***
…Рядом кто-то есть. Кто-то кроме зверья и чудищ, обитающих в этом лесу. Тьермэйллин резко садится на постели – очень вовремя, как раз в этот момент к его лагерю выходит незваный гость. Большой и двуногий – Тьермэйллин спросонья принимает его за огра, но тут же понимает, что во-первых, огру здесь делать нечего, они предпочитают горные районы, ну, обычно, а во-вторых – этот некто все же не настолько огромный, как Тьермэйллину показалось сперва. Да и одет он в простую человеческую одежду – штаны, заправленные в сапоги, рубаху и, кажется, стеганый жилет поверх нее. В общем, огры предпочитают совершенно иной стиль. – Я не причиню тебе вреда, любезный, – хрипло говорит «огр», демонстрируя пустые ладони. – Клянусь Д… Восьмерыми, тебе нечего бояться. Тьермэйллин рассеянно соображает, с чего бы этот тип решил, что он боится, но тут же понимает, что сидит с обнаженным клинком в руке, и острие его направлено в сторону незнакомца. Старые рефлексы никуда не делись. – Нечего бояться, говоришь? – бурчит он, не сводя подозрительного взгляда с чужака. – И я должен поверить на слово? В такое-то время? «И с такой-то внешностью?» Тьермэйллин быстренько придвигается к кострищу и раздувает почти умершее пламя. Под ясенем становится куда светлее, и теперь они с незнакомцем могут рассмотреть друг друга поподробнее. Тип и впрямь огромный, ростом больше самого Тьермэйллина, и много массивнее, с широченными плечами и мощным торсом, который не скрыть даже под мешковатой рубахой и просторным жилетом. Экий верзила, думает Тьермэйллин, глядя на него снизу вверх. Морда тоже хороша – опухшая, красная, будто обваренная кипятком, глазки-щелочки едва видны меж отечных век, и отек этот спускается на шею и исчезает в вороте рубахи. – Ты что, тер харю ядовитым плющом? – вырывается у Тьермэйллина, прежде чем он успевает сообразить, что болтает. Верзила издает низкий смешок. – Не совсем… Это, так сказать, аллергическая реакция на кое-что другое. Тьермэйллин приподнимает брови. Очень интересно. Может, этот бугай и похож на бандита, но лексикон у него точно не разбойничий. Он откидывает дорожное одеяло и поднимается на ноги, не торопясь, впрочем, прятать кинжал. – Я целитель, давай гляну на твою «реакцию». – Спасибо, но не стоит. – Это бесплатно. – Ясно. Но все равно не надо. – Тьермэйллин подозрительно щурится, и верзила вздыхает: – О боги… Ну ладно… Третьего дня мне пришлось провести ночь в каких-то айлейдских развалинах к западу отсюда, и там ко мне привязался на редкость зловредный призрак. Это – результат его проклятья. Тьермэйллин чувствует, как поднимает голову праздное любопытство, и делает пару шажков, чтобы разглядеть незнакомца получше. – Никогда не слышал, чтоб призраки проклинали отекшей рожей. Обычно у них что пострашнее – вываливающиеся из задницы кишки, например, или простой инфаркт… – Вообще-то, я сумел отразить проклятье, ну, мне сперва так показалось, только получилось не целиком, и потом пришлось разбираться с последствиями. Словом, я знатно обделался с этим. Кажется, в ближайшее время мне самому лучше совсем не прибегать к своему дару, ну и… другим не стоит пробовать свои силы на мне. – Ты маг? – Жрец Дев… Восьмерых. Акатоша, если точнее. Ну и совмещаю обязанности жреца с работой целителя. Так что мы с тобой своего рода коллеги… Тьермэйллин медленно кивает. – Ты ведь не случайно вышел к моему костру, верно? – Нет, я припозднился, искал место для лагеря, но почуял запах дыма и жареного мяса и решил попытать удачи. – Костер в лесу – не всегда признак безопасного убежища, знаешь ли. – Да знаю… Но я так долго шатался по этим лесам в одиночестве, что меня уже не пугает перспектива встретиться с бандой мародеров. – Понимаю. Что ж, проходи, отец… – Зови меня Каллид. Так-то это моя фамилия, но я настолько к ней привык за время службы в Легионе, что теперь мне, видимо, придется наново учиться откликаться на имя… А к тебе как обращаться? – Тьермэйллин. Тьермэйллин внимательно наблюдает за реакцией, но жрец-здоровяк и бровью не поводит. Скорее всего, просто не может, даже если б захотел – отек действительно сильный. – Ты с войны? Каллид неохотно кивает, и Тьермэйллин понимает, что продолжать вопросы в этом направлении не стоит. Когда они устраиваются у костра, жрец удовлетворенно вздыхает, а потом лезет в один из своих мешков. – Клянусь Отцом Времени, мне есть чем отплатить за гостеприимство, – говорит он и достает пузатую бутылку. – Вот, настоящий сиродильский бренди восьмилетней выдержки. Помимо бренди также появляется сыр, вяленое мясо и почти мягкий хлеб. Тьермэйллин, в последнее время питающийся кроликами, грибами и кореньями, алчно смотрит на краюху. Вообще-то она привлекает его сильнее, чем мясо с сыром и даже дорогая выпивка. Каллид великодушно оставляет весь хлеб «хозяину» привала, и ужинает недоеденной похлебкой Тьермэйллина, а потом раскладывает свою постель по другую сторону от кострища. Тьермэйллин возвращается на спальник и некоторое время смотрит на гостя, который только что помолился своему Ауриэлю и уже, кажется, вознамерился заснуть. – Ты не боишься меня? – спрашивает он. Каллид сонно отзывается: – С чего бы? – Вдруг я злобный талморец, который только и ждет момента, чтобы изжарить тебя в магическом пламени? – Прости, Тьермэйллин, но я повидал буквально сотни самых разных талморцев, обоего пола и любого возраста, и ты совершенно на них не похож. Спокойной ночи.***
– На западе стоит Нагастани, – говорит Тьермэйллин поутру. – Наверное, тебя туда занесло. Жрец Каллид рассеянно кивает, жуя вяленую говядину. – Возможно. В любом случае, место очень неуютное, даже если бы там не водилось призраков. – Все старые развалины такие, – ворчит Тьермэйллин. – Имперские форты, айлейдские города… Могу я спросить, что привело тебя в эту глушь? Ты же недавно говорил, что родом из Лейавина и возвращаешься туда. – В целом все верно. – Чтобы попасть в Лейавин, тебе достаточно было двигаться вдоль воды на юг по Желтой дороге. Зачем ты свернул на восток? Каллид перестает жевать и смотрит на Тьермэйллина прохладным взглядом. Тот понимает, что перегнул палку, но отступать поздно. – Я что, на допросе? – спрашивает жрец. – Нет. Но я… – Тьермэйллин на секунду прикрывает глаза. – Прости за назойливость, я просто сделался чересчур мнительным и дерганным из-за… всех этих событий. Сам понимаешь, у меня теперь национальность не модная. Вдобавок в этих краях, на юге, осталась женщина, которую мне пришлось покинуть по целому ряду причин. В том числе и из-за моего происхождения. Последнее, конечно, полное вранье, но по нынешним временам звучит правдоподобно. Вон, у жреца и опухшая морда разгладилась, а ведь только что смотрел совсем неласково. – Я сожалею, – быстро говорит он. – Эта проклятая война принесла куда больше ущерба, чем могло показаться… М-м-м… твоя женщина – человеческого роду-племени? – Да, – отзывается Тьермэйллин таким тоном, что Каллид скоренько сворачивает разговор. Некоторое время оба молчат, но потом жрец со вздохом говорит: – Ладно, раз уж мы затронули личную тему, могу сказать, зачем я иду на восток. Мне надо попасть в Чейдинхол. – Ясно. Только, без обид, ты как-то странно к нему идешь. – Сам знаю. Но я в свое время буквально проспал поворот на Синюю дорогу, опомнился уже сильно южнее. Пришлось спрыгивать с экипажа и тащиться дальше пешком. Ладно хоть, я быстро хожу, даже по бездорожью… – Очень быстро. – Тьермэйллин щурится. – От Нагастани до Поппада за три дня – прямо-таки молниеносно. Впрочем, ноги у тебя подлиннее моих. Да и сам ты явно моложе. Каллид улыбается – все еще косо, отек на его лице не торопится спадать. – Привык помногу ходить. Особенно когда подрос – найти коня под мой рост очень не просто, знаешь ли. Тьермэйллин кивает, вспоминая кое-кого еще более огромного. С некоторых пор его бывший командир мог либо так же ходить пешком, либо пользоваться магией для перемещения. Ни одна, даже самая крупная лошадь не смогла бы его унести. Не говоря уж о том, что он нелепо бы смотрелся на них верхом. Конечно, существовали еще и другие животные, покрупнее, которых предположительно можно поставить под седло, но их еще надо было поймать, обуздать и выдрессировать… Оба заканчивают завтрак, а потом собираются. Тьермэйллин предлагает Каллиду прогуляться до Чейдинхола вместе, и тот соглашается, тщательно скрывая радость. Это кажется странным или даже подозрительным, особенно в нынешнее время, но Тьермэйллин, привыкший доверять чутью, не чувствует никакой опасности и понимает, что парень долго был один и обрадовался бы даже компании каких-нибудь головорезов. Кострище под ясенем остается позади, и оба путника пускаются в дорогу. Тьермэйллин ведет сперва вдоль берега, а потом, когда тот начинает забирать к востоку, шагает прямо на север, в лес. Каллид послушно идет следом, но потом спрашивает: – Почему мы не пошли дальше вдоль озера? Мне казалось, Чейдинхол где-то на северо-востоке отсюда. Да ты сам говорил. – Да, верно. Мы немного пройдем в чащу, а завтра повернем направо и немного к северу. Каллид непонимающе сопит, и Тьермэйллин вздыхает. – На северо-восточной оконечности Поппада есть святилище Вермины, – объясняет он. – Я имел дело с ее поклонниками несколько десятков лет назад, больше не хочу. И тебе не советую. Так что давай обойдем их подальше. Мы все равно немного потеряем, до Заставы Харлана будет рукой подать. Каллид медленно кивает. – Как скажешь. Признаюсь, я бывал раньше в Чейдинхоле, даже жил несколько лет, но только в северной его части, я имею в виду – графства. В этих местах я впервые… – Он молчит несколько секунд, а потом спрашивает: – Застава Харлана – это ведь деревенька недалеко от столицы? – Была деревенька, – отвечает Тьермэйллин. – Теперь это район города Чейдинхола. – Ясно… Видимо, у меня устаревшие сведения. – Очень устаревшие. Как бы там ни было, в город можно попасть через ворота у Заставы. Я доведу тебя до них, и распрощаемся. – Ладно… Спасибо. Некоторое время они идут молча, а потом Тьермэйллин фыркает. – На севере, говоришь, жил? Озеро Арриус видел? – Угу. Я в курсе, чем оно знаменито. Даже на экскурсию ходил. В те пещеры. – На что там смотреть-то? На обвал? Лет сто пятьдесят назад Синод прислал туда своих специалистов, и те обрушили своды пещер. Чтобы, значит, народ не шастал по старым владениям культа. Боялись, что опять начнут поклоняться Дагону… Каллид согласно мычит, и разговор утихает.***
Через несколько дней Тьермэйллин взбирается на какой-то обрывистый холм и видит сквозь зелень леса серый камень стен. – Кажется, пришли, – замечает он. Каллид, стоящий рядом, кивает, правда, нерешительно. – Как попасть в город? – спрашивает он. – Где ближайшие ворота? Тьермэйллин начинает спускаться с холма. – Если я не ошибся, и мы вышли к Заставе Харлана – по нынешним временам это самый южный район Чейдинхола – то ворота где-то рядом. Но если тебе надо в старый город, то придется миновать еще одни, либо западные, либо восточные. Куда тебе? Каллид, шагая с ним бок о бок, поводит плечами. – Не знаю… Тьермэйллин останавливается. – Юноша… В смысле – отец, ты отсрочил возвращение на родину, сделал такой большой крюк, и не знаешь, куда тебе надо? – Так уж получилось. – Каллид вздыхает. – Наверное, надо было объясниться заранее, но… видишь ли, это не моя тайна. Хотя это и тайной-то нельзя назвать. Я, скорее, выполняю просьбу. Она просила просто отправить письмо, но я решил, что такие вещи лучше сообщать лично. Тьермэйллин терпеливо ждет продолжения. – Ты хорошо знаешь Чейдинхол? – спрашивает Каллид. – Я имею в виду – город? – Не то чтобы очень. Я бывал здесь, конечно, несколько раз, но только проездом. – Жаль. Я думал, может, ты указал бы мне путь… Я помню, что ты не хотел заходить за стены. – И сейчас не хочу. – Тьермэйллин вздыхает. – Ладно, у тебя есть хоть что-нибудь? Хоть какая-нибудь информация? Что или кого ты ищешь? – Я ищу женщину по имени Равани Индобар. Знаю только ее имя, что у нее было двое детей – дочь постарше и совсем маленький сын, и что она жила где-то в старом районе с поместьями. Вроде бы ее дом был недалеко от старого здания Гильдии Магов, которое сейчас занимает Синод. Имя и фамилия кажутся Тьермэйллину странно знакомыми, правда, не вместе, а по отдельности, но он никак не может выцарапать из памяти, когда и где он слышал их раньше. Может, потом, когда он посидит, а еще лучше – переспит с ними… – Ну хоть что-то, – говорит он вслух. – На самом деле уже неплохо. У меня есть пара знакомых в Гильдии… То есть, теперь в Синоде. Можно поспрашивать, если эта женщина действительно жила недалеко от особняка Гильдии. – Так ты пойдешь со мной? – Держи карман шире. Я тебе скажу, к кому обратиться, а ты уж сам как-нибудь. Каллид печально улыбается. Тьермэйллин отмечает, что теперь у него это получается лучше – отек спадает, хоть и очень медленно. По первости он еще дважды предлагал свою помощь, но жрец всякий раз отказывался, но потом сделал встречное предложение – не лечить, а изучить остатки плетения – смесь заклятий призрака и самого Каллида. Тьермэйллин глянул разок на эту дрянь, мысленно передернулся, но уяснил, что оно распадается само по себе и через некоторое время совсем исчезнет без следа, стало быть, жрец прав – помощь не нужна. – Идем, доведу тебя до ворот, – предлагает Тьермэйллин. – Я, правда, с трудом помню, где они тут, проезжал ими всего однажды много лет назад. Лес вплотную подступает к высоким стенам, и место тут довольно глухое, темное. Тьермэйллин шагает вдоль стены, почти касаясь плечом замшелой кладки. – Ты не спросишь, зачем я ищу эту Равани? – вдруг подает голос Каллид. – Я думал, мы негласно договорились не пытать друг друга о личном. – Да, вот только… – Тьермэйллин поворачивается к нему: жрец-верзила переминается с ноги ногу, неловко потирая шею. – Я столько раз был исповедником у больных и умирающих, но сам в последний раз исповедовался… словом, давно. А мы – служители Девяти – должны делать это хотя бы ежемесячно. Тьермэйллин иронично приподнимает бровь. – И ты хочешь, чтобы я тебя исповедовал? Старый альтмер, которого ты встретил в глуши после войны, первый встречный? – Ну не исповедовал – выслушал скорее. И ты не первый встречный. Мы знакомы уже больше недели. – Ну прямо целую вечность, – вздыхает Тьермэйллин. Пару секунд он таращится на жреца, а потом предлагает: – Идем туда, к соснам. Все равно мы доберемся до ворот разве что к ночи, а там еще тебе придется искать ночлег по темноте. Переночуем в лагере вместе перед расставанием, так сказать. Каллид соглашается, и они устраивают привал на старой осыпавшейся хвое под сенью двух рослых сосен. Они привычно разводят аккуратный костерок, раскладывают постели, ужинают, а потом садятся друг напротив друга. – Наверное, следует начать издалека, – говорит Каллид, глядя в сторону. – Года за три до начала войны меня отправили в Хаммерфелл, капелланом в легион Дециана, но я достаточно умелый целитель, и вскоре меня перевели поближе к командованию. В общем, когда все началось, я был там, с ними. Воспоминания о Марше жажды останутся со мной до самой смерти. Впрочем, это все частности, важно то, что в конце семьдесят третьего в ставку Дециана проникли некие неприметные граждане, которые приказали ему «отпустить» в Сиродил нескольких целителей, включая меня, и пару отрядов легионеров для их охраны. Дециан, надо сказать, еще потрепыхался, хотя, как я понял, доводы ему привели серьезные. – Но вы пошли в Сиродил, – уточняет Тьермэйллин. – Да. Я и кое-кто из других лекарей пытался противиться – нас и так мало осталось после Алик’ра, а тут еще последнее забирают, словом, генерал, да и солдаты тоже, выказали недовольство. В общем, разведка сдалась и разрешила примерно половине отобранных остаться в Хаммерфелле. Я в эту половину не входил. Отдельная песня, как мы шли на восток через горы… Тьермэйллин, выцепив кое-что из его рассказа, поднимает ладонь: – Погоди. Получается, Дециана и его людей хотели угнать в Сиродил еще раньше, чем объявлено официально? Каллид мнется, отводя глаза, но потом пожимает плечами и говорит: – Так мы решили. Сперва. В любом случае, это такой себе секрет. Тому были сотни свидетелей, и многие из них уцелели в боях. Так что не думаю, что выболтал тебе что-то архиважное. – Если узнают, что ты трепался об этом с посторонними, мало тебе не покажется. У императора и без того репутация подмоченная. Но… Минутку, что значит «сперва решили»? А потом решили по-другому, что ли? – Когда мы прибыли в точку сбора – лагерь на востоке Брумы – оказалось, нас никто не ждал. Тем не менее, нам обрадовались. Два десятка солдат и с ними три лекаря погоды бы не сделали, но дело нашлось для каждого, конечно. – Как это – не ждал? – Так. Никто из брумских не слышал, что должно было прийти подкрепление, пусть и такое небольшое. Ни тамошнее командование, ни, тем более, рядовые солдаты. А ведь нам твердили, что приказ спущен с самого верха, и мы должны подчиниться. – Каллид вдруг умолкает, задумчиво потирая подбородок. – Может… – Что «может»? – Тьермэйллин начинает сердиться – этот парень чересчур долго запрягает. – Сейчас я вспоминаю, что нам было велено двигаться определенным маршрутом, но по моей вине с него пришлось свернуть. Я… как бы это сказать… У меня иногда бывают своего рода предчувствия, которым я привык доверять. Я уговорил отряд пойти другим путем, южнее, чем было предписано. Это решение спасло жизнь… А может, и не одну. – Предчувствие? Ты ясновидящий? – Не совсем. Это не видения. Скорее – ощущения. Предчувствия, как я и сказал. – Как они проявляются? Каллид молчит некоторое время, прежде чем ответить. – Представь, что ты чем-то занят – неважно чем – и вдруг чувствуешь жажду. Ты пил в последний раз несколько часов назад, и тело говорит тебе, что пора добавить водички. Эти мои «предчувствия» сродни таким вот физическим позывам, но бывают с разной периодичностью. Иногда могут не проявляться годами. Но тогда, в горах… Что-то подняло меня среди ночи и заставило найти тропу на юг через почти незаметный перевал. Наш командир обругал меня, но он еще помнил, что это я как-то раз поставил Дециана на ноги после того, как от него отказались другие целители. Короче, мы прошли прямо над Санкр Тором – я тогда видел его первый и, наверное, единственный раз в жизни – и спустились в какую-то долину. Когда он выговаривает название древней столицы, Тьермэйллин вздрагивает, но жрец ничего не замечает, увлеченный своим рассказом. – Мы устроили бивак, но нужно было набрать топлива – то, что мы везли с собой, все вышло. Я пошел искать что-нибудь подходящее, даже хворост сгодился бы, правда, добыть его в таком месте было трудно… – Каллид проводит ладонью по бритой голове. – Прости меня, тебе, наверное, надоело слушать все это… Еще пару минут назад Тьермэйллин бы подтвердил, что, мол, да, надоело, но случайное упоминание Санкр Тора вдруг сделало его очень терпеливым. – Ничего. Я знаю, что иногда нужно время, чтобы подобраться к главному. – Да. Верно. Опущу другие детали. Главное то, что вместо хвороста я нашел данмерскую девушку, почти девочку. Она была одета в старый овечий тулуп и ночную, что ли, рубаху; на ногах – потертые чуни из шерсти. Не знаю, как долго она пробыла одна в тех горах, но уже сильно обморозилась. Очень пострадали руки и ноги – они были голые. Она почти не подавала признаков жизни, и не будь я целителем, я бы принял ее за мертвую. Я принес ее в лагерь. Солдаты были не слишком довольны, но командир все еще считался со мной… ну, я уже говорил. Он разрешил взять ее с собой, только нести ее и заботиться о ней должен был я сам. И так, чтобы это не мешало моим обязанностям. Пришлось поднапрячься, но все-таки мы пришли в лагерь в Бруме и оказались там вовремя. Так, по крайней мере, казалось нам. Но, как ты помнишь, нас на самом деле не ждали… – Значит, дело в этой девушке? – спрашивает Тьермэйллин. – Кто ей эта Равани? – Мать. – Так это она та самая дочь? Как она оказалась на Коловианском нагорье, голая и босая, когда мать ее, тем временем, видимо, жила в Чейдинхоле? Каллид вздыхает. – Неприятная история. Даже трагическая. Она рассказала мне не сразу. Когда мы добрались до войскового лагеря, я передал ее с рук на руки одной целительнице, которая уезжала в Бруму. Тетис уже достаточно пришла в себя, чтобы уметь о себе позаботиться, не мешать другим, и даже помогать кое-где. – Тетис? Так звали девочку? – Угу. – Странное имя. – Почему? – Ну, оно мужское, по большому счету. Наверное, это не что-то из ряда вон, но достаточно необычно. Кстати, эта Равани – какого она возраста, ну, примерно хоть? – Я не знаю. Но ее младшему сыну сейчас лет семь, наверное. Значит, не очень старая. – Старухи иногда тоже рожают. Но соглашусь, скорее всего, она действительно не старая. Я спросил, потому что мне известно это имя. Только женщина, которая его носила, была бабкой еще в конце Третьей эры. – Не она. – Видимо. Так что там с этой Тетис? – Я навестил ее в Бруме уже после подписания мирного договора, как раз перед отъездом на юг. Она тоже собиралась уезжать, но на север: сначала в Скайрим, потом на родину, в Морроувинд. Тогда она впервые поведала мне свою историю, вкратце и явно опустив множество деталей. Но и то, что было озвучено… скажем так, очень трагично. – Каллид снова вздыхает. – Зимой сто семьдесят второго она с матерью ехала из Имперского города в Чейдинхол, но их кортеж на переходе с Красной кольцевой на Синюю попытались перехватить какие-то головорезы. Лошадь Тетис понесла, и в конце концов девочка потерялась. Так вышло, что она забрела в лес к северу от Синей, и там пала ее лошадь – она была сильно ранена стрелами и истекла кровью. Несколько дней Тетис провела в этом лесу одна, без еды и теплых припасов, а потом ее нашел один списанный из Легиона по состоянию здоровья парень. Он шел откуда-то с юга – возвращался домой, на запад Брумы, пешим и с одним только тощим солдатским мешком на горбу. А еще он сильно хромал, и у него не действовала одна рука. Висела плетью, по словам Тетис. Будто сломанная, но сломана не была, и он не мог ей двигать. – Паралич конечности? – Ага, похоже. И преходящий, потому что Тетис потом сказала, что со временем рука у парня пришла в норму. – Значит, она пошла с ним? С этим юношей? Раз уж ты нашел ее где-то на Нагорье. – Бери выше. Она не просто пошла с ним. Она вышла за него замуж. Их даже обвенчали и записали в приходскую книгу в какой-то деревеньке к северу от Румаре. Тьермэйллин приподнимает брови. – От мамки в солдатские жены? Как стремительно. – В фермерские, скорее. Этот мальчик, ее муж, разводил овец в горах. – И она не пыталась связаться с матерью все это время? – Нет. Она ни разу не сказала прямо, но я догадался, что с матерью у нее были сложные отношения. Конечно, она по сути подросток, а они часто бунтуют, но Тетис разок обронила, что, мол, Силор, муж то есть, просто сошел с Красной кольцевой дороги и почти сразу наткнулся на нее. А мать, при которой была вооруженная конная охрана, отчего-то не смогла ее найти. – Она думала, мать бросила ее умирать? – догадывается Тьермэйллин. – Так-то эту Равани могли прирезать бандиты, и ее охрану заодно. Или охрана была в сговоре с нападавшими. – Тогда почему головорезы не отправились искать Тетис? Она весьма хорошенькая девушка из знатной семьи – большая ценность для таких подонков. Не говоря уж о лошади. По ее словам они с ее «женихом» выбрались из лесу весьма быстро, а они шли пешком. Значит, она очутилась не в глуши. И она вроде бы не слышала, чтоб ее кто-то звал из чащи. Тьермэйллин барабанит пальцами по колену. – Парень принудил ее уйти с ним? Каллид с усмешкой качает головой. – Нет. Как я понял, ему бы такое и в голову не пришло. Юноша, судя по всему, был простодушен и добр по природе, Тетис отзывалась о нем как о большом теленочке. Она сказала, что там, в лесу у дороги он изначально собрался провожать ее в Чейдинхол, хотя ему было совершенно не по пути. Но она уже приняла решение. Спросила у него, есть ли у него невеста, и когда Силор сказал, что нет, назначила ею себя. Словом, они поженились в какой-то деревне, а потом пошли на север, в Бруму. Ферма родителей Силора стояла на Коловианском нагорье, почти на границе с Корролом, отец его давно помер, и осталась только мать. Короче, они стали жить вместе, и свекровь даже не очень донимала Тетис. Каллид делает паузу, и взгляд его глаз, оттенок которых все еще трудно разобрать, делается печальным. – Весной Тетис поняла, что беременна. Ее юный супруг был рад, да и его мать, видно, тоже, поначалу. Ребенок родился в конце года, кажется, в середине Заката Солнца. Тетис сказала, что ожидала увидеть младенца с пепельной кожей, как у нее самой, но из ее лона появилась очень беленькая девочка, правда, с темными волосиками. Глазки тоже обещали стать не красными. В общем, в семействе произошло пополнение, и все радовались. До поры. Примерно до тех пор, пока стало ясно, что девочка не растет, как надо. Ей было два с лишним месяца, а она все еще не могла приподнять головку с матрасика. Родители, конечно, беспокоились, но даже Силор понимал, что если ребенок наполовину эльф, то быстрого развития ждать не стоит. Куда больше беспокойства выражала свекровь. Она, к примеру, не разрешила молодым родителям придумать имя ребенку – дескать, если помрет, то пусть лучше непоименованным, так проще будет уйти к богам. Тьермэйллин чувствует покалывание в кончиках пальцев. Язык у него присох к небу от волнения, и он не решается прервать жреца, который размеренно говорит: – В общем, эта женщина где-то в первых числах Восхода Солнца вытащила внучку из колыбельки, пока ее мать спала, а отец ушел за дровами, и унесла в горы. И там оставила. – Некоторое время слышно только потрескивание веток в огне, а потом Каллид откашливается. – Когда она вернулась, Тетис и Силор попытались узнать, куда она дела их дитя, и когда та женщина ответила, что «отдала девочку духам в старом городе», с Тетис случилась истерика, она выбежала с фермы прямо в чем была в ночную метель. Она быстро заблудилась, потому что сразу замерзла, и почти ничего не видела, неким образом дожила до утра и спряталась под кучей валежника, где пробыла сколько-то времени. Там я ее и нашел. Если бы в те дни я смог добиться от нее чего-то большего, нежели плач и апатия, я бы нашел ту злосчастную ферму и выяснил подробности, но проблема в том, что Тетис почти ничего не говорила до самой Брумы. Даже имя свое она назвала, только когда ее увозили в столицу графства. Он умолкает, глядя в костер. Тьермэйллин также безмолвно таращится прямо перед собой, но перед глазами у него стоит Бидди в рясе и тулупе поверх нее с младенцем на руках, а в ушах – ее голос. «Я забрала ее, – говорит она, – Кисина нашла, а я забрала». – В старом городе? – хрипло переспрашивает он, еле ворочая языком. – Единственное, что приходит на ум – Санкр Тор. – Каллид почесывает все еще опухшее ухо. – Я прикинул, да и Тетис показала примерное положение их фермы на карте. Там совсем близко, если знать дорогу, можно добраться за зимний световой день. Хотя… Я знаю, что в округе там есть еще какие-то айлейдские города… – Маловероятно, что фермерша средних лет потащила бы свою внучку в эльфийские развалины. Пусть ребенок и эльф наполовину. – Я тоже так подумал. Тьермэйллин берет себя в руки и деловито спрашивает, приняв равнодушный вид: – И после всего этого девушка захотела передать весточку матери? – Да. Я понял, это что-то вроде «врагам назло». Мол, я выжила и не чокнулась несмотря ни на что. – Тетис не пыталась объяснить свекровке, почему младенец не такой, как обычные человеческие? – Они оба пытались, по ее словам, и она, и ее юный муж, только та женщина, видать, думала, что они выдают желаемое за действительное. Некоторое время оба молчат, а потом Тьермэйллин скидывает сапоги и забирается в спальник. Каллид с небольшой задержкой следует его примеру и вытягивается на своей подстилке. – Я передумал, – говорит Тьермэйллин, задумчиво глядя в огонь. – Я пойду с тобой в Чейдинхол. Возможно, я знаю кое-кого, кто знал бы эту Равани Индобар. – Ну… Я рад, конечно, только с чего ты так кардинально переменил решение? «Потому что, кажется, ты нашел и спас мать моего найденыша», – думает Тьермэйллин, а вслух произносит: – Я не такой уж черствый, знаешь ли. А еще мне охота глянуть на эту дамочку своими глазами. – Да, мне тоже, – соглашается Каллид. – Спокойной ночи.***
– Как выглядит Тетис? – спрашивает Тьермэйллин на следующее утро, когда они идут к воротам в Заставу Харлана. Каллид озадаченно поводит плечами. – В смысле? Как обычный данмер, только молоденький. Ей тридцать пять или около того, как я понял. Наверное, мать ее мужа была старше нее всего лет на пять. – Или и того меньше, – бурчит Тьермэйллин. – А ее муж, кстати? Меня интересует масть – глаза, волосы… – Если не секрет, зачем? Тьермэйллин медлит ровно секунду, но потом выкручивается: – Я жил на Коловианском нагорье довольно долгое время. Как раз на северо-востоке. Может, я знаю эту семью. Как, говоришь, звали парнишку? – Силор. Фамилии я не знаю. Ему сейчас лет двадцать или около того. Имя его матери мне неизвестно тоже. И если честно, тогда детали его внешности меня интересовали меньше всего. Тьермэйллин вынужден признать, что никакого Силора он не знает и не знал. Впрочем, выясни жрец хотя бы фамилию… В конце концов он, кажется, побывал во всех закоулках в тех горах. – Ладно, видать, тут глухо. Давай прибавим, там, вон, очередь набирается. У ворот и впрямь людно – стража осматривает каждого желающего войти, и пристально. Когда наступает их с Каллидом черед предстать перед местной охраной, наибольшего внимания удостаивается именно Тьермэйллин – пожилой альтмер, а не лысый бугай непонятного происхождения (Тьермэйллин уже успел уяснить, что Каллид цветом смахивает на него самого) с опухшей рожей и кулаками размером с голову среднего сиродильца. В свое время Тьермэйллина бы это насмешило, сейчас же он не чувствует ничего кроме горечи и усталости – время гнева и обид миновало. Наконец их пропускают внутрь. Тьермэйллин переводит дух, и они с Каллидом быстрым шагом идут на север вдоль главной улицы района. – Ты назвался другим именем, – вдруг говорит жрец, и Тьермэйллин вспоминает, что действительно использовал только что одно из своих старых прозвищ вместо нынешнего. – Это сильно запоминается, – отвечает он, – хотя на моей памяти почти никто не способен его выучить с первого раза. Несколько парадоксально. Короче, мне не хочется, чтобы обо мне узнало много народу. Я же говорил, что у меня здесь есть знакомые. – Да, говорил. – Каллид кивает. – Куда мы сейчас? – Почти прямо на север вдоль берега. Особняки гильдий там, вместе с другими. Но, вообще говоря, нам к ним и не нужно. Нам нужен «Ивовый берег» – самое южное поместье из тех, старых, стоит прямо на берегу Камышовой. – Там живут эти твои знакомые? – Угу. Эйлонви и Оринтур со своими детьми. Проверим сперва там. Если в «Ивовом берегу» заперто – пойдем в Синод. К вечеру они добираются до нужного поместья. Кованые ворота приоткрыты, а палисадник выглядит заросшим и неухоженным. Тьермэйллин сразу преисполняется самых неприятных подозрений – Эйлонви никогда бы не допустила такого в своем жилище. Он первым поднимается к широким дверям и дергает за веревку колокольчика. Изнутри едва слышен звон, но Тьермэйллин едва обращает внимание, разглядывая дверные оконца – кажется, их не мыли год или два. Да уж, дела плохи. Он звонит снова, а потом еще раз – все без толку. – Может, спросим в Синоде? – тихо предлагает Каллид. Тьермэйллин оглядывается – разумеется, жрец тоже заметил грязь и запустение – а потом переводит взгляд на неряшливые рододендроны у самого дома. Может, тут и впрямь больше никто не живет?.. Для очистки совести он звонит в последний, четвертый раз и готовится уйти, но, когда звон колокольчика утихает, ему кажется, что он слышит чей-то голос. Наверное, только кажется – эти двери толстые. – Ладно, идем, – вздыхает он и спускается на дорожку, засыпанную прошлогодними листьями. Замок позади щелкает, а потом он слышит тихий скрип. Тьермэйллин поворачивается лицом к двери – из щели на него кто-то смотрит. – Доброго вечера, – с надеждой произносит он. – Я тут ищу… И тут он узнает ее. Не сразу – потому что она, кажется, состарилась лет на триста. Он знает, что Эйлонви младше на пару сотен лет, но теперь могла бы сойти за его мать, которая давно скончалась. – Тьермэйллин, – шепчет она. – Неплохо сохранился, старик. – Да, стараюсь, – откашливается он. – Ты… тоже хорошо смотришься. – Обычно ты всегда врал лучше. – Эйлонви открывает дверь пошире и встает на пороге, глядя на незваных гостей сверху вниз. Тьермэйллин невольно отмечает, как сильно поседели ее красивые золотисто-рыжие волосы. – Как ты тут очутился? Я, честно говоря, думала, ты давно отъехал в Этериус. Еще… до войны. – С чего бы мне помирать? У меня со здоровьем все в порядке. – Тьермэйллин указывает на молчаливого жреца рядом. – Это священник Ауриэля, Каллид. По правде, мы пришли сюда, потому что отец ищет одну женщину, ему нужно передать ей кое-какие вести. Я предполагаю, что ты можешь ее знать. – Неужели? Я не справочное бюро, Тьермэйллин. – Знаю. Но у нее довольно необычное имя. Равани Индобар. Эйлонви замирает на секунду, а потом сводит брови. Лицо ее, изможденное и постаревшее, приобретает суровое выражение. – Наверное, ты имеешь в виду Равани Вандас, – произносит она наполовину брезгливо, наполовину осуждающе. – Этой дуре хватило ума назваться девичьей фамилией, но ее дочь все равно оставила себе отцовскую. Что ж, да. Я знаю ее. Вернее – просто была знакома. Ну-ка пойдемте. Она довольно резво спускается с крыльца и идет к калитке. Тьермэйллин и Каллид, переглянувшись, следуют за ней. – Ты не заперла дверь, госпожа, – негромко замечает последний, когда они все вместе выходят на улицу. – Ну и ладно, – пожимает плечами Эйлонви. – Как будто там есть что брать. Вскоре она подводит Тьермэйллина и жреца к большому трехэтажному дому немного на запад от своего. – Вот. Тут она жила со своими бедными детками. – Жила? – переспрашивает Каллид. – Но где она сейчас? Неужели война… – Война, конечно… – начинает Эйлонви, но тут же осекается и зажмуривается, сжимая ладони в кулаки. Потом открывает глаза и пытается улыбнуться. – Простите. Словом, Равани уехала. Не очень давно – с год примерно. Забрала своего бастарда и укатила обратно в Морроувинд. – Что так? – спрашивает Тьермэйллин, уже примерно догадываясь, в чем тут дело, хотя Каллид ни разу не упомянул никаких незаконнорожденных. – Если вкратце – не выдержала общественного порицания, а еще не хотела отвечать на резонные вопросы стражи. – Эйлонви качает головой, глядя на брусчатку, и кивает на свой особняк, едва виднеющийся за заросшим палисадом. – Давайте вернемся, может, у меня даже найдется, чем вас угостить. Сама не знаю, зачем потащила вас сюда. Они возвращаются к «Ивовому берегу» и Тьермэйллин, шагая следом за хозяйкой, негромко спрашивает: – Эйлонви, где Оринтур? Она слегка поворачивает голову: – Там же где и последние три года. В могиле.***
– Детей мы отправили в Морроувинд. Еще в самом начале, – ровным голосом вещает Эйлонви, зажигая свечи в напольных канделябрах. – Они уже достаточно взрослые, чтобы позаботиться о себе на чужбине, но все еще малы, чтобы я могла себе позволить потерять их в битве. Как их отца. Тьермэйллин тихонько вздыхает. Ему не хочется знать, как погиб Оринтур, но это необходимо… просто на всякий случай. – Как?.. – Просто и глупо, но хорошо, что быстро. Я слыхала, что тем, кому особенно не повезло, умирать приходилось медленно. И все же мне пришлось похоронить любовь всей своей жизни без головы. Ее, понимаешь ли, оторвало заклинанием. Голос Эйлонви срывается, и она некоторое время стоит с потерянным видом. Каллид легонько касается пальцами ее запястья, и она приходит в себя и пытается снова натянуть на лицо кривую улыбку. – Я в порядке, – заверяет она. И жрец, и Тьермэйллин кивают, хотя оба знают, что она совсем не в порядке. И никогда не будет. – Я предлагала ему, – вдруг говорит Эйлонви, и по ее щекам начинают течь слезы, – предлагала взяться за Зачарование. То есть, он и так умел, но его любовью было Колдовство, он даже учебники писал… Боги. Просто… просто будь он ремесленником вроде меня, его бы оставили в тылу. Но нет. Надо было всем продемонстрировать свое мастерство в призывании тварей. Вот… додемонстрировался. Она зажимает рот ладонью, пытаясь подавить рыдание, и Тьермэйллин отводит взгляд. – Вас не тронули? – спрашивает он. – Ну, как неблагонадежных… – Тронули. Но не сильно. Во-первых, мы все же состояли в Синоде, а во-вторых, Чейдинхол – в основном данмерский, давно уже, и как ни смешно, более терпимый. Кто бы мог такое подумать еще лет сто назад, а еще то, что безопаснее всего теперь в Морроувинде. Туда, на самом деле, много кто бежал. – Морроувинд же теперь не имперский, – говорит Каллид. – И да, и нет. Официально он еще часть Империи, хотя ее сторонники все больше сдают позиции. Все идет к тому, что власть перейдет к Великим Домам, как раньше, но пока все в процессе. И там не преследуют не-данмеров, насколько мне известно. Дети пишут мне регулярно, и я не вижу в их посланиях страха или беспокойства. Разве только обо мне. Так. Пора прекращать, иначе я не смогу спать в ближайшие две недели даже после десятка сонных зелий. Отец, ты хотел повидаться с Равани. Как ты понимаешь, ты опоздал больше чем на год. Можно, кстати, поинтересоваться, откуда ты ее знаешь? – Я не знаю ее, – разводит руками Каллид. – Меня лишь попросили передать ей весть. – И кто же? – Ее дочь. Эйлонви медленно поворачивается к нему лицом. – Вот как? – произносит она странным голосом. – И как же зовут ее дочь? – Тетис. Как я понимаю, она официально считается мертвой? – Пропавшей без вести. – Эйлонви счищает с пальцев свечной воск, бросая кусочки прямо на пыльный ковер. – Видимо, беседа наша затянется. Идемте сразу на кухню – я накрою прямо там. Еда простая, но вкусная и сытная. Холодная буженина, сыр нескольких видов, сырые овощи, хлеб и вино Тамики. Каллид ставит на стол бутылку бренди, оказывается, у него есть еще одна, непочатая, и Тьермэйллин с легким нетерпением наблюдает, как жрец ее раскупоривает. Наконец все усаживаются, и Эйлонви на правах хозяйки просит рассказать историю встречи с пропавшей данмерской девочкой. Каллид излагает несколько измененную и сильно укороченную версию, чем та, которую знает Тьермэйллин. Жрец опускает детали вроде замужества Тетис и ее материнства, обставив все так, будто девушка нанялась в батрачки на ферму, но в конце концов повздорила с хозяевами и убежала. Тьермэйллину история кажется правдивой, впрочем, ему и первая версия казалась таковой, не говоря уж о том, что она поразительным образом соотносилась с фактами, известными ему самому. – Где эта Тетис теперь? – спрашивает Эйлонви, когда рассказчик умолкает. – Уехала. В Морроувинд с волонтерами. Они должны доставить ее к отцу, он живет, кажется, в Файрвотче. М-м-м… В том, что от него осталось после катаклизма, видимо. Она не претендовала на наследство или еще что-то, просто хотела дать знать матери, что жива. Я хочу сказать – ей не было нужды притворяться той, кем она не является. Эйлонви молча изучает кусок печеного мяса перед собой. – Пожалуй, – наконец соглашается она. – Что ж, если Тетис жива, это хорошая новость. Шлюшке Равани не удалось избавиться от нее. – Шлюшке? – фыркает Тьермэйллин. – Да, не удивляйся. Когда она вернулась в тот год со всеми своими пожитками, живая и здоровая – как и ее ублюдок – и в окружении охраны, стеная о погибшей дочери, всем окончательно стало ясно, что она такое. Жалкая потаскуха и дура к тому же. Не знаю, почему она осталась в Чейдинхоле. К ней и раньше тут относились… ну, как она заслуживала, а уж в свете пропажи Тетис… Словом, когда в ее сыночка другие дети стали швыряться камнями, когда он пытался к ним подойти, она поняла, что дело дрянь, и убралась прочь. – Ничего не понял, кроме того, что вы всем городом изводили ее сына, – хмурится Каллид, – а он, меж тем, просто ребенок. Он не выбирал себе мать. – Я это понимаю, но и мне было жаль Тетис. – Ее брат явно не виноват в том, что с ней произошло. – Ну… виноват. Хоть и косвенно, конечно. Каллид молча сверлит Эйлонви взглядом, а потом спрашивает: – Все дело в том, что он полукровка? Вопрос, в общем-то, ожидаем – за последние дни отек с его лица почти ушел, и хотя склеры глаз еще красные от лопнувших сосудов, видно, что они золотисто-желтые, под стать цвету его кожи. Тьермэйллин удивляется, почему не заметил этого с самого начала, и тут же задумывается, были ли у жреца проблемы во время службы. Наверняка были. Под раздачу всегда попадают все мало-мальски причастные. А частенько – и непричастные вовсе. Эйлонви фыркает. – Боги. Разумеется, нет. Мы в Чейдинхоле, в конце концов. Тут довольно много метисов и квартеронов всех мастей. Я больше скажу – метисы были и среди тех мальцов, которые, как ты говоришь, «изводили» байстрюка Равани. – Ты не могла бы перестать называть несчастное дитя такими словами, госпожа? Я понимаю, что я пришел незваным в твой дом, и должен знать свое место, но не могу не напомнить тебе снова, что мальчик не виноват ни в чем. Эйлонви переводит взгляд на Тьермэйллина, но тот качает головой, мол, я просто слушаю. – Ну почему же незваным, – говорит вдова, – я ведь пригласила вас – и тебя, и этого старого молчуна. Хорошо, я признаю, что несправедлива к этому ребенку… Хм, я даже имя его не запомнила. Ну да ладно. Вам нужны все мерзкие подробности, или, может, просто поедим, а потом я покажу вам, где можно переночевать? – Мы не будем стеснять тебя больше, любезная. Мать Тетис недоступна для меня, значит, я напрасно явился в Чейдинхол. Так что я просто… – А мне вот интересно послушать, – влезает Тьермэйллин и облокачивается на столешницу. – Как я уже понял – Тетис и этот мальчик были не родными, а единоутробными братом и сестрой? – Ну, это было совершенно очевидно с самого начала, – закатывает глаза Эйлонви. Кажется, возможность посплетничать и тем отвлечься, приводит ее в бодрое расположение духа – она будто даже помолодела на глазах, появился румянец, а глаза заблестели. Тьермэйллин не помнит ее сплетницей, но как знать… Или, возможно, вся эта история глубоко ее задела. – Рассказывай, – велит он. Каллид рядом возмущенно бормочет что-то, но не встает и не уходит, только прислоняется к стене с недовольным видом и скрещивает руки на груди. Тьермэйллин обращается в слух.***
Равани Вандас приехала в Чейдинхол откуда-то из Морроувинда за несколько лет до начала войны с двумя детьми – дочерью-подростком и сыном-младенцем. Вроде бы она была какой-то дальней родственницей графа, но либо это были просто слухи, либо граф не желал афишировать свое с Равани родство, потому что поселилась она далековато от замка – по соседству с «Ивовым берегом» в добротном, но все-таки обветшалом особняке, который долго стоял покинутым. Сперва она почти никак не проявляла себя, и лишь иногда покидала свой дом, но однажды красотку заметили в компании одного повесы на какой-то вечеринке, а дальше, как говорится, она пошла по рукам. – Ее стали называть «госпожа Переходящий Приз», но ей было плевать, – тараторит Эйлонви. – Вообще оказалось, что Равани плевать вообще на все и вся. Кроме ее сына, конечно. – А Тетис? – спрашивает Каллид. Эйлонви мрачнеет. – Ну… Я не могу сказать, что Равани тиранила дочь, но я не была близко знакома с их семейством – мы просто здоровались. Тем не менее, у всех сложилось впечатление, что Тетис – нелюбимый ребенок. – Равани шпыняла ее? – подает голос Тьермэйллин. – Так это еще не признак нелюбви. – Не шпыняла. Большей частью она ее игнорировала. Зато этот маленький поросеночек – ее братец – всегда был окружен заботой. Иногда чрезмерной, Равани прямо пылинки с него сдувала. – И в чем, по-твоему, причина столь разного отношения к собственным детям? – Она совершенно очевидна: у них разные отцы. Каллид почти незаметно поводит плечами, и Тьермэйллин понимает, что это для него не новость. Значит, Тетис все же рассказала ему больше, чем он озвучил на том привале под стенами Чейдинхола. – А поподробнее? – Что «поподробнее»? Я же сказала: мальчишка – метис, помесь мера с человеком, судя по его светлой коже, оранжевым глазкам и по тому, как быстро он встал на ножки. А Тетис, меж тем, чистокровный данмер. Ясно, как день, что Равани предпочитала одного ребенка другому, потому что примерно такие же чувства испытывала к их отцам. – Нет, не ясно, – упрямо бурчит Каллид, и Эйлонви вновь закатывает глаза. – Как знаешь. Но однажды я подслушала весьма любопытный разговор. Дело было рано утром, я решила прогуляться в рощу у стен, до Равани, если заметили, стоит прямо на ее краю. Словом, я уже возвращалась, когда услышала голоса. Равани, едва одетая, стояла у открытой задней двери и шипела на некую даму в глухом плаще с капюшоном. Думаю, она явилась из замка. Тьермэйллин спрашивает: – Почему ты так решила? – Потому что голос ее был знакомый, а еще походка… Короче, не спорь. Это была одна из компаньонок графини, весьма знатная дама. – Ладно, ладно. – Так вот, учти, говорили они на данмерисе, но я его знаю, пусть и не идеально. И вот, представь, стою я себе за деревом и слышу, как эта фифа из замка говорит, мол, «что ты себе думаешь, дура? Доиграешься, натянет он твою шкуру на барабан». Самое занятное, что Равани явно испугалась, но продолжала упрямиться. Сказала той даме, что он, мол, ее не найдет. Вернее, давно нашел бы, если бы захотел, а раз до сих пор не объявился, значит, дело, можно сказать, решенное – она теперь свободная женщина. – Он? Муж? – Я тоже так подумала. И подробности того разговора стали известны почти всему городу. Словом, все вскоре знали, что Равани – беглая жена какой-то большой шишки из Морроувинда, которая умудрилась прижить ребенка от любовника-человека, а потом сбежала в Сиродил, страшась мужнина гнева. И да, она действительно оказалась какой-то родственницей графа, дальней. Вроде бы ее прадедом был король… – Атин Ллетан, – медленно говорит Тьермэйллин, а потом поправляет: – Двоюродным прадедом, наверное, у Атина и его жены Равани не было детей, насколько мне известно. Зато, как выяснилось сто пятьдесят лет назад, они были у племянника Атина – Талена Вандаса. Итак, картинка потихоньку начинает складываться. – Король Морроувинда?.. – растерянно переспрашивает Каллид. – Я слышал только про короля Хелсета. – До Хелсета королем был как раз Атин Ллетан. Он скончался в конце Третьей эры, а сразу за ним его другой наследник – Тален Вандас. Все обвиняли в их смертях Хелсета, уж как-то очень удачно совпало, что они оба померли, когда Хелсет с матерью вернулся на родину и оказался единственным наследником трона. Эйлонви наваливается грудью на столешницу. – Так засранка Равани – из королевской семьи? – Видимо. Но мне известно только про сына Талена, незаконнорожденного, его в свое время исхитрился отыскать… один мой друг. Хелсета ему можно было не опасаться, юноша был сыном какой-то дочери торговца, и не мог претендовать ни на трон, ни на наследство, но его уговорили взять отцовскую фамилию. – Зачем? Тьермэйллин некоторое время подбирает слова – он ступил на опасный путь, надо быть осторожнее. – Скажем так: чтобы сохранить кое-какие линии. Ллетаны тоже происходили от Ра'Атимов, в конце концов. – Он замечает растерянные взгляды и машет рукой: – Ладно, забудьте. Предлагаю, для простоты, считать эту Равани внучкой Талена Вандаса. Значит, она называлась его фамилией здесь, в Чейдинхоле, а Тетис тем временем говорила, что она Индобар? Эйлонви кивает. – Да, и когда Равани однажды услышала, как девочка называет эту фамилию, она при всем народе такую затрещину ей отвесила, что бедняжка не удержалась на ногах и упала. – Понятно… – Тьермэйллин слышал про одного Индобара, но тот ли это самый… Он вскидывает голову: – Что там с Имперским городом? Тетис же потерялась, когда они ехали из него сюда. То есть, Равани с детьми зачем-то ездила туда? – Она туда переехала, когда война только началась, – морщится Эйлонви. – У нее завелся очередной дружок, который слинял туда и перетащил ее с собой. Я боялась и в то же время надеялась, что она бросит Тетис здесь, но нет, Тетис уехала с ней и братом. – Надеялась? – спрашивает Каллид. – Что ж… – Эйлонви трет ладони и пожимает плечами. – Тетис очень нравилась моему младшему. Кажется, он даже был влюблен. Я не обеднела бы, поселив у себя еще одного ребенка. Но случилось, как случилось. – То есть, Равани уехала в столицу, а потом вернулась? – снова подает голос жрец. – Но без старшей дочери. – Именно так. В сто семьдесят втором уже стало ясно, что чем дальше от фронта – тем безопаснее, и самыми дальними оказались как раз Чейдинхол и Брума. В общем, красавица решила вернуться, но когда народ понял, что она куда-то дела одного ребенка, ей стало совсем не весело. У ее дома часто видели стражу, ее несколько раз вызывали в замок, словом… Ну, словом, Равани поняла, что в заднице по всем пунктам и слиняла. Причем очень рано утром, когда у стражи на воротах был пересменок, и они не были очень внимательны к выезжающим. Вроде потом кого-то отправили в погоню, да без толку… Впрочем, граф, наверное, просто изображал бурную деятельность… Каллид трет лицо ладонями. – Она говорила, куда делась Тетис? Эйлонви усмехается: – Ага, говорила. Она потерялась в лесу, когда на кортеж напали бандиты. – Ну, это, как-никак, правда… – Если верить твоей истории – да. Только, понимаешь, даже самым тупым стражникам показалось странным, что родная мать не осталась на дороге искать Тетис – когда прикинули по времени, оказалось, что кортеж Равани двигался почти без задержек и достиг Чейдинхола за возмутительно короткий отрезок времени. Она даже не обратилась за помощью в ближайшие поселки – потом выяснилось, что когда дамочка останавливалась на постой уже после инцидента, она ни разу не заикнулась о том, что у нее пропала дочь. Жаловалась, что разбойники попортили отделку ее экипажа, и только. – Без обид, но откуда тебе известны такие подробности, госпожа? – вежливо спрашивает Каллид, а Тьермэйллин прикусывает губу, чтобы ненароком не улыбнуться. Эйлонви щурится. – Я не вру. – Я этого и не утверждаю. Но… откуда ты знаешь, что Равани рассказывала на постоялых дворах в деревеньках? – Послушай, мальчик, эту историю весь Чейдинхол уже устал мусолить во всех подробностях… – То есть это просто сплетни. – Ну хватит, – влезает Тьермэйллин и примирительно поднимает ладони. – В целом нам теперь известно, как девчушка из Чейдинхола очутилась на севере Коловианского нагорья. И, что главное, ваши истории совпадают в деталях. Значит, примерно все так и было. Выходит, ты зря потратил столько времени, отец. Мне жаль. – Мне тоже, – устало кивает Каллид. – И не сколько из-за моего потраченного времени, сколько… – …Сколько из-за того, что мамаша Тетис – отпетая сука, – подхватывает Эйлонви. Каллид морщится, но помалкивает на сей раз. – Мне тоже жаль, как и многим жителям этого города и его окрестностей. Если ты и впрямь встретил Тетис в тех горах, я рада, что она выжила, и теперь сможет начать жизнь с чистого листа. Да помогут ей боги. Они ужинают в тишине, Эйлонви допивает остатки бренди, а потом поднимается, чтобы проводить гостей в спальню. Каллид отнекивается, но Тьермэйллину очень неохота идти в таверну и показываться на глаза большему количеству народу, чем нужно, так что они с Эйлонви прикладывают все силы, чтобы его переубедить. Эйлонви показывает комнату с двумя накрытыми толстыми покрывалами кроватями, и ванную через коридор, а потом готовится уйти, но Тьермэйллин вспоминает, что должен уточнить что-то еще. – Я хотел спросить: Тетис лето и осень семьдесят второго провела в Имперском городе? – Примерно. А что? – У меня есть знакомые, – врет Тьермэйллин, – я мог бы попытаться навести справки… Впрочем, неважно. А не знаешь, могли сохраниться какие-нибудь портреты Тетис и ее матери? Ну, чтоб отец мог сравнить. Он кивает в сторону ванной, откуда уже слышен плеск воды. Эйлонви с сомнением качает головой. – Не знаю. Маловероятно, вообще-то. Может, кто-нибудь и рисовал Равани, но дочь она бы не позволила изображать. – Ясно. Ну что поделать. Спокойной ночи, Эйлонви.***
Наутро Каллид собирается слинять, пока хозяйка почивает, но у Тьермэйллина чуткий сон, и он просыпается ровно в тот момент, когда жрец, уже полностью одетый, пакует свой мешок. – И даже не попрощаешься? – зевает Тьермэйллин, садясь на постели. – Не хотел никого будить, – смущенно отзывается Каллид. Отек сошел почти целиком, и теперь с большей четкостью можно распознать черты лица. Священник, оказывается, довольно симпатичный, несмотря на бритый череп и габариты. И глаза у него действительно золотисто-желтые. У людей таких не бывает. У чистокровных людей. Пару мгновений они таращатся друг на друга, а потом Тьермэйллин говорит: – Ты теперь домой? Или на восток пойдешь? – А смысл мне туда идти? – вздыхает Каллид. – Я же даже не знаю, с чего начинать… Нет, конечно, отправлюсь на юг, в Лейавин. Хотя меня могут и в Бравил определить. – Сочувствую. – Да нечему вроде. Бравил не так уж плох. Особенно его восточная часть. – Там же людей почти нет. – Ну, собственно, этим он и хорош. В последние годы я много времени провел в обществе, и теперь хочу побыть наедине с собой, хотя бы немного. – Он забрасывает мешок на плечи и поправляет лямки. – Спасибо тебе. За все. Но я не знаю, чем тебя отблагодарить. Разве только деньгами… – Прекрати. Не позорь нас обоих. – Тьермэйллин трет глаза пальцами. – В любом случае я был рад повидаться с Эйлонви. Значит, ты не дождешься, пока она встанет? – Наверное, я должен… – Каллид таращится в пол, а потом стягивает мешок с плеч. – Да уж, это было бы совсем невежливо. Так и быть, подожду. Тьермэйллин спускает босые ноги на половик у кровати. – Только не вздумай предложить ей деньги. Пусть Эйлонви и алхимик, но ей хватит силенок наградить тебя еще какой-нибудь чесоткой на пару недель. – Не буду. Жрец покидает «Ивовый берег» спустя час, распрощавшись с хозяйкой. Тьермэйллин, решивший задержаться тут еще на часок, выходит проводить его до калитки. В конце концов они знакомы полторы недели или около того – вполне приличный срок. – Удачи тебе добраться до дому, – говорит Тьермэйллин. – И тебе… удачи во всем. – Каллид выходит за воротца, и теперь они с Тьермэйллином смотрят друг на друга поверх калитки. Жрец вдруг спрашивает: – Тьермэйллин – твое настоящее имя? – Теперь – да, – отвечает Тьермэйллин, прежде чем успевает сообразить, что только что ляпнул. Мысленно обругав себя, он раздосадовано спрашивает: – А тебя как зовут? Ты сам сказал, что Каллид – это фамилия. Жрец мягко улыбается. – Я Макарий. Просто в этот раз командирам из Легиона мое имя показалось очень длинным – Ма-ка-рий, так что все стали звать меня отец Каллид. На слог покороче. Тьермэйллин медленно кивает. Это имя почему-то кажется таким знакомым… И оно связано с чем-то… с чем-то болезненным. Весьма. – Что ж, очень приятно, Макарий. Хоть обычно это говорят в начале знакомства, а не в конце. Они обмениваются рукопожатиями и Макарий уходит. Тьермэйллин рассеянно трет пальцем проржавевший зубец калитки, а потом разворачивается и шагает к дому – он обещал Эйлонви помочь разобрать вещи Оринтура, к которым она до сих пор не может прикоснуться… Он вдруг останавливается, будто налетев на стену. – Макарий из Лейавина, – медленно произносит он. Золотисто-желтый, как, мать его, цельный слиточек золота. Секунду он стоит, пошатываясь, потом разворачивается на пятках и мчится прочь со двора. Может, еще успеет догнать… Тьермэйллин выбегает на улицу, где уже снует народ, и почти мгновенно теряется. Вчера им со жрецом потребовалось немало времени, чтобы пересечь город и найти «Ивовый берег» – почти целый день. Тьермэйллин плохо знает и этот район, но помнит, что ворота где-то на северо-западе от квартала особняков. Позабыв о конспирации, он начинает расспрашивать прохожих, не видели ли они здорового лысого амбала, но те либо пожимают плечами, либо вспоминают каких-то орков. Тьермэйллин сыпет проклятиями сквозь зубы и бежит вперед, расталкивая меров и людей локтями. Наконец он оказывается за воротами и несется мимо пригородных конюшен к тому пятачку, где обычно останавливаются и подбирают пассажиров дилижансы, но уже издалека понятно, что бритого наголо жреца там нет. Тьермэйллин останавливается. Уехал. Он смотрит вперед по дороге, но недалеко от стен она круто забирает на север. Ничего не видать, кроме деревьев. Не желая так уж быстро сдаваться, Тьермэйллин обходит возчиков, дымящих трубками недалеко от ограды, и вскоре кое-кто вспоминает бритого наголо верзилу с желтыми глазами и золотистым загаром. Он уехал меньше получаса назад. Тьермэйллин опоздал, пусть и совсем чуть-чуть… Он медленно выдыхает, прикрыв глаза, и идет назад, к воротам. По дороге он вспоминает те мелкие подробности из бесед с этим Макарием Каллидом, на которые раньше не обращал внимания – мысли были заняты другим. Как, к примеру, он упомянул свое шестое, вернее, наверное, даже седьмое чувство, предупреждающее об опасностях. И как сказал, что ходил когда-то на экскурсию в пещеры озера Арриус… но ведь их давно завалило, значит, он был там раньше. Раньше, чем Синод и Лига Шепотов обрушили их своды, а это случилось в начале прошлого столетия. И еще… всякое. Например, Макарий посчитал Заставу Харлана деревней у Чейдинхола, а не районом. Застава и впрямь была когда-то просто поселком недалеко от столицы графства, но Чейдинхол поглотил ее больше века назад. Занятый этими мыслями он возвращается за стены и бредет к району особняков мимо магазинов, лавок и мастерских. Сворачивает на юг, к «Ивовому берегу», и проходит мимо покинутого жилища Равани Вандас, краем глаза отмечая, что у того дома кто-то стоит. А за калиткой во дворик «Ивового берега» маячит Эйлонви. – Ты куда бегал, старый скамп? – вполголоса бомочет она, блестя глазами. – Никак не можешь распрощаться со жрецом-полукровкой? Значит, она тоже заметила. – Да, типа того, – бурчит Тьермэйллин. – Я к нему привык, понимаешь ли. Издержки старости. – Ладно, ладно! Смотри! – Она незаметно указывает на фигуру перед домом Равани. – Еще кое-кто интересуется нашей звездой! Вернее, даже не ею, а Тетис! Тьермэйллин оглядывается: этот некто тоже очень высокий, ростом с чистокровного альтмера, не меньше, одетый в очень потрепанную долгополую мантию и с солдатским мешком на спине. Шевелюра у него волнистая и пепельная, обрезана чуть ниже ушей. Больше ничего не разглядеть – он стоит спиной к Тьермэйллину и Эйлонви. – И кто это? – Не знаю, – шипит Эйлонви. – Но он, представь себе, ищет девочку. – Зачем? Эйлонви разводит руками. – Он ничего толком не сказал. Только что они познакомились в Имперском городе года три назад, ну, видно, когда Тетис жила там с мамашей, но расстались, потому что ему пришлось уйти на войну… Кстати, ты ведь спрашивал, где была Тетис летом и осенью семьдесят второго. Почему? – Ребенок начал говорить прежде, чем научился садиться, – невпопад отвечает Тьермэйллин, а потом идет прямо к незнакомцу. Тот явно слышит шаги, но поворачивается, только когда Тьермэйллин подходит почти вплотную. – Я так полагаю, тебе есть, что мне сказать, – говорит он. Тьермэйллин молчит, потому что никак не может отвести взгляда от его кобальтовых глаз, так похожих на глаза малышки, которую его ученица нашла в горах в позапрошлом году и которую он препоручил настоятельнице монастыря в Великом лесу буквально пару месяцев назад. Незнакомец перед ним во всем походит на высокого эльфа за исключением цвета кожи – почти белоснежной – и этих вот невозможно синих глаз. – Вон та дама говорит, ты ищешь Тетис Индобар, – хрипло произносит Тьермэйллин. – Мать колотила ее, когда она так представлялась, – отвечает незнакомец ровным голосом. – Так что при первой нашей встрече она сказала, что ее зовут Тетис Вандас. Тьермэйллин кивает. – Наслышан. Зачем ты ищешь ее? – А ты кто такой, чтобы об этом спрашивать? Тьермэйллин трет лоб. – Кое-кто… Ты с ней спал? С Тетис? Брови синеглазого взлетают к неровно обрезанной светлой челке. – Старче, ты давно не получал по своей тощей морде? – почти нежно говорит он. – Я так-то не агрессивен по натуре, но последние годы повлияли на меня весьма сильно. «Особенно то, чем ты во время них занимался». Тьермэйллин запоздало узнает его одежды – такие носили боевые маги Легиона, только эта роба уж очень попорчена огнем и другими стихиями. На ногах незнакомца – солдатские сапоги со щитками, а предплечья прикрывают такие же наручи. – Как и на всех нас. Если Тетис была с тобой где-то в конце лета семьдесят второго, то спешу тебя обрадовать: пятнадцать месяцев спустя она разродилась девочкой, которая унаследовала твои глаза и цвет кожи. Незнакомец молчит и даже не шевелится, будто обратившись в статую, а Тьермэйллин, не дождавшись ответа, продолжает: – Тетис разлучили с матерью и братом в том же году на Синей дороге, и в конце концов она попала на ферму на самом западе Брумы. Вышла замуж за ее хозяина и родила этого ребенка. Наверное, она не знала, что беременна, когда вы расстались. Она, видимо, решила, что понесла от своего мужа-человека, и не поняла, почему девочка так медленно развивается. Теперь-то понятно, почему. Потому что оба родителя – меры. Или не совсем? – Мой отец – сиродилец по происхождению. – Ясно… – Я не расставался с ней, – хрипло говорит приятель Тетис. – Просто той осенью за мной пришли из Легиона. Пришли и сказали, что раз моя мать пропала без вести, я займу ее место в отряде. Мне пришлось… И… Клянусь Мотыльком, я хотел выяснить что-нибудь про мать… Я думал, Тетис в безопасности… – В безопасности? В Имперском городе в разгар войны? Белобрысый маг прикрывает глаза. – Где Тетис? – тихо спрашивает он. – Уехала в Морроувинд. Вроде бы в Файрвотч, но уверенности у меня нет – это с чужих слов. – А ребенок?.. – Ребенок… – Тьермэйллин медлит, подбирая слова. – Он в безопасности. – Как это понимать?! – Тетис думает, что ребенок погиб – ее свекровь отнесла девочку в горы, думая, что внучка инвалид, и с ней будет много мороки. Крестьяне, понимаешь ли, очень практичны. Она, разумеется, и представления не имела, что малышка не от ее сына, просто решила, что немощное потомство ни к чему. Тьермэйллин вдруг чувствует, как воздух вокруг сгущается – верный признак, что сейчас ему прилетит заклятьем большой мощи. Белоголовый полукровка почти нависает над ним – он слегка выше и шире в плечах, и теперь это заметнее, чем раньше. – Где она? – почти рокочет он. – Где мой ребенок? Скажи мне или я прокляну тебя, так, что до смерти будешь жалеть, что не сдох на месте. Неким образом Тьермэйллин понимает, что парень не преувеличивает. – Что будет, если я скажу тебе, где она? – Я заберу ее, разумеется! А потом мы найдем Тетис! – То есть ты потащишься с малым дитем через треть разоренного войной Тамриэля… куда? В Файрвотч? А если Тетис все-таки не там? Я знаю об этом ее намерении со слов едва знакомого мне человека, который хотел передать вести о ней ее матери – Равани. Не факт, что все так и будет. Даже если тот священник говорил правду, обстоятельства сто раз могли измениться. И еще: девочке сейчас и двух лет нет, даже маленькие полуэльфы требуют много внимания в этом возрасте, а у тебя только на четверть человек. Чем ты будешь ее кормить, как ухаживать? Ты когда-нибудь имел дело с малышами любой породы? – Имел, с котятами сенч-кошек, – огрызается полукровка. – Где ребенок? А то я так и не услышал ответа. Тьермэйллин запускает пальцы в волосы. – В Готтлсфонте. Он наверняка скоро пожалеет, что проболтался, но он давно уже устал от всех этих недомолвок и тайн. – Это где такое?.. – А ты прояви изобретательность и выясни, – предлагает Тьермэйллин и поворачивается, чтобы уйти, но полукровка хватает его за плечо. – Погоди. Как тебя зовут? – По правилам этикета ты должен представиться первым. Полукровка отступает, глядя на Тьермэйллина исподлобья, и мрачно говорит. – Я Элата. – Хорошо, Элата. А меня называют Тьермэйллином. А девочку зовут Банрион. Немного странное для маленького эльфа, но его придумала моя ученица, а она сама родом из Восточного Предела. Теперь, если ты не против, я пойду и помогу вон той госпоже разобрать вещи ее покойного супруга. Всего тебе наилучшего. – Он делает пару шагов в сторону «Ивового берега», а потом снова смотрит на Элату через плечо: – Готтлсфонт – это приорат, посвященный Маре. Стоит в Великом лесу. Эти сведения сэкономят тебе чуть-чуть времени. Удачи тебе. Он оставляет полукровку и шагает к Эйлонви, которая вся извелась за своей калиткой. – Ну что?! – взволнованно шепчет она, хватая Тьермэйллина за рукав дублета. – Кто такой этот парень?! Чего ему?.. – Друг Тетис, – спокойно отзывается Тьермэйллин. – Я передал ему то, что нам рассказал Ма… отец Каллид. Пусть распоряжается сведениями, как ему угодно. Пойдем-ка. Где там у тебя сундуки Оринтура?..