Но сердце сильней одно наших недоверий

      Альбедо немного нервно перебирает пальцами край пера, будто пытается удобнее взяться, но на деле — не написал за прошедшие полчаса ни строчки, оставив только характерные чернильные пятна на линованных листах, так что теперь и не напишешь ничего толком. Стоило бы, наверное, записную книгу закрыть, но тогда придется себе признаться, что он не исследователь, а сплошное разочарование. Мастер наверняка бы с этим тезисом согласилась.       Он кладет перо и устало трет переносицу прохладными пальцами. Не может ничего написать о Сяо, кроме каких-нибудь дурацких строчек, больше напоминающих бред влюбленного подростка. Это провал.       Стук в дверь раздается внезапно. Альбедо не хотел бы, чтобы кто-то застал его за таким унизительным занятием, как ведение чего-то, больше напоминающего личный дневник, в журнале для исследований.       — Войдите, — говорит он на удивление мягко, без налета легкого флера злости на самого себя.       Он замечает за собой излишнюю эмоциональность в последнее время, и это проблема. Подобное недопустимо для ученого, ему нужна холодная голова и трезвый рассудок, а не то, чем он располагает в последнее время.       Сяо возникает за его спиной.       Альбедо спешно захлопывает книгу со своими записями.       — Добро пожаловать, — голос не подводит, и он почти не выглядит напряженным, если бы его не выдавали облаченные в перчатки руки, которые дрожали настолько, что книга грозилась выпасть из его рук.       Сяо. Это просто Сяо. Спокойно. Он ни о чем не узнает просто по его паническому виду, все хорошо.       — Напугал? — у Сяо, как и всегда, есть вежливость, чтобы постучаться перед тем, как войти, но нет социального опыта, чтобы подумать о том, что человек не хотел бы, чтобы его слабости озвучивали.       Он смотрит прямо на нервно дрогнувшие и теперь с нарочитой заинтересованностью переставляющие вещи на столе руки Альбедо, который делает вид, будто уже собирался куда-то до этого, и просто продолжает то, на чем его прервали.       Конечно же, это было не так. Все, что собирался делать Альбедо — заниматься самобичеванием, в последнее время в его расписании появилось время для этого безусловно важного занятия, которое он гордо называл «рефлексией».       — Нет, не напугал. Я просто собирался.       Сяо кивнул.       — Там чернила не высохли.       Альбедо бесшумно — для себя, но слух адепта наверняка улавливал малейшие отзвуки его дыхания — вздохнул.       — Я и не заметил, — тут он не соврал.       Правда не заметил. Захлопнул журнал, стоило Сяо появиться.       Альбедо встает из-за стола, наконец поворачиваясь лицом к причине потери уверенности в себе и малейшей концентрации, которая уже стояла за его спиной, поджав губы и скрестив руки на груди в защитном жесте.       Будто бы здесь есть от чего защищаться. Глупый.       Альбедо тоже бы так сделал, но он с наверняка очень несчастным, почти затравленным видом поднимался взглядом от крепкой груди до тонкой изящной шеи и блестящих, настороженно прищуренных глаз, и неловко опускал взгляд обратно, потому что Сяо красивый. Его хочется трогать, дразнить, улыбаться ему, но каждый раз Альбедо скован смущением перед тем, как снова довериться ему, потому что каждый раз страшно, что оттолкнет руку и осадит.       Но не осаживает. Сяо сам расцепляет руку и неловко трогает его собственную, тут же отпуская. Это даже не похоже на рукопожатие: скорее, будто бы кот трогает лапой шуршащий лист на крыше, пытаясь понять, что перед ним такое.       — Точно не помешал? — неловко уточняет Сяо, прижимая руку к себе намертво, чтобы точно его не касаться.       Альбедо вытягивает свою ладонь и берет его руку, плавно и ласково заворачивая в свои пальцы. Сяо не сопротивляется.       — Я рад тебя видеть, — уже намного смелее говорит Альбедо, когда видит, что да, Сяо тоже смущен, и своего собственного смущения стесняться не стоит.       Паника немного отступает. Книга закрыта, никто не узнает о его грязном секрете, а Сяо все еще не разочарован в нем.       Альбедо знает, что он не один такой. Не один совсем запутавшийся, растерявший всю уверенность и не чувствующий под ногами почву, но до последнего боится: это не то, о чем он думает. У Сяо не то же самое, Сяо не безнадежно влюблен. Сяо наверняка считает, что Альбедо пытается с ним подружиться, и все эти жесты означают именно дружеское внимание.       Социализация у адепта была крайне ненадежная и странная: он не знал основополагающих вещей о человеческих взаимоотношениях, а еще был крайне сильно травмирован привязанностями в прошлом, и если Альбедо нечаянно перейдет черту, то сломает не просто то хрупкое и совсем юное, что образовалось между ними, но и сам шанс для Сяо выстроить здоровую коммуникацию с любым человеком, ведь он, выходит, снова обожжется.       Исследование стоило бы завершить подчеркнуто однозначно:       «Эксперимент показал, что подобного рода привязанности для исследуемого субъекта неуместны».       Альбедо провалился не только как исследователь, но и как друг. Хорошие друзья не хотят того, чего хочет он.       Эти сухие неяркие губы так хочется поцеловать, что Альбедо готов от бессилия просто завыть, совсем не по-взрослому, отчаянно и горько. Потому что он чувствует себя неправильным. Грязным. Порочным. Недостойным доверия такого искреннего существа, которое находит время для него между бесконечными битвами.       Альбедо хочет, чтобы эти руки спустились по его талии вниз и сжали бедра так же крепко, пока они целуются, как они сжимают копье во время сражений.       Сяо смотрит так открыто и искренне, что Альбедо хочет выдворить его отсюда прямо сейчас.       Но они идут в его комнату и говорят о звездах всю ночь.

***

      Сяо листает какую-то книгу. Альбедо застает его в собственном кабинете совсем неожиданно.       — Взял без разрешения, — сразу говорит Сяо, но не виновато, а совершенно спокойно подтверждая подозрения Альбедо. — Прости меня, пожалуйста.       Ладони Альбедо холодеют. Его бьет крупная дрожь, а сердце просто начинает болеть, а не биться, потому что это те самые позорные записи, которые в итоге превратились в наблюдения за течением собственной болезни, которую кто-то по ошибке назвал «влюбленностью», и, видимо, теперь "больной" выглядит настолько ужасно, что Сяо испуганно замирает сам.       — Не волнуйся так, пожалуйста. Понимаю, почему ты ее прятал, просто… Ты мог бы сказать мне. Я не такой наивный, как ты думаешь, — вопреки своим словам Сяо совершенно очаровательно густо заливается краской, а рука, держащая страницу, дергается так, что грозится эту страницу попросту вырвать.       Он все прочитал. Он почти дошел до части, где Альбедо пишет о том, где и в каком положении хотел бы видеть эти губы, но все, что Альбедо в своем влечении считал неправильным по отношению к Сяо, было описано и раньше. Он правда не помнил, был ли настолько деликатен в описаниях в тех местах.       — И… Чувствую то же самое. Ну, не то же самое: не думал о некоторых вещах, просто… Да, ты… Ты можешь поцеловать меня, если это тебе так нужно, — неловко выпалил Сяо, отпуская несчастную страницу и опуская записи на стол.       Тело Альбедо его не слушалось, и он только чудом сел напротив, ощущая, как паника проглатывает его целиком.       — Но тебе это не нужно, — дрогнувшим голосом произносит он, больше утверждая, чем спрашивая.       Альбедо пытается взять себя в руки и действовать с холодной головой, но у него не получается. Вообще ничего. Ни считать настроение собеседника, ни предугадать ход диалога, ни придумать достойный ответ: ни-че-го.       — Мне… Нравится тебя касаться. Никогда не касался кого-то губами… Так. И как ты… Описывал, — Сяо смотрит в книгу сначала, пытаясь, видимо, спрятать взгляд, но понимает, что натыкается им на компрометирующие, причем совсем не его компрометирующие записи, и смотрит в сторону спешно, будто обжегся. —Не могу знать, нужно мне это или нет.       Решительный тон Сяо спотыкается о его неловкость.       Альбедо выдыхает. Сердце будто сбрасывает с себя оковы страха, но бьется все еще будто бы во всем теле, отдавая в ослабевшие руки. Становится легче от осознания, что ему не одному неловко. И что Сяо понимает. Понимает и не считает противным. Если бы считал… Альбедо знает, что свои личные границы Сяо успешно отстаивает, а если кто-то не поймет — он наглядно покажет, что такое «не подходить на расстояние меньшее, чем длинна копья».       А перед ним он вот такой. Не неприступный защитник якша, а будто подросток на первом свидании. Может, ему и две тысячи лет, но если для него это впервые, он… Правда ничем не отличается.       — Я боялся тебя напугать.       — Там было написано. Знаю. Но я оружие, и не то чтобы тот, кого можно напугать такими вещами, просто это… То, в чем оружия не разбираются. Взаимоотношения. До этого… Было не понятно, что тебе от меня нужно, и то, что происходило с моим телом, было странным, и мне не помогала даже медитация, но описанные здесь симптомы и их происхождение звучит… Правдоподобно. Ты хороший исследователь. Правда, получилось так, что исследовал ты нас обоих, — неловко закончил Сяо.       "Ты не оружие, ты дурачок." — думает Альбедо и очень хочет поцеловать его сейчас, если честно. Хотелось оправдаться, но Сяо все равно что побывал в его голове, прочитав записи, и Альбедо остается только…       От его внимательного взгляда Сяо снова неловко отворачивается.       — Ну? Я не могу задерживаться здесь надолго, — Сяо неловко ведет плечом и скрещивает на груди руки, пытаясь вернуть себе самообладание.       Альбедо наконец расслабленно улыбается и встает из-за стола.       — Что-то мне подсказывает, что для меня ты всегда найдешь время, — он довольно щурится, ощущая, как уверенность снова возвращается к нему, и руки уже не кажутся такими неловкими, а вполне даже правильными и уверенными — особенно, когда заправляют за круглое ухо отливающую изумрудным прядь жестковатых волос.       Трудно не быть уверенным в себе, когда неприступный и холодный якша неловко прикрывает глаза и сжимает руки в кулаки, будто готовится к удару, а не к поцелую.       Не отталкивает.       Сяо может дописать к его исследованиям, что поцелуй не похож на удар. Он мягкий и очень смущающий. Прямо как тот, кто его дарит.       Он опускает лицо в сомкнутые ладони и издает протяжный отчаянный звук, прочитав это.       Ну почему…       Почему он такой милый?..