Проклятье шамана (18+)

— Есан... Санни... Мхмх-х... Санни, мальчик... мальчик мой... Очнись! Голос был полон отчаяния. Наверно, только поэтому Есан пришёл в себя. А ведь так не хотелось... В той тьме, куда он нырнул, вроде бы было так хорошо, тепло и уютно. Там не было жестоких рук, лишающих воздуха, злобных налитых красным глаз и оголтелого шёпота о смерти, там не было оскаленных волчьих морд и рвущихся в воздухе нитей... цветных нитей, которые обрывались из-за того, что омега погибал... Там?.. Или... Стой, нет... Они были именно там! В его сне, который сейчас медленно отступал, оставляя на лице Есана холодный пот, а в душе заполошный ужас. Этот сон... Он приснился как будто в последние мгновения, перед тем как шёпот Первого омеги вытянул его из уютной мглы. И вот по дороге он мельком и увидел, как рвётся, лопается в воздухе прекрасная нить цвета... какого же она была цвета? Есан, медленно моргая, смотрел в чёрные от беспокойства и страха глаза Юнги. Тёмной... Да, она была непривычно тёмной — та нить. На самом деле почти у всех нити были светлыми, какими-то иногда слишком яркими, лишёнными обычной для окружающего их мира припылённости цвета. А эта, та, которая лопнула в тумане его сна, была... тёмной. Алой? Синей? Фиоле... Нет, точно нет. Эта нить не была его. Хотя он и был одним из тех, у кого нить была именно тёмной. Он снова заморгал и помотал головой, осознавая, что Юнги его зовёт, трясёт за плечи, умоляя о чём-то: — ...волки! Санни... Голос Юнги снова как будто исчез, зато в голове Есана на несколько мгновений возникла искажённая ненавистью оскаленная волчья пасть и в ушах захрипело чужим, жутким... голосом это назвать было нельзя, а как по-другому, Есан не мог понять: — ...не отказывайте! Бейте, берите себе! Они нам за всё заплатят! И омежки... ищите и берите! Пусть почувствуют то, что чувствовали наши омеги, когда их блядские шакалы... Давай! Хогё! Вон оттуда — большой шатёр, видишь? — омегой наносит, густо и сладко! Эй, пить не надо было, почуял бы! Я тебе говорю, волк! Иди! Можешь и не обращаться! Всё одно не жилец он будет! Твой! А я тут одного нежненького видел, бежал куда-то... Поищу... — Но Сонхва сказал... — Второй уже больше был похож на голос, хотя тоже был грубым, жестоким и каким-то странно размазанным. — А не похуй ли на Сонхва-то?! Откуда узнает? Я за собой приберу! И ты. Когтями или зубами. А то ножом. И всё. Огонь всё скроет. Законы войны, Хогё! Иди! — Чон... Убивать безоружного?.. — Они убивали! Отвали! Не хочешь — иди, сражайся, там остались ещё альфы, а мне тут кое-что должно обломиться, я за этим сюда... И снова какой-то гул заполонил сознание Есана, острой болью пронзило виски. Он застонал, сжал голову руками и снова осознал, что сидит на полу шатра, что перед ним Юнги, который умывает его ледяной водой и причитает: — Санни, мальчик мой, да что же... что с тобой?! Санни, милый, умоляю, нам надо уходить, слышишь?.. О, что... Нет! Голос Юнги сорвался в крик, и Есан, как будто в замедлении, увидел, как огромный песочный с чёрным волк, внезапно появившийся откуда-то сбоку, хотя Есан и не уловил, как он вошёл, перешагнул через его ноги и стал наступать на Юнги, отползающего спиной вбок к полотнищу шатра. В глазах у Старшего плескался дикий ужас, он полз медленно, так как ему явно было больно, но волк наступал на него уверенно и, казалось, никуда не спешил. На шамана зверь не обратил никакого внимания, урчал, скалился и облизывался, будто собирался сожрать Юнги. Есан видел его боком, он быстро заморгал стараясь прийти в себя. — Есан, — вдруг сдавленно выговорил Юнги, не сводя глаз с оскаленной волчьей морды. — Беги, слышишь? Беги... Это... Ты же знаешь, что сейчас... Прошу... Только не при тебе... Эти тихие слова, эта безнадёжная и такая покорная и отвратительная в этой своей покорности мольба сработала, как удар плетью. Всё в голове Есана тут же разошлось и прояснело. Да, он видел эту картинку несколько раз. Волк насиловал Юнги, жестоко рвал его, вгрызался прямо волчьей пастью в плечо хрипящему омеге, глаза которого закатывались от раздирающей его боли, а потом закрывались в последний раз — навсегда, когда волк, кончая, покрывал его полностью и вгрызался в беззащитно-бледную шею. Алая кровь заливала ему морду — и он счастливо рычал, наступал лапой на тонкую безжизненную руку — и ломал её. Этот хруст обычно будил Есана, который потом долго не мог прийти в себя. И вот сейчас это и должно было произойти. А потом ещё кое-что, что Есан точно должен был предотвратить во что бы то ни стало. Он медленно поднялся на ноги, когда волк первым ударом порвал на Юнги обмоты на бёдрах. Поднялся и закричал — так, как будто никогда в жизни не кричал, а сейчас решил оторваться за эту самую всю жизнь: — Не сметь! Не сметь, сука! Пошёл вон отсюда! Мразь! Мра-а-азь! — Его голос сорвался в дикий, невыносимо высокий визг. И волк, который дрогнул уже на первых словах омеги, судорожно дёрнулся, попятился от Юнги, но потом остановился, развернулся к Есану, нагнул голову, оскалил пасть, в его глазах мелькнуло алое пламя, и он кинулся на юношу — но почти тут же затормозил, остановился в паре шагов от зажмурившегося и продолжающего визжать омеги. Есан умолк и распахнул глаза, не понимая, почему он до сих пор не лежит с перегрызенным горлом, и вдруг почувствовал у себя за плечом горячее дыхание. Он снова зажмурился, почуяв тяжёлый, нечеловеческий дух и понимая, что это конец. Но ни через секунду, ни через две... три... пять... — ничего не изменилось. Всё как будто замерло, остановилось в странном оцепенении, и даже Юнги перестал всхлипывать, лишь дышал тяжко, так, что Есан смог сосредоточиться на этом дыхании — и открыть глаза. Песочный волк стоял по-прежнему с оскаленной пастью и сверлил глазами того, кто стоял за плечом у Есана. И омеге безумно захотелось обернуться, увидеть того, на чьих плечах, казалось, и держались эти вроде как последние мгновения их с Юнги жизни. Но мучительно тяжёлый страх сковал тело шамана, и он продолжал, едва дыша, стоять между двумя волками, которые... очевидно, разговаривали. Есан быстро прикрыл глаза и попытался сосредоточиться на том, что витало перед его мысленным взором. Нить. Нежно-голубая нить, словно захлестнувшаяся в петлю и обвившая волчью шею. А рядом — странные урчания, уговоры, увещевания. — Ты пьян. — Хочу!.. — Ты пожалеешь. — Убирайся! — Не... — Второй твой, а... — Пойдём, Хогё, пойдём, дружище. — Уйди, Субин... — Забудь, того не стоит. — Нет, нет... Чон... — ...давно такой, что не надо бы тебе с ним иметь... — ...лучше? — Хо, прошу... — Я... — ...не нужны вопросы Сонхва... Есан приоткрыл глаза и решился: он чуть отодвинулся в сторону и отчаянно скосил глаза. Волк, что стоял рядом с ним, был очень красивым, чёрным с рыжими подпалинами. И тонкая, голубая, чуть светящаяся нить вокруг его шеи, которая уходила за его голову и вверх, до ужаса красиво смотрелась на его шерсти. Есан осторожно сглотнул, чтобы в пересохшем рту появилась слюна и перестало так саднить горло, сорванное визгом. И вот это чёрно-рыжий волк услышал: он медленно повернул морду и скосил на Есана глаза. А потом... Нет, нет, конечно, Есану показалось... Но волчий глаз закрылся на мгновение, а потом снова открылся. Волк... подмигнул ему? Но тут же морда вернулась в прежнее положение, волк запрядал ушами и негромко и очень грозно зарычал. И его песочный противник ответил недовольным рычанием, но потом нехотя двинулся к Есану — то есть к выходу из шатра. По дороге он резко мотнул головой в сторону Кана и внезапно резанул когтями передней лапы по ногам омеги. Острая боль обожгла колени Есана, но он лишь тихо и коротко простонал, не посмев даже вскрикнуть и показать свою слабость. Волк зло оскалился, но тут чёрно-рыжий вдруг ударил его лапой по боку, будто подгоняя, и они, зло рыча друг на друга, вышли из шатра. И Есан тут же бросился к Юнги, который лежал на спине, весь белый и будто в бессознании. Но когда Кан склонился над Старшим и дрожащей рукой коснулся его щеки, Юнги с трудом открыл глаза, и в них тут же появились ужас и слёзы. — Мы... Мы живы? — прохрипел он. — Живы, — почти так же хрипло ответил ему Есан. — Но вам надо быстро уходить. Вы сможете идти? — Я жив? — снова спросил Старший, даже не пытаясь встать и пытливо заглядывая Есану в лицо. — Всё же... Ты говорил правду? Значит, можно что-то менять? — Можно, — едва слышно ответил Есан. О том, что за это придётся платить, и сурово, он говорить едва начинающему шевелиться Юнги не стал. В конце концов, платить придётся вряд ли ему: он был готов умереть под тем волком, как и предписывал ему его путь Большого Млечного. А вот Есан... Но что уж. Это было не самое страшное. Есан убил человека. Сам. Так что... Всё, что было здесь, в шатре, сейчас было мелочью по сравнению с этим. Кстати... — А где тела? — тихо спросил он у Юнги, который уже сидел и осторожно ощупывал свою ногу, повреждённую волчьими когтями. — Их унесли волки, — хрипло ответил Старший, тут же поняв, о чём и ком он спрашивал. — Зачем? — Откуда мне знать? — Голос Юнги был отстранённым, и в нём слышалась безумная усталость. — Тот волк... Тот, который огромный, чёрный, страшный, как ночь Вальду, если бы не глаза... — Голубые? — Что-то завозилось в сознании Есана, но он пока не мог ухватить воспоминание за хвост. — Скорее, синие. — Юнги вдруг слабо улыбнулся. — Прекрасные, глаза. Самые красивые, что я видел. Он смотрел ими мне в душу, а потом схватил мразь, которую убил, чтобы спасти меня, за ногу и утащил из шатра. Как падаль, — жёстко и с мстительной гримасой добавил он. — А рыженький... Такой, знаешь, как огонёчек... Он убил Харона и стащил его с тебя. — Вдруг Юнги схватил Есана за руку и заглянул ему в глаза. — Ты.. Как ты, Санни? Ты ведь... ты... — Ничего, я... ничего, — кивнул Есан, сосредоточенно обдумывая слова Юнги и поражаясь тому, с каким нелепым теплом Старший говорил о волках, один их которых только что его чуть не... — Так значит, эту тварь убил волк? — Да, небольшой, рыжий, — тихо ответил Юнги, — а потом оттащил его с тебя. Знаешь, он несколько раз лизнул твою рану на руке, этот рыженький. — Есан изумлённо проследил взгляд Юнги на его руку, и увидел на запястье широкую рваную царапину, которая до странности аккуратно усохла. Он убей не помнил, когда получил её, но, видимо, когда они с Хароном боролись. — Они странные, — скорее, своим мыслям, чем Юнги, сказал Есан. — Что мы теперь будем делать? — тихо перебил эти мысли Старший. Есан встрепенулся и встал. Его немного шатало, зверски болели колени, разодранные волком, но он мысленно сосредоточился на них и убрал алую пургу боли, спрятал внутрь: он переживёт эту боль чуть позже. Открыл глаза и встретился с пристальным взглядом Юнги, который тоже был уже на ногах. — Волки, скорее всего, уже начали собирать омег, которых нашли, — сказал Кан, потому что пугливые и слезливые мысли омежек, их ужас и мольбы не трогать, лишённые, впрочем, в основном боли, он уже какое-то время слышал в отдалении, на грани сознания. — Так что вам надо быть осторожнее, однако если вы пойдёте по правому проходу, между скарбовыми кибитками, там альф не было, так что и волков там пока не должно быть. Ну, а там, как и договаривались — в Кряжник. Они должны вас ждать до полудня. Вы успеете. — А... ты? — Глаза Юнги блеснули тоской. — Как же ты? Видишь, они не совсем... такие. Не все... Ты не боишься? Есан опустил глаза и мягко погладил грудь там, где наливалась пурпурным оттенком его фиолетовая нить, уходящая вверх и немного вправо и исчезающая за полотнищем шатра. — А я останусь, Юнги. Хотя... — Его вдруг ударило. Опоздал! Неужели он опоздал?! — Подождите! Нам с вами срочно надо к шатру Ми! Помните, где он? Очень быстро! Держитесь за мной! — И он потянул Юнги из шатра.

***

Свежий холодный воздух и дневной свет ударили его почти наотмашь, лишая на секунду возможности двигаться. Он застыл на выходе, жадно вдыхая, и только со вторым глотком пришло жуткое ощущение, что он пьёт кровь — столько её острого привкуса было в воздухе. Кровь была всюду: на земле, где в её лужах валялись трупы альф с разодранными затылками и грудями; следы её были на шатрах, большая часть из которых была подрана явно звериными когтями. Отовсюду доносились вскрики, вой, звуки коротких стычек, редко-редко где-то скрежетали мечи, но быстро этот скрежет сменялся рычанием и стонами или криками, полными ужаса. В двух шатрах на их пути явно волки рвали альф, которые орали ругательства грубыми голосами и слали затихающие проклятья отвернувшимся от них Звёздам и Удаче. Юнги закрывал уши и зажмуривался, и Есану приходилось тянуть его за обмоту, чтобы он не остановился и не рухнул на колени от ужаса. Видели они, как белоснежный волк с окровавленной мордой отбивался от двух молодых альф, которые в диком предсмертном отчаянии, с порванными руками и бёдрами, пытались одолеть его и спасти свои жизни. И даже в какой-то момент застывшему от странного благоговейного ужаса перед этой картиной Есану показалось, что белому волку несдобровать: его голубые, необычайно красивые глаза подёрнулись мутной пеленой усталости, но откуда-то слева, из-за ближнего шатра выбежал прямо на этих троих огромный серо-рыжий волк, злобно ощерился и кинулся на одного из альф. Исход боя стал ясен, и Есан смог оторвать ноги от земли и потянул за собой качающегося, как былинка, и неосознанно жалобно подвывающего Юнги дальше, туда, где уже маячил за двумя проходами высокий красный флажок богатого шатра семейства Ми. И они почти дошли, когда прямо на них из-за стоявшей почему-то нелепо посреди прохода огромной повозки вынырнули двое полуголых молодых альф-оборотней в человеческом обличье. То, что это не морва, было ясно сразу: по небрежными волнами спадающим иссиня-чёрным волосам, не заплетённым ни в косу, ни в хвост, по слишком утончённым, плавным, чужим чертам лиц. Ну, и кроме того, на них, за исключением небрежно намотанных на бёдра цветных тряпок, которые когда-то были чьими-то нижними покрывалами, ничего не было. У каждого в руках было по факелу. И на глазах Есана и Юнги один из юношей с диковатой ухмылкой на выразительном лице опустил факел на полотнище ближайшего шатра — и застывшие в невольной тоске омеги увидели, как жадно лизнуло пламя ткань, как затрещала, застонала она, пожираемая Жатвой, как взметнулись к равнодушному небу чёрно-рыжие всполохи. А потом медленно двое волков повернулись к так и стоящим застывшими идолами Есану и Юнги. И направились к ним.