Проклятье шамана (18+)

Оба волка были симпатичными, очень молодыми, с мрачными и суровыми лицами, не предвещающими ничего хорошего для омег. Есан суетливо дёрнулся и попытался отвести им глаза, но оборотнева сила, в которую он торопливо погрузился, была непривычно вязкой, не слушалась, оплывала и обжигала сознание, и он с ужасом понял, что не получится, так быстро — нет, что сейчас их снова... — Ты, молодой, иди к центру, там наши ваших собирают! — резко крикнул вдруг один из юношей, повыше, глядя прямо в лицо Кану. Затем он враждебно оглянул бледного, как смерть, Юнги и презрительно фыркнул: — А этот пусть валит в лес! Видел, что ваши вроде как туда бегут. Ему места не будет. — Ты дурак? — насмешливо спросил второй. — Они ж нихера не понимают, только пялятся. — А мне похеру, — зло огрызнулся первый. — Не поймут — попадут к старшим, те объяснят так, что будет уже не надо. Видел Чонвона и Гисона? Как они их... Вот и вот. — Он нахмурился, его ощутимо передёрнуло, и он презрительно скривился. — А Сонхва сказал, чтобы собирали только молоденьких. Так что хотят целые задницы — пусть понимают. Они зафыркали, грубо засмеялись — и прошли мимо... Есан и Юнги переглянулись и, не сговариваясь, бросились туда, где стоял шатёр Ми. И то, что не успели, что опоздали, Есан услышал ещё на подходе, когда жалобные крики, что неслись оттуда, вдруг усилились, а потом резко смолки, переросли в хрип — и сошли на нет. Они с Юнги остановились как вкопанные, оба поражённые пониманием того, что произошло. И в это время из шатра, чуть пошатываясь, вышел альфа. Он был высоким и худым, в волосах его кое-где блестела проседь, хотя и не сказать было, что он был пожилой, скорее — просто из старших, хотя и младше Юнги. Фигура у него была поджарая, мускулистая, и смотреть на неё было бы приятно, если бы... Он был совершенно голый, а правая рука у него была в крови, кровь была и на груди, и ниже пояса, на причинном месте. Так что чем он занимался в шатре и чем это закончилось — всё можно было понять тут же. Альфа потянулся, довольно и сыто уркнул, а потом развернулся к застывшим в ужасе Есану и Юнги. И шаман, наконец-то подняв глаза, смог разглядеть его лицо. Неприятно самодовольное, с резкими, острыми чертами, оно было слишком знакомо Есану: перед ним был Обещанный Ли Ликса. И даже если бы Кан не узнал нежно-сиреневую нить, что мерцала, вырываясь из покрытой чужой кровью груди этого волка, Кан всё равно бы ни с кем его не спутал. Именно этот мерзавец в жутких и мучительных снах Есана мучил юного омежку, избивал, насиловал и душил, вереща о том, что такой Обещанный ему нужен только чтобы убить его на радость себе и в утешение Луне. Лицо альфы между тем залоснилось похотливой улыбкой, и он двинулся к ним. Есан даже не разобрался, что именно толкнуло его — страх ли, отвращение ли, боль ли внутренняя от того, что именно это чудовище может получить милого и доверчивого Ликса, — но он сжался, собрал всё, что успело скопиться внутри него и, почувствовав в руке тонкую, но ощутимую чёрную плеть, изо всех сил обрушил её на сознание мерзкого альфы. Тот мгновенно крупно вздрогнул, всё тело его прошила очевидная волна боли, и он упал, подёргиваясь и мучительно выстанывая сквозь зубы что-то невнятное. — За мной! — крикнул Есан, и, не глядя на Юнги, понёсся к шатру Ми. Он распахнул полотнище и влетел, приземляясь на колени у окровавленного ложа, на котором, как и в его снах, лежал юный Ми Чонхи. В груди у него торчал кривой нож, который когда-то принадлежал старшему Ми и был предметом особой его гордости. Омежка ещё пытался дышать, тяжко ходила его грудь в болезненных попытках набрать воздуха, но тот как будто не доходил до него. Юноша был полностью обнажённым, и лишь отдельные лохмотья обмотов укрывали его щиколотки и запястья. Тело было истерзано и покрыто укусами, под ним расплывалось пятно крови. И, кроме ножа, ещё две глубокие раны истекали медленной кровью у него на груди и на животе. Губы Чонхи посинели, лицо было белым, а в глазах плавала предсмертная муть. И помочь ему было невозможно. Каждый миг, каждый вдох, который он невольно делал, приносил ему дикое мучение. — Нет, нет, — прошептал Есан, быстро роясь у себя в нательной сумочке, — подожди, под... подожди, Чонни... — Бесполезно! — Юнги сказал это холодно и отстранённо — и словно ударил Есана прямо в душу. Но шаман упрямо мотнул головой, быстро вытягивая длинную тряпицу. — Нет, нет, вот, я выдерну нож, а вы толкайте это в рану... — Это не поможет. — Твёрдая рука Юнги опустилась на плечо Есана. — Выйди, Кан Есан. Мне надо направить омегу Ми Чонхи в путь к корням Серых сосен. — Нет, Нет! Умоляю! Есан и сам не понимал, что с ним. Боль, разрывающая сейчас тело Чонхи, ощущалась как будто им самим, в полной мере, так явственно, что он задыхался, как и умирающий омега. Понимал, конечно, он понимал, что самое лучшее, что можно было сделать сейчас для Чонхи, — это помочь ему, подтолкнуть к последнему повороту Большого Млечного, что и собирался, видимо, сделать Юнги, для которого это было явно не впервой. Но Есан не мог. Не мог! Потому что это он был виноват! Звёзды начали наказывать его! Он должен был спасти юного Ми, он точно знал, как это сделать! Ему нельзя было допустить, чтобы волк ударил его ножом несколько раз! Один — и тогда Есан его спасает, потому что знает, что делать с раной! Так было там, в его сне! Но то, что волк ударит несколько раз... Он просто не успел — Есан. Хлестнуть мерзкого альфу плетью он должен был здесь, в шатре, а потом вытащить Чонхи! Он должен, должен был оказаться здесь раньше! Чонхи нельзя было терять! Потому что у него там, среди волков, был Обещанный! И серебристо-серая, медленно истончающаяся ниточка всё ещё дрожала, впиваясь ему в сотрясаемую судорогами грудь, прямо рядом с ножом. — Уходи! — рявкнул Юнги. — Быстро! Ты мучаешь его! Убирайся, шаман! Ты ничем не сможешь помочь! Просто не пускай сюда никого — этого будет с тебя довольно! Есан медленно поднялся и на подгибающихся ногах побрёл к выходу, заталкивая непослушными пальцами тряпицу обратно в сумку. Когда он вышел, то первым увидел, что рядом с сидящим на земле убийцей Ми Чонхи стоит небольшой рыжий волк и пристально смотрит альфе в глаза. — Вон! — вдруг взвыл альфа. — Вон тот! Это он! Убей его, Ким! Он напал первым! Вонь кочевая напала на волка! На твоего соплеменника! Чего стоишь?! Он поднялся на ноги, шатаясь, и Есан с дрожью в груди понял, что его силы безумно мало на волков как противников. А теперь, когда их двое... Альфа между тем с обидой смотрел на волка и злобно скалил белые крепкие зубы: — Значит, не хочешь помочь, да? Рыжая сука! Думаешь, если трахаешься с... Есан не уловил момент, когда волк кинулся на альфу: словно огненная молния мелькнула в воздухе — и поганый убийца, воняющий чем-то тошнотворно-мокрым, речным, уже лежал на спине, а рыжий стоял над ним и скалил зубы у его горла. И альфа замер, не шевелясь. Потому что даже Есану было видно, что намерения у небольшого, но дрожащего от бешенства волка были вполне серьёзными. В это время из шатра вышел Юнги. Он едва удостоил взглядом сцену, которая разыгрывалась перед Есаном, и пошёл, опустив голову, к скарбным кибиткам, которые были недалеко. И Кан, доверившись судьбе, повернулся к волкам спиной и, сгорбившись, пошёл за ним. Потому что даже думать у него не было сил. Как и спрашивать о чём-то. И лишь краем глаза он видел, что больше не мечется над шатром Ми нежно-серебристая нить. Но как она лопнула, как исчезла, Есан не видел. А значит... Значит, это не та нить, которая ему снилась. И эта жертва — не последняя.

***

— ... и потом просто идите прямо до Больших сосен, вы не пропустите, там река должна быть, я видел, и вы уже там, — торопливо договорил Есан, чувствуя, что надо, надо расцеплять объятия. Потому что ещё немного отчаяния, ещё одно "Как ты без... нас..." мягким низким голосом Старшего — и он не сможет отпустить Юнги, свалится без сил ему под ноги, обнимет колени и будет умолять забрать с собой, спрятать на неширокой, но такой тёплой груди, лишить всего, забрать всё — силы, волю, способности, всё, что он так ненавидел сейчас, — и просто укрыть собой, дав шанс на покой — о, Звёзды! — просто покой, а не то, что ему предстояло и сейчас вызывало дикий, неразумный ужас. Но Юнги держал крепко. Они постояли ещё какое-то время, и только потом Старший медленно отстранился и заглянул Есану в глаза. — Ты самый сильный омега из всех, кого я знаю, — тихо сказал он. — Но кроме этого, Санни... Ты как никто из нас из всех заслуживаешь быть счастливым. Есан всхлипнул и зажмурился, сжимая плечи Юнги. Нет. Точно нет. Просто... Просто вы не всё знаете, Старший... — И даже если я чего-то не знаю о тебе, — продолжил Юнги и запнулся, почувствовав, как вздрогнул в его руках Есан, а потом повторил решительнее: — Даже если! Ты всё равно должен помнить: каким бы ты ни был сильным, какими дарами не наказали тебя Звёзды и Ветра, ты всего лишь человек, слышишь? Человек! А люди ошибаются. Но главное — люди имеют право ошибаться. И ошибка — если ты её признаешь и постараешься больше не повторять — такая ошибка никогда не сделает тебя недостойным любви. — Он снова нежно привлёк дрожащего от внезапного страха Есана к себе и прошептал: — Найди его, слышишь? Найди и будь с ним счастлив. Пусть он будет самым заботливым, самым понимающим и терпеливым. Санни... Милый мой Санни... Сынок... Я буду молить за тебя всех, чтобы послали тебе именно такого... самого лучшего в мире Звёзд и Ветров... в Лунном мире... альфу. И буду ждать нашей встречи. Только Серые сосны знают... — Но Есан не смог, просто не смог закончить слова прощания, так что Юнги ответил себе сам: — ...когда мы встретимся вновь. Он крепко поцеловал младшего в обе щеки и, развернувшись, пошёл в чащу. Они стояли у большой толстой сосны, и когда Юнги скрылся за деревьями и даже след его нежного аромата почти растаял в воздухе — только тогда Есан почувствовал, как был напряжён и что его почти не держат ноги. Он тяжко опёрся на дерево и прикрыл глаза. Вот и всё. Теперь он снова один — и не один: на нём судьбы несчастных юных омежек. И разделить эту ответственность ему больше не с кем... Осторожные шаги позади себя Есан услышал издали и замер, спешно приводя в порядок дыхание. Он прикрыл глаза... Тёмная тень, тёмная, но со странным, чуть зеленоватым отсветом... Не злой. Вот, что странно: волк, что стоял сейчас позади него и рассматривал его, не был зол, расстроен, взбудоражен — он был... отстранённо сосредоточен. И Есан медленно повернулся. Повернулся — чтобы замереть в болезненном осознании: на шее у прекрасного, мощного, чёрного волка лежало кольцо из нити мятного цвета. Нить, что, окольцевав шею волка, уходила куда-то за него, в становище, подрагивала, мерцала, то как будто даже гасла, теряясь в густой короткой шерсти, но потом упрямо вспыхивала, напоминая, не давая забыть — не позволяя не понять: перед Есаном был Обещанный Ли Минхо. Цвет нити этого омеги Есан точно не мог ни с чем спутать. Вообще он мог бы гордиться тем, что не дрогнул ни одним мускулом, даже, кажется, смог улыбнуться легко. — Ты за мной, чёрный охотник? — негромко спросил он. На самом деле этот волк действительно напоминал героя этого старого, как мир, сказа о безумной любви зверя к омеге-человеку, которая преодолела проклятие злобного лешего и подарила им счастливую крепость и милое дитя... Вот только то сказ, а это... Чтобы не думать лишнего, Есан быстро шагнул к волку, и в этот момент зверь грозно и страшно рявкнул, рычание эхом разнеслось по лесу, но Кан не испугался. На "тени" зверя не было ни капли алого или красного — ни тени злобы. Кажется, наоборот, Есан его заинтересовал и немного удивил. И омега смело зашагал мимо волка — обратно к становищу. И волку пришлось лишь пару раз осторожно ткнуть его носом, чтобы направить на нужный проход — тот, который вёл к составленным в центре стана повозкам, на которые сносили обернувшиеся людьми волки скарб морвы и около которых жались в кругу омежки — те самые омежки, которые теперь будут отданы под руку Есана. И первым, кого выхватил беспокойный взгляд Есана, был Минхо — и это было сладким, бесценным подарком, за который шаман тут же вознёс горячую хвалу Ветру дорог, который не стал путать пути и привёл Минхо туда, где Есан мог за ним смотреть. Они молча обнялись, и Минхо позволил чуть дольше подержать себя в руках, и сам доверчиво уткнулся в плечо Есана и сжал его в объятиях — благодарно ли, со страхом ли, ища ли защиты — неважно. Минхо его обнял, и это дало Есану силы и уверенность в том, что он справится. Обязательно справится со всем — хотя бы ради этого омеги. Минхо еле держался. Он был опять избит, его "тень" сочилась розовато-белым, словно сукровица, цветом боли. И Есан прижимал его осторожно, но не мог позволить себе заплакать над этой болью. Минхо не плакал. Он тоже не будет. Когда же Минхо отпустил его и, улыбнувшись ободряюще, отошёл снова к Ликсу, которого обнимал, чтобы успокоить дрожащего братишку, Есан повернулся, чтобы внимательно рассмотреть, кого из омег уже собрали волки и кого ещё надо бы подождать. Его взгляд скользнул рассеянно, отмечая, что малыш Сонхун о чём-то боязливо шепчется с Кон Чонджи, который бледен и, кажется, измучен, но держится; что рядом с Минхо, обнимающим Ликса, стоят Чиа и Соён, друзья, которые, несмотря на противоположность нравов, дружили очень крепко, почти с детства. К Чиа Есан испытывал странную слабость: тот был немного капризным и очень наивным, чувствительным и нежным, так что вызывал у Кана неизменное желание успокаивать его и дарить какими-нибудь сладостями, что он иногда и делал. И Чиа отвечал ему искренней привязанностью. Хотя, конечно, гораздо откровеннее общался именно с Соёном. Чиа пострадал в Ночь добычи, как и все, но, насколько знал Есан, на него напал только Кун Доджо (да гниют его кости долго и мучительно без тепла Серых сосен!), порвал жестоко, но потом Чиа никто не трогал, его смог прикрыть собой его папа, который, увы, тогда не выжил. Как и все, Чиа с трудом это пережил, стал намного более задумчивым и плаксивым, однако — держался. Сейчас, быстро оглядев мальчика и отметив для себя с удовольствием, что тот выглядит жутко напуганным, но целым и невредимым, что на обмотах у него нет крови, что они не изорваны — то есть его не мучили, не тащили сюда силой — Есан вздохнул с облегчением. Тонкая тёмно-синяя, очень приятного оттенка ниточка, взлетающая вверх и уходящая куда-то совсем недалеко, вбок, за повозки, давала надежду, что раз среди волков есть его Обещанный, то всё у маленького капризули будет хорошо, что будут о нём заботиться и ласкать так, чтобы он был всем доволен и забыл об ужасе того, что с ним случилось в Чёрную ночь. Есан улыбнулся, почувствовав снова радость: пусть плачет пока трусишка Чиа в руках своего друга, но скоро у него всё будет хорошо. Кан сосредоточился на Соёне, милом и добродушном омеге, и невольно улыбнулся, поняв: нить, что вырывалась из груди у Соёна и уходила куда-то в сторону дальнего края становища, была знакомого голубоватого цвета. Это именно его, Соёна, Обещанный спас Есана и Юнги от нападения волка, который должен был убить Старшего. "Всё с тобой будет хорошо, милый, — подумал с каким-то странным облегчением Есан, глядя на бледное от страха лицо Соёна, — все сны о том, что тебя будут мучить, видимо, ложь, твой волк хороший, незлой, он не станет..." И вдруг Есана пробила тяжкая крупная дрожь. Нет... Как это? Что же... Знакомое проклятое синее пламя он заметил даже раньше, чем осознал, кому принадлежит долговязая фигура, рядом с которой топтался с каким-то странно удивлённым выражением на лице Ли Джисон. Минги... Минги? Сон Минги?! Жи... Живой?! Есану стало на мгновение плохо, он покачнулся и невольно ухватился за руку омеги, который стоял рядом, к нему полубоком. — Что надо? — грубо спросил Манчон, но руку не выдернул и, нахмурившись, заглянул в лицо Есану. — Эй... шаман. Тебе что, плохо? — Он хохотнул. — Как и всем нам? Есан не ответил и сам отпустил его руку. Он зажмурился с силой и сжал до боли кулаки. Нет. Нет! Он не справится, если надо будет думать ещё и об этом! О, Звезды, за что же... За что?! Почему, ведь всё должно было получиться! Он всё продумал, он всё просчитал! А братья Хон... Он почувствовал, как его спина и шея покрываются холодным потом. Мертвы... Оба, значит, как и было во снах — оба мертвы! Но "жертву" принести не смогли?! Почему?.. Есан сжал зубы и постарался взять себя в руки. Он открыл, закрыл и снова открыл глаза, стараясь прогнать из них туман. Не время... Сейчас пока... А что же всё так знакомо-то? Почему? Он вздрогнул: словно острым морозом продрало по коже. Вдали, на возвышении, он увидел величественную фигуру чёрного волка, чья непривычно длинная шерсть веяла по ветру. Этот волк, казалось, смотрел прямо на него, и хотя был достаточно далеко, Есан слишком чётко видел его синие глаза. Синие... синие глаза... Не трогай нас... Мы ничего не сделали твоему народу, мы невинны перед вами... Мы несём утешение твоей стае, волк. Слышишь?.. Не трогай нас, не трогай омег, не трогай Минхо... Минхо! Есан торопливо нашёл взглядом Минхо: тот по-прежнему обнимал Ликса и что-то ему шептал на ухо. Они стояли с краю, недалеко от Джисона и Минги. Минги... Если... Может... Только бы не задел Джисона... Но как?.. Некогда! — Джисон! — окликнул Есан. — Подойди на пару слов. — Сонни поджал губы, но шагнул к нему. — Минхо, — позвал он старшего Ли. — Подойдите, омеги, надо кое-что... Внезапно голос Есана сорвался, потому что он увидел "тень". Страшную, алую, источающую ненависть, боль, такую боль, что Есану пришлось прикрыть на миг глаза и умолкнуть, так как голос от ужаса изменил ему. Он понимал, что погибает, что сейчас, в эту секунду, совершает непоправимое, что идёт против Большого Млечного, против Звёзд — навстречу Ветру, который должен был быть ему попутным... Но не мог. Нет. Нет, не сейчас, нет! Он не готов сейчас проститься с Минхо и отдать его этому, чья тень уже перекрыла половину их круга и отразилась на лицах омежек дрожью невольного страха, который они испытывали, даже не понимая этого. И Есан сделал над собой усилие и выговорил почти спокойно: — Есть пара слов. Подойдите. Джисон недовольно фыркнул, взял за руку Минги и потянул его за собой, но Есан поспешно сказал: — Нет, Сон... Нам бы с Ли поговорить отдельно, ладно? Нет, нет, он попробует, ведь всё равно, всё равно Минги должен исчезнуть, просто очень должен! Может, может... Минги смущённо улыбнулся и выскользнул из объятий сердито скривившегося Джисона, отступая. Они стояли рядом и смотрели на него удивлёнными глазами. И Есан начал говорить, стараясь смотреть только на них. Ему было дурновато, но он выговаривал сквозь зубы... что-то такое он им говорил важное... Вроде как просил помочь, говорил, что теперь они отвечают за всех, что омежки не очень ему доверяют, а братья Ли могут помочь... Джисон хмурился, фыркал и не понимал, при чём тут он, а Минхо... Он смотрел своими круглыми, умными, очень встревоженными глазами, казалось, прямо в душу Есану и прекрасно всё понимал. Понимал, что Есан почти не осознаёт сам, что говорит, что единственное, что сейчас важно для Есана, — это его, Минхо, рука, которую шаман сжимал в своей ладони. Крепко-крепко сжимал. И когда огромный белый волк кинулся на толпу омежек, когда завизжали они, кидаясь к ним, к Есану и Минхо, чтобы они защитили их, Есан зажмурился и дёрнул на себя Минхо, прижимая изо всех сил. Визг усилился — и только тогда шаман, сделав над собой дикое усилие, открыл глаза. Оскаленные зубы, окровавленные, как и морда... Безумные, горящие ненавистью глаза — и взгляд, направленный на высокую фигуру, замершую на краю их круга. "Как... Минги!.. О, нет..." — мелькнуло в голове Есана — и он едва успел схватить рванувшегося к Минги Джисона, дёрнуть на себя и прошипеть сквозь ком в горле: — Стоять! Стоять, придурок! Джисон дёрнулся снова и вцепился ногтями ему в руку, однако в это время перед белым волком выскочил небольшой рыжий волк, заслоняя от него Минги, — и Есан, который почти перестал дышать, узнал того, кто остановил убийцу Ми Чонхи. Это был он... Это снова был он... А потом на белого волка налетел чёрным вихрем тот волк, что стоял на возвышении и смотрел на Есана. "Вожак! — только сейчас дошло до Есана. — Вожак... Сонхва..." Больше на драку волков он не смотрел, он услышал то, от чего ему стало дурно: — Чиа... Малыш Чиа... О, нет, Чиа... На неверно подгибающихся в коленях ногах он прошёл к телу, лежащему на земле с окровавленным лицом и шеей. Сел рядом на колени и дрожащей рукой убрал прядь волос со лба. Глаза Чиа, застывшие ужасом, смотрели прямо на него. — Чиа, — прошептал он. — Пожалуйста, вставай, Чиа... У тебя же Обещанный... И тут на его глазах нить, что до сих пор шла из груди Чиа, содрогнулась, будто от боли, вытянулась небесным коромыслом — и Есан медленным, полным ужаса взглядом невольно проследил её: она легла кольцом вокруг шеи стоявшего недалеко волка... Огромный, больше, кажется, всех, кого видел до этого Есан. Серый, с рыжими подпалинами на морде и белой нижней челюстью и грудью. И чётко прорисованными чёрными треугольниками внутри стоящих торчком ушей. А потом нить на шее этого волка вдруг задрожала снова — и лопнула, вспыхнув искрами, и исчезла, — как и надежда на то, что он сможет быть счастлив в этом мире со своим Обещанным.