***
Великий герцог Ада демон Абигор изволили почивать. Не то чтобы сон являлся острой необходимостью — тела демонов из самой верхушки демонической иерархии были на удивление выносливыми. Такие вещи как сон и еда требовались лишь тогда, когда в ход шли большие объёмы силы, чего почти не случалось в последние две тысячи лет. Однако спать было приятно. На седьмом круге нынче было спокойно. Король Белет, жадный и завистливый засранец, мечтающий водрузить свою задницу на трон в городе Дит, затаился, готовя очередную затяжную осаду. Пятый круг, представлявший собой бесконечные болота вечной реки Стикс, очевидно, казался самовлюбленному Белету недостойными его амбиций владениями. Седьмой же круг, представленный могучим огромным городом-крепостью и тремя богатыми провинциями, выглядел приемлемой промежуточной целью на пути к трону Ледяного дворца самого Люцифера. Имперские замашки Пятого короля не были секретом ни для кого во всём Аду, и только самый ленивый низший дэв не подшучивал на эту тему, однако для седьмого круга они выливались в бесконечную защиту собственных территорий от посягательств самовлюблённого придурка, впрочем, достаточно могущественного, чтобы представлять угрозу. Седьмой король Вине, под чьей рукой процветали эти земли, некогда бывшие столь же пустынными и безрадостными, как владения противника, обладал не меньшей силой, что позволяло держать оборону. Однако их легионов было недостаточно, чтобы нанести серьёзный контрудар, который сможет отбить у Белета желание воевать. Впрочем, как уже было сказано, в последние несколько месяцев воцарилось благостное затишье. Абигору было дозволено покинуть своего господина и вернуться в собственный замок, окружённый цветущими виноградниками. Всё же общество фурий — прекрасных, но жестоких воительниц, составлявших одновременно гарем и элитную гвардию Седьмого короля, было безумно утомительным. Укладываясь на свою роскошную кровать, спинка и столбики на которой были вырезаны самыми искусными мастерами, демон мечтал, как отправится в путь по подвластной ему провинции. Проведает старых друзей — воинов его легиона, что ушли на покой, обосновавшись в живописных деревушках, будто специально созданных (впрочем, почему — будто?) для того, чтобы коротать свою вечную жизнь в заслуженном умиротворении. Сапфировые глаза герцога начали было закрываться, длинные ресницы бросили тени на белые, не знавшие румянца щеки, а прекрасное лицо, будто у сурового ангела с картин Кабанеля, стало смягчаться, но яростный ментальный зов повелителя заставил Абигора подскочить, пребольно ударившись головой о проклятую резную спинку кровати. — Абигор, сюда, живо! — услышал он голос Люцифера и, без тени сомнений, рванул на него, стрелой, пущенной из тугого лука, пробиваясь сквозь слои миров и реальностей.***
— Ого, оперативно, — удовлетворённо присвистнул Люцифер вместо приветствия, наблюдая за тем, как в пространстве уплотняется фигура рослого воина, прямо на глазах облачающегося в лёгкий сияющий доспех поверх ночной рубахи. Та была короткой, демонстрируя красивые мускулистые ноги, стремительно упаковывающиеся в кожу и серебристые латные пластины. — Кто-нибудь видел, как ты уходил? Если Абигор и удивился тому, где оказался, то виду не подал. Его глаза безразлично скользнули по убогой обстановке, задержались на печати, окружённой погасшими свечами и преданно уставились на Господина, замершего на коленях у тела тощего мальчишки, испускающего последний дух. — Нет, Ваше Величество, — Люцифер поморщился, как если бы у демона могли болеть зубы, но промолчал, а Абигор смущённо моргнул и исправился. — Нет, Господин. Я был один, когда вы призвали меня. — Отлично, — ответил король Ада и жестом указал на тело умирающего. — Я хочу, чтобы ты забрал его душу. Делай с ней что хочешь, но не уничтожай и не отпускай на перерождение. Сделаешь? Не слушая заверения, что сделано будет всё, что в его силах и немного больше, Люцифер поднялся с колен, освобождая место для герцога, и отошёл к столу. Тот был захламлён сверх всякой меры, но в центре, на аккуратно расчищенном пространстве, лежали тугой пергаментный свиток и несколько листков в клетку, исписанных ужасным прыгающим почерком. Пристроившаяся рядом книга непрозрачно намекала, что имел место перевод с латыни. Логично заключив, что это и есть описание ритуала призыва, демон с любопытством скользнул взглядом по листкам, но едва не заработал мгновенную мигрень, пытаясь разобрать закорючки, которые его горе-призыватель, вероятно, называл буквами. Пришлось разворачивать свиток, на котором всё было более чем понятно. Мёртвый язык из всех человеческих был демонам ближе всего, так что Люциферу не составило труда быстро пробежать глазами написанное. В последний раз, когда он был в мире смертных, за такой свиток не дали бы и медной монеты. Ученическая писанина, представлявшая собой выдержки из трудов знающих магов, щедро разбавленная собственными, небогатыми умом, размышлениями автора. Однако сегодня, спустя столько веков после Исхода демонов из мира смертных, подобные знания, судя по всему, были на вес золота. Довольно грамотный и простой в исполнении ритуал, который мог сработать только при наличии второй печати, адресный вызов. Именно её и нарисовал на полу Ледяного замка сам Люцифер, то ли по невероятному совпадению, то ли по воле судьбы. Его план состоял в том, чтобы выйти в эфир, представлявший собой неосязаемое, но беспредельное пространство между реальностями, непознанное, но прирученное бессмертными, а после ответить на первый попавшийся призыв. Так его не смогли бы отследить, обнаружив пропажу. А тут, внезапно, притянуло к связанной печати, начертанной сильным магом, приносящим в жертву собственную жизнь. Что-то в этой идеальной схеме неуловимо напрягало, хоть Люцифер и был уверен, что о его планах знали только он сам и верный Пеймон, Первый король, который никогда прежде его не подводил. Подозревать владыку Лимба в измене было равноценно сомнениям в своей собственной руке. Или носе. Или любой другой неотрывно связанной с ним части тела. На всякий случай грозно скосив глаза на собственный нос, чтобы убедиться, что тот не задумал чего-нибудь коварного, Люцифер мысленно отругал себя за ребячество и повернулся к Абигору. Тот был большой проблемой. Ему, в отличии от Пеймона, король Ада не мог всецело доверять. Однако, раз уж изначальный план всё равно летел в… хм, ну, в его собственные владения он и летел, подобное могло стать неплохой проверкой для ближайшего окружения, уверявшего в своей безраздельной преданности. Люцифер всегда умел находить в ситуации положительные стороны, умудряясь извлечь выгоду даже из собственного падения. Так почему же этот случай должен был стать исключением? Абигор тем временем склонился над бесчувственным телом мальчишки и прижался губами к его посиневшим плотно сжатым губам. Место соприкосновения неуловимо засветилось. Лицо демона было крайне сосредоточенным — извлечение души без повреждений было сложным, на грани невозможного, делом. Природа демона, призванного разрушать, порочить людские души, отчаянно сопротивлялась этому бессмысленному с точки зрения выживания процессу. Однако Абигор был одним из старейших и сильнейших падших, его воля была сильна. Собственно, потому Люцифер и призвал именно его — сочетание верности и силы было неоспоримым. Редкое качество среди высших демонов. В большинстве своём те, кто предал Создателя и отверг крылья, не стремились служить, лишь вынужденно подчиняясь тем, кто был сильнее. От них разумно было ждать вероломства, удара в спину, но у Абигора была душа воина, а не предателя. Люцифер никогда не спрашивал, почему тот пал, — среди демонов это считалось дурным тоном — но он предполагал, что причина была благородной. Говорило об этом и то, что герцог сохранил и свой прекрасный ангельский облик почти без изменений. Мало кому из демонов это удалось. Даже сам Люцифер, некогда златоволосый, голубоглазый, хоть и не потерял привлекательности в своём истинном облике, но словно выцвел, сделавшись, будто в насмешку над своей природой, белоснежным. Только глаза чёрными омутами выделялись на белом лице, оставляя ощущение неуместности и чуждости у тех, на кого он смотрел. Абигор же был удивительно гармоничен — светлокожий, синеглазый, с длинными чёрными волосами, что завивались в крупные кольца. Его демоническую природу выдавали лишь рога, что начинались тонкими костяными пластинами от висков и загибались назад, придерживая смоляную гриву. Самые кончики рогов были вызолочены по последней адской моде. Наверняка бедняга снова попался фуриям — эти сумасшедшие бабы и самого Люцифера могли уговорить на какую-нибудь модную чушь. Однажды они так запутали его волосы, обзывая это новым видом плетения демонических кос, что бедный верный Пеймон, спешно выдернутый с передовой, целую ночь потратил на пляски с расчёской вокруг повелителя — заколдованные фуриями пряди отказывались подчиняться даже магии самого Короля королей. И всё же полностью доверяться Абигору не следовало, слишком умён тот был, хоть и имел среди своих недостатков такую черту, как благородство. — Господин, почему вы призвали именно меня? — вдруг прямо спросил этот образец «daemonium ordinarius», отрываясь от губ уже окончательно и бесповоротно пустой оболочки юного мага. Мозг его ещё работал, остатки крови бежали по венам, подталкиваемые медленными ударами сердца, но души больше не было. Люцифер вздохнул и мысленно затолкал поглубже свои размышления про беспрецедентный ум герцога. То ли спросонья, то ли упившись душой смертного, тот задал самый идиотский вопрос из возможных. — Сам-то как думаешь? — решив дать Абигору подумать самостоятельно, демон опустился было на колченогую табуретку у стола так, словно это был трон, но поза показалась ему неудобной, и он откинулся назад, расставляя ноги и упираясь локтями в столешницу. Герцог, видя фривольную позу Повелителя, кажется, напрягся сильнее, но на красивом лице не дрогнул ни единый мускул. Абигор не ответил, упрямо и вопросительно разглядывая Люцифера. Тот страдальчески воздел глаза к потолку. — Аби, я знаю тебя дольше, чем существуют некоторые цивилизации. Спроси то, что действительно хочешь знать. — предложил он, разглядывая мелкие трещины штукатурки и крепление для отсутствующей люстры. — Почему вы вызвали меня, а не Его Первое Величество, — справедливости ради стоило заметить, что Абигору хватило нескольких секунд, чтобы сориентироваться и не потерять лицо. На губах Люцифера мелькнула тонкая удовлетворённая улыбка. — О том, что я ушёл, теперь знают два демона. О том, куда я ушёл — всего один. Мне продолжать? Лицо Абигора посерело. Забывшись, он мотнул головой, заставляя чёрные кудри рассыпаться по плечам. — Нет, мой господин. Я понял. Я не подведу. Испытывая острое чувство дежавю, Люцифер поморщился. Именно подобное отношения верных ему демонов стало основной причиной, по которой он оказался в мире смертных, со связанными магическим контрактом руками. От заверений в преданности уже тошнило. — Я просто решил, что Лимб, куда забрал бы мальчика Мони, неподходящее место для юной души. Пусть трескает твой виноград, греется на солнышке. Научи его держать меч, в конце концов, — меланхолично заявил самый ужасный демон, падший владыка Ада Люцифер. — Этот ребенок силён, в нём есть наша кровь. Позаботься об этом. Казалось, что Абигор даже забыл, что несколько секунд назад до смерти испугался прямой угрозы со стороны своего господина. Только ради того, чтобы увидеть на этом холёном лице растерянность и удивление, Люциферу стоило бы двинуть подобную речь. Широко распахнутые в изумлении глаза сделали герцога много моложе, совсем мальчишкой, правда, рогатым и закованным в доспех. Он явно не ожидал такого объяснения и сейчас не мог понять, издевается над ним Люцифер или просто свихнулся. Высказаться на этот счёт ему не позволили. Небрежным жестом белой руки демон выдворил подчинённого прочь. Нет, разумеется, Абигор переместился сам, но сути это не меняло.***
Планы срочно нуждались в корректировке. Призывающий мёртв, чтобы узнать подробности контракта, нужно было спуститься за ним в ад, а эта перспектива Люцифера совсем не привлекала. Оставался лишь один вариант, не самый удачный, но закрывающий большую часть насущных проблем. Вселение в тело смертного. Отсутствие в нём души значительно облегчало процесс, кроме того, была возможность получить полный доступ к памяти мальчишки. Однако, был и существенный минус. Тела смертных были неспособны выдержать такой объём силы, которым располагал Люцифер. Даже при одержимости низшими демонами, смертная оболочка держалась не больше полугода, но гнить и разрушаться начинала и того раньше. Единственным вариантом было запечатать собственный резерв до необходимого минимума. Хорошо хоть мальчишка был магом, можно будет оставить десятую часть могущества без неприятных последствий вроде ожогов, стигмат и трупных пятен на новоприобретенной оболочке. Не тратя время на раздумья, Люцифер расстегнул свою рубашку и удлинившимся когтем выписал на груди печать Соломона. Глубокие царапины тут же наполнились густой чёрной кровью, несколько капель побежали по его торсу вниз, впитываясь в ткань, а демона вдруг выгнуло, приподнимая над полом. За спиной возник призрачный образ могучих крыльев, которые теперь под действием какой-то неведомой силы, сминались, скатывались, как старый ненужный коврик, втягиваясь в спину демона. Сопровождалось это нестерпимой болью, и Люцифер, не выдержав, закричал, низко, отчаянно, срывая горло. Смертным не суждено было услышать этот крик, но окно и зеркало в комнате вмиг покрылись паутиной трещин и осыпались осколками. Эта мука была почти равна той, с которой он потерял настоящие крылья, но, как и та, не продлилась вечно. Печать на груди тускло засияла, подтверждая, что большая часть силы демона надёжно спрятана даже от него самого. Подрагивая от пережитого, Люцифер шагнул к распластанному на полу в луже свернувшейся крови телу и вдруг растворился в воздухе. За окном занимался серенький рассвет. Гарри Поттер открыл свои изумрудные глаза и уставился в изученный до последней трещинки потолок.