Блеск глаз (Летние ОтМетки)

      Лютик кинул взгляд за спину, где Йеннифэр усердно выводила в воздухе узоры и бормотала себе под нос заклятие. Золотые искры портала сверкнули и начали постепенно закручиваться в вихрь, но бард не успел понаблюдать за красотой чистой магии — старая деревянная дверь громыхнула под натиском удара чьего-то ботинка, но не открылась, забаррикадированная стулом. Лютик сглотнул.       — А побыстрее нельзя? — пролепетал он, хотя прошло едва ли несколько секунд с того момента, как они забежали в эту влажную каменную комнату, стены которой были покрыты мхом и ржавчиной, стекающей с металлических подсвечников, встроенных между камней.       Йеннифэр, естественно, ничего не ответила, и Лютик был благодарен ей за это — уж точно он не хотел, чтобы она отвлекалась от создания портала, учитывая, какие ужасы про эти самые порталы ему рассказывал Геральт.       Но держать язык за зубами для барда было совершенно невыносимо, поэтому он продолжил:       — Это тот самый момент, моя прекрасная леди, когда мы сбегаем подальше, — напомнил Лютик, но его паническое бормотание было прервано следующим ударом по двери: уже более сильным и уверенным. С ужасом бард понял, что еще один удар, даже слабенький, и их импровизированная баррикада падет: старый стул просто не выдержит, он и так выстоял намного дольше, чем Лютик мог от него ожидать — как всегда, поэту несказанно повезло.       Бард еще раз кинул взгляд за спину, где золотой вихрь хаоса постепенно, но неумолимо разрастался, и подавил в себе желание сжаться калачиком и забиться в угол.       За его спиной стояла Йеннифэр, перед ним свои последние мгновения доживала старая деревянная дверь, отступать некуда, Геральт же башку ему открутит, если с чародейкой что-то случится — натурально открутит, как крышку от стеклянной бутылки, по часовой, мать его, стрелке, сука, прямо двумя пальцами, не напрягаясь…       Не то, чтобы Лютик чувствовал себя ответственным за Йеннифэр, особенно учитывая разницу их сил, но вообще-то… он всё-таки немного чувствовал себя ответственным за Йеннифэр. Ладно.       Бард наклонился, не отводя взгляд от двери, и вытащил из правого сапога тонкий клинок, а из левого — нож-заточку, и тяжело вздохнул.       Видит бог, он не любил это всей душой, его музыкальные руки были созданы для нежных женских бочков, аккуратных коленок, а также для струн лютни, но никак не для оружия…       В общем, это не значило, что пользоваться он им не умел.       Ножки стула треснули, и дверь распахнулась, ударившись о каменную стену с такой громкостью, что по всему старому зданию пошло эхо.       Лютик наклонился и сделал полшага вперед, перехватив клинок поудобнее, впрочем, он не то, что не рассчитал, он даже и не подозревал, что в руках у бугая-наемника, что гнался за ним, будет не меч, а самый настоящий метровый топор.       Лютик не помнил вообще, когда в последний раз он так боялся, дай Мелитэле ему сил не испортить штаны или не вывернуть весь скромный завтрак на пол от ужаса. Ловко увернувшись от первого замаха, противопоставляя силу и громоздкость воина своей удаче и изворотливости, бард засадил нож ему в бедро сразу на несколько дюймов, и хотел было уже провернуть, но боль не дезориентировала воина, только взбесила еще больше.       Как в замедленной съемке Лютик наблюдал летящий прямо на них топор, огромный, как бревно, и быстро схватил чародейку за… что-то, не глядя. Очень надеялся, что хоть за что-нибудь схватил, дернул вниз и отскочил, проехавшись по полу коленями.       "Брюки на выброс", — пронеслось в его голове несвоевременное замечание.       Йеннифэр вскрикнула, кажется, тоже не очень мягко приземлилась, но Лютик решил, что извинится перед ней потом, когда во всех красках опишет размеры топора, которым орудовал взбешенный бугай. Против него Лютик почувствовал себя таким маленьким и слабым, будто ему снова пять лет, а отец снова тащит его за волосы в свой кабинет, чтобы выпороть хорошенько. Не помогало даже то, что роста Лютик был, вообще-то, ровно с этого бугая-наемника, но тоньше раза в три.       Лютик понял, что пока падал, выпустил клинок из рук, точнее… Он уронил его, чтобы схватить Йеннифэр, судя по ощущению ткани в руке, он ухватил ее за юбку. Лютик резко отполз от удара ногой, кувыркнувшись на грязном каменном полу, и снова потянул за собой чародейку, но почувствовал, что летит — перед глазами пронесся вихрь из золота, лицо Йеннифэр, перекошенное злой уверенностью, и в следующую секунду они упали на мягкую траву, а портал над ними закрылся со звуком щелчка.       — Слава Мелитэле… — пробормотал Лютик и закрыл лицо обеими ладонями, вдохнул поглубже, но тут же сел, чтобы найти Йеннифэр.       Чародейка обнаружилась лежащей рядом.       — Зачем ты под руку полез?       — Ч-что…       — Что это было? Зачем ты меня отвлек?       Лютик решил, что самое время в красках описать огромный метровый топор, которым можно горы, наверное, колоть, но Йеннифэр продолжила, чеканя каждое слово:       — Никогда. Не. Отвлекай. Чародея. Во. Время. Создания. Портала.       — Но там же…!       — На мне была защита! — вскинулась Йеннифэр и тоже резко села. — Ты думаешь, я идиотка!?       Лютик снова открыл рот, чтобы возмутиться в ответ, сказать, например, что об этом нужно предупреждать заранее, но неожиданно груз этого безумного дня упал с его плеч, а это "на мне была защита" успокоило его взбитые, как омлет, нервы до конца. Бард выдохнул и упал обратно на траву.       — Защита, слава богам… — и прикрыл глаза, сложил руки ладонями на груди, успокаивая сердце, и медленно облегченно вздохнул.       Момент, когда Лютик видел, как острие топора приближается к ним, а он не может отскочить, потому что за его спиной чародейка, точно бы еще год снился ему в кошмарах, но раз на ней была защита, значит, всё в порядке.       — Всё в порядке, — повторил он почти благоговейно.       — Нихера не в порядке! — крикнула Йеннифэр и встала.       Лютик приоткрыл один глаз и посмотрел на нее недоуменно. Вот они одни, в глуши, вокруг — тихое и спокойное поле, мягкая трава, птички щебечут, тепло, значит, чародейка унесла их далеко-далеко — на севере сейчас дожди и слякоть, мокро и холодно, а тут, как в Туссенте летом. А главное, ни одного воина-бугая с топором наперевес, ни одного, ни намека на него, ни звука, ни запаха — это ли не благословение? Ни топора, ни бугая. Ни бугая, ни топора.       — Я понятия не имею, куда нас занесло, Лютик. Может быть, мы в безопасности. А может быть, мы на юге Нильфгаарда, и прямо здесь через минуту пройдет их войско. Понимаешь?       — Так перенеси нас куда-нибудь снова, — отмахнулся бард и не глядя вырвал травинку, чтобы сунуть между зубов. — Солнышко так греет, как я соскучился по солнышку…       Йеннифэр почувствовала стойкое желание пнуть менестреля каблуком под ребра, но сдержалась.       — Хаоса нет.       — В смысле!? — Лютик резко сел и выронил травинку из губ. — Ты…       — Нет, боги, — поморщилась Йеннифэр. — Не потеряла я его снова, ты дурак? Из-за одного портала? Но запас исчерпался, неделька была тяжелой.       Лютик тяжело застонал и поднялся на ноги. Посмотрел на дыру в брюках прямо над коленкой, надул губы, поправил сумку на плече, проверил сохранность лютни в чехле и осмотрелся.       — Надо найти ближайшее поселение.       — Да что ты говоришь, — вздохнула чародейка, отряхнулась как следует и тоже осмотрелась. — Веди.       — Я!?       — Да, ты, Лютик, — просто ответила чародейка.       — Почему я? — буркнул бард, но, обведя горизонт взглядом еще раз, действительно выбрал направление и двинулся по нему. Абсолютно интуитивно.       — По нескольким причинам, — иронично ответила чародейка и пошла за ним.       — По каким же?       — Во-первых, ты везучий. Понятия не имею, почему Судьба ходит за тобой по пятам, но ты всегда натыкаешься на какой-то случай. Во-вторых, я свалю вину на тебя, если мы заблудимся.       Лютик солнечно засмеялся и кивнул.       — Черта хорошего руководителя — вовремя свалить ответственность на кого-то другого.       — Черта балбеса — принять эту ответственность.       — Не спорю, — кивнул бард и поудобнее перехватил сумку. ***       Через три часа Лютик каким-то одному небу известным способом вывел их к поселению — издалека было видно только какие-то странные белые постройки, стоящие в хаосе без намека на улицы и дороги, но в сумеречное небо от них поднимался дым — значит, жизнь есть. Бард просто шел наугад, повинуясь только чутью, сформировавшемуся у него за десятки лет путешествий с Геральтом, и напевал что-то себе под нос всю дорогу. В какой-то момент чародейка поняла, что тот буквально сочиняет песню про свои рваные портки.       — Иногда мне интересно, что творится в твоей глупой голове, — кинула Йеннифэр.       — М? А иногда?       — А иногда не интересно.       — А чаще?       — Чаще не интересно. Когда интересно, залезаю тебе в голову.       Лютик хохотнул и кивнул.       — Много интересного находишь?       — Вообще ничего не нахожу, — неожиданно серьезно выдала Йеннифэр. — Где ты научился так сопротивляться чтению мыслей? Лучше Геральта.       — Ничему я такому никогда не учился, может ты просто заклинание перепутала, — отмахнулся бард.       — И лжешь, как дышишь.       Лютик нечитаемо покосился на нее и пригладил волосы.       — Да расслабься, — усмехнулась чародейка и легко стукнула мужчину по плечу. — Знаю я, что ты шпион.       — Во-первых, понятия не имею, о чем ты. Во-вторых, не понимаю, с чего вдруг этот разговор.       — Не юли, — поморщилась Йеннифэр.       — Геральту и слова нельзя доверить, чтобы он тебе не донес, — обиженно пробормотал бард себе под нос, когда понял, что юлить тут действительно бессмысленно.       — Геральт мне ничего и не говорил.       — А откуда ты..?       — У тебя на лбу написано.       Лютик задумчиво потер лоб, как будто воспринял ее слова буквально.       — Мхм, прямо под надписью "я влюблен", надпись "я шпион".       — И все? Больше ничего не написано? — едко поинтересовался бард. — Например, в кого влюблен и чей шпион?       — Очевидно, нет, потому что влюблен ты в каждого, на кого смотришь, а шпионишь на каждого, у кого есть деньги.       — Это не так, у меня есть свои стандарты!       — И они отвратительно низкие.       — Эй! Я вывел нас к деревне, было бы неплохо получить простое человеческое "спасибо, Лютик, ты мой любимый друг".       — С чего ты взял, что ты мой любимый друг?       — Потому что если у тебя есть любимый друг, и это не я, то это тебе стоит повысить стандарты, — высокомерно протянул Лютик и неопределенно обвел вокруг себя рукой в жесте "смотри, каков я".       — Я подумаю над дарованием тебе звания "любимого друга", если ты найдешь нам ночлег и обед. Но только подумаю, — чародейка многозначительно покачала указательным пальцем в воздухе. ***       Лютик с интересом рассматривал необычные постройки. Судя по всему, это были жилые дома, только вот форма у них была такая, какую бард никогда раньше не видел — а чего уж он только не видел за годы путешествий, на самом деле.       Каждый домик представлял из себя конус — круглый у основания, пару метров в диаметре, он сходился на пик к крыше, образуя треугольник, если смотреть спереди. Посмотрев издалека, Лютик подумал, что это просто уходящие к земле крыши, эдакие треугольные призмы, но квадратные в плане, однако, стоило ему подойти поближе, он понял, что всё совсем не так. Неровные стены были густо и текстурно оштукатурены, покрашены белым, а дорожки между этих домов, расставленных в хаосе, петляли и замыкались в круги в тупиках. Лютик в жизни не видел никогда такой странной архитектуры, отрицающей всякий прямой угол. Ему стало как-то странно некомфортно, но не от того, что постройки выглядели недружелюбно — наоборот, они, кажется, были вполне уютные. Ему было некомфортно от того, что он не слышал фоновый шум разговоров, который должен присутствовать в каждой человеческой деревне, а это точно была человеческая деревня — слишком простенько для эльфов, слишком широкие и высокие проемы для краснолюдов… Кстати о проемах — Лютик понял, что не увидел ни одной двери.       В конусовидных постройках были аккуратно вырублены полукруглые отверстия, по размеру как обычные двери, прикрытые то тканью, то… деревянными бусами?       Очень странное художественное решение, по скромному мнению барда.       Наконец, они остановились у одного из самых больших "конусов", куда и направлялись изначально — оттуда доносился какой-никакой шум.       Лютик остановился у входа, выпрямился, отряхнул волосы, натянул на лицо самую свою милую улыбку, какую мог натянуть после четырехчасового шастанья по незнакомой местности, и отдвинул завесу из деревянных бус, чтобы зайти вовнутрь. Чародейка молча зашла следом.       Лютик облегченно выдохнул, когда увидел, что внутри все похоже на самую обычную корчму — барная стойка, круглые столы, за которыми сидят люди, судя по всему, самые обычные. На самом деле, тут было даже приятно: стены, выкрашенные в белый точно также, как и фасад, круглые столики, круглые столы, много света: в основном, поступающий в помещение солнечный свет через окна под "крышей", у самого верха конуса, и многочисленные свечи. Лютик сразу зашагал к стойке странной полукруглой формы, без намека на угол, за которой спиной к нему стоял обычный мужчина в серой одежде. Немного странной по крою, но не слишком, чтобы барду стало не по себе.       Лютик проглотил своё фирменное "Вы, должно быть, слышали о самом великом менестреле, маэстро Лютике, и он изволил явиться к вам собственной персоной", потому что очень сомневался, что тут слышали о нем… Поэтому он сказал:       — Кхм, добрый вечер, извольте…       По меньшей мере двадцать пар глаз обратились к барду в один миг, мужчина за барной стойкой тоже резко обернулся к нему.       Лютик чуть тут же, на месте, не помер. Потому что все глаза, которые смотрели на него, были ярко-розовые.       Йеннифэр, уставшая и раздраженная, даже бровью не повела, молча стояла рядом с ним, видимо, решив свалить на него всю ношу общения с местным населением.       — А, эм, ну… — пролепетал бард и мигом растерял все свое красноречие.       Мужчина за барной стойкой молча смотрел на него, лицо было точно человеческим, кожа — загорелой, волосы были самыми обычными каштановыми, коротко постриженными.       Лютик покосился на невозмутимо стоящую рядом Йеннифэр, прикинул, насколько сильно та устала, раз даже не уколола его за несвязную речь, прочистил горло и попытался снова на другом языке.       И на другом языке.       И на другом языке.       Перебрал, по меньшей мере, пять человеческих языков, два краснолюдских наречия и даже пустил в ход эльфский — безрезультатно. Он был точно уверен, что его слышат, но… молчат.       Лютик сделал последнюю попытку — перешел на язык жестов, и тоже безуспешно.       Бард прикрыл глаза, вздохнул, заставил себя успокоиться, хотя от странной атмосферы уже начали трястись колени, и решил продолжить пытаться: показал руками, будто ест что-то ложкой из тарелки, и как будто подложил две сложенные ладошки под голову, чтобы спать, и наклонился. Потом применил последний аргумент — достал из кармана серебряную монету и положил на стойку.       Бармен (так его у себя в мыслях назвал Лютик, пока не узнает его имени) безразлично посмотрел на монету, но взял ее, передал стоящей рядом с ним девушке, та — передала стоящему рядом парню, тот…       Лютик с открытым ртом пронаблюдал как монетка перешла по кругу по всей "корчме", передаваемая из рук в руки, и в конце концов вернулась на барную стойку — туда же, где и лежала. Бармен поднял ее, протянул обратно Лютику и… улыбнулся.       — Йеннифэр, помоги… — простонал бард тихо сквозь зубы.       Чародейка пожала плечами.       — Что это значит? Кто это? — явно паникующе прошептал Лютик.       Йеннифэр, видимо, издеваясь, ткнула Лютика в плечо, но не нашла в себе сил на помощь.       — Давай, мастер слова, колдуй, ничего не знаю, — вздохнула чародейка и оперлась локтем на барную стойку.       — Тебе совсем не страшно? — шепотом закричал Лютик. — Это же жутко!       — Ну, другая культура, что с них взять, — отмахнулась Йеннифэр.       Лютик снова простонал, положил монетку обратно на барную стойку, и попытался еще раз жестами показать, что он хочет есть и спать.       Кажется, до бармена наконец дошло, но он не сдвинулся с места. Девушка, которая взяла серебряную монетку вторая, ушла куда-то вглубь "корчмы" и вернулась с двумя большими тарелками еды, больше похожими на два тазика.       Лютик возвел глаза к небу и поблагодарил все сущее, отдал обе тарелки чародейке, которая взяла их, усмехнулась и ушла к столам, а сам остался, чтобы продолжить объяснять этим розовоглазым людям, что ему нужна кровать. ***       — Помилуйте меня сиськи Мелитэле, они вегетарианцы… — прошептал Лютик.       — Скажи спасибо, что не людоеды, — хохотнула чародейка и стукнула барда по лбу ложкой.       Лютик вздрогнул, тихо обиженно ойкнул и вернулся к еде. ***       — И как называется это место?       — Они называют его Р-Бр.       — Рбры?       — Нет, именно Р-Бр, и без гласной в конце. У них нет гласных.       Йеннифэр выгнула бровь.       — Не смотри на меня так, я сам в шоке. У них даже… кажется… черт. Знаешь? Ну…       — Говори связно, Лютик, я знаю, что ты умеешь, — чародейка закатила глаза и подвинула блокнот барда к себе поближе.       — Я думаю, что у них по-другому устроен речевой аппарат, — выдал Лютик наконец. — Йеннифэр, умоляю, скажи, что это люди.       — Люди бывают разные, — философски заметила чародейка.       — Из всех людей, к которым я мог попасть, я попал к тем, кто не умеет петь и даже не знает гласных звуков… И не разговаривают почти! Не договориться с ними! — простонал Лютик и уронил голову на свои руки.       (Договориться о ночлеге у барда получилось, правда, на это ушло два часа. )       — Мне жутко от них, моя дорогая. Они почти не говорят, не знают, что такое деньги, не запирают двери, боги, у них вообще нет дверей… И улиц! У них нет улиц! Как они вообще понимают, куда идти? У них в языке нет слов "свой" и "чужой", они…       — Они дружелюбные, дали нам еду и ночлег. Успокойся, — осадила чародейка и в подтверждении своих слов обвела вокруг пальцем.       В доме-конусе было светло, в самом центре стояла узкая длинная печка, труба которой тянулась до потолка и уходила на улицу в том самом месте, где была верхняя точка формы постройки, то есть, острый конец конуса. Две мягкие круглые кровати, большие, два метра в диаметре каждая, были укрыты серыми и белыми пледами из шерсти, и ни одного шкафа, ни одного стеллажа или тумбочки, только круглый стол рядом с печкой.       — Мне жутко, — заныл бард и перелистнул страницу блокнота, ткнул в одну из записей пальцем, привлекая туда внимание Йеннифэр. — Они не знают, что есть Редания, не знают, что есть Нильфгаард, не знают, что есть эльфы… И они считают, что у меня странные глаза. У меня! Твои считают нормальными, говорят, что иногда рождаются дети с темным оттенком розового на радужке. А, да, и у них есть отдельное слово для каждого оттенка красного и розового, от морковного, до фиолетового, правда. Зеленый, синий и черный для них один и тот же цвет. Что это значит, Йеннифэр? Они не видят цвета!?       — Такое бывает, вообще-то, — кивнула чародейка. — Ты много узнал от них за один вечер.       Лютик пожал плечами и ответил:       — Надо как можно больше узнать о них и, желательно, записать, пока мы не покинули это место.       Йеннифэр вздохнула и перевела на него взгляд.       — Лютик, я думаю, мы еще долго не покинем это место.       — Чего!?       — Я не знаю, сколько буду восстанавливаться, но неделю — минимум.       — Не-де-лю, — простонал бард и закрыл лицо руками.       — Да хватит стонать, успокойся. Это хорошее место для тех, кто в бегах — никакой связи с внешним миром, спокойно, бесплатная еда, бесплатная крыша над головой, хотя, скажу прямо, своеобразная, — чародейка перевела взгляд на потолок. — Если у них еще и ванна окажется, я готова задержаться тут даже на месяц.       — А как же Геральт?       — Выживет без нас, — отмахнулась Йеннифэр.       — Сама-то веришь? — мрачно переспросил Лютик.       — Ну, значит, пора учиться, не всю жизнь же бежать под юбку к маме-чародейке.       — Я бы сказал скорее под каблук, — съязвил Лютик, за что получил подзатыльник. — Что? Не прав, что ли? Ай, всё! ***       Прямая глубокая река, такая идеальная, будто ее берега были обработаны рукой человека, тихо журчала несмотря на внушительный размер. Склон, медленно уходящий к линии воды, был усыпан неизвестными Лютику розовыми цветами-семилистниками с фиолетовой сердцевиной. Бард набрал на венок, а несколько особенно красивых бутонов сложил в блокнот, надеясь, что плотности его страниц хватит, чтобы получился образец для гербария. Не то, чтобы у него когда-то был гербарий или желание его завести, но эти необычные цветы, лепестки которых были чуть повернуты, как бы закручиваясь в спираль, вызвали желание завести себе книгу засушенных растений.       Лютик сел на берегу, разложил перед собой цветы, впервые за эти странные несколько дней в компании странных розовоглазых людей поймал вдохновение и решил, что сейчас сделает себе венок, искупается в реке, сочинит что-нибудь новое, споет, и жизнь придет в норму, как и всегда.       Странных розовоглазых людей решил звать Рборианами, или… рборцами? Второе менестрелю не нравилось из-за того, как в название просачивалось слово "борец", а оно данному народу не подходило вовсе. Эти люди (или не люди), были миролюбивыми, но, кажется, до чертиков умными: сначала Лютик не обратил внимания, но печки в домах были с сетчатыми металлическими дверцами, конусовидные дома уходили в землю глубоким фундаментом, еда была собрана и приготовлена не абы-как, а по особой традиции, с использованием соли (значит, где-то рядом добывали соль?), и вообще как-то быстро эти люди разобрались, как общаться с Лютиком. Лютик, конечно, этому очень поспособствовал, но видит бог, у него были знакомства намного более тяжелые в общении, даже если и говорили на том же языке, черт возьми.       Например, Геральт.       Вот ведьмак точно до уровня коммуникации немых недолюдей с другого континента не дотягивал.       Лютик хохотнул своим мыслям и сделал очередной узел на венке.       — Сам с собой разговариваешь?       Лютик дернулся и чуть не выронил еще не готовый венок из рук.       — Нельзя так подкрадываться, у меня же будет сердечный приступ! — высоко возмутился Лютик и повернулся к чародейке.       Йеннифэр, одетая в новое платье, которое Лютик выпросил у местных сам, грациозно приподняла юбку и присела рядом.       — Согласна, ты уже не молод, больше не буду, — усмехнулась чародейка. — Сколько тебе? Шестьдесят? В твоем возрасте мужчины мрут от сердечных приступов, как мухи.       Лютик скривился неприязненно, но в долгу не остался:       — А ты уже потеряла счет годам, да, старая ведьма? Ошибиться на двадцать лет — дело серьезное, совсем деменция измучала? И мрут эти мужчины от сердечных приступов только по вине таких женщин, как ты, — ввернул Лютик и бесцеремонно водрузил готовый венок прямо чародейке на голову.       Йеннифэр задумчиво потрогала розовые цветы и решила, что она вполне может походить и так — розовый должен был красиво оттенять цвет глаз.       — Они мрут, потому что пьют бесконтрольно, как ты. Знаешь, что высокие дозы алкоголя негативно сказываются на мужской силе? А, погодите, мужская сила — не про тебя.       — Я бы предпочел подохнуть от алкоголизма, чем каждый день мариноваться в яду, который ты извергаешь вместо слов на все вокруг, посмотри, — Лютик ткнул на помятый цветок, лежащий между ними. — Из-за тебя завял.       Йеннифэр засмеялась.       — А по поводу мужской силы, — продолжил Лютик и начал собирать растущие вокруг него цветы, чтобы сделать второй венок, — чтобы стать импотентом, мне достаточно вспомнить, как вы с Геральтом целовались, и никакой алкогольной интоксикации не нужно. Но я предусмотрительно не вспоминаю, так что с мужской силой все в порядке, не веришь — я докажу, — выдал бард и швырнул помятый цветок прямо в воду.       — А ты докажи, — Йеннифэр спокойно встретила скептически-неверящий взгляд и вздернула бровь.       — Вдруг у тебя там щупальца, или еще что ужасное, — пролепетал бард, совсем растеряв свой запал, и, кажется, покраснел.       — Так и есть, — кивнула чародейка. — Огромные, мерзкие черные щупальца, с ядом, клыками, шипами и… личинками.       — Святые соски Мелитэле, теперь я точно импотент, — протянул Лютик и начал плести второй венок. — Сегодня у меня прибавилось новых морщинок.       — Сколько?       — Пять. Нет, семь. А, чего таить, все десять. И все — на лице. Довольна?       — Да. Того и добивалась.       Лютик поднял на Йеннифэр взгляд, и, не выдержав, захохотал, откинувшись на траву спиной. Йеннифэр тоже засмеялась и похлопала барда по плечу, утирая выступившие от смеха слезы. ***       Равнинная местность не была испорчена ни холмами, ни оврагами, так, будто кто-то специально разровнял всю землю, делая ее настолько же удобной для ходьбы, сколько и ровные мощеные дороги городов. Лютик перебирал струны лютни и вышагивал впереди, венок на голове то и дело норовил соскользнуть, но он его поправлял и шел дальше. Рядом шла Йеннифэр, не выходя вперед, но и не отставая, слушала музыкальные переливы и с интересом разглядывала местность. Только на третий день пребывания в этом… городе? В этой стране? Только на третий день нахождения в этой местности, она наконец поняла, о чем ей толковал Лютик без устали.       Все вокруг было хорошо, даже слишком хорошо, если не сказать идеально. Даже природа, как будто чувствуя мирный и добрый нрав живущих здесь людей, нарисовала поля, леса и луга такими ровными и красивыми линиями, будто они были выведены аккуратной тонкой кистью. Большинство трав Йеннифэр знала и некоторые даже собрала прозапас, пока была такая возможность, единственное — она понятия не имела, что это за вездесущие розовые цветы, но, устроив пару простых экспериментов, пришла к выводу, что никаких свойств они не имели. Обычная трава.       Даже заблудиться здесь было абсолютно невозможно, настолько прямыми были линии территории. Поэтому каждый вечер чародейка и бард выходили на бесцельные прогулки.       — Может, я всё-таки спою им сегодня.       — Давно бы уже спел, чего ты ждешь? Я уверена, им бы понравилось.       — А вдруг наоборот, — нахмурился Лютик. — Закидают меня камнями за… что-нибудь. Я так и не выяснил их отношение к музыке. Они… не знают музыки.       — Из всех людей, ты самый удачный кандидат на того, кто откроет неизвестному народу мир музыки, Лютик.       Лютик повернул голову и посмотрел на Йеннифэр таким уязвимым и блестящим взглядом, что чародейка тут же почувствовала себя самым важным человеком во вселенной с самым важным мнением. Именно это чувство не позволило ей съязвить, поэтому она подтвердила свои слова:       — Да, я действительно так считаю. ***       Лютик отодвинул завесу из деревянных бус, изящно зашел в дом-конус, где располагалась местная "таверна" (Лютик еще не решил, как ее правильно назвать: корчма, бар, ресторан…), придержал "дверь" для Йеннифэр, которая скользнула в помещение за ним, и перекинул лютню вперед.       На него, как всегда, молчаливо обратились все пары розовых глаз, почти сверкая в сумеречном полумраке.       — Кхм, я… эм…       — Говори нормально, — ткнула его чародейка. — Когда ты стал заикаться? Совсем постарел, язык подводит?       — Язык меня никогда не подводит, — прошипел бард и добавил громче: — Музыка.       Лютик выдал целое предложение на местном языке, слова которого состояли по большей части из "б", "р" и "гх", очень постарался, чтобы звучало максимально правильно, правда, его речевой аппарат не был приспособлен говорить уж совсем без гласных. Лютик, вообще-то, только гласными и разговаривал: постоянно тянул слова, как мед, чем многих раздражал. Мало того, что болтал не по делу, так еще и говорил так, будто поет.       В ответ ему прилетело точно такое же неразборчивое бурчание, и Лютик, облегченно вздохнув, вышел в центр, провел по струнам несколько раз и запел.       Йеннифэр даже не нужно было осматриваться, чтобы понять, что никто горе-музыканта камнями закидывать не собирается, поэтому попросила себе кубок вина, ткнув на точно такой же в руках девушки за одним из столов, и села, чтобы послушать выступление.       Вино у местных хоть и было странным на вкус, но пьянило также. ***       Лютик проснулся, обвел круглую комнату взглядом, увидел, что чародейка еще спит на своей кровати и бесшумно поднялся, чтобы одеться и уйти. Вчерашнее выступление прошло… неожиданно успешно. Такого удивленного благоговения он давно уже не видел, разве что, иногда получалось добиться его от маленьких детей, и то довольно редко. Поэтому бард был собой в полной мере доволен, а также был доволен тем, что его плохое предчувствие не оправдалось.       Лютик вышел на утренний свет, потянулся, потер глаза и огляделся.       Вокруг их дома-конуса на траве лежал ковер из разных цветов: красных, фиолетовых и розовых. Он тянулся метра три от внешних стен и обрывался резко, как обведенный дугой. Лютик чуть не задохнулся от удивления, но пригляделся: среди цветов лежали пустые кувшины, кружки, кубки, бокалы, тарелки, рубашки, камни… Много разных бесполезных белых камней, похожих на известняк, а также листы бежевой местной бумаги. Люди здесь очень хорошо рисовали и общались по большей части письменно, правда Лютик, сколько ни старался, круглых закорючек понять не смог: да и как их за пять дней можно выучить? Целая новая письменность — это не шутки. Да и писали местные не слева направо, а справа налево, и поголовно — поголовно все — были левшами.       Бард наклонился, чтобы поднять один из листков бумаги, и увидел на нем рисунок серебряной чеканной монетки.       — Я надеюсь, это не погребальная традиция, — задушено пролепетал он сам себе. Вокруг было тихо. ***       — Нам нужно срочно убираться отсюда.       — Почему? — сонно протянула чародейка       — Мне кажется, они собрались меня убить.       — Тебе кажется, — фыркнула Йеннифэр и перевернулась на другой бок.       — Йеннифэр! Умоляю! Выслушай меня! — застонал Лютик, упал рядом с ее кроватью на пол и взял ее за руки. — Мне страшно, что-то не так, пожалуйста…       — Даже если и так, — сдалась чародейка и медленно приняла сидячее положение, — я накопила еще недостаточно хаоса на портал. Еще два-три дня, и я смогу переместить нас, а пока, если ты вдруг не нашел в себе таланта к магии, отстань от меня. С чего ты взял, что они хотят тебя убить?       — Посмотри! — бард сунул ей под нос листок.       — Это… рисунок монеты, — озвучила очевидное чародейка и дернула бровью. — Как это связано со смертью?       — Так… наипрямейшим образом!       — Ты параноик.       Лютик снова взял ее за запястья и заглянул в глаза.       — Что-то не так.       Йеннифэр хохотнула и попыталась высвободить руки, сначала мягко, потом сильнее, но не смогла.       — Пусти, — рыкнула чародейка и Лютик, как будто испугавшись, поспешно убрал руки. — Сила есть — ума не надо, так говорят про таких, как ты, — проворчала Йеннифэр, потерла запястья и стукнула барда по широкому плечу. — Возьми себя в руки и успокойся, никто тебя убивать не собирается. Кроме меня, конечно. ***       Лютик сдался непоколебимой уверенности чародейки и соизволил вылезти из их круглой комнаты к обеду.       Где его, конечно, уже ждали все местные. Лютик подавил в себе желание побежать, куда глаза глядят, потом подавил в себе желание кричать и плакать от ужаса, набрал в легкие побольше воздуха, но ничего не сказал: только улыбнулся.       Один из местных парней подошел к лютику с очень странным предметом, отчего-то напоминающим лютню, правда, тяжелее раз в двадцать: массивный кусок дерева был искусно обработан в форме инструмента, но не имел акустического отверстия. Металлические струны, ровно столько же штук, что и на лютне, были натянуты и располагались в правильном порядке: от самых тонких к самым толстым.       Лютик понятия не имел, как они успели за одну ночь сделать эту… странную, пугающую пародию на инструмент. Он дрожащими руками взял "лютню" в руки, убедился, что она такого веса, что ей можно убить, ударив, как дубинкой, и тяжело вздохнул.       — Ладно, ну это же просто грубо… — пробормотал он и на пробу дернул одну из металлических "струн", оказавшуюся острой, как лезвие, и чуть не поранился, благо, подушечки его пальцев были давно загрубевшие от игры.       На удивление, "лютня" даже издала какой-то звук.       "Ну да, при должном упорстве сыграть можно и на деревянной линейке…" — подумал он, вернул пародию на инструмент ее владельцу и поднял с земли один из листков с рисунком монеты. Перевернул его чистой стороной, достал из кармана уголек и направился к местной "корчме".       Ладно, уж раз они так хотят лютню, он хотя бы нарисует им, какое у инструмента устройство… ***       Йеннифэр нашла его, окруженного толпой, рисующего уже, кажется, двадцатый одинаковый рисунок: устройство музыкального инструмента. Лютик и вовсе позабыв, что за ним следят почти сотня внимательных глаз всех оттенков розового, аккуратно выводил линию за линией, оставляя схематичные пометки по краям.       — Ты как?       — Я в ужасе, — честно ответил бард. — Но они хотят смастерить лютню, так что я не могу… не помочь. ***       Толпа не отстала от него, когда Лютик нарисовал уже несколько десятков одинаковых схем инструмента, и продолжала следовать за ним везде, куда бы он ни двинулся.       В момент, когда Лютику просто по-человечески захотелось банально отлить в одиночестве, он не выдержал и крикнул:       — Нет! Всё! Завтра! Хватит! Устал! Всё!       Толпа резко рассосалась, так, будто их движения были заученным танцем: все резко пошли в разные стороны, и меньше чем через минуту бард оказался в благословенном одиночестве. ***       — Сегодня уходим, — заявила Йеннифэр на седьмой день уже знатно уставшему и даже немного похудевшему Лютику.       — Слава небесам, — вздохнул Лютик. ***       Днем Лютик в последний раз сыграл и спел для местных, которые каждый день караулили его то там, то тут, чтобы передать клочок бумаги, на которых неизменно криво и косо было выведено на общем (которому Лютик сдуру их сам и научил): "Спой, сыграй".       И не отставали же, пока не сыграет. Лютик мог, конечно, сказать "нет" и от него отставали, но буквально на час, максимум — на два. Так что он решил просто сам устраивать выступления, раз уж никуда не деться от благодарной публики.       Сыграв последний аккорд и получив бурные аплодисменты (которым тоже сам их научил, тоже сдуру) он откашлялся и произнес уже предусмотрительно выученную до этого фразу на их языке:       "Сегодня я ухожу. Был рад с вами пообщаться".       Сидящие вокруг розовоглазые люди встали из-за столов, те пару десятков, которые смастерили себе "лютни" (которые благодаря нечеловеческим усилиям Лютика даже могли воспроизводить какой-никакой звук) убрали свои инструменты и двинулись на барда одной толпой.       "Вот сейчас я и умру", — в панике подумал Лютик и замер.       Дверь была далеко, других путей к отступлению просто не было, а он, дурак, и не подумал…       Стоящий ближе всех к нему парень со светло-персиковыми глазами склонил голову к плечу барда и аккуратно обнял его сбоку.       — А… святая Мелитэле, так вы хотите обняться, боги… — выдохнул бард и прикрыл глаза.       Когда его обнял второй человек, он все еще не волновался. Когда обнял третий, не дождавшись, когда первые два разорвут объятий — бард немного напрягся.       И запаниковал, когда вокруг него образовался кокон из пары десятков человек.       Лютик пробежался взглядом по помещению, ища Йеннифэр глазами, но ее нигде не было, значит, спасения можно было не ждать. Бард тяжело сглотнул, прижал лютню поближе к груди, почти обнимая ее, и открыл рот, чтобы сказать что-нибудь, но люди вокруг медленно опустились на колени, а после вообще — легли на пол.       Йеннифэр, аккуратно и грациозно переступая через них, вышла к барду неизвестно откуда и вывела его из оцепенения легким тычком в бок.       — Так они не убить меня хотели… — дошло наконец на Лютика, но облегчения в его голосе не было. — Они решили, что я божество.       Йеннифэр не выдержала и засмеялась.       Лютику было вообще не до шуток. ***       — Да расслабься, ну мало ли, бывает.       — Бывает!? — совсем не по-мужски запищал Лютик. ***       — Готов?       Лютик поправил на плече свою дорожную сумку, в кои-то веки набитую провизией под завязку, переступил с ноги на ногу, оглянулся, убедившись, что его послушались и никто за ними не последовал, и кивнул.       Йеннифэр развела руки в стороны и начала шептать заклятие. Лютик был в напряжении почти всю неделю, и сейчас, наконец, почувствовал, что его плечи расслабляются.       Вот не дай небо он еще хоть раз пожалуется на неблагодарную публику…       "Хотел признания? Получите-распишитесь. Что, не нравится? А всё уже, уже всё", — съехидничал внутренний голос барда.       Йеннифэр заметно напряглась, и это не укрылось от внимательного взгляда Лютика. Вопреки своей манере молчать во время создания порталов, она заговорила:       — Лютик, кажется, мы были не на другом континенте.       — В смысле..?       — Кажется, мы… на другой… планете, — выдавила чародейка.       — Помилуй меня дьявол… ты серьезно сейчас?       — Нет, шутки шучу, — выплюнула Йеннифэр и продолжила создавать портал, не останавливаясь.       — Стой, подожди, моя дорогая, а это безопасно?       — Наслушался страшилок от Геральта… Мои порталы безопаснее, чем лошадь и повозка, понял меня?       — Я не о том! Йеннифэр, это безопасно для тебя?       Чародейка фыркнула и продолжила выписывать магические фигуры в воздухе чуть дрожащими руками.       Лютик был уверен, что у нее зашевелились волосы, подсвеченные фиолетовым огнём хаоса.       А вот у Лютика волосы зашевелились на шее — от страха.       Наконец, портал открылся, звеня и сверкая золотыми искрами, и чародейка, не глядя схватив Лютика за плечо, вбежала в него.       В следующую секунду бард обнаружил себя на грязном, сыром деревянном полу в полумраке. Он моргнул несколько раз, глубоко вдохнул родной северный воздух и сел. Глаза не сразу привыкли к полумраку, но как только привыкли, Лютик увидел лежащую рядом чародейку, как будто спящую.       — Йеннифэр… — позвал он, но не получил ответа.       Позвал еще раз, настойчивее, но в ответ было только молчание.       Лютик схватил ее за плечи и легонько потряс, что тоже не возымело никакого эффекта. Бард наклонился к ее груди, приложил ухо к месту, где должно быть сердце (хотя у этой горгульи, по его скромному мнению, была ледышка из гнили), услышал слабое сердцебиение и медленные вдохи-выдохи.       — Йеннифэр, очнись, пожалуйста, где мы, ты перенесла нас туда, куда хотела? Йеннифэр, просыпайся, не время спать, боги, умоляю…       Лютик притянул ее к себе и прижал к груди, снова вне себя от страха.       За последнюю неделю он боялся столько, сколько вообще за всю свою жизнь не боялся, и, если честно, он уже устал от этого чувства.       — Йеннифэр, просыпайся, скажи хотя бы что мне делать, — прошептал Лютик прямо ей в волосы и покрепче обхватил руками, как будто мог заставить ее очнуться с помощью объятий.       Ох, он был бы рад, если бы так и было.       Лютик начал чуть трясти чародейку, которая сейчас казалась ему такой тонкой и маленькой, что было страшно даже дышать на нее — того и гляди, рассыпется.       — Лютик, во-первых, отпусти меня, — прохрипела Йеннифэр и слабо толкнула его ладонями в грудь.       Бард тут же отстранил ее от себя, но из рук не выпустил, и заглянул в глаза.       — Ты точно в порядке?       — И тебя переживу, и твоих детей, — проворчала чародейка, но не продолжила язвить, когда встретилась с бардом взглядом.       Лютик смотрел на нее так… влюбленно, нежно, участливо и беспокойно, чуть поджав губы, изогнув брови, что ругаться не хотелось совсем.       — Да ну его нахуй, — неожиданно выругалась чародейка, резко подалась вперед, схватила Лютика за лацканы плаща и поцеловала.       Лютик жалобно-удивленно застонал, ответил на поцелуй, однако, всю инициативу отдал Йеннифэр. И это для чародейки было удивительно: она знала, как любят мужчины целоваться глубоко, слюняво, противно и неприятно, а вот поэт, видимо, знал, когда нужно взять инициативу, а когда ее отдать, и где знать меру…       — Так вот ты чем всех своих пассий околдовываешь, — пробормотала чародейка в поцелуй. — Знаешь, когда надо поддаться?       — А? — выдохнул бард.       Раскрасневшийся, как подросток, с ресницами, длинными, будто накрашенными, красивый, как эльф, еще и с припухшими губами после поцелуя — ходячий афродизиак, ни дать ни взять.       Йеннифэр когда-то очень любила слащавых мальчиков, примерно тогда же, когда ей нравились девочки, видимо, у нее был такой период тяги к чему-то изысканному. Потом она сама не поняла, как ее начали волновать мужчины, вроде Геральта — мужественные до тошноты. И вот только что Лютик, кажется, перевернул ее предпочтения снова с ног на голову.       — Йеннифэр, ты… поцеловала меня? — хрипло, низко, клокочуще спросил бард.       — А на что это похоже по-твоему? Или тебе уже память отказывает, слова забываешь? — прошипела Йеннифэр.       — Просто… спросил… — пробормотал Лютик и чуть отклонился назад, когда чародейка поднялась на коленях. Лютик все еще сидел на полу, поэтому, стоило чародейке чуть приподняться и положить руки ему на плечи, барду пришлось наклонить голову назад, чтобы не разорвать взгляда глаза в глаза.       — А еще поцелуешь? — шепотом спросил Лютик.       Растрепанная чародейка, бледная в слабом свете вечернего неба, с глазами потемневшими до черноты, выглядела, как настоящее божество — вот кому, по мнению поэта, нужно было поклоняться тем рбы.. б-рбы…       Он забыл, как назвал этот странный народ, когда Йеннифэр наклонилась к нему и поцеловала еще раз, заставляя Лютика откинуть голову назад совсем и опереться на пол одной рукой. Другую руку бард несмело положил ладонью на ее плечо и чуть погладил.       Черные кудри волос чародейки, мягкие и шелковые, несравнимо более приятные, чем его каштановые робкие волны, щекотали лицо и шею, и Лютик не заметил, как заулыбался в поцелуй.       — Вы тут? Черт бы вас побрал, на день нельзя одних оставить, я неделю жда… Хм.