Блеск глаз (Летние ОтМетки)

      — Милсдарь, вы не узнаете талант, даже если засунуть его ва… Геральт.        "Живой, — пронеслось в голове Лютика, — слава богам, жив и здоров."       Груз свалился с плеч, дышать даже как-то легче стало впервые за много месяцев. Правда, задержаться на ведьмаке взглядом чуть дольше, чем на пару секунд, не получилось — боль стрельнула вслед за облегчением.       — Ну его нахуй, — кинул Лютик, крепко обнял ведьмака и тут же отстранился.       В груди вскипело негодование, а уязвленная много месяцев назад аристократическая гордость, которую Лютик в себе много лет давил, как мог, вспыхнула новыми красками.        — Я тоже скучал, — признался ведьмак.       Лютик не был уверен, что этот щенячий желтый взгляд того, кто явно чувствует свою вину, подходит этому вечно хмурому лицу.        — Что ты тут делаешь?        — Нет времени, надо идти, — сказал ведьмак и уже повернулся к двери.        "Молчи, Юлиан, заткнись, — осадил себя Лютик в мыслях, — он пришел за тобой, засунь свою гордость себе в задницу."       Гордость в задницу идти не хотела.       — Ах, так надо идти! Ну так я и пойду! — прошипел Лютик, толкнул ведьмака плечом и вышел из камеры первым. Геральт тут же распознал, что бард, кажется, собрался совсем не туда, куда надо.       — Лютик…       — А ты не Лютикай мне тут! Явился, блять, не запылился! — рыкнул бард, широкими шагами направляясь на выход из здания.       Вокруг на полу без сознания лежали побитые стражники. Удовлетворение мазнуло по сердцу, но не сумело, конечно, склеить его осколки.        — Лютик, стой.       — Сам стой, если так надо, жопа лошадиная! — продолжил ругаться Лютик и даже не обернулся на Геральта.        Быстрыми шагами пересекая узкие улочки Оксенфурта, пытаясь прикинуть, как бы потише и побыстрее попасть в свою квартиру, чтобы собрать дорожную сумку и ускользнуть из города, так быстро превратившегося для него из почти-родного в почти-враждебный, Лютик усиленно игнорировал идущего за ним Геральта.        Знал — обернется хоть раз, посмотрит в эти виноватые глаза и проиграет.        Кто и с кем тут играет и на что ставки, Лютик не знал. Но чувствовал, как поражение наступает ему на пятки.        Лютик, вообще-то, был гордым человеком. Когда-то, кажется, точно был. По крайней мере, это было в его крови: уж чего не вытравишь, того не вытравишь. Лютик ненавидел всё, связанное с его семьей, и желал бы никогда не стать похожим на своего отца, который мог взбеситься из-за одного единственного неаккуратного взгляда, если посчитал бы его неуважительным. Хотел или не хотел, Юлиан перенял от него частичку благородного высокомерия также, как от родителей перенимают форму глаз, манеру хмуриться, интонацию и кучу других безобидных мелочей.        Эта мелочь безобидной не была, Лютик на своей шкуре испытал все великолепие оттенков уязвленного эго. Обычно эти оттенки были сине-фиолетовыми и неровными пятнами расползались на его спине, ногах и руках.        Иногда — на лице.        Покинув отчий дом, он решил, что заберет себе из него только имя — и то, всё равно прикроется псевдонимом, как зонтиком во время дождя или солнцепека. Он отказался и от земель, и от денег, и от прислуги; и от чинной выправки, и от холодной воспитанности, и от старческой агрессии, и от маразматичной надменности. Все это он отскреб от себя еще давно.        Но сейчас…       А Геральт всё шагал следом, но, кажется, бросил пока что попытки заговорить: молча озирался по сторонам, как будто ему было дело, схватит ли сбежавшего пленника городская стража, если увидит.        Обидная ярость, какая загорается на ушах высокородных особ, когда кто-то не целует им руку, когда кто-то не отводит взгляд, когда кто-то выражает свое мнение или когда кто-то просто посмел их не любить, заорала в Лютике оглушающим визгом. Хотя, ситуация, конечно, была совершенно противоположная: бард знал, что имеет право злиться, и все же это было то же самое ощущение.       Под подобным аффектом графы и графини до смерти забивают своих слуг розгами за недостаточно сладкий чай или неуклюжую шутку.        Жизнь аристократии вообще уродливая.       Жизнь простого люда — тоже.        Да и вообще, всё вокруг было уродливо для Юлиана сейчас. Его шрамы от огня на пальцах тоже. Один Геральт был красивый, как высшее существо, с этими квадратными скулами, широкими плечами, ямочкой на подбородке… Зато, он был уродлив внутри!        Лютик сделал шаг из переулка, опасливо осматриваясь, но ведьмак схватил его за шкирку и утянул обратно в безопасную тень. Не успел бард ядовито возмутиться, как Геральт шикнул и поспешно отпустил его. То ли не хотел нарываться, то ли черт его знает… Лютик проглотил рвущееся наружу негодование по одной простой причине: мимо прошла городская стража. Ведьмак, видимо, услышал их раньше, чем увидел Лютик, поэтому и сориентировался быстрее.        Благодарность не нашлась ни в уме, ни в сердце.       Лютик усиленно убеждал себя, что он лучше, выше этой тупой, но противной, как несвежее дыхание старика, обиды. Выше этой яркой, мелочной злости. Что он давно выбрал другой путь для своего характера и души, что он…       Лютик пробежал улицу незамеченным и скользнул в узкий проход между двумя большими домами. Оксенфурт он знал также хорошо, как струны своей лютни. Этот проход хоть и не был широким, зато он не был перекрыт: никто и так через него не ходил. Слишком узкий, слишком темный. Да, может, прямо тут действительно не пройти, но вполоборота очень даже.        Очень пакостно Лютик понадеялся, что Геральт не протиснется из-за своей широченной и толстой груди, но ведьмак свободно скользнул за ним. Лютик поморщился, когда понял, что ведьмак даже не отстал. Ну, а на что он надеялся? Бард не сильно тоньше его, и раз даже он свободно идет полубоком, то Геральт вполне свободно пройдет боком.        Лютик обжег обиженным взглядом кирпичные стены, как бы говоря им: "А нельзя было быть поближе к друг другу? Что!? Нельзя!? Что!? Вы были построены еще до моего рождения!? А меня это не волнует! Выпороть! Снести! Сжечь! За неуважение!"        Следующую улицу Лютик пробежал точно также. Этот переулок был достаточно широким, чтобы даже не надеяться, что Геральт отстанет.        Лютик почти слышал, как скрипят последние извилины в голове Геральта и как он сдерживает себя, чтобы не спросить, куда они идут.        Знал, наверное, что Лютик тут же пошлет его ко всем чертям, к дьяволу, в задницу и даже на хуй. Что называется, на все четыре стороны.        Пика ярости Лютик достиг, когда Геральт снова ухватил его за шкирку и придержал на месте: на улицу из-за угла вышел какой-то вельможа, однако, с мечом на поясе, и ведьмак, естественно, не знал, представляет ли тот опасность для менестреля в бегах. Может, он просто очередной прохожий. А может, он признает в Лютике знаменитость и сдаст его с потрохами… кому-нибудь. По душу каждого, кто знал Геральта, уж кто-нибудь да и норовил прийти. Целая очередь, мать его, занимайте места. Юлиан это всё прекрасно понимал, и всё же в этом движении было что-то… неуважительное. Невежливое. Грубое. Или, точнее… Это было бы к месту, если бы они были друзьями и заботились друг о друге, но стал бы кто-то так хватать незнакомца? Это было бы хамством. Вот и сейчас Лютик чувствовал, что это… хамство. Что раз Геральт знать не хочет его, что раз он не хочет даже называть его другом, что раз он считает, что все проблемы в его жизни вызваны тем, что один скромный менестрель прилип к нему, как банный лист, то пусть и руки свои держит при себе. Пусть тогда и ведет себя подобающе.        "Да я… Да я! Да я, блять, благородных кровей! У меня, курва-мать, родословная побогаче будет, чем у некоторых недоделанных королей в наши дни! Да я… Да у меня образование — лучшее на континенте! Я с отличием закончил не захолустную сельскую школу, а Оксенфуртский университет, и я, между прочим, профессор! И маэстро, известный в каждом городе! Да мои баллады от самого севера до самого юга звенят в воздухе круглосуточно, ежечасно! В конце концов, я просто умен, сообразителен, начитан и воспитан. Я… Я добрый! Я всепрощающий уже лет… да столько не живут люди, сколько лет я выворачиваю всю свою любовь, всю свою дружелюбность, всю свою общительность и весь свой свет, чтобы не держать в себе обиды и злобу. В конце концов… Да я, в конце концов… Красивый! Высокий! Ухоженный! Со мной не стыдно рядом стоять, меня не стыдно другом назвать, меня не стыдно и взять к королевскому двору, и ночевать на сеновале, настолько я… Настолько! Да как он смеет!? Да есть тут, на этой чертовой земле, друг лучше, чем я!?"       Но неожиданно огонь ярости резко превратился в такую стужу, какая бывает только в середине зимы на севере. Когда берешь ведро с кипятком, выливаешь на улице, а к земле уже прилетает снег: капли мгновенно кристаллизуются в снежинки и пар.        У Лютика даже сердцебиение замедлилось.        Он повернулся к Геральту с абсолютно нечитаемым выражением лица, и Геральт, кажется, воспринял это совсем иначе.        — Лютик, — вздохнул он тихо и твердо. — Мне нужна твоя помощь.       Застать ведьмака врасплох совершенно невозможно по нескольким причинам.       Во-первых, они прекрасно слышат сердцебиение, а у обычных людей почти всегда сбивается сердцебиение перед каким-либо действием.       Во-вторых, у ведьмаков великолепная реакция: находящийся в засаде ведьмак поразит свою цель меньше, чем за секунду при необходимости.       И, наконец, в третьих: у ведьмаков идеальное зрение.       Ничто из этого не помогло Геральту.       Он даже не сразу сообразил, что произошло, когда перед глазами мелькнула вспышка темноты, нос разом онемел, а голова отозвалась тупой глухой болью.       По одной единственной причине: ни в одном из предполагаемых развитий событий не только сегодня, но и вообще, в принципе, ведьмак и не думал ожидать подвоха от Лютика. Он даже не боялся спать к нему спиной, настолько был уверен в нем. Застать ведьмака врасплох можно только если… застать врасплох самого себя. Хаотичность и непредсказуемость — верные козыри.         — Ты что творишь, — прошипел ведьмак, когда его голова дернулась назад, а равновесие вдруг на секунду было утеряно.        В общем, Геральт быстро с этим справился, и схватил барда за запястье руки, которая все еще летела от его носа по инерции.       И тут же получил такой удар сапогом между ног, что дух выбило.        Геральт настолько не ожидал первый удар, что и второй пропустил, пока пытался сообразить, кто его ударил, почему, за что и, главное, какого хера.        — Помощь ему нужна! — выплюнул Лютик и вырвал руку из ослабевшей хватки. — Помощь, посмотрите, ему нужна помощь, мне, может быть, тоже нужна была помощь! Ты сапоги те видел!? Да я просто соскользнул с той горы вниз, а не сошел! Чем я могу тебе помочь!? Еще дерьма накидать с лопаты? Да это пожалуйста, в этом я профессионал! Как ты смеешь во…       Лютик умолк, когда понял, что его яростный шепот начал становиться громче, а привлекать внимание не было в его планах. Но также он умолк потому, что Геральт стоял, оперевшись плечом о стену, и тихо смеялся, зажимая нос рукой. А еще потому, что увидел у него кровь.        Как-то сразу шипеть расхотелось, правда, извинения тоже на язык не шли, да и сочувствия он в себе не отыскал, о чем и поспешил сообщить:       — Извиняться не буду, — прошептал он твердо.        — Да и не надо, — отмахнулся ведьмак и оперся о стену теперь спиной и запрокинул голову. — Квиты теперь, получается.        Геральт говорил еле слышно, потому что разговаривать, пока из носа хлещет кровь, не очень удобно, однако, бард уловил каждое слово.        Лютик открыл было рот, чтобы спросить, о чем он, а потом вспомнил. Было дело в Посаде, да.       Вопреки своей манере говорить в неделю по одному слову, которое как ни крути всегда оказывалось каким-нибудь оскорблением, Геральт продолжил:       — Поставил я тебе-таки удар, — и усмехнулся.        Лютик, вопреки своей манере тараторить и отвечать на каждое слово десятью, молчал и смотрел.        "Вот теперь я точно, как отец, — пронеслось в его голове, — не защищал я сейчас ничью честь и здоровье, просто — ударил, да еще и исподтишка, из-за уязвленной гордости. Аристократия, блять, хуже грязи: от последней хоть отмыться можно."       — Но по яйцам бить… это удар ниже пояса.       Лютик так громко фыркнул в ответ на этот каламбур, что чуть не подавился слюной. Вина все еще не приходила, стыд тоже, да и почему-то бард сомневался, что они придут. Заебался он, что ли… Помогать Геральту не хотелось и до этого, а теперь уже казалось чем-то уж совсем неправильным. Поэтому Лютик тяжело вздохнул, понял, что ему, на самом деле, сейчас хочется выпить стакан воды и прилечь на часок подремать, но это вряд ли ему светило в ближайшие дни: надо было собрать манатки, деньги, и бежать быстрее. Бард открыл было рот, чтобы обозначить свой уход каким-то образом, но захлопнул его, решил, что уже вдоволь наговорился. Развернулся на пятках, так эффектно и случайно взмахнул полами плаща, как порой и специально не получалось, и шагнул прочь.       — Йеннифэр украла Цири, — прямо сказал Геральт.        Послышался хруст: кажется, ведьмак сам себе… вправил нос. Судя по голосу, кровь уже остановилась.        Лютик бы точно подумал о том, что он ударил слабовато, но его сознание зацепилось за два имени самых важных людей в жизни Геральта.        — Ты — единственная зацепка. Йеннифэр предала меня, и я понятия не имею, что у нее на уме.        Бард даже не понял, когда именно он развернулся и подошел к Геральту, но точно понял, что он последняя тварь. Аристократичная мразь. Уебок с золотой ложкой в заднице.       Ведьмак, преданный любовью всей своей жизни, потерявший девочку, о которой должен был заботиться, но не уберег, пришел к нему, к Лютику, просить помощи.       А Лютик… в принципе, повел себя именно так, как должен был, и всё же ценное время утекало сквозь пальцы, а ведьмак…       — И да, мне жа…       — И ты, вместо того, чтобы начать разговор с того, что в беде маленькая девочка, решил вести со мной тут светские беседы!?        Геральт хмыкнул на последних словах, но упрек съел.        — Веди! Черт с ними, с вещами, но надо украсть коня.        — Украсть коня, — повторил Геральт безэмоционально.        — Да, раз уж я теперь тут не желанный гость, давай удвоим это, — кинул Лютик, изящно махнул рукой и затараторил, выбегая из переулка. — Я знаю, где можно разжиться хорошим скакуном, и где его хватятся еще не скоро, правда, только одним, так что, ой, ты идешь пешком, мой дорогой ведьмак, какая незадача, — явно издеваясь протянул Лютик.       — Геральт, я не буду учиться ломать носы, Геральт, я не буду учиться выбирать лошадей… — проворчал Геральт на грани слышимости без капли экспрессии и двинулся следом. Теперь, когда они наконец шли вместе, а не играли в странные пассивно-агрессивные догонялки, путь ускорился в два раза.        — Ты что, только что передразнил меня!?        — Послышалось.        Бард беззвучно рассмеялся и хлопнул ведьмака по груди перед тем, как повернуть за угол.