проходов. Некоторое время они блуждают по заброшенным подземельям, и порой действительно находят останки людей, меров и зверолюдей – очищенные от плоти костяки, покрытые налетом жуткой черно-красной плесени. Агата, раз взглянув на эту пакость, старается держаться подальше, и дети Мандуина следуют ее примеру – в конце концов оба они, особенно Дагайл, очень не молоды. «Ты-то сама тоже уже старуха, – напоминает себе Агата, обходя свидетельства очередного побоища по широкой дуге. – Надо бы поберечься». То, что эти несчастные погибли насильственной смертью, не вызывает сомнений – на всех следы от какого-то оружия, заметные даже сквозь плесень, а у кое-кого отсутствуют головы, вернее, они есть, но черепа валяются уж слишком далеко от тел. Хотя, может, их просто зверье растащило в свое время. Минуя несколько больших залов, они выходят в совсем уж огромный. Агата не знает, сколько уже минуло времени, но она помнит, что заклинание света, которое она использует, действует ровно шестьдесят минут, а она уже второй раз обновила его вот только что, значит идет уже третий час их путешествия. Агата переходит большую рукотворную яму по мосту и вдруг замирает при виде целой груды истлевших трупов. Ее спутники тоже останавливаются и молча смотрят на скелеты в остатках покрытой все той же плесенью брони. – И ты оставила его в таком месте? – вдруг спрашивает Эронор. – Среди трупов отребья? В развалинах, которые потихоньку захватывает болото? Дагайл пожимает плечами. – Во-первых, он сам хотел этого – быть похороненным в форте, которому отдал сто двадцать лет жизни. Во-вторых… ему тут самое место. Эронор молчит. Агата исподтишка наблюдает за ним и его сестрой, которая с невозмутимым видом озирается по сторонам. – Я думал, вы ладили… – Мы ладили, пока находились на значительном расстоянии друг от друга. Не пойми меня неправильно, брат. Я любила своего отца, хотя прекрасно знала, что он из себя представляет. – И что же? – Потерпи немного. – Дагайл указывает вперед, где виднеется широкий портал, забранный двустворчатой дверью. – Мы почти пришли. Усыпальница прямо там. Дверь прикрыта, но Агата без особых усилий справляется, разводя толстые деревянные створки магией. Из открывшегося коридора тянет тленом – запах ощутимее, чем тот, что царит в остальном форте. Дагайл обгоняет Агату и теперь сама идет первой, брат и компаньонка едва поспевают – шаг у старушки весьма бодрый. Наконец они минуют еще одни такие же двери и выходят в зал, меньше, чем тот, где сгрудилась большая часть скелетов, но тоже немаленький. Прямо от входа начинается терраса, впрочем, не слишком обширная, а с нее вниз ведет широкая лестница. – Ну вот, – негромко произносит Дагайл. – Усыпальница солдат Голубой Крови. Добро пожаловать. Заклинание света озаряет довольно неприглядную картину – натеки извести на неровном полу, который выглядит так, будто к нему никогда не прикасалась рука человека или мера, толстенный слой пыли и вездесущие плесневелые кости. На сей раз тут упокоились не только представители разумных народов Тамриэля, Агата видит черепа с тремя глазницами – кто-то прикончил тут парочку троллей. Дагайл сплетает свое заклинание света и заставляет сиять ближайшую к пришельцам толстую колонну. Будучи ярко освещенной, «гробница» выглядит еще печальнее – старинные каменные гробы в количестве пары-тройки десятков штук просто расставлены рядками среди колонн. Правда, гробы эти не простые, камень, хоть и простой известняк, покрыт обильной резьбой, теперь такие саркофаги не делают, ограничиваясь изделиями из дерева различных пород – для любого кошелька. Колонна исправно светит и Агата развеивает свое заклинание, шагая вслед за Дагайл, которая спускается по лестнице, а потом следует мимо в центр зала к останкам троллей. Впрочем, тут не только тролли, думает Агата, глядя на череп с большими клыками, торчащими из нижней челюсти. Потом она смотрит на другой труп и вздрагивает. Одежда за годы почти истлела вместе с плотью, но кое-какие ошметки еще сохранились, и можно даже распознать их цвет – синий с прозеленью. Равно как и старые туфли со шнуровкой и кожаный пояс с подсумками. Агата сама носила почти такую же униформу еще несколько лет назад. Когда Гильдия Магов прекратила существование, Коллегия Шепотов и Синод раздали своим членам другие мантии. – Ах бедняжка, – печально говорит Дагайл. – Он совсем запутался. А я была слишком… не в себе, чтобы его образумить. – Запутался? – бормочет Агата. – Я бы это так не назвала. Никто не заставлял воровать твои обереги и уж тем более никто не просил его кидаться с ножом на твоего эмиссара. И все же она чувствует грусть. Калтар не заслужил валяться в этой дыре в забвении, хоть и совершил много дурных поступков. У него ведь даже родни не было, вспоминает она. Только мать, к моменту смерти сына давно скончавшаяся от пьянства. – Это тот тип, который хотел тебя с места главы отделения Гильдии спихнуть? – догадывается Эронор. – Да, – кивает Дагайл и вздыхает. – Если бы он только набрался терпения и продолжал учиться… Все могло было быть иначе. – Вот именно что «могло», – устало качает головой Агата. – Мы уже много раз об этом говорили. И вообще, Лерекс с Макарием нас ждут уже почти три часа. Не пора ли поторопиться? Дагайл кивает, а потом быстро шагает в дальний конец зала, к шеренгам гробов и останавливается в углу, безошибочно выбрав домовину отца среди ей подобных. Агата остается немного позади, пропуская вперед Эронора, и читает из-за их плеч полустершуюся надпись на крышке: «Мандуин, Побед… …ого легиона, да упоко… …ы в свете Девятерых». Пришли. Эронор молча таращится на гроб папеньки, которого он ни разу в жизни не видел, Дагайл, склонив голову набок, тоже изучает саркофаг. – Такая дрянь, а так долго продержался, – глубокомысленно изрекает Дагайл. – Ты про Мандуина или про гроб? Дагайл хохочет. – Наверное, про обоих. Папенька почти дожил до своего трехсотпятидесятилетия. Да и гроб из бросовой породы оказался весьма неплох. Вон, даже не треснул за два века. Эронор передергивает плечами. – Ну так чего ты ждешь? Давай, прощайся, или чего ты там хотела? Дагайл смотрит на брата: – Я хотела, чтобы ты успокоился. – Чего?.. Она кивает. – Да, именно это. Я хочу, чтоб ты перестал кориться – за то, в чем совершенно не виноват. Эронор поворачивает голову и смотрит на нее исподлобья. – Какого?.. Ладно, хрен с тобой. И в чем же я, по-твоему, не виноват? – Ты знаешь, в чем. В том, что твоя мать оказалась оторвана от родни и в конце концов погибла. И за это ты всю жизнь наказываешь себя. Эронор некоторое время пялится на сестру, а потом его лицо кривится от ярости. – Я не считаю себя виновным! – рявкает он, и Агата начинает жалеть, что не осталась на болотах с отцом и сыном Каллидами. – Какого… С чего ты вообще это взяла?! – С того, что ты умный и талантливый, но вместо того, чтобы воспользоваться этими своими достоинствами в жизни, ты обрек себя на, уж прости, довольно жалкое существование. Я… видела много путей для тебя, много судеб, много вариантов, но из всех, блестящих и не очень, ты выбрал судьбу батрака в монастыре. И разве я могу забыть, как ты сходу отверг все мои попытки помочь тебе?! – Я не нуждался в помощи! И теперь не нуждаюсь! Если уж на то пошло, это тебе требуется присмотр! Я потому и притащился в эти топи через всю страну! – Не нуждался? Когда ты ко мне вышел, у тебя ноги до колен в овечьем навозе были, а руки по плечи в дегте! – И что дальше?! Это была честная работа! Кто-то должен и ее выполнять! Не всем же быть колдунами и прочими белоручками! И вообще – если хочешь знать, я отказался от всех твоих предложений, потому что не хотел тогда иметь с тобой ничего общего из-за… – Эронор запинается и опять смотрит на гроб. – В общем, из-за него… – Эронор, – устало качает головой Дагайл. – Ты не помнишь, да? Не помнишь, как отшил меня еще до того, как я призналась, что мы с тобой одной крови? Не помнишь, что изначально я рассказывала о выдуманной мной миссии Университета Волшебства, которая заботилась о сиротах? И только когда ты снова отказался от помощи, я созналась, что я твоя единокровная сестра. Эронор безмолвно и неподвижно стоит целую секунду, а потом резко отворачивается и идет прочь, но останавливается у огромной колонны и устало упирается ладонью в осклизлый камень. – Я не… – подает он голос. – Это не значит, что это оттого, что я чувствую себя в чем-то виновным… Дагайл, приблизившись, берет брата за руку и снова подводит к саркофагу. – Вот, посмотри. Здесь лежит Мандуин – хороший воин, неплохой офицер, отвратительный муж и еще более гадкий отец. А к концу жизни он сделался и вовсе жалким и убогим стариком, единственным достоинством которого оставалось умение по-идиотски, но тем не менее смешно шутить. Ты спросил, почему я его тут оставила. Я оставила его тут, в старых, забытых даже Империей развалинах, потому что только этого он и заслуживает. И это он виноват в том, что ты осиротел, будучи совсем малышом, а не твоя мать, и уж конечно не ты. Посмотри на место его упокоения, почувствуй его и отпусти его дух. И тогда освободишься сам. Эронор недоверчиво усмехается. – Дух? Может, еще скажешь, что он тут, с нами? – Он с тобой, – хрипло говорит Агата. – Всегда. Ты не можешь его слышать, даже нельзя, видимо, сказать, что ты его чувствуешь, но он тут и влияет на каждое твое действие, причем не лучшим образом. Я почувствовала чье-то присутствие, когда впервые тебя увидела, а в тот вечер, когда мы с тобой собирали сумки в коттедже, увидела за тобой чью-то тень на долю секунды. Теперь понятно, чью. Эронор судорожно сглатывает, переводя взгляд с одной женщины на другую. – Вы… вы серьезно? Хотите сказать, что призрак старого мудака следует за мной всю жизнь? – Не всю, – качает головой Дагайл, – когда я впервые приехала в Вейнон, то не увидела ничего сверхъестественного. Да и ты же узнал его имя лишь от меня. Думаю, твой гнев, боль и обида привлекли его уже потом и надолго связали с твоей собственной душой. Эта связь причиняет тебе вред, брат мой, ее нужно разорвать. Я могла бы сделать это сама, как и Агата, впрочем, но это при любом раскладе не обойдется без последствий. Лучше – для тебя – будет просто отпустить его. – Как?! Я же не хренов колдун вроде тебя! – Довольно просто и в то же время тяжело. Тебе нужно простить Мандуина. Эронор растерянно моргает. – Как… как я могу простить его, если никогда не знал? Я даже не уверен, что злюсь… – И все же ты ненавидишь его, до сих пор, хотя, может, и сам не осознаешь этого. Эронор отворачивается и довольно долго молчит. – Я… я даже не представляю, как он выглядит, – наконец произносит он. – Ты говорила, что после него не осталось никаких портретов… – Да, это так. К сожалению или к счастью. Глаза мне достались от него, если тебе угодно, зато ты похож на него остальными чертами лица. Дагайл умолкает, давая брату время подумать. Эронор меряет шагами расстояние до ближайшей колонны, возвращается к отцовскому гробу, смотрит на него, а потом отходит снова. И так несколько раз. В конце концов он останавливается посреди зала у скелета тролля и спрашивает: – Значит, я могу избавиться от него, только если прощу? Дагайл кивает, и Агата тоже, хотя у последней нет такой уверенности. Чем больше она над этим думает, тем сильнее ей кажется, что им все же придется использовать заклинания, чтобы избавиться от неупокоенного духа. Эронор подходит к саркофагу и смотрит на вырезанное в камне имя. – Мандуин, – читает он и с усмешкой качает головой. – По правде, когда ты объявилась и назвалась моей сестрой, я растерялся. Ведь мы совсем непохожи. А я думал, я данмер чистейших кровей. И все же… Я тебе поверил. Почти сразу. Дагайл безмолвно смотрит на брата, а тот, все так же криво улыбаясь, говорит: – Пожалуй, я готов. Почти двести лет я с этим просыпаюсь и засыпаю, и даже во снах меня преследует папенька. Я ведь никогда тебе об этом не рассказывал? – Нет, брат. И напрасно. Мы бы решили эту проблему давным-давно. – Давай решим ее сейчас. Почему я должен его простить? Ты сама сказала, что он – причина всех моих бед в конечном счете. – Потому что он был мелким, жалким и неуверенным в себе мужиком, которого жена – моя мать – до самой ее смерти гоняла веником. Он и в Легион-то записался только когда овдовел, а я подросла и уехала учиться… Хотел что-то доказать. Мандуин не был плохим, какими бывают по-настоящему плохие мужчины, но из-за его комплексов страдали его близкие. Связь с твоей несчастной мамой – тоже способ самоутвердиться. – Дагайл делает паузу и качает головой. – Конечно, это все его ни капельки не оправдывает. Но тебе очень нужно понять его, брат, чтобы безболезненно отпустить. Эронор молча смотрит себе под ноги. – Значит, он отымел мою мать и удрал, чтобы доказать там что-то самому себе? Занятно. Занятно, насколько люди и меры бывают омерзительно похожими. За всю жизнь я наслушался и навидался историй и похуже моей, так что в одном ты права – Мандуин еще не самый плохой. Я не уверен, что смогу когда-нибудь простить его, но я и впрямь должен его отпустить, раз уж он тут крутится возле меня. Он вздыхает и садится прямо на ветхий гроб, ероша свою седую шевелюру. Агата почти ждет, что крышка треснет под его весом, но та пока держится. Она находит своим магическим зрением ту самую тень, которую заметила не так давно, и отмечает, что та сделалась менее заметной, менее ощутимой. Через некоторое время тень бледнеет совсем, а потом Агата чувствует легкий порыв силы со стороны Дагайл – краем глаза она видит, как старуха легонько шевелит пальцами, «отрезая» последние нити, удерживающие дух, некогда принадлежавший их с Эронором отцу. Эронор вдруг утыкается лицом в ладони и устало вздыхает. Агата в последний раз оглядывает его и больше не видит никаких признаков чужеродной ауры, только ту, что принадлежит самому Эронору. Сработало, хоть и не так гладко, как хотелось Дагайл. – Я устал, – медленно произносит ее брат. – Мы можем теперь уйти? – Да, можем, родной, – мягко говорит Дагайл и протягивает Эронору руку. – Лерекс с мальчиком нас, наверное, давно заждались.***
В деревню они возвращаются уже ночью. Каллиды, распрощавшись, уходят домой, Агата с двумя своими стариками устраивается на ночлег в том же трактире, что и пару дней назад. Ночь она спит как младенец, а наутро, едва проснувшись, тихонько вылезает из постели и лезет в свои сумки. Потом наскоро одевается, прибирает волосы, сует под мышку маленькую стопку книг и крадется к двери. – Погоди, – слышит она, едва взявшись за ручку, и вздрагивает. Обернувшись, Агата видит Дагайл, с которой она делит комнату – та, одетая в ночную рубашку, уже стоит возле своей кровати и протягивает бывшей ученице какой-то конверт. Вернее, это просто листок бумаги, сложенный втрое. – Я думала, ты спишь… – Как видишь, уже проснулась. – Дагайл подходит, ступая сухими босыми ногами по голым доскам пола. – Возьми. Положи в одну из книг. – Что это? – Предсказание. Агата вскидывает брови: – Для кого?.. Впрочем, она могла бы и не спрашивать – над печатью выведено крупными буквами: «Макарию. Открыть в день его тридцатилетия и ни часом раньше». Агата вздыхает и берет письмо. – Хорошее хоть?.. Дагайл почему-то молчит, и Агата переводит взгляд на нее – старуха хмурится и поджимает губы, а затем неохотно говорит: – Нет. Плохое. Но оно может не сбыться, если он меня послушает. Или… не произойдут еще кое-какие события, а на них я не имею возможности повлиять. Вложи письмо в этот учебник Мистицизма, и обрати на него внимание мальчика. Если Лерекс о нем узнает – не страшно. Иди, я начну пока собираться. Агата послушно покидает комнату, спускается по узкой лесенке и выходит на улицу уже просыпающейся деревеньки. До дома Каллидов от трактира идти не очень долго, он буквально на соседней улочке. Она подходит к домишке и видит на крыльце Макария, который, сидя на верхней ступеньки террасы, вычесывает какого-то лохматого пса частым деревянным гребнем. Третьего дня Агата никаких собак у дома не заметила. При виде нее мальчик вскакивает и торопливо здоровается, Агата тоже желает ему доброго утра, и Макарий, заметив взгляд, устремленный на пса, несколько смущенно говорит: – Это Пенек, он у нашего кузнеца двор охраняет… ну, обычно. Я его беру иногда, чтоб клещей собрать и колтуны выстричь… – Ясно, – кивает Агата. Она подходит ближе, тронув ладонью кудлатую башку собаки, которая тут же начинает интенсивно вертеть хвостом, и протягивает мальчику книги. – Вот, это тебе. – Мне? Но та старая дама… Я хочу сказать, она уже подарила мне книгу. – Та книга по ботанике, а я принесла сборник простых рецептов, зелья по ним можно в котелке сварить, еще томик по истории Алхимии, немного о Восстановлении и… – она кладет сверху книгу о Мистицизме, – вот. Этот учебник… сложный для восприятия. Я предлагаю тебе начать изучать его не раньше, чем лет через пять. Даже если ты чего-то не поймешь, это не страшно. Та часть тебя, что покоится в глубинах твоего сознания, все равно что-нибудь да усвоит. Мальчишка уже ничего не понимает, Агата прекрасно это видит, но заинтригован – желтые глаза впиваются в неброскую обложку, а руки тянутся к томикам будто сами собой. Она вкладывает их в руки Макария и отступает от крыльца. – Но папа… – вдруг спохватывается мальчик, и Агата качает головой: – Не будет против. Дагайл вчера на обратном пути, кажется, сумела убедить его не мешать тебе развиваться. И все же постарайся, чтоб книжки не слишком часто попадались ему на глаза. И если ты будешь баловаться с рецептами… Лучше не давай ему пробовать результат. Агата делает шаг в сторону и вдруг спохватывается: – Макарий. Он вскидывает голову. Агата указывает на книги. – В маленьком фиолетовом томике – письмо от Дагайл. Она хочет сообщить тебе кое-что… Не сейчас! – быстро произносит она, когда мальчик начинает листать страницы. – Ты должен открыть его, но лишь годы спустя, когда возмужаешь. Сейчас нельзя. – А когда можно? – Там написано. В тот день, когда тебе исполнится тридцать лет. – Сколько?.. Это же… много лет ждать… – Да, пожалуй, но лучше потерпеть. Макарий щурится. – А если… я дождусь, пока ты уйдешь, и все равно открою его? Агата смотрит на него с мягкой улыбкой. – Ну открой, – предлагает она, и мальчик удивленно моргает. Он все-таки лезет в книгу и находит послание Дагайл, но, развернув его, видит простой и не исписанный чистый лист. – Тут же ничего нет… – бормочет мальчик, вертя бумагу в пальцах. – Она что, забыла написать?.. – Не забыла. Бумага заколдована. Текст проявится в нужное время. Макарий недоверчиво смотрит на нее, а потом прячет предсказание обратно в книгу. – За столько лет оно может потеряться. Или с бумагой чего случится. – Я же сказала – бумага заколдована, с ней все будет в порядке, а что до потери – так не теряй. Постарайся сохранить до своего тридцатилетия. Это важно, понимаешь? Дагайл не делает предсказаний просто так. Вполне возможно, что от этой бумажки зависит вся твоя судьба. – Мальчишка явно не впечатлен, так что Агата добавляет: – И судьба твоего отца тоже. На сей раз его пронимает, и достаточно. Макарий прижимает старую книжку к груди и обхватывает ее двумя руками, глядя на Агату исподлобья. – Спасибо, – бормочет он, и Агата кивает. – Не за что. Будь здоров. И твой отец тоже. Когда она возвращается в трактир, Дагайл и Эронор уже ждут на терраске, одетые для дороги. Дагайл тянет что-то из краснофигурной глиняной чашки, судя по запаху – ее любимый травяной сбор, а братец, подперев щеку ладонью, рассеянно смотрит на лес, обступивший деревню. – Как прошло, детка? – спрашивает старуха. – Нормально. Книги опять пришлись кстати. И кажется, мне удалось убедить парня, что твое письмецо – важная штука. – Хорошо. – Дагайл некоторое время молчит, а потом тяжело роняет: – Я не вижу всего, это мне не открыто, но то, что удалось рассмотреть… Что ж, будем надеяться, что мальчик внемлет моим словам. – А ты не можешь «увидеть», внемлет он или нет? – вдруг спрашивает Эронор. – Какой же из тебя предсказатель после этого? – Это не так работает, братец. Пути постоянно в движении, и их трудно отслеживать. Макарий пока что стоит в самом начале большого пути под названием жизнь, который, в свою очередь, состоит из великого множества извилистых тропок и дорожек. Мне не под силу увидеть все варианты развития событий, могу лишь уцепить наиболее вероятные… – Дагайл встает и одергивает расшитый жакет, надетый поверх ее платья. – Ты сказал, наши кони готовы. – Ну готовы. – Тогда идем. Девочка, твой багаж мы забрали, в комнате только верхняя одежда осталась. – Ладно, я быстро. Когда они покидают деревню, та уже выглядит оживленной, и по улицам снуют жители. Эронор, негромко насвистывая, выбирается вперед с вьючной лошадью, оставляя сестру наедине с Агатой. – Ты не можешь остаться с нами в Корроле, – вдруг говорит Дагайл, не глядя на ученицу. Агата вздрагивает от неожиданности. – Что? В смысле… Боги, я не собираюсь злоупотреблять вашим гостеприимством и вполне могу себе позволить жить в собственном доме. – Дурочка… Я не об этом. Знаю, ты думаешь, Тикиус поможет тебе устроиться в своем новом отделении, только зря. Он боится, что и его лавочку прикроют – как нашу, и потому изо всех сил будет стараться выслужиться. Место он тебе найдет, конечно… Но ты там долго не продержишься – сама убежишь. Агата молчит, тиская в руке поводья. – И что же мне делать? – глупо спрашивает она. – Уезжать из Сиродила. – Ты видишь мою судьбу? Она косится вбок – Дагайл с улыбкой качает головой. – Я не смотрела – специально. Но я думаю, у тебя все будет хорошо. Агата переводит дух. – И куда же мне ехать? – ровно спрашивает она. – Скоро везде все будет одно и то же. – Может, и не везде. А ехать ты можешь в Морроувинд – там для тебя дело найдется. Или в… Скайрим. Оттуда родом твои дед с бабкой по материнской линии, не так ли? Начнешь жизнь с чистого листа на родине предков. – Старовата я уже для того, чтобы с чистого листа начинать, – ворчит Агата, и Дагайл тихонько смеется. – Ладно, я подумаю. Все равно я поеду с вами в Коррол, что бы ты ни говорила. Будет время поразмыслить над всем этим.