Голос немой звезды

Я чувствовала это. Оно нависало надо мной все сильнее. Это давление со всех сторон, этот страх... Мне сказали забыть про учебу и, не доучившись в "ЭС" полгода, я вылетела в "А". Мой аттестат "всех специальностей" накрылся медным тазом, и один Бог знает, сколько слез я пролила и буду проливать всю жизнь из-за этого. Зато в "А" учеба оказалась довольно простой, и вот у меня на руках золотая медаль академии. И теперь я полностью принадлежу Эвану. Маша улетела в Россию давать новые сольные концерты на скрипке, оставив меня без работы в известнейшей филармонии города. Вместо этого мой менеджер устроил меня в один из театров недалеко от центра. Не скажу, что я была прям рада, в последнее время я не рада ничему вообще. Ни одной вещи в мире. И то, что могло привести шестнадцатилетнюю Беатрис в восторг, восемнадцатилетнюю Беатрис не трогает совсем. Все, кроме Эвана. Я видела его это притворство. Мол, я знаю о твоих чувствах, но я не могу на них ответить, поэтому я и дальше буду притворяться, что ничего не понимаю. И это тоже меня огорчало. Меня огорчало все вокруг меня. И в один солнечный осенний день сентября, репетируя до боли в пальцах новую мелодию по нотам, я поняла, как мне все это надоело. И краски ушли. Когда мои пальцы грациозно касались клавиш - ничего не происходило. Я закрываю глаза, играю, но ничего не чувствую. Темнота. И сухие обыденные звуки. - Беатриче? - Эван поднимается ко мне на сцену и пристально смотрит из-под стекол очков. - Что с тобой? Расслабься. Уйди, и я расслаблюсь. Исчезни из моей жизни. Вместе со всем этим. Пальцы дрожат. Глупая детская мечта должна была остаться глупой детской мечтой, это закон жизни. Чего бы ты не хотела, о чем бы ты не мечтала - когда достигнешь этого, хоть на стену лезь от жалости к себе и усталости. Что со мной? Я смотрю на свои руки, которые дрожат так сильно. Только потом я замечаю, что дрожу вся, а глаза застилает пелена слез. Смотрю на Эвана, который в полной растерянности. Нет, не смотри на меня. Какая же я жалкая. Почему я не могу выстоять, ведь я была такой сильной... Я встаю, вытирая тыльной стороной ладони слезы, и иду за кулисы, шаркая обувью по сцене. Чувствую взгляд Эвана спиной, слышу, как он выкрикивает мое имя. Но я не повернусь и не продолжу репетицию. Мои руки болят, я вся дрожу. Куда все это делось? Где же они, мои краски, мои видения, мое вечное вдохновение и преданность музыке? Я присаживаюсь под лестницей, ведущей на второй этаж, к гримеркам. Не хочу туда идти, слишком далеко. Не проще ли вспомнить саму себя и плюхнуться джинсами на пыльный пол рядом со швабрами? Как по мне, так лучше. Во всяком случае, прошлая Беатрис именно так бы и сделала. Во что я превратилась? Неужели я стану такой, как Аманда, превращусь в ядовитую кобру, не показывающую зубки на камеру? А сама буду грызть себя в попытках добиться большего. Больше денег, больше популярности, больше мужчин... Что там еще? Пора бы решить, ради чего я стала все это делать. Ради чего я отказалась от "ЭС". Ради чего я сна не вижу. Ради чего я ухватилась за этот малюсенький шанс. Неужели моя мечта превратилась в пустой звук? Чем больше я думаю об этом, тем больше мне хочется рыдать. Я слышу шаги, но отбрасываю их, словно мне показалось. В конце концов, акустика здесь замечательная, и в итоге он находит меня довольно быстро. Я смотрю на свои руки, не смея поверить в то, что случилось. Конечно, не в руках все дело, а во мне, в моем настрое... Но ведь прекрасная музыка исчезла, и мне хочется винить в этом только свои пальцы. Он протягивает мне руку, чтобы помочь встать, но я игнорирую. Не хочу. Хочу сидеть тут и реветь, реветь, реветь... Реветь, что я такая дура и не послушала родителей. Реветь, что не смогла доучиться в "ЭС". Реветь, что мои единственные друзья так быстро исчезли из моей жизни, словно их и не было. Реветь, что мне больше не к чему стремиться. Реветь, что я потеряла свой единственный дар. Поэтому я игнорирую протянутую руку Эвана, но он, видимо, всерьез решил меня успокоить. Осторожно, как дикого зверя, он одной рукой берет мою, но я тут же вырываю обратно, прижимая к груди и всхлипывая, глядя на пол между ног. Тогда он пытается еще раз, еще осторожнее и нежнее, а когда я не вырываю ладонь, резко дергает на себя, держа меня за талию. Таким образом он поднимает меня с пола, но я с места не собираюсь двигаться, куском всхлипывающей ваты стоя рядом с ним. Он прижимает меня к себе, гладя по голове. - Это все я виноват, - шепчет он. - Я убил тебя. Слишком много работы, да еще и эта ситуация с "ЭС"... Я действительно сожалею, Беатриче. Очень сожалею. Ты простишь меня? Позволишь как-то искупить свою вину? С каждым его словом мне хочется плакать еще больше. С каждой ноткой его голоса мне становится все легче и легче, от этого слезы становятся все более большими и частыми. Он так обнимает меня, как ни обнимал никогда раньше. Он обнимает меня крепко, но бережно, пытаясь успокоить каждую мою часть. И тело, и душу. И у него это очень хорошо получилось, хочу сказать. Я чувствую себя так легко, как не чувствовала ни разу за этот месяц. Я чувствую, что все вокруг стало светлее, а внутри стало невероятно пусто... В хорошем смысле пусто. Скорее не пусто, а легко. Я дышу запахом его парфюма, прижимаюсь к его груди, практически слышу, как размеренно бьется его сердце. Размеренно, в отличие от моего. Он обрывает объятия, как только мои всхлипы прекращаются. Только я протерла глаза, как он берет меня за руку и ведет куда-то вглубь коридора. Я не запоминаю путь, глядя на его спину и на его волосы. В общем, довольно скоро мы оказываемся в скрытой от всех комнатке, покрытой пылью времени и содержащей в себе старинные вещи, такие, как большие часы, похожие на башню посреди этой комнаты. Камин, деревянный стол. Несколько картин, завешанных пленкой, некоторые из них стоят на полу. В общем, это похоже на склад. - Ты, наверное, не знаешь. Но этот театр когда-то был поместьем одного графа, имя его мне сейчас не вспомнить. И это был его кабинет. Работники сложили сюда картины и прочие вещи, что не ужились с интерьером и которые пока не смогли продать, - он проходит вглубь, освобождая что-то, скрытое под пленкой, от стоящих на этом предметов. - У графа была жена, которая играла на фортепиано. И специально для нее он купил эксклюзивную работу одного тогдашнего мастера, - Эван убирает и пленку тоже, пыль взлетает в воздух, я прикрываю глаза. А когда открываю, передо мной оно, то самое фортепиано. Инструмент был невероятной красоты. Ручная работа, выполненная на лакированном дереве, не может не поражать. Клавиши, до которых не добралась пыль, выдают отличный звук, когда я дотрагиваюсь до них и легонько прохожусь по ним ладонью. Это действительно отличное фортепиано, бесценное в своем роде. Эван дает мне время на мысли, но все же продолжает, отходя в сторону: - Оно выставлено на аукцион за целое состояние, а потому пока что находится здесь. Я думаю, ты еще не раз сыграешь на действительно великих инструментах, на которых могли играть Легенды прошлого, но сейчас... Сейчас перед тобой не просто инструмент, а подарок, хранящий тысячи воспоминаний. Надеюсь, он поможет вернуть тебе потерянное вдохновение. Я присаживаюсь на табуретку и кладу руки на инструмент. От этого сердце бешено стучит. От его слов. От того, что передо мной сейчас величественная вещь, прекрасно выполненная и доработанная до совершенства. И я играю. По началу я ничего не чувствую, и меня это пугает. Но потом я отпускаю страх и просто сама сочиняю композицию, как делала это раньше. Очень давно я не ощущала такого наслаждения от игры. Этих красок, что появляются одна за другой в моей голове. То, что я играю по нотам, лишь часть моего мира, а то, что я сочиняю сама - и есть мой мир. Огромный и ужасно чувственный, меняющийся из-за одного аккорда. Я передавала так свои чувства этому миру, не смея с ним говорить. И это был мой дар. На этот раз я в замке. В изысканном платье из нот, слыша каждый звук, я иду вглубь огромного коридора, осматривая огромные стеклянные окна, резные стулья вдоль прекрасных стен с фресками. Я открываю огромную дверь вместе с тревожной нотой, но она тут же тает в обилии восторженных звуков. Все вокруг танцуют, кружась один за одним, но их лиц я не вижу. Я просто танцую в этом мире под звуки своего же воображения, раскрывая их еще больше. Яркие вспышки, печальные, даже где-то трагические, а потом веселые - все смешивается, и этот цвет мне непонятен. Цвет этой музыки. Она разная. Как когда-то ко мне пришел мой дар разными красками, так он и вернулся - тоже разными, смешиваясь и переплетаясь, они ведут к моему любимому - к золотому. Словно крылья бабочки, это воображение улетает так же медленно и незабываемо, оканчиваясь успокаивающими звуками... Я закрываю крышку фортепиано и смело гляжу на Эвана. Телефон я не взяла, так что не могу ему написать. Как же это плохо - не иметь возможности выразить свои мысли. Так много мне хочется ему сказать, за так много вещей поблагодарить, но я могу лишь смотреть на него, прислонившегося к стене. Он улыбается. Наверняка рад тому, что все вернулось на свои места. И вот сейчас сказать о моих чувствах было бы идеально и ничуть не неуместно, но идиотский телефон остался в зале для репетиций. А без телефона я беспомощна в этом плане. И потому я как дура сижу сейчас, глупо улыбаясь ему в ответ. Ты ведь все давно понял, Эван. Скажи мне хоть что-нибудь. Скажи мне хоть что-то, иначе я опять сорвусь! Эван подает мне руку, в миг став серьезным. Я, конечно, польщена, но я и сама могу встать с кресла. Но только я поднимаюсь, как он сжимает мои пальцы, глядя прямо в глубину души сквозь глаза, рассматривая меня всю, словно психологически обнаженную. Сердце бьется так бешено и неправильно, я сейчас упаду... Ты ведь меня поймаешь? Мы так близко, что я чувствую его дыхание, его тепло и его самого, на этот раз целиком и полностью обращенного ко мне, раскрытого в своих чувствах. Его губы рядом, буквально в десяти сантиметрах от моих; ну, Эван, ты же знаешь, что я этого хочу. Ужасно хочу. И мне это поможет справится со всеми своими душевными проблемами... Я протягиваю свободную руку и осторожно снимаю очки, он на миг прикрывает глаза. А когда открывает, мы оба не можем удержаться. Мы преодолеваем это короткое расстояние, показавшееся мне в миг желания просто огромным. Сначала с нежностью, а потом все более страстно, мы продолжаем, и это нас пугает все больше. Не знаю, сколько мы стояли так, поцелуй за поцелуем продолжая эту мучительную сладость в пыльной комнатке. Но все это вскоре исчезает, медленно улетая, словно бабочка, возвращая нас в этот мир и в его жестокие правила.