Утопи свое прошлое в Эсперенс,
В кандалы закуй скелеты в шкафу.
Идешь ко дну, разлагаясь всплесками.
На языке порох и дежавю.
— …Офицер, это невозможно, вы совершенно не похожи на человека, работающего на мафию. Успокойтесь, и вернёмся к расследованию, — Кицураги раздражённо хлопает дверцей мотокареты, сразу об этом жалея. Ты успеваешь заметить, как он поджимает губы, ласково поглаживая сталь синего бока, извиняясь. Карета в ответ примирительно урчит двигателем, засыпая до следующей поездки. Очередной мыслительный проект, обещавший занять восемь часов, варится в голове уже четвертые сутки. Раз за разом, каждую свободную — и ещё немного занятых — минуту ты прокручиваешь в голове идею. На вкус она отдаёт кислой кровью и неспелыми яблоками дичка, настолько зелеными, что об них можно сломать зубы. Риторика: Нужно сказать. Логика: Он всё равно узнает. Ты: Узнаю *что*? Эмпатия: Он упадет, и у нас может не получиться его поднять. Ты: Эй, вообще-то я Вас слышу. Самообладание: Это будет *очень* больно. Ты: Да скажите уже! Драма: Ничего особенного, мессир, просто глупое воспоминание. Внутренняя Империя: Еще не время. Есть что-то странное в обыскивании своей квартиры, чем-то похоже на копошение в собственных кишках: неудобно, не хочется, да и не факт, что нужно. Будь это кто-то другой, ты бы с удовольствием заглянул под каждую половицу, с легкой непринужденностью выуживая запыленные тайны. Тело сопротивляется. Страх сковывает, страх душит, страх тянет к двери: «Уходи, Гарри, тебе не нужно это знать. Ты не *хочешь* это знать. Тебе не понравится то, что ты найдешь». Нечто ворочается внутри, подгоняет, заставляя тыкаться во все углы, замирая, когда на глаза попадается очередная улика. Дом похож на свалку, но ты гордо окрестил это место Гробницей Воспоминаний. В каждом углу свидетельства косяков, косячков, ошибок и дурно пахнущих привидений неверно принятых решений. То тут, то там валяется тара из-под Командора и какого-то дешевого пива — старая, кошмарно старая, словно вытянутая из прошлой эпохи, когда играло — да и ты сам еще был — Диско, — и начатая бутылка бренди; бесконечное множество исписанных и полупустых блокнотов, заполненных будто не твоим почерком, патроны и части нескольких пистолетов, выглядящих до страшного нелепо, похожих на куски расчлененных трупов. От догадок тошнит. Руки сами собирают прошлое по частям, разрушая что-то в голове, ломая настоящее и стирая возможность будущего. Это не твои записные книжки, нет. Ты писал имена их владельцев в кривоватый столбик мелким почерком на обрывках чертежной бумаги. Имен много, женских и мужских, знакомых и встреченных лишь однажды, но справа от каждого стоит дата или две, где вторая всегда перечеркнута двумя длинными линями, от которых пахнет безразличием и тиной. Если люди — консервные банки и жемчужные раковины, то ты — ящик Пандоры. …В шкафу, за пороховой бочкой, сидят скелеты и играют в драконий покер. Когда ты вошел сюда, то уже принял решение сесть с ними за стол. Застывшие зеркально твоей гримасы на лицах без кожи, сжимающие «каре» в посмертной судороге, смотрят на тебя пустыми глазницами, ожидая хода. Ты: Почему вы не рассказали? Эмпатия: Мы знали, что это тебя убьет. Ты: Днём раньше, днём позже. Эмпатия: Мне жаль. Ты: А мне жаль, что нельзя вас выкинуть нахуй из моей башки. Пистолет Химера: Я помогу тебе, Гарри, провожу к тем, кого ты отправил в теплые объятия Матери, и мы вместе опустимся в ласковую воду на родное тоскливое дно, где лежат в колыбели ила и бутылочных стекол наши предшественники. Внутренняя Империя: Вода бьется о бетон и ржавый метал. В руках оружие, это — не раз давало осечку, когда ты хотел выстрелить в висок. Напротив фигура женщины, лишь шаг, и волна накроет ее, скрывая слишком яркие для уроженки Тьен-Эн глаза. Слова заглушает шум моря, но тебе не нужно слышать, чтобы знать: — Из Семьи выход один — смерть. Ты: Чья? Концептуализация: Не говори пас, пока крупье не сделал ход. Стоишь, склонив голову, на столе ствол (оба, и Вилье, и Химера), удостоверение и значок. Время закончить партию. Прайс с тяжким вздохом прикрывает глаза рукой.