Семь мечей

      В просторном подземелье царил полумрак. Весь слабый свет, излучаемый множеством лампад, казалось, стянулся к центру помещения, выбеляя женскую фигуру. Она, Мирия, как и положено созданным Организацией воительницам, была бледна, светловолоса и одета в белую одежду, теперь заляпанную кровью, а её серебряные глаза, казалось, отражали Лунный свет. Но вместо неба над ней был только высокий тёмный потолок.       На фоне мрачных стен, исписанных причудливыми символами, источающих слабое красноватое свечение, она казалась призрачно-прозрачной, точно фантом. Точно так же, как девять лет назад. И точно так же, как тогда, она вглядывалась в нечто, напоминающее тёмный водоворот густой зловонной грязи прямо в стене. По его поверхности пробегали маленькие молнии, нисколько не прибавляя освещённости этому просторному помещению, а из центра воронки доносились звуки, отдалённо напоминающие кряхтение йома.       Тогда с ней заговорил Римуто, глава Организации. В некотором смысле, сейчас он был единственным, что от Организации осталось.        — Не похоже, что ты видишь это в первый раз. Это врата в Эйд. Место, откуда некогда впервые пришли Асалакамы и то, где перегнивают их души после смерти.       Мирия посмотрела на мужчину. По его лицу, которое только и выглядело усталым, трудно было сказать, какие эмоции Римуто сейчас испытывает. В том, что он понимает, зачем она здесь, Мирия не сомневалась. А когда у ней самой внутри поднимались сомнения в своих намерениях, она вспоминала всех, чьи жизни уже оборвал её меч.       — В изначальном состоянии, — продолжал рассказывать Римуто, — представители этой расы выглядят как гуманоиды почти в два человеческих роста. Они, как и вы, способны пробуждаться, становясь сильнее и быстрее, и один только палец пробудившегося Асалакама больше твоего роста.       — Пробудившиеся… — задумчиво протянула Мирия.       — Мы называем это «пробуждением», хотя оно и отличается от вашего. Во внешнем виде пробудившихся-воительниц в той или иной степени всегда присутствуют отголоски их облика. Как и вы, вернуться в прежнее состояние они уже не могут. Асалакамы живут до двухсот лет и не стареют до самой смерти, становясь только сильнее…       Мирия отвернулась от Римуто, слушая его краем уха и вглядываясь в центр водоворота. Ей начинало казаться, что изнутри исходит сила йома. По крайней мере, по ту сторону было что-то очень похожее на неё.       — Мы, как можем, стараемся противостоять намного превосходящему нас противнику, понимаешь? И мы нашли какой-никакой способ. Когда Аксалакамы умирают, их души возвращаются в Эйд. Там они преображаются и превращаются в некие полуосознанные сущности, которых мы называем демонами. Проникая в наш мир, они питаются человеческими эмоциями, а когда каждый из демонов наберёт достаточно сил, он выйдет в наш мир в виде очередного Асалакама.       У Мирии уже вспотела ладонь, сжимавшая рукоять клеймора, небольшую дрожь в руке она тщательно старалась не показывать. Она не должна была колебаться и поступить так, как давно решила.       Между тем, окинув взглядом мистические символы, Римуто продолжил говорить по-прежнему спокойно:       — Содержать их на грани жизни и смерти крайне сложно, и их совсем не просто сразить. Потому мы нашли способ извлекать демонов из Эйда до их возрождения в виде Асалакамов.       Она не могла точно сказать, почему до сих пор не убила его, а продолжает слушать. Её не волновали причины, даже если их можно было понять, она не хотела больше допустить страданий, через которые пришлось пройти ей и её соратницам и ещё очень многим простым людям из-за чужой войны.       — Демонические сущности не могут долго пребывать в нашем мире, их нельзя поймать в кувшин и закрыть крышкой, но если заставить человека поглотить такую сущность, она приживается внутри…       — Так и появляются йома, да?       Она знала это ещё с тех пор, как впервые нашла это место. Уже давно понимала, что убивает одержимыми демонами людей, которые поголовно сами верят, что они йома, поглотившие память человека вместе с его мозгом. У них самих, должно быть, в голове не укладывалась мысль, будто они вдруг стали так голодны и охочи до человеческих кишок, что готовы съесть своих самых близких, не пощадив даже детей. И люди отрицали свою человечность, не в силах ни смириться, ни совладать со своими противоестественными пристрастиями. Легче было начать считать себя монстрами, а не сдерживать невыносимый голод.       Порой Мирия думала, что некоторые одержимые демонами могут понимать, что они вовсе не йома, но пытаться убедить своих родных в своей чудовищной природе, чтобы те не колебались, отправляя их на смерть.       Стремление демонов питаться человеческими эмоциями странным образом влияло на тело человека-носителя. Менялся запах крови и плоти, её структура. Тело становилось сильнее, быстрее и выносливее. От обычной человеческой пищи больше не возникало насыщения. Не способные есть так же, как свободные демоны, они начинали тянутся к тому, что у человека внутри, иначе. По этой причине йома не могли обойтись поеданием естественным образом умерших людей. Страх манил их, и во время еды они испытывали большую потребность ощущать его со стороны жертвы.       В то же время, эмоции одержимых становились пищей для демонов в их телах, но силы, полученные от них, постоянно тратились на поддержание жизни человека-носителя. Возможно, того что оставалось, им просто не хватало, чтобы вернуться в Эйд, может, им просто нравился новый способ дольше находится в нашем мире, и другого они уже не хотели знать. Рано или поздно одержимые слишком истощались морально и впадали в апатию. У демонов пропадал источник питания, и они разрушали тела прежних владельцев, чтобы перебраться в новые.       Не зря люд боялся не только самих йома, но и тех, кто выжил в семье, на которую совершили нападение. Именно в них чаще всего и переселялись демоны, а видоизменённые тела прежних владельцев почти мгновенно обращались в прах, уже не способные существовать без их сил. Запуганные жители городов и деревень не мучили себя вопросом, сбежал ли йома, спрятался ли где-то или съел очередного человека и притворился единственным выжившим. Просто выгоняли этого выжившего, но, бывало, что от них избавлялись вовсе.       Когда йома, то есть, одержимых убивали, демоны уже не могли покинуть мёртвое тело, они оставались запертыми внутри. Лишённые доступа к эмоциям и неспособные никак воздействовать на мертвецов, они впадали в дремоту. Стоило только сжечь долго не разлагающееся тело или дождаться его естественного разрушения, как оголодавший демон освобождался и искал себе нового хозяина, а если быстро не находил, возвращался в Эйд, чтобы однажды вернуться снова.       Осознание того, что она на самом деле тогда, в далёком детстве, убила собственную сестру, одержимую демоном, а не какое-то чудовище-людоеда, разбило ей сердце, как тогда, когда она лишила жизни пробудившуюся Хильду.       Хотя Мирия долго колебалась, стоит ли рассказывать соратницам всю правду о йома, сейчас она была уверена, что ей придется в одиночку нести бремя тайны до самой могилы. Значит, ей нужно уничтожить верное доказательство — это место — в одиночку.       Она твёрдо шагала, приближаясь к Римуто, единственному человеку, которому она могла высказать всё то негодование, что оставила в её душе правда. Тот даже не шелохнулся, смотря ей прямо в глаза. Мирия обезглавила его быстрым взмахом меча, рассекла и исколола камень сводов вместе с рисунками на нём, и те перестали светиться, а вскоре исчезла и воронка. Тогда она подняла с холодного каменного пола голову Римуто и с ней в руке навсегда покинула подземелье.