Не спрашивай, если не хочешь получить ответ.

Звон бутылки, медленно катящейся по полу, раздается в ушах болезненным эхом. Нос, распухший от алкоголя и слез, улавливает знакомый запах Красного Командора. Боль и чувство вины сдавливают виски раньше, чем ты, просыпаясь окончательно, сопоставляешь факты. Рыдать, когда у тебя болит голова, очень плохая идея, но плохие идеи — твоя фишка. И ты плачешь. Видимо, снова, потому что кожу щиплет от соли. Тело разрывается от абстинентного синдрома, а непонимание мотивации собственных действий сворачивает его в комок. Рука шарит по полу в поисках бутылки, замечаешь и из горла врывается всхлип, больше похожий на бульканье. Задыхаешься, словно система верхних дыхательных путей забита слезами. И тошнит. Не только от себя. Перекатываешься набок, подтаскивая колени ближе к груди, и пытаясь опереться на руки, чтобы встать, но остаешься в позе эмбриона, обнимая себя за плечи. Шесть месяцев. Шесть месяцев трезвости и… Ты не помнишь, что вчера случилось. Ты не помнишь, почему выпил. Ты не уверен, что не помнишь только вчера.  — Почему я начал? Тогда, шесть лет назад, — говорить вслух с голосами из головы? Отчаяние выглядит так. — Не мог же я довести себя до такого состояния из-за женщины. Логика: Ты — мог. Эмпатия: Она была светом. Любя её больше жизни, только в ней видя смысл своего существования, ты кроил под неё свою личность, наживую отрезая куски плоти, которые ей не нравились. Сумрак: Она не просила об этом. Ты решил так. Сам. Эмпатия: Ты винил её за твою жертву, на которую она не обращала внимания. Концептуализация: Ты любил её слишком страстно. Оставалось остыть или сгореть. Всё ещё нужно на работу. Во всяком случае, так говорит чувство долга и понедельника на настенном календаре. Логика: Напарник явно не будет доволен, когда увидит, в каком состоянии ты появишься на службе. Esprit de Corps: Ты позоришь не только себя и мундир. Это влияет на *его* репутацию. Электрохимия: Провал в памяти определённо того стоил. Ты не уверен. Руки потеют от стыда, внутри осуждающие голоса Кима и Жана. Ты держался так долго, что произошло? Почему, зачем ты разрушил все, что выстроил на обломках старого себя? Стоило ли это разочарования важных тебе людей? Смотришь на лежащий рядом с бутылкой Вилье. Один выстрел, и тебе не придётся видеть горечи, поджатых в презрении губ, слышать сдерживаемый и явный гнев, злых подколок. Не придется больше выбирать и разочаровываться в принятых решениях. Встаёшь, собирая в кучу себя и осколки бутылок. Шесть. Все вино красное и сухое. Сухая жидкость. Во рту тоже сухо. Пьешь из-под крана, из-под него же ополаскиваешь лицо и шею, пытаясь привести себя в порядок. Завязываешь галстук поверх дерьмовой гавайки в мелкий подсолнух, пялясь на себя в зеркало, пытаясь что-то сделать с параличом лицевых мышц. Получается плохо, и на пороге участка появляешься с перекошенной рожей и таблеткой друамина под языком. Топчешься перед кабинетом вашей команды, не решаясь войти. Открыть дверь сподвигает не смелость и не сила воли, а головокружение, из-за которого ты решаешь, что сидеть с чувством вины все же лучше, чем стоять. Жан, матерясь, ищет что-то. — Гарри? Какого черта ты тут забыл? — хлопает ящиком стола. — Понедельник? — предполагаешь ты, устало опускаясь на диван и вытягивая ногу. Привычка. — И сколько ты выпил? — возможно, это была шутка, но ты всхлипываешь, упираясь взглядом в колени. Диван прогибается под весом еще одного тела, а голова вдруг оказывается на плече Жана. Он неловко поглаживает тебя, растрепывая нерасчёсанные пряди. Молчите. Ким, заглянувший в кабинет, вздохнет, поправляя очки, и сядет рядом. Что твои напарники делают в участке в воскресенье, ты не знаешь. Костлявые пальцы на висках медленно разжимаются, и дышать становиться легче. Ты попробуешь снова.