***
Альфы орали пьяные песни, дико кружили вокруг костров с чашами в руках, швыряя в огонь одежду и еду, захваченную в разграбленной сегодня деревне, — дань Чёрному Ветру и Звёздам, к которым уже тянулись змеями чёрные клубы дыма. Есан старался держаться от костров подальше, у него была очень важная цель. Он стал быстро обходить шатры, начиная с дальних, и торопить старших омег. Они удивлялись, понимали не сразу, почему он их торопит, изменив первоначальный план. — А Ночь добычи? — боязливо сверкали они на Есана перепуганными глазами, стягивая на груди покрывала, в которые были завёрнуты (мало, кто одевался в такую ночь, чтобы не рвали альфы дорогие обмоты, когда придут отдать дань богам Морве и Мороку и великой Удаче, подвергая насилию своих омег). — Не будет, не будет, — нетерпеливо шептал Есан, подталкивая их к узлам с обмотами, — одевайтесь скорее, берите увязы, что готовили, и идите, как оговорено за Кряжник, к обозам. Детям возьмите всю еду, что есть, и быстро, быстро, быстро! Пока не пришли... — А как придут да хватятся в погоню! — с отчаянием спросил До Доён, в тоске оглядывая свой шатёр. — Если погонятся и поймают — все сдохнем! Как мой старшенький... Он тяжко всхлипнул, ему было невыносимо тяжело, его "тень" была налита алой болью: он сына, милого и нежного Домина, предал Серым соснам несколько часов назад, а потом пытался успокоить заходящегося в глухих злобных рыданиях среднего, Манчона, которого тоже должен будет сейчас оставить навсегда. Вот и рвались из его груди тяжёлые и безнадёжные слова: — Может, не стоит... Здесь, рядом с сыном, и помереть... — У вас ещё двое в обозе! — прикрикнул на него Есан, хотя и понимал: Домин, которому он сегодня сам закрыл глаза, был любимцем омеги, а двое в обозе — юный омежка десяти лет и тринадцатилетний альфочка. — Да, да, — торопливо смаргивая слёзы, закивал Доён. — Мой Джинни... Он не такой, как его братья... Есан быстро сглотнул и тут же оттолкнул от себя воспоминания о старших сыновьях этого омеги, которых тот всю жизнь вместе со своими сыновьями-омегами обихаживал, а они ввалились в их шатёр, приволокли в него среднего Манчона, которого специально нашли среди терзаемых невинных, и на глазах у Доёна... Нет, нет, нельзя об этом думать. — Вы должны воспитать Чиджина другим, — твёрдо сказал он, крепко сжимая плечо омеги. — Одевайтесь и... вы знаете, куда идти. И так почти в каждом шатре. Омеги, как он и думал, в последний момент перед решительным шагом стали терять свою уверенность, глядя на оставляемый скарб и понимая, что, скорее всего, всё погибнет сегодня в огне или будет разграблено, тосковали. А тех, кто потерял детей, так и вообще тянуло к земле, будто звали их к себе корни Серых сосен, лишая сил двигаться и сопротивляться. И Есан дёргал, подталкивал словами, стыдил, напоминал — и тревожно поглядывал на небо. Оно было густо-чёрным, пока без просветов, но голоса альф становились всё громче и развязнее, и он уже троим на этом своём пути отвёл глаза, вернув их к кострам, хотя они и решили вернуться в свои шатры пораньше и начать "приносить жертву" омегами раньше. А потом на пути Есану попался альфа До Домина. Он был пьян в хлам и явно направлялся к шатру Сон Минги, потирая себя между ног и похохатывая. Есан знал, что Минги там нет, что, уже притравленный, вскоре он сладко уснёт в шатре братьев Хон, которые подготовят из него жертву волкам, обмоют и обмажут сладкими маслами, чтобы пах лучше и привлёк волка. Но об этом Есан не думал, запретил себе думать. И всю тоску, всю ненависть свою решил он излить на этого мерзавца, который даже и не думал раскаиваться в том, что сделал сегодня со своим несчастным омегой. Для начала Есан долбанул альфу своим запахом, а когда тот перевёл на него замутневший яростным желанием взгляд, а потом жадно заурчал и двинул к нему, омега улыбнулся ему и поманил за собой. Парень хищно рыкнул и рванул к нему. И когда он пробегал мимо привязанных к околышам стоек лошадей, Есан изо всех сил ударил его чёрным хлыстом своей внутренней силы, заставившей его ноги подкоситься, а тело замереть прошитым сотней судорог. Альфа кулём свалился прямо под ноги лошадям, вытянулся, мучительно простонал и затих, чуть подрагивая телом, пронизываемым болезненной дрожью. Лошади, дико всхрапнув, дёрнулись в стороны, но когда они почуют волков, когда начнётся заваруха, они рванут с поводьев — и тогда альфе конец, потому что против животного ужаса перед хищниками никакая природная брезгливость лошадей не устоит. Есан делал такое впервые, хотя пытался практиковать это и раньше, так что он в какой-то мере рисковал, но держать всё в себе, вот так, ничем не проявляя, больше не мог. На подрагивающих от возбуждения ногах подошёл он к альфе, склонился над ним и хлестнул несколько раз по щекам, приводя в сознание. Парень открыл глаза и уставился почти бессмысленным взглядом на Есана. — Ты сдохнешь так, как и должна дохнуть грязь, — прошептал ему Есан, — под копытами коней. Парень дёрнулся несколько раз, но оглушающие путы хлыста связали его мышцы прочнее любой верёвки — ему было не двинуться с места, и ни одного слова сказать он не мог. — Погоди, — мягко улыбнулся Есан. — Осталось немного. Молись пока, чтобы чёрные шакалы, что потащат тебя в провалы Вальду, не сильно рвали твою душу... Если, конечно, найдут её у тебя. Говорят, что это больнее, чем то, что тебе предстоит, альфа... — Он провёл пальцами по побелевшей от ужаса щеке парня. — А ведь я надеюсь, что тебе будет больно. Так же, как было До Домину, омеге, который одарил тебя крепостной вышивкой, который ухаживал за тобой, пьяным и гулящим, три года — а ты придушил его, как ненужного щенка. Хотя даже и пьян-то не был. Забавлялся, да? Весело тебе было? Не хотел связываться с больным омегой, которого твои дружки и сделали таким, пока ты смотрел и смеялся? Шакалий сын... Как же я вас всех ненавижу... Парень захрипел, дёрнулся снова, желая что-то сказать, но Есан с издёвкой приложил палец к его губам и, цокнув, покачал головой. — Чш-ш... В этой жизни ты больше не скажешь ни одного слова. Все речи свои оставь для Морока, что будет ласкать тебя железом и огнём в Вальду. Твою судьбу я видел несколько раз, но никак не думал, что это я толкну тебя под копыта. Что же... — Он с наслаждением сжал пальцы на горле альфы. — Мне есть, чем гордиться. И пусть покарают меня Звёзды... Но я защищаю тех, кто будет мне дорог. Будем считать, что это ради того волка, которого ты мог убить, да? Альфа снова захрипел под его пальцами, и Есан отпустил, а потом не удержался и снова хлестнул его чёрным кнутом своей силы. Парень дёрнулся, вытянулся от боли, его глаза совершенно обессмыслились от ужаса, он замычал — и снова потерялся в бессознании. Да, да, Есан знал, что это глупо, что силы его очень ограничены, что теперь ему может не хватить их на что-то, но... Но это было выше и сильнее него. Он не хотел убивать, но не был железным. Столько всего видел он в последнее время, столько всего пережил, копя и заталкивая в глубь своей души боль, что выдерживать это и дальше, наверно, не смог бы. А то, что вылилось это в такое вот действо, которое и его самого напугало — настолько сильное доставило удовольствие — так это что же. Он вряд ли будет об этом сожалеть. Точно не об этом мерзавце! Точно... Чтобы не натворить больше ничего, он быстро выпрямился и пошёл к следующем шатру — выполнять свою миссию. Небо над ним стало яснеть, медленно гасли одна за другой звёзды, а над лесом, над становищем, всё яснее копилось, мрачнело и наливалось марево чужих мыслей, чувств, переживаний с основным цветом — кроваво-красным в чёрных прожилках. Цветом злобы и ненависти. Это были переживания не морвы, да и вообще — не человечьи. И Есан со сладострастным ужасом осознал, сколько их, тех, кого он призвал. И когда из его собственной груди гордо взметнулась в небо, а потом упала на шапку леса фиолетовая нить, он лишь улыбнулся и прикрыл глаза: "Ну, здравствуй, Обещанный... Долго же я тебя ждал"...***
Как он и рассчитывал, волки обошли Кряжник, наткнувшись на его защиту в виде обрызганных обильным отваром волчьей кости деревьев, что шли вдоль дороги, по которой уходили старшие омеги морвы к спрятанным обозам. Волки ненавидели этот запах, как и большая часть обитателей леса. И, конечно, долго ещё место будет пустым, но оно того стоило: к тому моменту, как взметнулся над становищем морвы первый яростный волчий вой, во многих шатрах уже не было омег — успели уйти. Но не все. Некоторых альфы всё же поймали на выходе и со смехом потащили обратно, на ложе, а потом начали обычное своё действо — насилуя, избивая и выкрикивая в ярости своей похоти слова благодарности Удаче, которой и приносили в жертву слабые и ломкие тела своих крепостных и тех, кого смогли ухватить. Таких было немного, так что многие альфы в скором времени стали шариться по становищу в поисках омег, с удивлением переговаривались. Но большая часть всё же была настолько пьяна, что просто орала песни по своим шатрам и всеми известными им ругательствами звала своих омег обещая им страшную кару, если не придут и не сделают своих альф в благодарность счастливыми... Волчий вой никого из них не напугал. И только Есан, которого этот вой застал около шатра Первого омеги, до которого он, наконец, дошёл, вздрогнул и выпрямился, устремляя взор в сторону, откуда он понёсся. И он увидел. Уловил это движение — когда, казалось, сам лес двинулся на становище, ожил, укрылся шевелящимися шкурами разных цветов. И раздались первые крики, первый треск разгрызаемых костей, сломанных конечностей, первые яростные попытки забить тревогу. Есан, застывший от того, насколько страшной и величественной была эта картина, вздрогнул только тогда, когда из шатра Первого омеги послышалась возня, а потом явственные крики. И он, не задумываясь, нырнул туда. Старший омега и вождь, сцепившись, катались по полу в попытке завладеть коротким поясным мечом. Юнги был в разорванных обмотах, а вождь голым по пояс, они рычали, их лица были искажены почти одинаковой ненавистью. Замерев на мгновение, Есан кинулся было к ним, но в это мгновение в шатёр вбежал старший сын вождя, Мин Хирон с криком: — Волки! Отец! Волки напали... Он остановился, в ужасе глядя на сцепившихся на полу вождя и его омегу, и этого его замешательства хватило бы Есану для удара силой... если бы была у него эта сила. Но она ещё не восстановилась, так что удар получился несильным, Хирон лишь дрогнул, поэтому Есан, выхватив из-за пояса небольшой охотничий нож, кинулся на него. Это было глупо, это было жутко нелепо, но иного выхода он не видел: вождь уже сидел верхом на Юнги и душил его, а Хирон только помог бы ему. А так он был вынужден отвлечься на хрупкого шамана. Конечно, он быстро выбил нож из рук Есана, схватил его поперёк тела и швырнул на пол. — Убей его! — хрипло выкрикнул вождь. — Измену замыслили! Ах ты, сука драная! Да я ж тебя порву! Есан услышал, как захрипел Юнги, мучительно ёрзая под вождём, который наваливался всё сильнее, в то время как Хирон с мутной ухмылкой точно так же душил самого Есана. Кан дёрнулся и дотянулся до локтей альфы, нажал на две ямки, о которых когда-то рассказывал ему отец — и глаза альфы полезли на лоб от боли. Он вскрикнул, выругался, но этого хватило Есану, чтобы ткнуть его кулаком в горло. Он хотел попасть по кадыку, но не получилось, удар смазался, потому что его рука столкнулась в воздухе с рукой Хирона, который собирался ударить его наотмашь по лицу, и они снова оказались в яростной сцепке. Есан извивался, хрипел и дёргался в бешеной попытке вырваться из-под всё сильнее прижимающего его к полу альфы, в диком отчаянии он старался не дать Хирону возможности полностью его обездвижить, когда вдруг услышал, как громко вскрикнул вождь. Всего лишь на мгновение повернул он голову, чтобы посмотреть, как там Юнги, и увидел, что из бедра старшего альфы, ближе к внутренней стороне, торчит небольшой нож. Наверно, Юнги хранил его в нижних обмотах и смог дотянуться, хотел перерезать кровоток в паху — не дотянулся. И поэтому сил своего альфу он лишить не смог. Удар страшной силы обрушил вождь на своего омегу, кулаком в лицо. И Есан лишь мог вскрикнуть: — Нет! О, н... И в это время Хирон почти точно так же ударил его самого. Но, в отличие от Юнги, безвольной куколкой умирающего под жестокими руками на своём горле, Есан сознания не потерял. Поэтому он первым его увидел — иссиня-чёрного волка со странной, необычно длинной шерстью, который, словно призрак Вальду, появился из-за входного полотнища шатра. Он медленно огляделся, а потом в один скачок оказался за спиной вождя. Зверь коротко, но жутко громко рыкнул, привлекая внимание убивающего своего омегу альфы. А когда тот обернулся, волк напал. Он прыгнул сбоку, сбивая вождя с тела Юнги и уталкивая нелепо дёргающегося и странно булькающего человека к дальнему полотнищу шатра. На несколько мгновений он закрыл собой вождя от Есана и Хирона, который в ужасе верещал, отпустив горло шамана и, кажется, совсем забыв о нём. И тогда Есан, нащупав нож, который оказался не так далеко, схватил его и, из последних сил приподнявшись, ударил им Хирона в плечо, не дотянувшись до шеи, сбоку. А потом что-то рыжее мелькнуло у него перед глазами, алым и горячим плеснуло в лицо, залило глаза, и дикий хрип альфы был последним, что он запомнил, прежде чем на него навалилась тяжесть и он ушёл в бессознание. Наконец-то...