***
Однажды вечером, в тот год, когда Междуцарствие Грозовой Короны почти завершилось, Макарий объявил, что намерен ехать в Имперский город – продолжать обучение жречеству. К тому моменту он служил аколитом в малой часовне Акатоша уже семь лет и дважды в неделю ездил в восточный пригород Лейавина, чтоб помогать тамошнему жрецу. Лерекс, который до того смотрел на «увлечение» сына сквозь пальцы и думал, что он просто подрабатывает, совмещая это с другими халтурками, сперва онемел, а потом накинулся на растерявшегося Макария с руганью. Сперва он просто изрыгал проклятья, потом начал грозить, что отлучит мальчишку от семейного бюджета, кстати, весьма оскудевшего на тот момент – легионерскую пенсию Лерексу перестали выплачивать почти сразу, как началась междоусобица, и только графские субсидии, уменьшающиеся с каждым месяцем, подработки Макария, да ранние сбережения помогали держаться на плаву. Но с каждым злым словом выражение лица Макария становилось все более жестким, а к концу отцовской тирады он совсем подобрался и угрюмо взирал на Лерекса исподлобья. – Я еду на север, – тихо, но твердо сказал он, когда Лерекс выдохся и сделал паузу, набираясь сил для нового залпа. – Я должен продолжать учиться. – Чтоб тебя, парень! Я уже давно не мечтаю, что ты наденешь панцирь с драконом, да и от Легиона-то ничего не осталось, судя по всему, но… Ты же хотел стать целителем! На кой хер тебе делаться жрецом?! – Потому что так вышло, отец, что только жрецы нынче занимаются целительской наукой! – рявкнул сын, и Лерекс вздрогнул – это был первый раз, когда Макарий повысил на него голос. – Ты что, пропускал мимо ушей все, что я тебе рассказывал?! Нынешние магические организации почти отвергли старые школы типа Восстановления и Мистицизма! В миру просто некому меня учить, ты понимаешь?! – Полно мирских целителей в Лейавине! – процедил Лерекс. – Как будто ты не знаешь, что я постоянно пользуюсь их услугами! Макарий горько покачал головой. – Это алхимики, папа. И они просто продают зелья, которые не дают тебе умереть. Алхимией твой недуг не излечить, можно только поддерживать. Лерекс заскрипел зубами, изнывая от злости на него и – куда сильнее – на самого себя и свою немощь. – Ты… Я никогда не просил тебя приносить свою жизнь в жертву… этому!.. Макарий спокойно ответил: – Я не считаю это жертвой, папа. Я просто делаю, что необходимо. – Денег ни медяка не получишь! Клячу свою, так и быть, бери, но платить за твое превращение в святошу, который ежечасно бьет поклоны, я не намерен! – И не надо. У меня есть деньги, папа. Я откладывал потихоньку. И Кортик не кляча. Лерекс со стуком захлопнул рот и ушел в свой закуток. С Макарием они в тот день более не разговаривали. А на следующее утро, на рассвете, сын ушел, лишь наскоро попрощавшись. Лерекс едва успел проснуться и немного проводить его до околицы, а потом вернулся в опустевший дом, сел на табурет в углу и долго пялился в пустоту, пытаясь смириться с мыслью, что это он буквально своими руками выставил дитя из дому. Если бы он сдержался накануне, то Макарий, обычно очень мягкий и не всегда решительный, наверное, долго бы еще раскачивался, обдумывая и планируя грядущую поездку, но выходка отца укрепила его намерение. И Лерексу оставалось только смириться с его решением. Около полугода от Макария не было никаких вестей, и Лерекс едва не помер от тревоги. Сердце стало подводить все чаще, и даже зелья – дорогие, чтоб их! – не всегда помогали. Но однажды, примерно через месяц после коронации Тита Мида Первого, в дверь его домишки постучали. Курьер из Лейавина принес мешок с монетами – долг по легионерской пенсии почти за семь лет и с процентами, – и пару писем. На деньги Лерекс едва обратил внимание, больше его занимали письма, вернее, одно из них – подписанное таким знакомым и родным почерком Макария: «Лерексу Каллиду, графство Лейавин, деревня Болотная Водица». Это первое письмецо Лерекс замусолил почти до дыр, читая и перечитывая множество раз, хотя, признаться, оно и было-то совсем коротким: Макарий просто рапортовал, что он жив-здоров, не так давно добрался до Имперского города и уже договорился, что на следующий год его примут в жреческую школу в одном из обширных округов столицы. Следующие письма стали приходить регулярно, примерно раз в месяц. В одном из них Макарий наконец-то указал обратный адрес, и Лерекс стал писать ему сам. Письма приходили исправно, и однажды он даже отважился выслать ребенку деньги, и сумма дошла до Макария в целости. Что ж, Лерекс сильно не любил нового императора и его правительство, но стоило признать, что при Миде стало куда больше порядка, чем за последние двадцать лет до него. Четыре года Макарий провел в жреческой школе, закончил ее, а потом в ранге младшего жреца Акатоша отправился сперва в какой-то коловианский монастырь, затерявшийся в Великом лесу, а потом в Чейдинхол, на самый его север. И вот теперь, спустя почти восемь лет отсутствия, он вернулся домой.***
Лерекс собирался убрать со стола, как привык за годы жизни в одиночестве, но Макарий объявил, что все сделает сам, и теперь Лерекс сидит в старом жестком кресле у окна и смотрит на сына, снующего по кухне. Лет до семнадцати мальчик почти не рос, на вид оставаясь сущим ребенком, когда многие его сверстники уже вовсю брились, а некоторые и девиц портили. Но уже на следующий год он вытянулся сперва на ладонь Лерекса, а к двадцати и вовсе догнал отца ростом. Правда, тогда он все еще выглядел как очень худой и долговязый подросток, но Лерекс подозревал, что до того, как Макарий окончательно повзрослеет, хотя бы телесно, пройдет немало лет. А то и десятилетий. Выходит, не все так просто с полукровками, как его уверяли когда-то. Когда накануне он открыл дверь на стук и увидел на пороге длиннокосого верзилу на голову выше себя, и тот назвал его «папой», то слегка опешил. За годы разлуки Макарий сильно вырос и раздался в плечах, но когда Лерекс присмотрелся, то узнал все того же тихого мальчика, которого когда-то водил за руку по улочкам Лейавина, позорно разрыдался и повис у него на шее. Лерекс прикрывает глаза и тихонько выдыхает. Сразу после воссоединения у него случился приступ, которых уже давно не было, и он отрубился, искренне думая, что пришло его время, но очнулся уже через несколько минут на собственной кровати, а Макарий сидел рядом, возложив обе руки на отцовскую грудь… – Как ты себя чувствуешь? Лерекс моргает. Макарий стоит прямо перед ним и вытирает руки старым полотенцем. Вымытая посуда блестит глиняными боками в свете лампы. – Нормально. – Правда? Не лги мне, папа. – Да не вру я. – Лерекс поднимается. – У меня ничего не болит, и одышки нет. Сам не видишь, целитель? Макарий откладывает полотенце, наклоняется и прижимает ладони к торсу Лерекса чуть пониже ключиц. Лерекс терпит, хотя ничего не чувствует, как и в прошлый раз. – Ну что? – спрашивает он. Сын отстраняется, и лицо у него озабоченное. – Ничего хорошего. Вообще, я удивляюсь, что ты до сих пор жив. Хотя и страшно рад этому. Лерекс усмехается. – Я и сам рад. Рад, что тебя дождался. Теперь и помирать можно. – Прекрати, папа. Ты не умрешь. Я наметил план лечения, но пока только начерно. Не переставай пить свои лекарства, и завтра я сварю тебе другие, будешь принимать по утрам. И еще надо бы сосудами заняться… – Да я в порядке. – Какое там в порядке… Думаешь, я не заметил, во сколько одеял ты кутаешься ночью? Сейчас лето, а ты дома ходишь в двойных шерстяных носках и меховой жилетке. Ноги-руки у тебя холодные все время, небось? Когда разберусь с обетами, буду лечить тебя с особым усердием, но сердце – только часть проблемы… Ох… – Макарий рассеянно тянет за кончик косицы и вертит головой. – Уже поздно. Ты соблюдаешь режим? Это очень важно, иногда важнее всяких снадобий. Короче, тебе давно пора спать. – Может, еще соску мне дашь? – фыркает Лерекс, но все же встает и топает к своей кровати за ширмой. – Когда там намечается твоя… эта… церемония, короче? – Рукоположение, – напоминает Макарий. – Накануне Середины Года. – То есть осталось уже меньше двух недель. – Ага. – Макарий выглядывает из-за перегородки. – Так… что ты надумал? Лерекс стаскивает башмаки и начинает расшнуровывать рукава и ворот рубахи. Пауза затягивается. – Ладно, – ворчит он, – так и быть. Поеду с тобой в Лейавин. Макарий расплывается в улыбке и исчезает из виду. Лерекс ложится, слушая, как он возится, шуршит и звякает, потом задувает свечи в лампах, и в остальном доме становится темно. Скрипит старая кровать, и сын тяжело вздыхает. Лерекс таращится в темноту, внимая, а потом спрашивает: – Что, ноги не вытянуть? – Ага… Лерекс прикусывает губу, чтобы не рассмеяться, но умудряется совладать с собой. – Надо завтра заняться и удлинить кровать. У меня есть доски в сарае. На первое время сгодится, а потом купим тебе в Лейавине новую. Он гасит свою свечу, переворачивается набок и закрывает глаза.***
Два дня спустя Лерекс, потягивая довольно противный травяной отвар, говорит сыну, который возится в углу у старого кухонного стола, временно превращенного в алхимическую лабораторию: – Я почистил коней и выправил сбрую. Можно завтра отправляться. Макарий удивленно смотрит на него: – Отправляться?.. Куда?.. А. Нет, погоди, еще же рано. До нужной даты ведь больше недели осталось, что мы будем там делать? Ну, то есть, до Лейавина два-три дня пути, так ведь… Куда мы там денемся на оставшиеся? – Ты что, забыл про наш старый дом? Макарий застывает на секунду. – Да, – растерянно говорит он. – Забыл. Он споласкивает руки в тазу с водой и вытирает тряпкой. Потом садится напротив отца и упирается ладонями в колени. – По правде, я еще в детстве думал, что он или развалился, или ты от него как-то избавился. – Макарий мнется. – Мне казалось, ты его не любил. Лерекс медленно кивает. – Ага. Терпеть не мог. Сын тихонько спрашивает: – Почему?.. Он, помнится, был не хуже этого. Даже просторнее. – Потому что это был памятник моей телесной немощи. Мне, по крайней мере, так казалось. Граф дал мне ту халупу с подачи Легиона, чтобы я не остался с голой жопой на улице. Но это была единственная моя крыша над головой – тогда – и только поэтому я его не спалил и не бросил. А потом, когда ты появился, он стал и вовсе незаменим. И нихрена он был не просторнее, тебе так кажется, потому что ты был совсем маленький, когда мы из Лейавина в это болото съехали. – Но мы же переехали сюда, когда мне было семь, кажется. – Ага, когда Кризис закончился, и стало потише. А еще я смог скопить достаточно, чтобы купить эту свежепостроенную хижину. – Лерекс залпом допивает остатки отвара и морщится, отставляя кружку. – Ту развалюху у Нибена я хотел продать, но знакомые отговорили. Сказали, есть вероятность, что земля подорожает, и даже такая срань будет стоить достаточно, чтобы обеспечить безбедную и спокойную старость не только мне, но и тебе. Ну, тут они загнули, конечно – у меня есть подозрение, что ты не состаришься в ближайшие сотни лет. А вот я могу окочуриться в любую секунду. – Папа… – Ладно, ладно. Короче, не продал я дом в Лейавине. И я его привел в порядок, пока тебя не было. Там теперь можно жить, и неплохо. – Ты туда хочешь переехать? – Нет. Я его отделал для тебя. Надеялся, что однажды ты приведешь туда жену и заведешь там детей, но теперь понимаю, что если это когда и произойдет, то точно не на моем веку. И не в этом доме. – Макарий ерзает на стуле, не глядя на него, а Лерекс продолжает: – Жрецам ведь предоставляют какое-то жилье? Особенно если ты будешь служить в Лейавине. – Предоставляют, – кивает Макарий. – И даже тебя можно устроить на постой в гостинице Культа, задешево. Я, кстати, об этом забыл. Но папа… вряд ли меня оставят в Лейавине насовсем. То есть в самом городе. У Лерекса екает его больное сердце, но он пожимает плечами. – Лейавин большой. Не во всяком районе есть часовни Акатоша. На восточном берегу всего одна, та, где ты служил аколитом. – Да, часовня Святого Мартина, но там уже есть жрец. А других, как я понял, еще не построили. – Ну погоди еще. Может, тебя недалеко ушлют. – Может. – Макарий встает, а затем опускается на колени рядом с Лерексом и сжимает его руки своими. – Я не оставлю тебя, пока ты не поправишься, папа. Я уже написал прошение об отсрочке моего назначения в какой-нибудь приход на полгода, и его удовлетворили. Прелат Акатоша не против, что один из его жрецов поболтается без дела несколько месяцев. А я за это время приведу тебя в порядок. Лерекс хлопает парня по тыльной стороне ладони, но не смотрит на него, боясь, что не совладает с эмоциями. – Ладно, хватит рассусоливать. Ты же сам говорил чего-то про режим. Пошли спать, что ли. Завтра рано вставать.***
Кортик выглядит чересчур хорошо для мерина, которому, поди, лет-то стукнуло не меньше, чем самому Макарию. Лерекс купил его на десятилетие сына, потому что знал, что тот мечтал хоть о какой-нибудь лошади. В качестве хоть какой-нибудь как раз и сгодился Кортик – Котья Морда выкупил его когда-то у одного пропойцы за пару сотен септимов, немного привел в порядок (несчастный жеребчик был в ужасном состоянии), охолостил и собирался сослать на какую-нибудь ферму – возить воду, но Атаба уговорила его отдать рослого мерина за чисто символическую сумму Лерексу. Лерекс вспоминает, как впервые подвел Макария к коню, и мальчик расплакался от восторга. Лерекс обычно не терпел любых проявлений эмоций, но тогда просто погладил сына по голове, а потом подсадил на спину Кортика. – Ты его пользуешь своим целительством, что ли? – спрашивает Лерекс. Они медленно едут по тропе на северо-запад, к Лейавину, Лерекс на своем коне, Макарий – на старом Кортике, который достаточно высок, чтобы сын выглядел на нем верхом не курьезно. – Да, немного. – Макарий оглядывается на отца и вздыхает: – Ну ладно, ладно. Не немного на самом деле. Он… был моим подопытным все эти годы. Могу сказать в свое оправдание, что он никогда не страдал от боли, потому что это первое, чему я научился – купировать ее. И еще – он теперь проживет дольше, чем любой из долгожителей лошадиного племени. Которого не касались магией, само собой. – Ну-ну… – Лерекс указывает на тропу. – Тут, кажется, налево.***
Седьмого числа первого летнего месяца они прибывают в Лейавин. Лерекс, который уже успел отвыкнуть от зловония большого города, морщится от запахов нечистот, тухлой рыбы и прочей дряни, короче, всего того, что сопутствует столице графства, стоящей в устье огромной реки. До своего старого дома на другом берегу отец и сын добираются почти ночью. Оба устали с дороги, но Макарий, увидев сравнительно недавно оштукатуренные стены, принимается восхищаться. – Погоди, – усмехается Лерекс, отыскивая в поясном кошеле ключ, – ты еще не видел, что внутри. Он открывает дверь, заходит внутрь и первым делом зажигает лампу, которую оставил на столике у двери. Макарий вовсю вертит головой по сторонам. – Боги… Папа… – Лерекс тем временем зажигает другие светильники, и домик озаряется теплым светом. – Где ты взял деньги на все это? Ты же еще и мне их присылал постоянно… – Да много ли я присылал… А вообще, новый император в свое время вернул мне мою пенсию за те семь лет да еще и с процентами, и еще я вложился в свое время кое-куда. Так что есть у меня – у нас – деньги, не волнуйся. Макарий улыбается. Они наскоро ужинают – сын готовит сам в отремонтированном очаге – а потом ложатся, и на сей раз Макарию не нужно скукоживаться в три погибели, чтобы разместиться на кровати, потому что сюда Лерекс купил для него большое ложе, словно предчувствуя, что он еще вырастет. Макарий вытягивается на перине и опять бормочет что-то о дороговизне, а Лерекс беззлобно ворчит, что вылечить полувековую плесень на стенах было куда дороже, чем приобрести новую мебель. Вскоре оба уже спят. Всю неделю до церемонии они убивают время, пытаясь ловить с мостков рыбу в Нибене, шатаясь по районам города а то и просто подремывая в теньке на маленькой терраске. Оба не привыкли к безделью, и сперва чувствуют себя неуютно, но Лерекс вскоре находит прелесть в ничегонеделании. Четырнадцатого числа, накануне даты, Макарий говорит: – Мне надо дойти до служб Культа, это в Храмовом районе, пойдешь со мной? Лерекс отрывается от очередной статьи в свежем «Вороном Курьере», откладывает газету, обувается, и они вместе покидают дом. В службах, оказывается, Макарию должны выдать новую робу, завтра утром он должен облачиться в нее и в ней же принимать рукоположение. Дорога в Храмовый район не близкая, но Лерекс сам настаивает, что они должны идти пешком. Назад они возвращаются несколько иным путем, Лерекс предлагает пройти мимо «Трех сестер» и пропустить по кружечке. – Тебе же можно пить, верно? – спрашивает он. – Ну, жрецы должны вести праведный образ жизни, – пожимает плечами Макарий. – По возможности. Но, думаю, ничего страшного не случится, если я выпью кружку пива. А вот тебе этого делать не следует. – Да ладно. Я немного. Полкружки. Между прочим, я не пил уже… В общем много лет. – Это хорошо, папа. Знаю, тебе обидно, но выпивка плохо влияет и на сердце, и на сосуды, и на много что еще. – Макарий прикусывает губу, а потом вздыхает: – Ладно, я с тобой, в конце концов. Идем. Но только полкружки! В таверне шумно и людно, яблоку негде упасть, как говорится. Лерекс пробирается сквозь толпу, то и дело натыкаясь взглядом на знакомые лица и пытаясь отыскать уголок потише. Макария он тащит за собой, хотя надо бы пустить того вперед – люди перед ним обычно расступаются сами. Наконец он находит свободный столик, усаживается и ждет, пока сядет сын, а потом подзывает подавальщицу. Им приносят напитки – Лерекс честно показывает сыну свою наполненную лишь наполовину кружку – и рядок горячих сосисок на закуску, потом они оба пьют, поглядывая по сторонам. – Почему ты так не хотел, чтобы я принимал сан? – вдруг спрашивает Макарий. – Ты же уже знал тогда, что я не стану легионером или графским солдатом, и даже в Гильдию Бойцов не пойду. Лерекс от неожиданности едва не давится своим элем. Откашлявшись, он некоторое время молчит, вытирая лицо рукавом и собираясь с мыслями, а потом бормочет: – Когда-то я и впрямь хотел, чтоб ты пошел по моим стопам, но… – Он качает головой. – Но это было в самом начале, когда я только-только привык к тебе и привязался. И стал считать своим. А потом не стало Септимов, которым я когда-то начал служить, а когда и Окато убили, я твердо решил, что не хочу, чтоб ты имел что-то общее с Легионом. В войсках Лейавина тебе и вовсе делать нечего. – Значит, все дело в том, что я ухожу из мира? Лерекс отворачивается. – Ты знаешь, в чем дело. Боги поручили мне тебя не для того, чтобы ты клал свою жизнь на алтарь моего здоровья. – Я не… Лерекс поднимает ладонь. – Дай сказать. Эти зелья, пусть на них и уходила прорва денег, смогли продлить мне жизнь до сего дня, это когда я думал, что не дотяну и до тридцатилетнего юбилея. Не понимаю до сих пор, почему бы мне не пить их всю оставшуюся жизнь, а ты бы, тем временем, занимался бы тем, чем хотелось. – Я и занялся, чем хотелось, папа. Вот в чем дело. Я хотел быть целителем, я им стал… Ну, начал становиться. – Макарий потирает переносицу. – Зелья ведь теперь хуже действуют, верно? И приступы все чаще. Он уже даже не спрашивает. Словно знает наверняка. Лерекс смотрит в сторону. – Значит, так тому и быть, – бурчит он. – Слушай, парень… Мне уже перевалило за полтинник, и я вообще удивлен, что дожил до такого возраста, я ж говорю… – Ты проживешь еще лет тридцать, после того как я займусь тобой вплотную. А может, и больше. Лерекс фыркает. Ему приятна забота сына, но он давно перестал питать какие-либо надежды. – Малыш, я не сомневаюсь ни в твоем даре – раз уж его даже старая Дагайл отметила когда-то, ни в твоем усердии… – Но? – Но я не верю, что меня сможет спасти хоть что-то, помимо божественного вмешательства. Если только сама Мара не спустится с небес и не одарит меня своим благословением, я помру в ближайшие… скоро, короче. Так мне сказали. Я все боялся, что меня прихватит до твоего возвращения, и мы не увидимся, но боги миловали хотя бы здесь… – Кто тебе сказал про скорую смерть? – тихо спрашивает Макарий. – Правильней было бы спросить – кто мне про нее не сказал? – Лерекс закатывает глаза. – Алхимики и аптекари всех мастей, жрецы из всех храмов, включая Великую часовню… Кстати, ты ведь знаешь, что они на самом деле не так уж хорошо и лечат? Здесь, в городе, никто со мной и пытаться не стал. – Это потому что большинство едва ли обладает подходящими способностями. – Макарий разглядывает дно кружки, вертя ее в пальцах. – А если и обладают, то редко когда развивают их, отчасти потому что у них есть и множество других обязанностей. Когда я получу свой приход, то у меня тоже поубавится времени на оттачивание мастерства, и сильно. Лерекс тянется через столик и сжимает его руку. – Ну и не бери в голову. А вообще… Может, ну его, это рукоположение?.. Давай, пока я себя еще нормально чувствую, махнем в море. Я тут собрался лодку купить… Макарий накрывает его ладонь своей и качает головой. – Нет, папа. В море мы с тобой отправимся как-нибудь потом. Мне очень нужно пройти эту церемонию. Я питаю уважение к богам, и для служения выбрал Акатоша не просто так. Рукоположение – как инициация. Это будет следующая ступень… – Следующая ступень куда? Макарий смотрит на него: – Ты ведь не думал, что я ограничусь только школой жрецов? Я ведь и раньше знал, что там дают только базовые знания. Лерекс моргает. – Ты… еще где-то учился?.. – В разных местах, у разных учителей, – улыбается Макарий. – Не волнуйся, папа. Я приведу тебя в порядок. Обещаю. И тебе больше не придется пить зелья. Лерекс недоверчиво улыбается, но в глубине души вдруг чует надежду. Надежду, что он протянет еще сколько-то и увидит, как сын совсем вырастет и, может даже, найдет себе пару. Жрецы ведь не монахи, им можно иметь семью… Раньше он этим не интересовался, надо бы расспросить парня, если он захочет говорить об этом, конечно. А не захочет, так всегда есть куча других святош из тьмы часовенок по всему Лейавину и его окрестностям… Из толпы выскакивает какой-то остроухий тип и почти налетает на их столик, едва не опрокинув тарелку с недоеденными сосисками. – Тут не занято?! – визгливо спрашивает он. – Конечно, занято, слепошарый! – цедит Лерекс. – Не видишь, что ли – мы тут сидим?! Остроухий моргает, а Макарий поправляет тарелку и тянется к отцу. – Тихо, тихо, папа, нам все равно уже пора. – Это еще с чего?! – Уже поздно, а мне завтра рано вставать. Ты не забыл? Лерекс тут же сдувается. – Ах, скампово рыло… Ну да, забыл. Он оставляет кружку на столике и встает, и тут ушастый ахает: – Лерекс! Лерекс?! Это ты?! Ты Лерекс Каллид?! Лерекс хмуро смотрит на него. – Ну допустим. Мы что, знакомы? – Конечно знакомы! Мы с тобой столько раз в рейды ходили! Я Сингор, ты что, забыл меня?! Лерекс растерянно молчит несколько секунд, краем глаза видя, как Макарий с любопытством переводит взгляд с эльфа на отца и обратно. – Сингор?.. А, погоди-ка. Ты же вроде в Гильдии Бойцов подвизался? – Ага, только когда на них Черный Лес насел, я понял, что ловить больше нечего. Городская стража работы тоже не давала, вот я и уехал… – Понятно, – медленно говорит Лерекс, начиная вспоминать события более чем двадцатилетней давности. – Ты тогда как-то внезапно уехал, даже дом бросил. Вроде это сразу после Кризиса было. – Не, не. Раньше. Во время, так сказать. – Сингор лыбится. – Как только Чемпион ваш все Врата вокруг Лейавина позакрывал, и путь освободился, я и двинул на родину. – А на родине Врат не было, что ли? – Были. Но там… как-то удачнее вышло. – Сингор разводит руками. – В общем, как видишь, даэдра меня не освежевали. – Вижу. А теперь ты, значит, вернуться решил? Или ты давно вернулся? – Не-ет. Я с полгода тут обретаюсь. Меньше даже. – Сингор без приглашения берет свободный стул и усаживается за их крошечный столик. – А ты как? Я вообще слышал, ты помер. Говорят, ты болел чем-то… Лерекс хмурится. Что-то тут не так, но он не понимает, что именно. Что-то там было еще, связанное с этим босмером, но он как назло не может вспомнить, что. Неудивительно, ведь столько лет прошло… – Не помер. Пока. – Лерекс тянется к кружке, но тут же вспоминает, что там пусто, и вообще, они с Макарием хотели уходить. – Ты извини, нам пора. Парню завтра рано вставать, да и мне тоже. Сингор вертит головой и будто бы только теперь замечает Макария, которого, по мнению Лерекса, только слепой не способен заметить. – О. А это кто? Ха, погоди. Не потому ли все бабенки в зале пялятся в этот угол? И не только бабенки… – Сингор хихикает. – Где ты его откопал, его, поди, с Мессера видно! – Это мой сын, – говорит Лерекс, вставая. Макарий поднимается следом, вежливо улыбаясь босмеру, зенки которого все увеличиваются в размерах. – Охренеть! – выпаливает Сингор и вскакивает сам. – Так ты – тот мальчишка, которого наш сержант на закорках таскал?! Невероятно! – Дети, знаешь ли, растут, – говорит Лерекс и идет к выходу. – Пока, Сингор, рад был повидаться. – Я тоже, – кивает тот. – Ну, спокойной ночи вам! На улице уже почти темно, значит, они засиделись дольше, чем хотели. Отсюда до дому около получаса ходьбы пешком, и Лерекс украдкой смотрит на сына – не сердится ли? Но лицо Макария в тусклом свете уличных фонарей кажется почти безмятежным. – Я его немного помню, – вдруг говорит он. – А?.. – Этого… Сингора. – Ты же был совсем маленький, когда он свалил. Я-то еле его помню, хотя мы действительно несколько раз ходили вместе по пещерам и хуторам в округе. – Я же говорю – немного. Он ведь был кем-то вроде дружинника? – Угу. Он возглавлял соседский дозор в нашем районе. Кажется, он же его и организовал в свое время. Он приехал когда-то в Лейавин, уже будучи членом Гильдии Бойцов, но решил осесть тут и купил дом. – Лерекс останавливается и вертит головой, пытаясь сообразить, где теперь старый дом Сингора. – Он жил, кажется, на следующей от нашей улице… Короче, Сингору, помню, не понравилось, что буквально через неделю после покупки его дом вскрыли, пока он был в резиденции своей Гильдии. Стража-то сюда не сильно часто заглядывала… Он смущенно умолкает, вспоминая, что и сам был среди этих стражников. Но, справедливости ради, в его обязанности не входил присмотр за городскими улицами, Лерекс был стражником Легиона, и должен был обеспечивать безопасность имперских дорог… Словом, тогда его мало интересовали медвежатники из бедных районов. Организованные банды и наркоторговцы были куда интереснее. А награда за их головы и почет за их устранение – куда весомее. – Кхм. Ну, в общем, да. Он и еще несколько добровольцев из соседей следили тут за порядком. Некоторое время. Надо сказать, даже после его отъезда организация еще сколько-то продержалась – когда мы с тобой съехали в деревню, они помогали присматривать за домом по первости. Потом-то все развалилось, конечно… Макарий кивает. – Тогда понятно, почему я его помню. – Он вздыхает и задирает голову, глядя на небо. – Однажды – это было, когда я уже с тобой примерно год прожил – я заигрался с мальчишками с соседней улицы, мы дошли до самой северной стены и пускали там кораблики в затоне. В общем, мы не заметили, как стемнело, а потом кто-то крикнул, что мать ему задницу надерет, и их всех как ветром сдуло. А я остался у воды. И я понятия не имел, как вернуться. Я того района совсем не знал. – Один остался? Они что, тебя бросили? – возмущенно бурчит Лерекс. – Погоди-ка, а почему я этого не помню? Я бы точно запомнил, что ты однажды не вернулся до темноты. Я же с самого начала велел тебе играть на нашей улице и не отлучаться далеко. И ты всегда слушался! Макарий потирает затылок с извиняющейся улыбкой. – Ну да… Я же говорю – заигрался. В общем, когда я уже был готов разреветься, пришел какой-то эльф в кирасе, выспросил у меня кто я и откуда и повел домой. – Проклятье, почему же я этого не помню?! – Потому что когда я вернулся, ты уже спал, и давно. – Сын неловко поводит рукой. – Ну, ты понимаешь… из-за зелий. Так что к счастью ты не заметил моего отсутствия. Лерекс стискивает зубы. – Ясно. Странно тогда что этот гусь Сингор ни разу не припомнил мне этой истории. Он же вечно зудел, что надо смотреть за детьми– а я дрыхнул в тот момент. – Да не видел он. – Макарий задумчиво качает головой. – Вроде он привел меня на соседнюю с нашей улицу и велел ждать. Чего-то. Но уже было совсем темно, а я помнил, как ты сердился, если я опаздывал. В общем, я побежал домой, надеялся, что ты не сильно меня накажешь. Но мне, можно сказать, повезло – ты даже не проснулся, когда я пришел. Лерекс ворчит что-то неодобрительное, но впереди уже виден проулок, которым можно выйти к реке – их дом уже неподалеку. – Ладно. Что было, то было. – Он нашаривает ключ в кошеле. – Главное – ты все же вернулся домой. Целый и невредимый.***
Церемония рукоположения Макария назначена на десять утра, но тот на ногах уже с рассвета. Новая роба, отвисевшаяся за несколько дней и почти гладкая, без складок, ждет своего часа, пока посвежевший Макарий, одетый в одни полотняные штаны, сушит свою только что вымытую шевелюру на утреннем ветерке, стоя на краю терраски. – Я говорил, надо было обстричься, – бурчит Лерекс, который сидит на лавке рядом. – Теперь провозишься. – Ничего, на солнце быстро высохнут. Ты опять за старое? Лерекс готовится достойно ответить, но тут видит двух соседских девиц, проходящих в сторону мостков для стирки. Обе пялятся на его ничего не подозревающего сынка, разинув рты, пока Макарий рассеянно перебирает длинные черные пряди. Он стоит к девчонкам почти спиной и не видит их обалделых лиц. Лерекс выглядывает с террасы и громко откашливается, девицы охают и убегают, прихватив свои корзинки, прежде чем Макарий успевает их заметить. – Я просто забочусь о твоем удобстве. – Спасибо, папа. Только мне и с косой удобно. Можно реже мыть голову, и вид всегда опрятный. Это, знаешь ли, важно для жреца. – Ладно, ладно. Больше слова не скажу. Когда выходить-то будем? – Когда волосы высохнут… – Макарий улыбается, но Лерекс видит, что мальчик нервничает. Как и он сам. – Нам в ту часовню, которая у статуи Топала Морехода… – Ясно. То есть которая на другом конце города. И еще нам нельзя бежать – я больной, а ты можешь вспотеть и испортить новую одежку. Я уж молчу про дерьмо на мостовых. – М-да уж. – Макарий рассеянно потирает подбородок. – А я-то надеялся пораньше прийти. Чтоб подготовиться морально. – Наймем тогда возчика. Не все ж пешком по городу мотыляться. – Ну… – Ой, парень. Ну хватит. Уж раз-то в жизни можно пошиковать.***
В назначенное время Макарий прибывает к старой часовне Акатоша, и уходит внутрь в сопровождении двоих аколитов. Лерексу предлагают подождать в притворе, и он некоторое время и впрямь сидит там на лавке в компании кувшина с разбавленным апельсиновым соком, силясь подслушать, что происходит за толстыми дверьми, но оттуда не доносится ни звука. В конце концов Лерекс сбегает в дворик часовни и начинает наматывать круги по периметру. Вскоре он устает – больное сердце дает о себе знать – и устраивается в теньке на скамейке с узорчатой спинкой. Солнце медленно поднимается к зениту, и жара усиливается, но ему это даже по душе. Он все время мерзнет, даже меховые одежки не всегда спасают, и Лерекс всякий раз со страхом ждет сезона дождей. Чтобы отвлечься, он рассеянно смотрит по сторонам и натыкается взглядом на разномастные ящики, сложенные недалеко от стен часовни, из одного торчат какие-то разноцветные ленты. Ах да. Завтра же праздник. А в их маленьком семействе даже двойной – у Макария день рождения. Лерекс вспоминает, что сыну должно исполниться ровно тридцать. Для народа одного из кровных родителей Макария это даже не совершеннолетие, зато для его человеческой половины – более чем взрослый возраст. Дата знаменательная, значит, и подарок должен быть не простым. Сперва Лерекс ломает голову над этим, а потом плавно возвращается к мыслям о полуэльфийском происхождении сына. В свое время, став родителем такого ребенка, он постарался выяснить все необходимое, но оказалось, что полуэльфы мало чем отличаются от просто человеческих детей. Правда, его предупредили, что мальчик может взрослеть медленнее, и к этому надо быть готовым. – Но к двадцати годам он должен догнать сверстников человечьего рода, – добавила тогда Алвес Увеним, к которой он обратился, – к сожалению, полукровки живут лишь чуть дольше людей. Только Макарий не догнал сверстников. Пуще того – нынешний почти тридцатилетний Макарий все еще выглядит очень юным. Не знай Лерекс наверняка, то подумал бы, что парню не больше семнадцати, пусть он и сравнялся ростом с трехлетним апельсиновым деревцем. Лерекс прикрывает глаза и откидывает голову на спинку скамьи. Может, его мальчик какой-нибудь квартерон? Но ведь он так похож на человека… Разве только глаза и цвет кожи выдают эльфийское происхождение. Он трет лицо ладонями. Что ж, если Макарию боги даровали долголетие, как одному из его кровных родителей, то это только к лучшему. Остается только жалеть, что сам он не увидит, как сын окончательно возмужает… Он задремывает, не успев додумать. Сперва он просто пребывает в ленивом теплом сумраке, но затем ему снится сон. Лерекс обнаруживает себя на той же скамье во дворике часовни Акатоша, он сидит подперев щеку рукой, и смотрит на желтые с прозеленью цветки плюща, сплошь облепившего старую каменную ограду, но обзор вдруг перегораживает статная фигура. Лица Лерекс не видит – незнакомец одет в длинную свободную робу с капюшоном, из тьмы которого волнами льются длинные черные пряди. Фигура склоняется над Лерексом, одной длиннопалой ладонью обхватив его голову, а вторую уложив ему на грудь, туда, где еще трепыхается его несчастное сердце. Лерекс силится что-то сказать, но все его существо затапливает яркий свет, и он растворяется в нем, рассыпается на мириады искорок, а потом словно бы вновь собирается воедино, чувствуя себя так, будто заново родился. Неужели и впрямь Госпожа смилостивилась над ним и одарила своей благодатью?.. Лерекс приходит в себя, судорожно дыша и обливаясь слезами. Он хватается за грудь, но больше не чувствует этой непреходящей тяжести, в ногах и руках появилась давно позабытая легкость, и они теперь теплые. Он поднимает взгляд – оказывается, фигура в капюшоне ему не приснилась, только это никакая не Мара, а его собственный сын в новой рясе с костяными пуговицами, с распущенными волосами и наброшенным на голову капюшоном. Взгляд Макария напряжен, будто он вот-вот ожидает какого-то подвоха. – Папа… встать можешь? Лерекс утирает лицо, упирается ладонями в доски лавки и почти мгновенно вскакивает – откуда только силы взялись?.. От неожиданности он еле удерживается на ногах, но Макарий вовремя успевает перехватить его. – Ты как?.. – Хорошо, сынок, хорошо. – Лерекс на мгновение утыкается лбом в его плечо. – Ну-ка, отпусти меня… Я больше падать не собираюсь. Макарий слушается и разжимает объятья. Лерекс выпрямляется и видит, что у них есть зрители. Те двое аколитов и старая жрица Акатоша, Лалвен, которая рукополагала Макария. Надо думать, действо завершилось. – Я… – Лерекс облизывает губы. – Все? Ты теперь настоящий священник? Жрица тихонько фыркает, но Лерекс ее слышит. – Он и был уже священником, – говорит она, – просто теперь он священник рангом повыше. Ты позволишь?.. Макарий кивает, а Лерекс непонимающе крутит головой, когда Лалвен подступает и ощупывает его грудь. – Ты же говорила, что не в силах мне помочь, – несколько ядовито замечает Лерекс. – Ни тогда, когда у меня болезнь только выявилась, ни после. – Да. И смею тебя заверить, никто в Лейавине, в целом графстве, не помог бы тебе. Не было здесь никого хотя бы в малой степени одаренного, как твой сын. Но я все еще кое-что смыслю в лечении, так что дай мне хотя бы засвидетельствовать чудо, сотворенное его руками и духом. Некоторое время старуха водит ладонями по его торсу. Лерекс терпит, стараясь не встречаться взглядом с ее светло-зелеными глазами под набрякшими веками. Он вдруг вспоминает, что она по-настоящему старая – кажется, Лалвен куда больше двухсот лет, и большую часть из них она провела в Лейавине, руководя этой маленькой часовней. Лерекс помнит, как только-только приехал сюда, будучи сопляком, а она уже была древней, как кое-какие форты. – Ну что? – не выдерживает он. – Я буду жить? Или мне уже пора домовину присматривать? Лалвен щурится. – Будешь. – Она оглядывается на Макария. – С сосудами в ногах еще есть проблемы, да ты сам знаешь. А так все хорошо. Тот кивает. – От меня еще что-то требуется, матушка? – Нет. Ты свободен, как птица. – Она потирает подбородок. – На ближайшие пару недель точно, я думаю. Я знаю, что ты писал прошение об отсрочке и получил положительный ответ, но примас мог и забыть об этом. В любом случае, я сообщу о твоем новом статусе, но пока он сподобится пошевелить задницей и найти тебе приход, может пройти немало времени. Но довольствие ты сможешь получить уже в этом месяце. – Мне ничего не нужно. У меня все есть. И деньги тоже. – Дурак. Богатый, что ли, очень? Тебе дадут запас одежды и обуви, а еще продукты и кое-что из товаров первой необходимости. – Я… – Отправляйся послезавтра в службы, туда, где тебе дали эту рясу. Я скажу, чтоб для тебя подготовили кое-что. Не придешь – найду и напинаю в загривок. – Лалвен вдруг спохватывается и напускается на своих аколитов, изображающих садовые статуи. – А вы чего встали?! А ну марш работать, нам еще нужно подготовить часовню к завтрашним гуляниям! Пока она верещит, Макарий тихонько подхватывает Лерекса под руку и ведет к калитке.***
Сейчас самый светлый месяц в году, и солнце долго не скрывается за горизонтом, но Лерекс чувствует, что уже поздно, хотя на улицах полным-полно народу. Они с сыном не спеша идут в сторону Нибена, где-то там, в зарослях буйно разросшейся жимолости, прячется их старый домишко. – Интересно, как это она «напинает тебе в загривок», – говорит он, – когда она сама тебе по пояс ростом? Макарий тихонько смеется. – Встанет на стремянку. Лерекс пихает его кулаком в плечо, а потом замечает: – Старуха права, вообще-то. Не стоит отказываться от помощи Культа, коли уж он желает тебе что-то дать. Я же, вон, не отказался от легионского дома и пенсии. – Тут другое… – То же самое. – Лерекс пожимает плечами. – Ты отдаешь себя всего ему, тогда как я когда-то отдал себя Легиону. – Я отдал себя Акатошу. – Ну… а я тогда императору. Через посредников. Но суть-то от этого не меняется. В общем, сходи в эти службы. И я схожу с тобой. – Лерекс делает глубокий вдох, прежде чем уточнить: – Мне же теперь можно таскать тяжести? Макарий смотрит на него, хитро прищурившись. – Так и быть, папа, я разрешу тебе иногда носить что-нибудь вроде десятифунтового мешка с мукой. Но не больше. – И все?! Я же… Так я здоров или нет?! Противный мальчишка приподнимает одну бровь. – Ну, сейчас ты явно в лучшем состоянии, чем был еще сегодня утром. – Ты нарочно?! – Ага. – Макарий снова хватает его под руку. – Не злись, папа. Ты идешь на поправку, но нужно еще немало усилий и с моей, и с твоей стороны. Кстати, ты много гуляешь? – Да не особо… – Придется начать. Это полезно. И кстати, теперь ты можешь ходить быстрее, ты, наверное, уже сам чувствуешь изменения. Лерекс кивает. Действительно, к ногам почти вернулась прежняя сила, и если раньше он останавливался перевести дух каждые десять шагов, то теперь мог идти без остановок долго. Собственно, они прошли уже много кварталов, а задержались только здесь, недалеко от реки. – Пошли к «Сестрицам», – говорит Лерекс. – Пить пока не надо, папа. Еще не все у тебя налажено. – Я не про пить. Я про поесть. Особенно тебе. Ты же не ел ничего со вчерашнего утра. – Ну да, надо было поститься сутки. Ты ведь тоже не завтракал. – Вот именно. А дома еще готовить надо. Пошли, старухи нас, небось, накормят, за умеренную плату. Лерекс боится, что они опять встретят в таверне Сингора – почему-то ему не хочется его видеть, он сам не понимает почему – но тот пока не попадается на глаза. Они заказывают ужин, и вскоре Шурави, которая все еще разносит еду наравне с нанятыми подавальщиками, несмотря на почтенный возраст, притаскивает полный поднос со свежеприготовленными разносолами, выставляет на столик и удаляется. Они ужинают, и на сей раз Макарий разрешает Лерексу выпить целую кружку эля вместо половинки. Лерекс, накушавшись почти деликатесных яств, сидит на удобном стуле в уютном закутке таверны, болтает в кружке хороший эль и понимает, что вот сейчас он счастлив. Его сын получил сан и теперь наверняка станет уважаемым человеком, сам он, похоже, идет на поправку, и даже Сингор этот сегодня не попался ему на глаза. – Идем домой? – предлагает Макарий, аккуратно сдвигая опустевшую посуду к середине стола. – Погоди минутку. – Лерекс вытягивает ноги и блаженно вздыхает. – Я еще не допил.***
– Можешь открывать, – говорит Лерекс. Макарий открывает зажмуренные глаза и смотрит на длинный, узкий и довольно тонкий деревянный футляр. – Что это?.. – Твой подарок. Давай, глянь, что там. Макарий отщелкивает запоры, откидывает крышку и в замешательстве смотрит на длинный меч с узорчатой гардой в ножнах из черной тисненой кожи. – Я… Это же… – Он поворачивается к отцу, растерянно хмурясь. – Папа… зачем? Зачем он мне? Лерекс вздыхает и показывает на свободный стул. – Присядь, – говорит он, усаживаясь сам. – Я объясню. Я не выживший из ума кретин, не бойся. Я прекрасно знаю, что жрецам – обычно – мечи не нужны. – Тогда почему… – Да погоди ты. Дай собраться. Я вроде репетировал, но в мыслях как-то лучше выходило. – Лерекс потирает лоб, а потом начинает: – Его мне дали за пару лет до выхода на пенсию. Сначала такие ковали для офицеров Имперской стражи, но потом начали оделять ими за какие-нибудь заслуги или просто за выслугу… Я к тому веду, что это скорее символ, нежели оружие. Хотя конечно и оружие тоже, и отличное. Лерексу кажется, что он несет околесицу, но Макарий умудряется вычленить из нее главное. – Символ чего? Легиона? Вернее, принадлежности к нему? Лерекс качает головой. – Нет… То есть да, раньше это был именно символ моей службы императору. Но сегодня, в твой праздник, я дарю его тебе, как память. Память обо мне. – Боги, папа… – Нет, дай мне договорить… – Я ведь сказал, что ты теперь не умрешь! – Ах ты неслух! Сказал же, дай сказать! Так вот, я не тупой и понял, что теперь помру не завтра, но я все же умру. И много раньше, чем ты. Словом, однажды это все же произойдет. Этот клинок хороший и переживет меня надолго. Я хочу, чтоб ты взял его и держал где-нибудь рядом с собой, как напоминание о твоем старом папке. В конце концов, тебя действительно могут спровадить куда-нибудь прочь из Лейавина в другое графство, и вдруг я не смогу сопровождать тебя… Он умолкает. Макарий некоторое время сидит без движения, а потом встает и склоняется над Лерексом, сжимая его в объятьях. – Спасибо, папа, – невнятно говорит он куда-то в лерексово плечо. – Спасибо. И тоже очень люблю тебя. Лерекс на секунду прижимается виском к темной сыновьей макушке и отстраняется. – Ну ладно, пойдем. Я вчера договорился с Шамарой, нам должны накрыть столик к полудню. – Ох… Да разве там сегодня протолкнешься? Праздник же. – Ну, нам точно найдется местечко. Пошли, говорю.***
Через несколько дней после того, как они с сыном прогулялись в службы Культа и притащили в дом кучу припасов, довольный Макарий возвращается из часовни Лалвен и говорит: – Примас прислал ответ. Вроде бы он походатайствовал за меня в столице, и теперь меня, возможно, оставят в Лейавине. Я знаю, ты не хотел покидать графство, но если мне дадут приход в нем, ты поедешь со мной? Лерекс отрывается от штопанья рубахи. – Ты же говорил про какую-то отсрочку. – Да-а… Только… Ты идешь на поправку, и с каждым днем тебе все лучше. А я просил отсрочку в связи с твоей болезнью. Лерекс возмущенно пучит глаза: – Ты что, соврать не мог?! – Кое-кто учил меня всегда говорить правду. – Какой-то придурок, не иначе. В общем, да. Конечно, я поеду. – Лерекс втыкает иголку в ветхую ткань и смотрит на сына. – Вообще-то даже если тебя отправят куда подальше, я и тогда поеду. – Но ты же… – Я же – что? Ну да, да. Я родился здесь, на этих сраных болотах, ну и что? Судьба, кажется, предоставила мне второй шанс, и если ей угодно, чтобы я снялся с места вслед за тобой, значит, так тому и быть. – …А дом? То есть – дома? Лерекс почесывает подбородок. – Ну, дом в Болотной Водице я продам, коли придется съезжать. А этот могу оставить за собой, мало ли?.. Макарий плюхается в старое кресло и вытягивает длинные ноги. – Ну, погоди, – бормочет он, лохматя кончик косы, – может, меня еще тут оставят… Лерекс кивает и вновь принимается за штопку. Макарий некоторое время молчит и вдруг спрашивает: – Папа, ты что-нибудь знаешь о Мерунесе Дагоне? Лерекс дергается, и игла вместо старого рукава втыкается в его палец. – Ффе-е-ево?.. – мычит он, сунув палец в рот. – С чего вдруг такие вопросики?! Макарий встает и мгновенно залечивает крошечную ранку. Лерекс ждет продолжения, но сын молчит. – Ладно. Все же. Что это было? С чего вдруг вопросы про даэдра? – Ты помнишь Дагайл? И Агату? – Как не помнить! – морщится Лерекс. – Да в чем дело?! Макарий усаживается обратно и наклоняется вперед. – Дагайл… Она ведь была провидцем, верно? – Он не смотрит на Лерекса, но тот видит, что глаза у мальчика очень задумчивые. – В какой степени ее пророчества были точными? Они исполнялись? – Да вроде… А хрен знает, я с ней не был знаком-то почти. Был удивлен тогда, когда они к нам в дом завалились, а она, оказывается, даже имя мое и старое звание знает… – Лерекс умолкает на секунду. – О нет! Эта старая курица тебе чего-то напророчила?! Это она тебя заставила стать жрецом?! Он отбрасывает свое рукоделие и вскакивает. Макарий качает головой. – Не говори так о ней, пожалуйста. Но да – это она во многом определила мой путь, хотя и не пророчествами. Она просто сказала, что раз тебе нужен настоящий целитель, им придется стать мне, а получить подходящее образование теперь можно только в Имперском культе. – Вот гадина старая… – Папа, ну хватит. Проблема не в моем призвании. А в том, что Дагайл оставила мне кое-что с теми книгами. – Пророчество? – Скорее… предупреждение. – Макарий опять перебирает пальцами пряди в кончике косы. – Рекомендации, чего не надо делать. – А если сделаешь, то что? Сын тянется за старой книгой в фиолетовой обложке, которую ему когда-то – почти двадцать лет назад – оставили эти проклятущие ведьмы. Он пролистывает ее и достает свернутый лист бумаги – светлый на фоне пожелтевших страниц. – Вот. Посмотри. Надо было спалить эти книжонки, он ведь как чувствовал!! Лерекс хватает бумагу, надеясь, что мальчик не заметит, как у него трясутся руки, и разворачивает послание. В нем всего несколько строчек, Дагайл сразу переходит к делу, не распыляясь на предисловия.«С того дня, когда тебе исполнится тридцать, держись подальше от слуг Дагона и от всего имени Топала Морехода. Это не насовсем, может, лишь на год. Если избежишь этих опасностей, то в ближайшую сотню лет тебя будут ждать лишь малые горести, мелкие неурядицы, с которыми легко и просто совладать. Если нет – берегись. Ты не погибнешь, но твоя судьба и судьба твоих близких изменится самым неожиданным и неприглядным образом. Так что будь осторожен, мальчик. Дагайл».
Лерекс просматривает письмо еще раз и еще, а потом поднимает взгляд на сына: Макарий сидит, смирно положив ладони на колени, и ждет его вердикта. – И это все? – разводит руками Лерекс. – Все, больше ничего нет? Макарий кивает. – Угу. Странное предсказание. Вернее даже не предсказание, а предостережение. – Странное?! Да таких предостережений я сам могу сколько угодно выдать! «Держись подальше от слуг Дагона», ишь ты! Как тебе такое: не ходи в порт по ночам без ножа, то есть, вообще не ходи, как стемнеет, не пей дешевую бормотуху, не жри протухшее мясо… Боги, что за бред она тебе тут написала?! Говорили, что она чокнутая еще до того, как ты у меня появился, но потом ведь сказали, что все в порядке! Какое там в порядке!!! – Ох, папа, тише. Ты забыл, что тут стены тонкие? Лерекс со свистом выдыхает. – Да. Да, прах побери, забыл. – Он возвращает письмо старой колдуньи Макарию, опускается на свой стул и качает головой. – Охренеть. Если следовать этим ее советам, тебе нельзя ходить в часовню Лалвен. – М-м, да. Я об этом уже думал. Она ведь стоит прямо на площади Топала. – Вот именно. Но ты уже много раз бывал там, и все было в порядке. И будет. – Лерекс берется было за свою штопку, но тут же бросает, понимая, что сегодня шить не сможет – слишком взбудоражен. – Малыш, послушай… Я не силен во всей этой колдовской мишуре, но как раз про всякие предсказания в свое время кое-что вынес. Одно то, что ты слышал пророчество, уже влияет на судьбу. А эта старая с… ладно, в общем, она заставила тебя жить с этим почти двадцать лет… – Нет, – негромко возражает Макарий. – Нет, я прочел его только несколько дней назад, в день рождения. Как раз когда мне исполнилось тридцать. Кстати, теперь я знаю, что родился на рассвете шестнадцатого числа. Это примерно три утра. Лерекс моргает. – Как… В смысле… Макарий поднимается и идет в спальню, где валится на свою кровать и закидывает руки за голову. – Понимаешь, тут все не так просто – говорит он, глядя на потолочные балки. – Агата принесла мне книги в утро своего отъезда из нашей деревеньки, объяснила, для чего они все, и показала этот листочек. Сказала, там предсказание Дагайл для меня, но узнать, что в нем, я смогу, лишь когда мне стукнет три десятка ровно. Я хотел посмотреть прямо на месте, спросил, что мне помешает это сделать, когда она уйдет, но она только улыбнулась и сказала, что я все равно пока ничего не увижу. Она предложила развернуть листок и убедиться. Я так и сделал. Он был пуст. Ни строчки, ни буквы. Чистый с двух сторон листочек. Агата сказала, что Дагайл заговорила свое письмо, наверное, как раз потому, что, как ты и сказал, само высказанное пророчество влияет на того, о ком оно. Лерекс стоит, прислонившись к косяку, и смотрит на него. – Выходит, ты ходишь с этим всего дня четыре? – Макарий кивает. – Почему сразу не мне не сказал? – Во-первых, не хотел беспокоить. Во-вторых, не хотел злить. В-третьих… Что ж, это предсказание – предостережение – и впрямь очень невнятное. Вот я и хотел сперва выяснить, сколь точны были раньше пророчества Дагайл. – И как, выяснил? Макарий переворачивается набок и опирается на локоть. – Да как сказать… Единственный, кто остался в Лейавине из ее приближенных – С'драсса, алхимик. – Знаю его. Я у него зелья покупаю… Покупал. Они помогали лучше других. – Да. А еще он как-то давно дал мне несколько бесплатных уроков, хотя и не должен был. Словом, я спросил его. По его словам, Дагайл вполне можно верить. Лерекс угрюмо кивает. – То есть ты не будешь больше ходить на площадь Морехода? – с иронией спрашивает он. Макарий пожимает плечами. – Да буду, конечно. Просто… – Он вздыхает. – Просто с оглядкой, что ли.***
Вечером Лерекс снова поднимает больную тему, хотя его корежит при одной мысли о тех ведьмах. – Насчет Дагона. Может, она имела в виду Мифический Рассвет? Макарий кивает. – Я тоже первым делом о них подумал. Только мне казалось, что их всех повыловили в самом начале новой эры… Лерекс потирает шею. – Понимаешь… Да, с одной стороны граф потратил много сил, средств и времени, чтобы призвать к ответу этих ублюдков. С другой… Боги, тогда на всем Тамриэле воцарился хаос!.. Ты просто был маленький и уже не помнишь. Император мертв уже пару лет, и все его наследники тоже, линия Септимов прервалась окончательно и бесповоротно. Буквально недавно Имперский город атаковала кошмарная тварь прямиком из Обливиона, и все думали, что теперь-то точно наступил конец света. Потом все Врата закрылись, но лучше-то не стало. Последний Септим принес себя в жертву, императора нет и не предвидится, на дорогах валяются растерзанные трупы, линии снабжения нарушены, пашни и пастбища разорены, да и пахать и пасти-то некому и некого. Порой горожанам жрать нечего. Ну и надо же было кого-то обвинить во всем этом. Началась подлинная охота на ведьм, я видел, как люди оговаривали собственную родню, думая, что они из Мифического Рассвета. Лерекс переводит дух и смотрит на Макария, который сидит за столом с подавленным видом. Мальчик думает, наверное, о том же, о чем много раз задумывался он сам: его малыш – отпрыск каких-то даэдропоклонников, которому повезло уцелеть в погроме. Но кое-что в этой версии не вяжется, потому что Макарий стал его сыном еще до всех погромов, тогда со смерти старого императора минуло всего несколько месяцев, в этом Лерекс уверен. Он отводит взгляд в сторону. Макарию он в свое время сказал, что однажды вечером, сидя в этом самом доме, он услышал стук в дверь и обнаружил на пороге ребенка, которого, в конце концов, взял себе. Правда в том, что Лерекс сам толком не помнит, как появился у него сын. Вроде бы его кто-то привел, но кто – это знание словно стерли из его памяти. Лерекс не может вспомнить ничего, кроме невнятного темного силуэта. Сам Макарий помнит и того меньше. Впрочем, когда-то он рассказывал Лерексу, что они, мол, «долго шли». Куда и откуда, выяснить так и не удалось, а спустя несколько лет мальчик забыл и историю про «поход». Лерекс откашливается. – Я к чему веду-то: культистов, может статься, не всех извели. В той разрухе едва можно было отличить нормального человека от чокнутого фанатика. – Ты правда думаешь, что кто-то из них мог уцелеть? – тихо спрашивает Макарий. – Наверняка. Их, может, немного осталось, и они до сих пор боятся лишний раз о себе напомнить, после того, как всех в святилищах Ноктюрнал и этого, как его, ну, с тростью… – Шеогората. – Да, его. Их ведь тогда тоже сильно прижали, многих вообще убили. Хотя они вроде и ни при чем. А, да ладно, эти даэдропоклонники все на одно рыло. В общем, будь осторожнее, малыш. Кто знает, вдруг кто-то из наших соседей до сих пор поклоняется этому четырехрукому чудищу.***
В один жаркий день Лерекс чувствует в себе достаточно сил, чтобы одному прогуляться до рынка. Поторговавшись там, он заворачивает в район, где гнездятся лавочники и прочие торговцы, и проводит почти полдня, шатаясь по магазинам. К вечеру у него полно покупок, большая часть из которых – совершенно ненужное барахло. Лерекс понимает, что с этим надо что-то делать, но решает позволить себе хоть раз в жизни сделать глупость. Он смотрит на небо – оно темнеет потихоньку, значит, пора возвращаться и показывать добычу Макарию. Когда он сворачивает на знакомую грязноватую улочку, что тянется вдоль берега Нибена, одна из коробок со сладостями выскальзывает из общей кучи и со стуком падает на грязную мостовую. Лерекс скрипит зубами от досады. Если он попробует ее поднять, все остальные свертки и кульки посыплются следом. Он уже почти готов плюнуть на эти скамповы конфеты – жутко дорогие! – когда из-за угла выныривает низкорослая фигура, подбирает коробку и пристраивает на самой вершине горы из покупок в руках Лерекса. – Значит, это правда, – говорит этот тип, и Лерекс запоздало узнает Сингора. – Ты что здесь делаешь? – глупо спрашивает он. – А ты как думаешь? Навещаю свой старый дом. Я же жил тут когда-то. – Ты жил на другой улице. – И? Теперь нельзя на другую пройти? Лерекс смущенно поводит плечами, отчего коробка с конфетами вновь валится наземь. Сингор со вздохом опять водворяет ее на место и говорит: – Пошли, провожу. – Да мне недалеко… – Я помню. Только если она у тебя опять свалится, то долго не пролежит. Местные шакалы уже выходят на охоту. – Не замечал я шакалов-то, – беззлобно ворчит Лерекс, шагая в сторону своего дома. – Вроде все тихо с тех пор, как мы вернулись. Сингор цокает языком. – Ай-ай, сержант, неужто ты хватку потерял? – Да пошел ты… Они добираются до дому, и Лерекс понимает, что Макария там нет – окна за ставнями темные. Он сгружает покупки на лавку на террасе и лезет за ключом. Походя он отмечает, что забыл вчера занести в дом столик с кружками – вечером они с Макарием выпивали, глядя на ивы – и показывает на него Сингору. – Во, видал? Сутки простояло, и никто не покусился. Где твои… «шакалы»? Сингор пожимает плечами. – Просто повезло. Или они знают, кто здесь живет. – И кто же? Ветеран Легиона, вышедший на пенсию чуть не тридцать лет назад? – А еще жрец Акатоша, который умеет исцелять самые тяжелые болезни. Вроде порока сердца. Лерекс молчит некоторое время, а потом испускает хриплый смешок. – Слухами земля полнится? – Конечно. Когда мне сказали, что будто бы люди видели, что ты скачешь, как молодой козел, я решил, что кто-то зенки залил. Но сейчас… – Сингор окидывает его взглядом. – Ты отлично выглядишь. В «Трех сестрах» на позапрошлой неделе было темновато, но я даже тогда заметил, что тебе хреново. А теперь будто даже помолодел. Сколько там тебе? Сто? Сто два? Извини, я плохо разбираю человечий возраст. – Пятьдесят семь, – цедит Лерекс. – О!.. – И я уже считаюсь старым, остроухий ты засранец. – Ну извини, я ж говорю, не разбираюсь. – Сингор соскакивает со ступенек на тропинку. – Неловко вышло. Ну, удачи тебе. Сыну привет.***
Пока нет назначения, Макарий ходит в часовню на площади Топала Морехода и помогает жрице. Он собирается утром, а возвращается только поздно вечером, довольно уставший. – Старуха что, пашет там на тебе, что ли? – бурчит Лерекс в один из таких вечеров, раскладывая по тарелкам жаркое. – Да нет, просто я кое-что чиню. – Сын набрасывается на еду, будто не ел с самого утра. – Иногда бывает тяжело. – Чинишь?! Эта карга что, не может нанять рабочих, обязательно надо тебя нагружать?! – Папа. Это я сам… В общем, все в порядке, не волнуйся. Как твое самочувствие? – вдруг спрашивает он. Лерекс поводит плечами. – Лучше, чем за последние двадцать пять лет. – Одышка? Ноги не мерзнут? – Нет. Все отлично. – Хорошо. Хорошо, что ты почти обрел полную силу. Потому что она нам вскоре понадобится. – Макарий кладет на стол между посудой пухлый конверт. – Посмотри. Лерекс вытирает руки тряпкой и осторожно извлекает на свет лампы несколько бумаг. Одна из них – письмо от прелата, в нем описано место грядущей службы нового жреца, еще две пришлепнуты сургучом, на котором оттиснуто изображение песочных часов – верительные грамоты. Лерекс читает письмо, натыкается на незнакомое название, и поднимает взгляд на сына. – Куда?.. – Ну… Это не в Лейавине, – отвечает тот. – Это небольшая деревенька в графстве Бравил. Построили в начале эры, так что она чуть моложе меня. Ну хоть в Нибенее. – А я был бы не против прогуляться в Коловию, – вздыхает Лерекс. – Я пару лет служил в Корроле, на севере. – Там же холодно! – Зато не так сыро. – Лерекс снова смотрит на название. – Аурус, Аурус… Погоди-ка, был старый форт на левом берегу Нибенейской бухты с таким названием. – Ага. Это вроде как рядом. – Макарий подцепляет грамоты. – Тут послание для графа и старосты. Надеюсь, староста умеет читать. Как я понял, это рыбацкая деревня. Когда они укладываются спать, Лерекс с досадой говорит: – Как будто в Лейавине деревень мало! Почему бы не в нашу старую Болотную Водицу тебя не направить?! – Ну, во-первых, она не такая уж старая, – отвечает Макарий, встряхивая одеяло, – ты вроде сам говорил, что первые дома там построили, только когда Кризис завершился. Во-вторых, она не так далеко отстоит от Лейавина, в котором на обоих берегах хватает церквей. В третьих – как я понял, в Аурусе уже построили часовню, а в нашей Болотной Водице – нет. Лерекс вздыхает. – Ну и ладно. Когда там тебе велено начинать? – Написано, что крайне желательно быть там уже в конце лета. Жители надеются, что жрец будет присутствовать на празднике Конца Жатвы и благословит их урожай. – Ты ж сказал – там рыбаки! – Ну, они еще и огороды держат, видимо. – Макарий ложится, укрывается одеялом, а потом снова тихонько спрашивает: – Так ты поедешь со мной? – Конечно, да, я же сказал! Макарий издает удовлетворенный звук. – Спасибо. Я люблю тебя, папа. – Я знаю, – ворчит Лерекс и негромко добавляет: – Я тебя тоже. Вскоре он засыпает, не успев толком раскинуть в мыслях карту Сиродила и наметить путь на север.***
Оба встают рано, и выясняется, что и отец, и сын готовы отправляться в дорогу хоть сейчас. Но Макарий все же говорит: – Еще больше полутора месяцев до нужной даты, успеем. К тому же что-то мне подсказывает, что в Бравиле, да еще в той глуши, куда мы едем, не все в порядке со снабжением. Нужно подготовиться. Лерекс согласно кивает. Но все же оба начинают перебирать вещи, откладывая нужное для переезда. Лерекс начинает думать, что ему придется проехаться до Болотной Водицы, чтобы разобраться со старой хижиной, но его размышления прерывает Макарий. Лерекс поворачивается, услышав его изумленный возглас, и видит, что сын вытащил наружу содержимое своей прикроватной тумбочки и высыпал на кровать. – О Акатош… Что это? Кто это? – Макарий склоняется над постелью и обеими руками хватает старую тряпичную игрушку – вроде бы раньше это был лев. – Я… я помню его. Он же мой, верно? Ты когда-то говорил, что я с ним пришел. – Да-а. – Лерекс вдруг вспоминает, что это он, приводя дом в порядок, нашел игрушку среди хлама и в суматохе сунул ее в тумбу. – Я ее выбросить хотел, да забыл. – Выбросить? – Макарий поворачивается к нему, слегка нахмурившись. – Зачем? – Боги, парень. Она же ветхая совсем. Ты что, решил передать ее своим детям? Так когда они еще у тебя появятся… К тому времени она вообще рассыплется прахом. Макарий не отводит взгляда от помутневших стеклянных глаз. – Да, верно… Просто… Ну, я подумал, что это последняя память о моих прежних родителях. И единственная… – Он аккуратно укладывает полысевшего кота на кровать и поправляет пояс, которым перехвачена его ряса. – Не выкидывай его, пожалуйста. Он… мне нужен. Макарий обувается и выходит на террасу, Лерекс смотрит на него через проем, мальчик оборачивается и говорит: – Я сегодня вернусь пораньше, у меня есть кое-какие соображения по поводу нашего путешествия. – Он соскакивает по ступенькам на мостовую и исчезает в зарослях жимолости, крикнув: – Забыл! Тебе привет от Сингора! Лерекс в два счета вылетает из дому и бежит за сыном, но того уже и след простыл – недавно он нашел, как срезать путь через прибрежные заросли, а Лерекс в свое время поленился об этом расспросить. Лерекс возвращается в дом – не бежать же, в самом деле, за парнем до самой часовни. Ладно, вечером он ему скажет, что давно следовало: чтоб держался подальше от этого Сингора, что бы ни случилось. Лерекс и сам не знает, почему этот эльф вызывает в нем столь сильную неприязнь, но ничего не может с собой поделать. К тому же, он привык доверять своему чутью. Некоторое время он занят тем, что перекладывает одежду и книги из комодов, шкафов и стеллажей в старые ящики, которые нашел на чердаке. Потом решает немного помочь Макарию со сборами. Книги сына валяются на его же кровати – маленькая библиотека, начало которой положили те две ведьмы. Лерекс собирает их в стопки и пристраивает пока что на тумбе и, частью, на полу, думая, что надо бы подыскать еще ящиков. Он садится передохнуть на сыновью кровать – спина начинает ныть от неудобной позы – и рассеянно хватает тряпичного льва за облезлую голову, чтобы переложить в сторонку… Видение обрушивается на него, как удар молнии. Вот он, тридцати с небольшим лет, сидит за убогим столом в этом доме, слушая, как за стенами бушует гроза. Макарий – совсем еще малыш – давно спит в своем гамачке в обнимку с побитой молью игрушкой-львом, и даже буйство стихии не может его разбудить. В следующий момент Лерексу кажется, что он слышит стук, но не придает значения, думая, что это ветки ив и жимолости лупят по стенам. Но стук повторяется, и на сей раз Лерекс понимает, что кто-то стоит за дверью. Он открывает, сжимая в руке обнаженный короткий меч, и видит на пороге укутанную в плащ фигуру. – Что, тоже меня порезать решил? – хрипло спрашивает она, и Лерекс понимает, что это С'Садда. – Ты?! Что… – Можно зайти? Погодка, сам видишь, какая. Лерекс распахивает дверь и прижимается к стене. – Проходи. – Когда С'Садда оказывается внутри, он захлопывает дверь и тихо спрашивает: – Что значит «тоже»?! Но С'Садда не торопится отвечать. Сперва он бдительным взглядом обводит жилую комнату, а потом находит Макария и идет прямо к гамаку. Лерекс тянется схватить его за мокрый плащ, но С'Садда уворачивается – не сказать, что ловко, скорее неуклюже, – и склоняется над спящим мальчиком. Несколько секунд он изучает маленькое личико, а потом смотрит на Лерекса: – Он немного подрос. Совсем немного, но подрос. – Почти год прошел, – хмуро отвечает Лерекс. – Ты за ним вернулся? – Я… хм-м. Нет. Пока точно нет. Видишь ли… – С'Садда взмахивает рукой, но тут же кривится и скалится от боли. – Твою мать!.. В общем, мне опять нужна твоя помощь!.. Лерекс хочет спросить, в чем именно, но тут видит маленькую лужицу крови у каджитова сапога. Он кидается к нему, но С'Садда не собирается помирать или даже падать в обморок. Он не спеша разматывает плащ, бросает его на стул и демонстрирует длинный разрез на левом боку. Темно-зеленая рубаха побагровела, и в прорехе видно что-то ярко-красное. – Не страшно, – быстро говорит каджит. – Правда, кровит сильно. У тебя найдется игла с ниткой? Пока Лерекс шарит на полках, С'Садда добавляет к плащу меч и аккуратно устраивается на свободном стуле. Лерекс наконец-то находит нужное, хватает початую бутылку дорогого бренди и отливает в миску, чтоб можно было прополоскать там швейные принадлежности. – Где твои зелья? Ты же всегда имеешь парочку в запасе. Он начинает шить, и С'Садда шипит от боли. – В этот раз их со мной не было. Я, понимаешь ли, не думал, что они мне пригодятся в тихой гостиной Гильдии Бойцов. Лерекс растерянно застывает с иглой в руках. – На тебя напал кто-то из своих?.. – Ага. То есть, это я думал, он свой, а оказался засланный. – Почему ты через полгорода побежал сюда, ко мне? Там у вас под боком Гильдия Магов… – Да зачем бы к ним-то, когда в нашем особняке есть аптечка со всеми штуками первой необходимости? Но у меня, понимаешь, времени не было искать ее… Этот ублюдок, когда понял, что я не откинулся с одного удара, рванул на выход, и я погнался за ним… Лерекс делает последний шов, обливает рану бренди и быстро перебинтовывает торс каджита чистым полотном под его же тихие ругательства. С'Садда накидывает рубаху и неловко затягивает шнуровку на рукавах и воротке. – Кто это?! – яростно шепчет Лерекс. – И почему он напал на тебя?! – Есть догадки, почему, но нет уверенности. – С'Садда вскакивает и тянется за плащом и перевязью с мечом. – А кто… что ж, это наш с тобой общий знакомый Сингор. Ты не хочешь прогуляться до его дома, кстати? Он ведь где-то тут живет? – На соседней улице, – растерянно подтверждает Лерекс. – Но… боги, ты уверен?.. – Ага, более чем. Я ж не в маразме. Пошли, малец спит, как сурок, небось, до утра продрыхнет, но к тому моменту ты уже будешь дома. Лерекс, не раздумывая, надевает дождевик, хватает стеклянный фонарь, оружие и выбегает вслед за каджитом, не забыв запереть дверь. – Надо сказать нашим… то есть страже, – бормочет он, едва поспевая за С'Саддой. – Пусть объявят его в розыск. – Нет! Никакой стражи. Я вообще не уверен, что смогу сейчас кому-то доверять. Ну, кроме тебя. – Что?! Кстати, что вообще произошло? Вы что, надрались и повздорили? – Если бы. – С'Садда останавливается, вертя головой в темноте, и лезет в проулок между домами. – Вкратце: он предложил мне выпить, когда все разошлись по спальням, а потом, когда я не возжелал пить его крутецкое вино из Валенвуда, он пырнул меня ножом. А я успел увернуться, и мои кишки не пострадали. Тебе бежать не трудно? – Нет! – свирепо отзывается Лерекс. – Давай направо, его дом там! Кстати, тебе не кажется, что он будет во всеоружии?.. – Кажется. Поэтому давай-ка держись за мной. – Еще чего! – Да? – С'Садда оборачивается. – Мне показалось, или у тебя ребенок дома спит? Лерекс спотыкается и тяжело дышит. – Он… не мой… – Точно? Лерекс смаргивает капли и сжимает челюсти. Потом проходит мимо каджита и указывает на облезлый домишко в конце улицы. – Здесь. Света не видно. – Значит, он либо хоронится, либо его нет дома. – С'Садда приникает к двери, но уже в следующую секунду отшатывается и вышибает ее с ноги. – Да уж, эти замки от честных людей. Заходим. Лерекс что-то возмущенно лепечет, но С'Садда, не слушая, отбирает у него фонарь и поднимает повыше, чтобы осветить комнату. Лерекс все же проникает в дом следом за ним и осторожно прикрывает дверь, невольно отметив, что ригель замка согнут почти под прямым углом. С'Садда скользит вперед, водя фонарем по сторонам. Обстановка в доме самая простецкая, даже в доме Лерекса немного уютнее. Хотя, надо признать, он начал обставлять его, только когда С'Садда притащил Макария. – Хм-м. Пусто. – Каджит оборачивается к Лерексу и возвращает фонарь. – Давай осмотримся. Ты слева, я справа. – А ты как же?.. – Я каджит, ты что, забыл? – Зачем тогда взял у меня фонарь?! – Думал съездить говнюку по морде, если найду тут. Давай, шевелись. Лерекс бегло осматривает полки с поношенной, но чистой одеждой у стен и перемещается в спальню. В комоде в углу – только старые рогожковые штаны да катушка ниток. В сундуке – аккуратно сложенная ветошь. Лерекс все же перетряхивает ее всю, вытаскивает и простукивает комодные ящики и возвращается к стеллажам, чтобы разобрать одежду, но ничего не находит. – Пусто. У тебя? – Тоже. – С'Садда появляется в круге света так неожиданно, что Лерекс вздрагивает. – Там он спит? – Угу. Будешь проверять за мной? – Надо осмотреть постель. Одному тебе ее не разворошить. Лерекс пожимает плечами, сдергивает убогое покрывало и тут же слышит глухой стук. С'Садда перемахивает через кровать и подбирает темный прямоугольный предмет, прежде чем Лерекс успевает пошевелиться. Он поднимает фонарь повыше: это книга, толстая, большого формата, в какой-то темной, то ли фиолетовой, то ли бордовой, обложке. – Что ж, в общем, все ясно с тобой, Сингор, – говорит каджит, листая страницы. Лерекс, обуреваемый любопытством, вытягивает шею, но С'Садда захлопывает фолиант и смотрит на него: – Засим я, С'Садда, брат-рыцарь Клинков, и доверенное лицо будущего императора, свидетельствую, что лесной эльф по имени Сингор является членом культа Мифического Рассвета. Лерекс каменеет. – Что?.. – Что слышал. Эта книжечка, – С'Садда машет тяжеленным томом, – «Комментарии» за авторством их лидера Манкара Каморана. Второй том, правда. – Я… Боги, может, он просто взял почитать книгу у кого-то?.. – Ага-ага. И прирезать он меня захотел лишь потому, что я сказал, что сегодня не пью. А не потому что я агент императора. Пошли отсюда. Книгу С'Садда забирает с собой, несмотря на уговоры Лерекса оставить ее на месте как улику. – Да сейчас, – фыркает он, – а он потом вернется и заберет ее. Нет уж. Если надо будет доказать, чья она, я просто пойду в Гильдию Магов. Они могут это сделать. – Надо доложить страже… – Нет. Нельзя. Ты не забыл, что наш Сингор – глава соседского дозора, пока действующий? А еще член Гильдии Бойцов. Тоже действующий. И я уж молчу о том, что он не один год помогал страже. В общем, если я и доложу кому, то только вашему графу. Он вообще не очень умный, но все же соображает когда надо. Лерекс угрюмо шагает за ним, держа фонарь в немеющей руке. Он чувствует, что устал, и не сразу понимает, что они возвращаются к его собственной халупе. Он открывает рот, чтобы спросить, почему не в замок, но его опережает С'Садда: – Не хочешь мне сказать, почему ты до сих пор не занялся своим здоро… Видение обрывается. Лерекс смотрит на старого льва, которого выпустил из рук во время приступа, и некоторое время сидит без движения. Потом вскакивает и бежит к двери.***
В часовне Акатоша пусто, даже аколитов не видно. Лерекс растерянно озирается, а потом шагает вперед. Макарий говорил, что работает с деревом. Что может быть деревянного в этой церкви? Перекрытия, да настил где-нибудь… Он не успевает додумать – Лалвен появляется из узкой двери в дальней стене, и он вздрагивает. – Где Макарий?! На лице жрицы на мгновение появляется смущенное выражение, но быстро исчезает, и она говорит: – А что такое? День в самом разгаре, и примас временно утвердил его моим помощником… – Где он?! Лалвен щурится. – Лерекс, в чем дело? – Я… – Лерекс отступает на полшага, чувствуя, что обновленное сердце вот-вот выскочит из груди. – Я должен его предостеречь! – О чем?! – Об опасности! Этот… О боги, милостивые боги! Этот ублюдок!.. Я должен сказать ему про Сингора! – Кого?!! Лерекс кидается к ней и хватает за плечи: – Где он, мать?! Где мой мальчик?! Я должен предупредить его об этой мрази! Лалвен сбрасывает его руки. – О ком?! О Сингоре?! Ты что, видел его?! – Мы видели! – выпаливает Лерекс, а потом слова сыплются из него, как горох из прохудившегося мешка, порой весьма бессвязные. Он пытается объяснить, как вспомнил, что много лет назад Сингор напал на… о боги, ну почему опять?! На кого-то очень близкого им с Макарием, на кого-то, чье имя и облик он, Лерекс, отчего-то напрочь забыл. Снова. Но зато он вспомнил, как они преследовали ублюдка одной дождливой ночью в разгар Кризиса, а потом обыскивали его дом, где и нашли улики. Улики, которые обличали Сингора и говорили, что он – член Мифического Рассвета. Ладонь Лалвен со звонким шлепком впечатывается в его физиономию. – Уймись! – цедит она. Лерекс моргает, а потом трясет головой и пытается взять себя в руки. В самом деле, паниковать рано, ведь вполне возможно, что Макарий тогда просто столкнулся с Сингором на улице, но тут Лалвен устремляется к дверям часовни. – Бежим!***
Лерекс бежит за старухой, которая несется почти с неприличной для ее возраста скоростью. Он не понимает, куда они бегут, но не может об этом думать, потому что его снедает ужас. Лалвен вдруг останавливается, завидев отряд стражников, а потом сворачивает к ним. Лерекс нагоняет ее и слышит, как она пытается убедить их следовать за собой, но эти недоумки лишь хмыкают и пожимают плечами. – Слушай ты, – шипит Лалвен их сержанту, уперев кулаки в бока, – не хочешь помочь мне, ладно, пусть. Но я настоятельно рекомендую тебе послать кого-нибудь к капитану Десентию прямо сию секунду и передать ему, что наш старый приятель Сингор вернулся в Лейавин, и ничего хорошего ждать от него не приходится. Ты понял, мальчик? Если ты этого не сделаешь, клянусь, я не ограничусь Десентием, я дойду до графа, и после этого ты точно отправишься служить в какую-нибудь болотную деревеньку, если вообще со службы не вылетишь. Сержант хмурится, а потом действительно отряжает одного подчиненного к старому Опсию, которого Лерекс помнит еще по службе. – Куда идти? – спрашивает сержант, когда один из его стражников скрывается в толпе. – И кто такой этот… Сингор? Лалвен смотрит из-за плеча на Лерекса, как тому кажется – виновато, а потом говорит: – В южные доки. За стены. А Сингор – даэдропоклонник и убийца, которому в свое время удалось избежать наказания. Вскоре они едут в коляске, которую наняла Лалвен, направляясь к пристаням. Стражники должны следовать за ними, но Лерекс не замечает их присутствия. – Он хотел сделать тебе сюрприз, – бубнит жрица. – Купил старую лодку и решил привести ее в порядок. Сам и один. Я… прикрывала его, что ли… Так вот что он там ремонтирует… Лерекс сжимает зубы, чтобы не завыть. Лалвен все бормочет: – Может, Сингор и ни при чем, может, он просто так с вами столкнулся тогда… – Он знает, что Макарий жрец Акатоша, – выдавливает Лерекс. – Они ведь «любили» жрецов Девятерых, да? Лалвен медленно выдыхает, а потом откидывает голову и демонстрирует тонкий, но все же заметный шрам на шее. – Это он сделал. У меня нет и не было доказательств, но я знаю, что он. Я узнала его запах, когда он схватил меня и накинул удавку. – Она поправляет ворот рясы. – Это было на второй год Кризиса. Думаю, он хотел придушить меня, а потом утащить в укромное место к своим приятелям, чтоб они натешились все вместе, а под конец принесли мое сердце своему Господину. – Ты сказала страже? – Сказала. Но все без толку. Я же говорю – не было доказательств. Потом-то конечно вскрылось. Тот каджит… не помню, как там его, в общем, который работал на императора. Словом, Сингор попытался прикончить и его, но тот сумел выжить и даже нашел потом какие-то доказательства в его доме. Но эта падла уже успела удрать из города неведомо куда. Врата-то как раз позакрывали вокруг… Когда они – почти одновременно с отрядом стражи – прибывают в доки, лодки Макария там нет, как и его самого. Лерекс, еле ворочая языком, обращается к портовым рабочим, и те кивают: – Ну да, он отплыл еще утром. Хотел проверить, как лодка будет себя вести на открытой воде. – Один? – каркает Лерекс, надеясь на чудо, но его не происходит. – Не, он был с каким-то босмером, – качает головой рабочий. – Таким мелким, вертлявым. Он добавляет еще несколько деталей, и Лерекс понимает, что это Сингор. Он чувствует себя так, будто болезнь, отступившая перед даром Макария, вновь вернулась, и с удвоенной силой. С трудом подковыляв к парапету причала, он опускается на него и утыкается лбом в сомкнутые ладони. Он слышит, как подоспевшая стража опрашивает людей на пристани, а затем сержант подходит и говорит: – Может, твой сын просто вышел порыбачить с новым приятелем. Вернется к вечеру. Он еще что-то бухтит, посмеиваясь над чересчур мнительным папашей, и явно собирается дать отмашку подчиненным, чтоб возвращались на посты, но его настрой живо меняется, когда в доках появляется капитан Десентий, взмыленный и злой, как тысяча дремор. Он сразу начинает орать на всех: на стражников, рабочих и моряков. На Лалвен, с потерянным видом сидящую рядом с Лерексом. И даже на Лерекса, причем последнему достается вдвойне. – Все дружок твой хвостатый! – рычит Десентий, а потом, кривляясь, передразнивает: – «Не надо людей баламутить, и так все нервные. Коли кто узнает, что Сингор из этих, так полгорода в разнос пойдет, а Гильдия только-только на ноги вставать начала…» О Гильдии своей сраной беспокоился, ишь ты! А когда мы хотели все равно все обнародовать, стал грозить императором! Надо было послать его нахрен вместе с императором тем! Он, вон, все равно потом сам убился! – Последи-ка ты за языком, капитан, – тихо произносит Лалвен. – Если бы не последний Септим, мы бы сейчас не разговаривали. Десентий затыкается, а потом развивает бурную деятельность. Стражи в доках резко прибавляется. Лерексу под шумок велено идти домой и ждать, вдруг Макарий действительно вернется, и тот послушно шагает к воротам. Но он знает, что Макарий не вернется. Ни вечером, ни завтра. Никогда.***
К ночи его навещает сам Десентий, и не один – за капитанскими плечами маячат двое в мантиях с капюшонами. То ли из Синода, то ли из этой Коллегии. Просят они не что-нибудь, а любую личную вещь Макария. Лерекс спрашивает, зачем. – Возможно, мы сможем определить примерное местоположение твоего сына с ее помощью, – отвечает один колдун. – Но нужно что-то такое, с чем он долго и часто контактировал. Лерекс думает про книги, но тут же отметает эту мысль, потому что хоть он уже и ждет худшего, но не готов принять тот факт, что Макарий больше не войдет в этот дом. Он идет в комнату и осматривает имущество сына. На глаза попадается тряпичный лев, и Лерекс тянется к нему, но вдруг отдергивает руку и берет аккуратно сложенную робу младшего жреца. – Вот, – говорит он, возвращаясь к двери и протягивая одежду колдунам, – он долго ее носил. Подойдет? Колдуны переглядываются и кивают. Десентий что-то бормочет, но Лерекс едва его слышит, он даже не замечает, когда они уходят, просто вдруг осознает, что рядом никого нет, а он стоит в темноте у открытой двери, держась за косяк. Лерекс возвращается в дом. Дверь он не закрывает, потому что хочет слышать, если вдруг кто-то начнет подниматься на террасу. Район тут плохой, но он не чувствует страха за свое барахло. Больше не чувствует. Он возвращается в спальню и смотрит на старую игрушку, глаза ее тускло блестят, отражая пламя свечей. Лерекс берет льва в руки, и чувствует нечто, похожее на зуд на краю сознания. Он приглаживает старую гриву, и вот теперь его накрывает по-настоящему. Снова. Вот они с С'Саддой возвращаются в этот дом из замка почти под утро. Лерекс надеется, что Макарий еще спит, иначе малыш может испугаться, проснувшись в одиночестве. – Ты так и не ответил на мой вопрос, – напоминает С'Садда. – Ответил. – Что все средства уходят на мальчика? Серьезно? Я с ним недели путешествовал, он весьма неприхотлив и умеет о себе позаботиться, несмотря на возраст. – То есть мне надо держать его впроголодь? Сейчас вся еда дорогая. – Не впроголодь. И сдается мне, далеко не все деньги уходят на еду. Вот скажи, нахрена ему две деревянные лошадки? Я даже спрашивать не буду, сколько ты за них отдал. – Одна для дома – его личная. Другая – для улицы, чтоб мог делиться с другими мальчишками… С'Садда закатывает глаза. – Да ты издеваешься. Лерекс с хмурым видом отпирает замок и осторожно приоткрывает дверь, вслушиваясь. Дождь уже перестал, и в доме тихо, только слышно сопение спящего ребенка. Лерекс медленно выдыхает и входит внутрь. С'Садда – за ним. Сперва каджит снова проходит посмотреть на спящего Макария, и на сей раз Лерекс не мешает, а потом возвращается к столу и с деловитым видом выкладывает на столешницу крупный и туго набитый кошель. – Вот. Тут много, можно год ни в чем себе не отказывать, но я не… – С'Садда тихо вздыхает. – Во имя Азуры, Лерекс. Пожалуйста, найми корабль до Анвила. Сядьте с малышом и плывите вдоль берега. Этого золота хватит с лихвой… Лерекс отпихивает мешочек. – Убери. Ты не обязан все время давать мне деньги. Сам как-нибудь справлюсь. На самом деле деньги ему очень скоро понадобятся. Все подорожало, и сильно. Особенно еда, а им с мальчиком нужно хорошо питаться. Макарий растет, а Лерекс болен… Но гордость не позволяет взять кошель. Вместо этого он говорит: – Может, ты возьмешь его? Мальчика? Ты же обещал, что оставляешь мне его ненадолго. – Не могу я, – тихо отвечает С'Садда. – Пока не могу. Ну да, я мог бы забрать его на нашу базу, но ты что, не видишь, что происходит? Мне не безопасно останавливаться хоть где-нибудь, тут бы за собой уследить, а ты предлагаешь тащить маленького ребенка через весь Сиродил? Лерекс и впрямь понимает, что сморозил чушь. Но он так устал жить в постоянном страхе, что не следит за словами. – Я… Мне иногда совсем плохо. Не часто, особенно с тех пор, как я стал принимать зелья и ходить к лекарям, но бывает. – Он проводит рукой по лицу. – И я… боюсь. Что, если я не проснусь однажды, и Макарий останется совсем один? – Я же… – Я понял. Но еще я спрашивал местных лекарей. Все уверены, что я не доберусь живым ни до Анвила, ни до Имперского города. Путешествие может меня убить. Так что убери деньги. Те еще не кончились, вдобавок, пенсию мне выплачивают исправно, и Каро даже не поднял пока налоги. С'Садда угрюмо смотрит на него. – И что же тогда делать? Я понял, эти целители не могут тебя вылечить. – Жить потихоньку. Да, совсем вылечить они меня не умеют, но иногда я хожу к нашей жрице Акатоша, и она меня пользует. Местные алхимики, включая того, из Гильдии Магов, составили для меня несколько микстур, их нужно пить постоянно, но от них мне легче. Есть вероятность, что я протяну достаточно, чтоб Макарий успел вырасти. Хотя, когда бывают приступы, я в это не верю. – И ты отказываешься от денег?! Думаешь, я не знаю, сколько стоят зелья? Лерекс открывает рот, чтобы опять возразить, но не может вымолвить ни звука. Но потом все же находит слова: – Я тогда попробую найти кого-нибудь, чтоб… Ну если меня не станет, чтоб позаботились о мальчике. С'Садда кивает. Он пару секунд барабанит пальцами по столешнице, подбирает кошель, но вместо того, чтобы спрятать под плащ, зачем-то идет вглубь дома. Когда Лерекс находит его, С'Садда сидит возле его старого солдатского сундука и закапывает мешочек под груду барахла, что там хранится. – Не хочешь брать – ладно, – бормочет он. – Пусть тут полежит. А я хотя бы совесть очищу. Он захлопывает крышку сундука и выпрямляется. – Вот так. Можешь не пускать их в дело прямо сейчас, но если станет совсем худо… Лерекс разжимает пальцы, игрушка падает на кровать, и он мгновенно забывает все, что только что вспоминал. Вернее, почти все. Он крутит головой по сторонам, а потом безошибочно устремляется к двери, но не выходит наружу, а забирается по ящикам на чердак. Солдатский сундук, все еще крепкий, он (с помощью рабочих) закинул туда после того, как закончил с ремонтом дома, и даже не заглядывал внутрь. Наверное, надо было заглянуть. Отдуваясь, он стаскивает сундук в комнату, подтягивает к ближайшему стулу, садится и откидывает крышку. Внутри – всякая всячина вроде ссохшихся и потрескавшихся кожаных креплений для кирасы, запасного войлока на подбивку, набор потемневших заклепок… Лерекс начинает опорожнять сундук и наконец-то находит в самом низу увесистый кошель, доверху набитый чем-то тихо звякающим. Кожа за четверть века потемнела и попортилась, а кое-где и истлела, так что монеты подмигивают Лерексу сквозь дырки, и он окончательно убеждается, что их там много. Аккуратно придерживая кошель, который расползается прямо под пальцами, он успевает донести его до обеденного стола, но ветхая кожа не выдерживает и лопается. Впрочем, Лерекс ловит разбегающееся золото, прежде чем оно успевает скатиться на пол. Через несколько минут он обозревает столбики монет и вздыхает. Все это время у него в сундуке валялись шесть тысяч септимов, а он порой ходил в драных ботинках, а Макарий и вовсе бегал босиком… Лерекс дергается словно от удара и вскакивает, тяжело дыша. Боль за грудиной, о которой он успел позабыть за последние недели, вдруг становится невыносимой, но Лерекс теперь почти надеется, что у него случится приступ. Если он просто умрет, то боли больше не будет. Никакой боли. Но к сожалению, хуже ему не становится, и приступ, который не приступ, вскоре заканчивается. Конечно, ведь его мальчик исцелил своего старого больного папашу… Только вот боль – душевная – не проходит. И не пройдет никогда. Лерекс собирает деньги в полотняный мешок и возвращается к сундуку. Он выкидывает оттуда весь хлам, аккуратно кладет новый кошелек, а потом запихивает туда же тряпичного льва и все книги Макария. Сундук достаточно вместительный, чтобы там мог поместиться и меч, который он преподнес сыну на тридцатилетие, но Лерекс, взяв оружие в руки, вдруг замирает. – Может, ты еще вернешься, – шепчет он, прижимая меч к груди. – Я… пока погожу…***
О Макарии ничего не слышно ни назавтра, ни через неделю. Лерекс поначалу ходит в порт ежедневно, проводя там многие часы и уходя только к ночи, но только зря тратит время. Еще через неделю колдуны из Синода возвращают ему одежды Макария с извинениями за их неудачу, и он окончательно убеждается, что теперь не стоит ждать ничего хорошего. Однажды заходит Десентий и, старательно избегая взгляда Лерекса, отчитывается, что поиски продолжаются. – Но вряд ли это что даст, Каллид, понимаешь? – устало говорит он. – Уж даже если эти колдуны хваленые обгадились… – А лодка?.. – тихо спрашивает Лерекс. – Вы смогли ее отследить? – Лодку в Лейавине отследить?! Да их тут ежедневно сотни крутится! Мои люди, конечно, обыскали побережье в устье, но сам понимаешь… – Может, они на север поплыли? – Их южного порта на север просто так не проплывешь, будто сам не знаешь. – Тогда надо обыскивать побережье бухты. – Как ты себе это представляешь? Тут сотни лиг по обе стороны от Нибена. У нас ни людей столько нет, ни судов. – Десентий качает головой. – Правда, что ты Сингора-ублюдка еще в начале лета засек, но не сдал? Лерекс стискивает зубы. – Я не помнил!.. Не помнил я, что он… что от него нужно ждать беды! – «Не помнил, но чувствовал». – Как это не помнил, ты же с тем каджитом нам улики против него тогда и притащил! – Не помнил… Я и не помню почти. Лерекс опускает голову. Десентий молчит, но потом спрашивает: – Ты и его не помнишь? Каджита этого? – Лерекс качает головой, а Десентий бормочет: – Странно. Я ведь помню, что вы дружили. Это ведь он тебе мальчишку-то подкинул? Лерекс отворачивается. – Этого я тоже не помню. Практически. – Ясно. Колдуны, из Гильдии Магов еще, говорили, что тут какая-то особая магия. Вроде не будь этот каджит так замазан в устранении Кризиса, его бы вообще все напрочь забыли, а так все же помнят кое-что. – Десентий почесывает подбородок. – Может, у тебя все отшибло потому, что вы с ним были друзья, и значит, забыть тебе пришлось больше, чем всем нам?.. Лерекс перебивает: – Почему вы, мать вашу, не вывесили листовки с рожей Сингора на всех углах, когда Кризис закончился, и все успокоилось?! – Ага, одно успокоилось, так другое началось! Не до Сингора тогда было! Сразу надо было объявить его в розыск! Ну поколотили бы кое-кого в этом райончике, подумаешь! – Скорее уж сожгли бы в собственных домах. – Лерекс поднимается на ноги. – Ты не мог бы?.. Я хочу немного пройтись. – Да-да… – Десентий тоже вскакивает. – Я буду держать тебя в курсе. Если что. Он уходит, а на улице, меж тем, уже почти темно. Наверное, время к полуночи. Лерекс запирает дверь и спускается на улицу, а потом идет прямо вдоль реки на юг, к мосту. Когда он достигает часовни на площади Топала Морехода, мрак окончательно сгущается, и его не в силах разогнать даже уличные фонари. Дверь часовни приоткрыта, и Лерекс без проблем попадает внутрь. Сперва ему кажется, что здесь никого нет, но потом видит седую голову Лалвен – та неподвижно сидит на ближайшей к алтарю скамье. Лерекс проходит по слегка потертому ковру к ней и опускается рядом. Жрица поворачивает голову: – А… Это ты. Есть новости?.. – Нет. Ничего. Лалвен кивает. Некоторое время оба сидят в тишине. А потом Лерекс лезет в поясной кошель и достает ключ. – Я… хотел бы его оставить у тебя. Для него. – Он вкладывает ключ в морщинистую ладонь Лалвен. – Если… Если это все же какое-то идиотское недоразумение, и он вернется. Лалвен садится прямо и обеспокоенно смотрит ему в лицо. – Что ты затеял, дурак? – Ничего такого, не волнуйся. Я просто уезжаю. – Куда?! – Сначала в Болотную Водицу, надо разобраться с домом и кое-что забрать. А потом… навещу Бланкенмарш. Там есть отделение этих Дозорных Стендарра, хочу к ним попроситься. – Лерекс… – Да, да. Я помню. Я старый. И давно не держал меч в руках. Ну и что? Может, я все еще чего-то стою в бою. – Он встает, стараясь не обращать внимания на выражение лица Лалвен. – Если… Если он все-таки придет, а меня не будет, отдай ему этот ключ – он нашего дома на берегу – и еще скажи, что я собрал все его книги и сложил в сундук, который убрал на чердак. И льва его туда же засунул. Только меч я пока заберу – он мне понадобится. Хотя бы пока не обзаведусь другим. Ну, ты запомнила? – Запомнила. Отдать ключ и сказать, что книги с каким-то львом – в сундуке на чердаке. Лерекс, послушай… – В общем, всего тебе доброго, Лалвен. Спасибо за все. Он идет к двери, спиной чувствуя ее взгляд и почти ожидая, что она окликнет, но Лалвен молчит. Лерекс выходит в притвор, а потом и во двор часовни. Ночь давно опустилась на Лейавин, пелена облаков рассеялась, и луны озаряют бледным светом площадь, посреди которой стоит изваяние эльфа с картой в руке. Лерекс несколько секунд смотрит на Топала, который подарил свое имя еще и той бухте, в которую впадает Нибен, а потом быстрым шагом устремляется домой. Спать он все равно не сможет, ну и ладно, все равно надо собрать вещи в дорогу.