Summer Week

С момента рокового побоища проходит незаметно долгое время. И, говорят, иногда такие перемены к лучшему, как ни были бы жестоки. Выживший из малого количества рыцарей, Кроули начал испытывать их на себе. Жизнь задалась очень сложной — множество дорогих людей покинули место Божьего творения, отправившись прямиком в цветущую обитель. Тут Юсфорд стал испытывать зависть. Помимо всепоглощающей скорби и пустоты в душе поселились постоянные проблемы. Даже неизвестно, относящиеся ли к походу. Он не находил себе места в мире и к прошлой жизни вернуться не мог. Позже в его дверь постучали обстоятельства и новый знакомый — Ферид Батори. Аристократ по манерам и поведению, по состояниям и осанке. К нему Кроули быстро привык, даже будучи сломленным, и в будущем как раз этот господин стал для него важнейшей фигурой запутанной партии — жизни на земле. А потом, (и это самое страшное,) Кроули начал забывать про утренние молитвы. Мелочь на первый взгляд и довольно поправимая вещь. Но для того, кто всё существование посвятил Небесному Владыке — важный тревожный звоночек. — Мне кажется, будто Он оставляет меня. С каждым днём всё больше, — рыцарь с тоской перебирает цепочку на шее, с висящим на нём крестом. Этот маленький, но значимый кусочек металла со стёртой гравировкой не раз успокаивал и помогал в затруднительных ситуациях. Из него будто звучал голос Божий, идущий прямо к сердцу. Исполняющему Его волю. — Я чувствую, что сам слабо молюсь Ему. И с каждым разом я читаю Святое Писание нехотя — Он больше не хочет меня слушать. Кроули всю сознательную жизнь сражался за своего непоколебимого Владыку. И теперь так трудно осознавать, что находится на грани отречения. Батори внимательно слушает некоторые секунды тишины между ними. — Твой названный бог? — отзывается он, кажется, с пренебрежением. Знал бы Кроули только, как далёк его собеседник от этой религии. — Мой Бог, — поправляет его парень. Сердце опасно сжимается на слове «мой»; Юсфорд почти впадает в отчаяние, когда появляется желание стереть свои последние слова. Сегодня трудно смотреть на догорающий закат. Да и вообще вокруг себя: парень вспоминает раз за разом, кем создана эта земля и всё сущее. А себя чувствует — грязным и неблагодарным её пороком. — Жизнь проходит, Кроули, — Ферид гладит чужое лицо белой ладонью; его нежные прикосновения дарят давно забытое спокойствие. — Не все успевают найти свой жизненный свет… Ты же знаешь, чего хочешь? «Нет, совершенно нет», — думает рыцарь. Он не знает, чего жаждет, не знает, куда и к каким результатам идти. Его жизнь окончилась ещё на том страшном побоище. Эти сомнения Батори безошибочно улавливает острым взглядом. Настойчивее ласкает шею и затылок руками, зарываясь в тёмные волосы и запутываясь в них. Оказывается всё ближе с каждым движением. Эта поддержка даёт Кроули некоторый стимул говорить. — Иногда думаю, что я не должен жить. Богу пусто видеть меня. «Ни на что не способного и падшего», — подсказывает дотошное сознание. — После той войны я никому больше не нужен. И я не вернусь в орден, ведь моя вера подорвана. Больше всего я бы хотел её восстановить. Несколько секунд зрачки алых глаз расширяются от удивления. Затем смягчаются и оттеняют грустной нежностью. — Если ты перестанешь верить в Него, — заботливая рука перетекает от одного места к другому. Задевает нужные и чувствительные точки. Это отношение так приятно. — То не причинишь себе боль. Никогда. Чужие плечи расправляются. Грудь в двух глубоких выдохах медленно вздымается, в отличии от беспокойного внутри сердца. Трепещущего. «Нет, как же так?!», — кричит оставшееся сильное сознание. Пережившее все непогоды пути своего хозяина, бережно воспитанное в его сокровенных идеалах. Он всю жизнь посвятил служению Богу. А теперь вынужден бросить его, чтобы самому не сломаться. «Доверься мне», — будто шепчет Ферид. «Чувствуешь, как печали отступают?» В голову лезут все те деяния, которые были доселе запрещены верованием, и она помутняется. Сладко помутняется. «Тебе теперь легче, я знаю». Ферид убирает руки от его волос. — Пойдём, — встаёт он внезапно, и одухотворённый светом в конце туннеля, Кроули тоже выдвигается за ним. — Куда? — стоит оглядеться вокруг, а небо уже покрыто тёмным слоем застывшей вуали. Сумерки переросли в ночную пелену мягкого сумрака. Это очень красивое время. И, кажется, оно настраивает Кроули на светлую надежду. — Прогуляемся, — просто отвечает аристократ. Это необъяснимо: Ферид — вампир, и главная миссия его — переманить Кроули на свою сторону. Он всё равно в скором времени собирается разрушить судьбу доблестного рыцаря, лишённую смысла. Всё равно ведь устроит парню новую, многовековую и вынужденную жизнь. Но зачем-то собирает старую по кусочкам. Либо хочет подлизаться, либо же… Правда тронут этим человеком до глубины своей прогнившей души. Кроули благороден во всём. Грунтовая дорога, что их встречает, сливается с цветом неба. В округе — ни души. Оказывается, без мыслей о чём-то насущном, голова так расслаблена. И места для большинства проблем в ней — нет. Ферид крепко держит его за руку, Кроули сжимает ладонь в ответ. Она всё так же изящна, как холодна. Но это успокаивает. Помогает дойти до состояния, когда распри сердца и головы заканчиваются. Вот только, жаль, заранее неизвестен результат. — Кроули, — аристократ останавливается. — Ты меня теперь понимаешь? Жизнь, контролируемая собственными руками. События, плохие и хорошие. Ими управляет только человек, и никакие божественные уставы тут не способны помочь. — Никто не становится моложе, — от долгожданного облегчения Юсфорд даже улыбается. Смотрит в прекрасные глаза и вторит их нежному взору. — Мы во власти собственных желаний, — дополняет фразу Батори. — Закрой глаза и думай… лишь обо мне. Кроули послушно выполняет. Чёрт, в нём всё равно плещется миллион сомнений. И, выходит, Ферид — последний человек, который сможет помочь им убраться. «Это не ранит. Годы уходят. Пора самим смотреть в будущее». С закрытыми глазами интерес привычно усиливается. Юсфорд чувствует с замиранием сердца, как его постепенно оплетают худые руки. Стройное тело подаётся к нему навстречу, ластясь без остатка. Подумать только. Орден тамплиеров возбранял эти чудные прикосновения, Бог возбранял страсть и желание людей быть ближе друг к другу телами. Но любовь нельзя описать одними лишь словами и разговорами. И даже душой. Ещё мгновение — и Кроули сам прижимает к груди податливого и любимого человека. Ох, его руки повсюду, где могут дотянуться. Рыцарь тоже безудержно ласкает его в объятиях. — Почувствуй, как исчезают все твои переживания, — говорит аристократ, когда Юсфорд открывает глаза. Их лица так непозволительно близко. А Ферид рвёт и последнюю, мешающуюся нить, встречаясь с Кроули губами. «Прости, Господи!», — звучит у парня в голове, когда он с запалом отвечает на поцелуй. Свой первый за всё это время, и оттого замечательный своей новизной. Как глоток свежего воздуха. «Прости, но судя по прошлому, я не уверен, что ты существуешь». И вера падает. Окончательно, словно её же разрушенный храм. Ферид незаметно ухмыляется в долгом поцелуе, теряясь в нём и задыхаясь от контраста своей прохладной кожи и чужой - горячей. «Теперь ты на всю вечность мой, Кроули…», — такое убеждение — импульсивный или временный способ сразу расположить тамплиера к себе как можно ближе… Счастливый не по плану Ферид не хочет его опускать до самого утра. А ложные, придуманные людьми боги — сгустки воздуха.