Проклятье шамана (18+)

Минхо было плохо. Очень плохо: страшно и больно. Сирень, разлитая в воздухе, горчила на языке и била Есану под дых, заставляя задыхаться. Зайдя в дом, куда привёл их черноволосый альфа, Есан тут же сжался, а в голове завертелось напополам с ужасом непонимание: всё это время, с того дня, как их забрали из становища, Минхо держался. Он упрямо сжимал зубы, чуть хмурил брови и подрагивал от явно прошивающей его тело боли, но, кроме как отварами, что сделал ему Есан из скудного доступного им запаса, помочь ему было нечем. Да он и отмахивался от любого действенного проявления жалости и даже от простых слов сочувствия. И сам ни разу не пожаловался! Сорвался он лишь раз, когда Есан снова привязался к нему с просьбой уйти ещё до волчьего выбора, а потом, не выдержав его присутствия рядом, накинулся на него с жадным поцелуем. Минхо тогда вырвался, упал и заплакал — так горько, что Есан потом вымаливал прощение, стоя перед ним на коленях полночи. Они помирились тогда. Таить и пестовать свои обиды им было не с руки: они были в одной лодке и помочь им было некому, это именно они были помощью для других. Но даже тогда Минхо взял себя в руки достаточно быстро. Есан тогда обнаружил, что их подслушивает Джисон (увидел его золотую нить) и вынужден был потратить силы, чтобы заставить неугомонного братца поверить в то, что это был лишь сон. Кстати, Есан так и не узнал, поддался ли тогда его торопливому влиянию Джисон или просто смирился с тем, что услышал. Кану тогда было не до этого прилипалы, вечно оказывающегося не там и не тогда. Но он точно знал: Минхо его простил тогда — как и всегда прощал. Собрался. Вытер слёзы. Потрепал Есана по опущенной в отчаянии голове и приказал идти спать. А на следующий день исполнял взятые на себя обязанности так же, как обычно. И сирень его, хотя и потерявшая давно прежнюю сладость, была вполне свежей и мягкой. А вот сейчас... Весь дом, куда привёл их Мин (так назвал его Чонхо), был пропитан дико горчащей, обиженно-напуганной сиренью. А ещё — растерянной... Да, вот это, пожалуй, сильнее всего и смутило, и изумило Есана. Он не почуял ни насилия, ни злобы, ни жестокости в "тени" Мина, в его аромате (какой-то слабый бражный напиток, кажется, фруктовый). И почему так развезло Минхо, чем он был так ужасно растревожен, было совсем непонятно. Лино сидел на огромном сундуке в комнате с ложем и тихо, но отчаянно горько плакал. Увидев своего альфу, а потом и Чонхо, он вдруг затрясся и прикрылся, умоляющее забормотав: — Нет, нет, пожалуйста, альфа... Только не вдвоём... умоляю... мне так больно, так... больно, альфа! Для тебя — бери, всё отдам, но если... не выдержу, альфа, нет, нет, нет... Тихо всхрипнув, Мин бросился к нему, пытаясь успокоить, но Лино, явно туго соображая от ужаса, попытался отбиваться. Волк точно не понимал, что происходит. Кажется, он и сам был напуган не меньше своего омеги. "Не обижал! — с облегчением понял Есан. — Не тронул! Мой глупыш сам придумал себе что-то, вот и боится..." А потом он поймал на себе растерянный взгляд Чонхо и пояснил: — Он думает, что вы собираетесь его насиловать. Вдвоём. Сказал — и замер, поражённый тем, как взметнулся острый гнев в запахе Мина и как острым лезвием блеснул взгляд Чонхо, который сморщился и глухо рыкнул. Очевидно, сама мысль о таком надругательстве над омегой была им... противна?.. Есан торопливо сглотнул от кислой обиды, комом вставшей у него в горле: значит, были где-то в этом мире альфы, что не считали это правильным делом? Были — но почему так далеко от них, от омег морвы?! За что, о Звёзды?.. К чему вопросы? Всё так, как должно было быть, разве нет? Есан горько усмехнулся и вышел из-за спины Чонхо. Мягко улыбнулся Минхо и пошёл к нему. Но в ответ не получил даже робкого привета. В глазах Минхо были лишь тоска и страх. — Эй, Хо-я, что ты тут устроил, малыш? — тихо спросил у него Есан и осторожно двинулся ближе к сжавшемуся на сундуке парню. — Почему ты плачешь? — Санни... Что со мной, не понимаю... — пробормотал сквозь слёзы Минхо, а потом доверчиво глянул на Есана снизу вверх. — Хочу угодить ему, чтобы не бил, чтобы не делал ничего со мной силой, а он... Он странный... И чего он хочет от меня — не знаю? Я не знаю, что мне делать, Санни... — почти шёпотом закончил он, снова заливаясь слезами и кидая отчаянные взгляды на хмурящегося напряжённого альфу, что явно хотел подойти ближе, но не смел. — Твой альфа прибежал к нам и сказал, что ты ранен, малыш... Он... что-то сделал с тобой? — Нет, — стыдливо потупившись, ответил Минхо и вдруг покраснел. — Он ничего не захотел со мной делать, хотя и дал мне полную миску мяса, а я раздел... я... Я приготовился для него... А он не стал... Накормил, понимаешь, но не стал?.. Ведь это же должно... Помнишь?.. — Лино, ну что ты говоришь? Так ведь не со всеми! — мягко возмутился Есан, внутренне содрогаясь от мгновенно вспыхнувшего у него в голове воспоминания о том, как Минхо с диким плачем как-то рассказывал ему, что поганый Сонгэ кормит его досыта, только когда собирается мучить с особой жестокостью. Кан осторожно погладил влажноватые волосы омеги, а потом быстро отёр ему щёки от катящихся по ним слёз. — Что мы говорили нашим омегам? — снова заговорил он, начиная мягко оглаживать дрожащую жёлто-красными, словно очаги, язвами "тень" Минхо, затирая, заминая боль. — Забудь всё, что было с тобой в поганой морве, слышишь? Котёночек мой... Этот альфа, кажется, на самом деле беспокоится о тебе! Он так испугался за тебя. Он накормил тебя, потому что ты в последнее время ведь совершенно не ел, вспомни! Когда ты последний раз кушал? Конечно, ему захотелось тебе отдать побольше еды. Но это не значит, что он хочет быть к тебе жестоким. Не похоже, чтобы он вообще мог быть жестоким, посмотри на него, Лино... Маленький мой, он ведь не обидел тебя? Был к тебе добр? — Был, — кивнул Минхо послушно и быстро вытер слёзы, снова почему-то краснея. — Кажется... я совсем неправильно себя вёл, Санни... И что мне делать теперь... — А теперь, — нежно улыбнулся ему Есан, — ты должен дать им тебе помочь. — Он подошёл к Чонхо и показал на него. — Это мой альфа, Лино. Он местный лекарь. Дай ему осмотреть тебя и покажи ему всё, что у тебя болит. Я увидел, что у него очень много средств, чтобы помочь тебе. Лино взметнулся взглядом на Есана и отчаянно покачал головой, решительно отказываясь. Есан цокнул и заговорил снова: — Послушай, Лино, я могу тебя понять: ты его не знаешь, ты их обоих боишься... Краем глаза Есан уловил выражение несогласия на лице Минхо, и запнулся. Нет... Кажется, котёнок не боялся своего альфу. Он был именно растерян, а боялся двойного насилия, но не самого Мина. Странно... Интересно, они уже выяснили, что Обещанные? Надо бы сказать?.. Нет, пусть уж сами. Может, конечно, и знают уже. Есан быстро выдохнул и постарался прогнать всё лишнее из головы, снова начиная "заговаривать" Минхо: — Милый, Лино, твоему альфе ты нужен здоровым и сильным, а мы оба знаем, что у тебя не всё в порядке, так? — Минхо низко опустил голову, кивнул и дрожащими пальцами снова утёр слёзы. Есан на миг болезненно прищурился: что происходит с Лино? Куда делся тот сильный, волевой и спокойный омега, с которым так удобно было Есану пасти своих овечек-омежек? Запах не обманул Кана: Минхо на самом деле так развезло, что он сейчас сам больше походил на малыша Сонхуна, обиженного сволочным Манчоном! И поэтому и разговаривал с ним Есан невольно именно как с малышом, и это было... ужасно странно. — Послушай, Лино, они хотят тебе помочь — искренне и оба. И здесь принято, видимо, чтобы и омеги, и альфы доверяли этому лекарю, так что другого не будет. Я не смогу ходить к тебе, чтобы лечить, сам понимаешь. Дело даже не в моём желании: тебе надо наладить отношения с альфой, так что тебе придётся довериться его выбору! Если он позвал Чонхо, значит, он ему доверяет. А значит, должен поверить и ты, проявив покорность его воле. — Но он... чужой альфа... — прошептал едва слышно Минхо. — Как же я разденусь перед ним? За такое ведь и убить альфа может... Как после этого посмотрю в глаза... Мину? Он произнёс имя своего альфы с каким-то нежным придыханием, и Есан снова испытал болезенный укол в сердце: сколько они были вместе, сколько всего было между ними, а никогда имя Кана Минхо не произносил так, как имя этого мрачного типа! Кроме того, это было просто поразительно: Минхо только что готов был поверить, что этот самый Мин привёл друга, чтобы насиловать его, а теперь так шепчет его имя? О, Звёзды, этот омега всегда был таким непоследовательным? Таким слабым? — Он даст себя осмотреть, — сказал Есан, обращаясь к Чонхо и чуть хмурясь, — если ты, — он ткнул пальцем в Мина, — пообещаешь его не наказывать. — За что? — растерянно спросил тот. А потом вдруг возмущённо вскрикнул: — Я его пальцем не тронул! Я... Это неправда! И Есан тут же ему поверил. Даже в тень не надо было смотреть. Этот альфа явно говорил правду: у него и мысли не было обидеть Минхо. Он так смотрел на омегу, что Есан невольно поджал губы. Нравится... Минхо по-настоящему нравится Мину. Странного ничего тут не было, конечно. Обещание никуда не денешь, и как только Обещанные оказываются рядом, если они свободны сердцем, оно начинает проявляться, кутать теплом и подталкивать друг к другу. Так когда-то рассказывал Есану папа. Правда, после Кан не раз с горечью приходил к выводу, что это всё ерунда, что само по себе Обещание — вещь маловероятная, а вот.. Поди ж ты... Но альфу надо успокоить. — Ты тут ни при чем, — глухо и печально сказал Есан тревожно глядящему на Минхо Мину. — Он боится, что ты рассердишься, если его без одежды увидит другой альфа. — И добавил тихо и нерешительно: — Раньше ему перепадало сильно. Вот он и опасается. И снова неожиданностью — захватывающе-прекрасной и удивительной — было то, как оскалились оба альфы, как зло заворчали они в едином порыве обиды. Эти волки явно не понимали, как можно было подумать о них так плохо. Но перед Есаном на миг вдруг встало лицо мёртвого Чонхи, мальчика, которого изнасиловал и убил волк там, в становище... "И вы тоже разные, — мелькнуло болезненной молнией в голове. — И не надо тут мне... Но всё же... Больше других?.. Бред какой-то..." — У него была невесёлая жизнь, — обратился он к Чонхо, тряхнув головой, чтобы снова отогнать ненужные мысли. Вздохнул и мягко положил руку на плечо своему альфе, успокаивая поглаживанием. — Его можно понять. Будет здорово, если ты, мой господин, сделаешь то, зачем пришел. — Есан, — укоризненно показал головой Чонхо, — я же просил... — Ты знаешь моё условие, — остро прищурившись, ответил Есан и обратился к Мину: — Наверно, нам лучше выйти. Альфа с готовностью кивнул, развернулся и пошёл из комнаты. Есан, ещё раз обернувшись на Чонхо и поймав его ответный взгляд и ободряющую улыбку, которая мягко толкнулась тёплым котёнком омеге в сердце, пошёл за Мином.

***

Мин оказался весьма интересным человеком. Мрачный с виду, с хмурым и будто даже раздражённым взглядом, редко улыбающийся, иногда застывающий с неопределённым блеском в глазах — когда что-то обдумывал — он не производил впечатления способного на горячее сострадание и сопереживание чужим бедам человека. Но за каждым сказанным Есану словом, за каждым его вопросом о Минхо, нетерпеливо заданным тревожным тоном, Кан всё яснее и яснее видел его неравнодушие, его глубоко затаённую, глухую боль. А ещё — какой-то болезненный страх сделать Минхо плохо. Возможно, у этого альфы был не очень добрый опыт с омегами, но видно было, что опыт этот был весьма небогатым. И трусил Мин отчаянно, и чего-то стеснялся в тех чувствах, которые уже у него появились — расцветив его "тень" по самому краю смущённой зеленью — и доставляли ему неудобство в силу того, что он не знал, что с ними делать. Но Есану стало понятно почти сразу, что Минхо бросать он не собирается — даже узнав о его прошлом. Кан, уступая его просьбе, рассказал об этом осторожно, не всё и честно предупредив о том, что приятного там мало. Осознание того, что ничто из этого — что он рассказал, — не заставило Мина усомниться в своём решении взять Минхо, было не очень-то приятным для Есана. Оно заставило шамана досадливо поморщиться: опять в сердце завозилась невнятная, глупая и жестокая заноза. Кажется, не видать ему малыша Лино, как своих ушей... Потому что даже поняв, что искалечен Минхо весьма сильно, что просто с ним не будет, Мин упрямо бычился и не проявлял ни раздражения, ни разочарования по отношению к тому, что взял в дом такого "сломанного" омегу. Впрочем Есан не мог отделаться от мысли о том, что этот альфа тоже не самый лёгкий человек, что и Минхо будет с ним ой как непросто и будут они квиты. К концу разговора с ним Есан понял, что именно стало вдруг его так раздражать в словах Мина, в его взглядах и ответах на все коварные и прямые намёки Есана о прежней жизни Минхо: этот альфа вёл себя почти так же, как Юнхо, Обещанный Сон Минги. Для волков, очевидно, прошлое омеги, то, насколько сильно он по-омежьи "нечист", было совсем неважно. И это было просто невероятно! Но они, хотя и были по сути зверями, даже и к запаху омеги, у которого уже были альфы, относились терпимо, вроде как вообще его не замечая. Есан терялся, он не мог разобраться в своих ощущениях. Он был рад, - конечно, очень рад! — что Минхо попал в такие тёплые и заботливые руки, что альфа уже испытывает к нему привязанность, хотя сам явно этого пока не осознаёт. И вроде как Есан на это и рассчитывал, думая, что никто не сможет противиться очарованию и робкому, стыдливому обаянию Лино, но в то же время... В то же время... Зачем Минхо назвался этому альфе Лино? Ведь это было только между ним и Есаном?! Зачем так по-собственнически альфа говорит о Минхо? Они точно ещё не поняли, что Обещанные — иначе это бы проскользнуло в их разговоре. Но Мин был уже убеждён, что Минхо никуда от него не денется! И самое главное — сам от омеги деваться тоже никуда не собирался. У Есана уже к концу разговора вертелось на языке сказать, что Минхо пуст, что он не сможет наполнить этот дом радостными голосами маленьких волчат, но он стиснул зубы и промолчал. Это было бы подло. Об этом Минхо скажет своему альфе сам. Кан и так избавил омегу от необходимости рассказывать о своём прошлом. Но о своём будущем тот имеет право... должен будет всё рассказать сам. В общем, разговор был не совсем таким, каким бы хотел его сделать Есан, и виноват в этом был альфа Мин, чьи ответы и отклики на рассказы Есана было вообще невозможно просчитать! И Есан всё больше терялся в этом разговоре, иногда выбалтывая, не совсем то, что хотел. Благо, альфе, кажется, дело было только и исключительно до несчастий и страданий Ли Минхо - и никакого внимания на огрехи в речи шамана Кана он не заметил. И только Есан то и дело прикусывал губу в досаде. Чего хотя бы стоило то, что в начале разговора Есан внезапно назвал Чонхо "мой альфа". Это смутило его самого, но ответ Мина удивил и насторожил его больше: — Твой? Ты уверен? — Да ещё и таким недоверчивым тоном... Есана это взбесило, но сердце тут же откликнулось болью: "Мой? Мой ли?.. Нет ведь! И не станет никогда! А мой..." И, пытаясь заглушить эту свою горечь и убедить хотя бы Мина в чём-то, Есан зачем-то соврал альфе, что Чонхо убил его Обещанного. Зачем?.. "А разве нет? — откликнулось что-то внутри с прежней горечью. — Не будь его и Чиа, был бы я сейчас рядом со своим... Вот таким же, тревожным, но — своим. А Чонхо и его мальчик взяли и убили всякую надежду на то, что это будет... Так что — да, мой! Пока нет, но станет! Никуда не денется, поддастся, согласится, будет согревать, как сегодня, когда нёс, будет покоряться и делать, что скажу!" А потом перед его мысленным взором встало лицо Чонхо: приподнятая бровь, насмешливая улыбка на твёрдо рисованных губах и живой, лукавый огонь в глазах... "Будет... ли? — шепнул внутренний голос и озорно цокнул. — По мне — так держи карман шире, шаман..." Но он предпочёл сосредоточиться на Мине и его вопросах, снова и снова гоня непрошеные мысли прочь. В общем, разговором с Мином Есан остался встревожен и недоволен. Кажется. Когда он снова всматривался в лицо Минхо, к которому попросился, когда Чонхо закончил его осмотр, то заметил, что омега больше не плачет, выглядит смиренным и каким-то печально-умиротворённым. Странно... Чонхо всего лишь смазал раны омежки своими пахучими мазями, не более, но выглядел Минхо так, как будто даже немного поспал и точно успокоился. Правда, Есану не удалось уговорить омегу остаться обнажённым, и упрямый тупорожек быстро натянул на себя рубаху, как только Чонхо вышел. Вся мазь при этом, конечно, тут же оказалась на ткани, но Минхо было всё равно. — Не глупи, — попросил его Есан тихо. — Лино, малыш... — У тебя чудесный альфа, — внезапно откликнулся Минхо. — Он добрый... Он такой добрый, Санни... Ты ведь не обидишь его? — Понравился? — с внезапной досадой спросил Есан, но Минхо так посмотрел на него, столько невинной ласки было в его глазах, что Кан смягчился и, улыбнувшись, потрепал его по голове. — Послушай, Лино, ты ведь понимаешь, что тебе надо сейчас вылечиться как можно быстрее... Минхо внезапно зябко повёл плечами и нахмурился. — Со мной всё в порядке, — сказал он тихо, но отчаянно твёрдо. — Сам не понимаю, что со мной было. Просто он такой тёплый — этот альфа... Я, кажется, растаял рядом с ним и забыл, что так нельзя. Испугался, когда понял, что не понимаю его совсем — чего хочет, чего требует... Он прикрикнул на меня — только я всё равно не понял, что надо делать. Думал сначала, что он меня взять хочет. А он увидел меня готовым — одежу стал совать, чтобы оделся. Разозлился, стукнул кулаком в стену — я и растёкся от страха и беспомощности какой-то, знаешь? Так хотел, чтобы было всё по-хорошему хотя бы с ним, а вот видишь... Лино прикрыл глаза и снова влага заблестела у него на щеках. Он всхлипнул и шмыгнул носом. Есан быстро придвинулся и осторожно прижал его к себе. — Малыш... Он, кажется, на самом деле не хочет тебе зла, он... — Знаю, — тихо ответил Минхо. — Я подумал, что он меня ударит, потому что я бестолковый и не могу его понять, а он... Увидел следы на мне — и побежал к твоему альфе. А что особенного в следах? — Голос Минхо сорвался, и он отчаянно сжал в пальцах обмоты Есана. — Может... Я ему не понравлюсь с этими следами? Только какая разница — есть они или нет? Я работать буду, я не собираюсь бездельничать и валяться на постели, как хотел твой альфа... Я буду полезен. — Он внезапно схватил Есана за плечи и заглянул в ему в лицо. — Скажи, слышишь? Скажи ему: я всё буду делать, не буду я дармоедом! Пусть только... Просто скажи, что я сделаю всё, что он скажет! Он... — Минхо потупился. — Он мне понравился, Санни... От него веет силой, но такой доброй силой... понимаешь? — Он хочет, чтобы ты лечился, Лино, — настойчиво сказал Есан, вспомнив хмурый взгляд Мина, который твёрдо объявил им с Чонхо, что будет ухаживать за своим омегой, сколько понадобится. — Он хочет... — Нет, нет, ты не понимаешь, — перебил его, досадливо морщась, Минхо, — ни один альфа не потерпит в шатре больного омегу, который только хлопоты приносит. Скажи ему, скажи обязательно: я буду и в ш... и здесь, в доме, ему служить, и на ложе... — Минхо запнулся, и Есан ощутил, как содрогнулся он от этой мысли — о ложе, но потом снова упрямо сдвинул брови. — Скажи ему, Есан, слышишь? "Зачем его убеждать? — думал Есан, ласково прощаясь с ним. — Бедный мой, нежный мой израненный омежка... Так хочет угодить... Альфа всё сам ему объяснит... Надеюсь." — Как я и думал. Он не хочет лечиться, – сказал он Мину, выйдя от Минхо. — Он говорит, что здоров и может работать и быть… — Есан запнулся, но потом решился: — ...быть для тебя тем, кем ты захочешь его сделать. Он покорится тебе, приняв свою судьбу. — Перед глазами Кана вдруг мелькнуло пьяное, искажённое страстью лицо Сонгэ, он вздрогнул и сказал тише: — Эта тварь научил его так говорить, я уверен. Минхо безумно боится этого, но — повторяет одно и то же, как заворожённый. Я не могу больше ничего сделать. — Он заглянул Мину в глаза. — Только ты можешь. Всё можешь. И вылечить его. И погубить, если будешь сейчас настаивать и возьмёшь силой. Сопротивляться он не бу… — Ты спятил? — вдруг неприязненно перебил его Мин. — Мирного омегу? Силой? Я? Это только твоё племя берёт силой. — Не только моё… — тихо сказал тогда Есан и едва удержался от оскала, вспомним воняющего речным илом альфу, покрытого кровью несчастного Чонхи. — Видимо, вы не очень хорошо знаете своих… Мин нахмурился, но их перебил Чонхо, который до этого молчал, перебирая травы на столе: — Ладно, нам пора. Ты разберёшься со своим омегой сам. Вот отвар для промывания ран. Вот мази, сначала эта, а потом жёлтая, с болотянкой и мхами. Если вдруг что-то будет не так — сразу зови. Я по… — Он посмотрел на Есана и кивнул: — Мы поможем. — И Есан снова — в который уже раз? — ощутил тепло, исходящее от этого альфы. "Мы ведь сможем ужиться мирно? Пожалуйста, — думал он, идя вслед за Чонхо к его дому. — Мне не так много вроде и нужно. Как и ему. Впрочем... Сейчас надо всё решить. Попробую". И когда они вошли в дом, он снова осторожно потянулся к тени Чонхо, которая влекла его. Однако опять почувствовал, что она укутана туманом, и был этот туман вроде как ещё гуще, чем прежде. В досаде он нахмурился, но не отступил. — Чонхо, — тихо начал он, становясь перед усевшимся в задумчивости на лавку в кухне альфой, — мы говорили кое о чём, когда... — Ты хочешь уйти? — спросил Чонхо, цепляясь за него острым взглядом. Брови у него были почему-то нахмуренными, он покусывал губы и чуть раздувал ноздри, как будто пытался вдохнуть поглубже. — Но ты не сказал, куда собираешься? Есан смутился и растерянно молчал: тон у альфы был до странности решительным, как будто он только об этом и думал всё время. — Не... Неважно, — наконец промямлил Есан, невольно отступая от альфы к стене. — Это просто хорошая сделка... — Сделка, значит? Хорошая, значит? — приподнял насмешливо бровь Чонхо. — А ты уверен, что тебе есть, что мне предложить, малыш? Есан опешил и с тревогой и недоверием уставился в лицо альфе. Что... Что? Чонхо между тем выпрямил спину и потянулся, усмехаясь и не сводя взгляда с потерянного омеги. А того медленно, но верно начала охватывать паника: уж очень странно вдруг стал даже выглядеть Чонхо — словно в нём просыпался дремавший до этого зверь, дикий, насторожённый, опасный... страшно опасный. Острым лезвием дорогого кинжала блеснул его взгляд, прищурились, оценивающе скользя по лицу и телу Есана, глаза. Чонхо быстро облизнулся и ухмыльнулся. А Есан не выдержал напряжения — и снова потянулся к его тени, чтобы успокоить, чтобы... — Хватит меня дразнить, омежка... — Внезапно этот шёпот раздался прямо у уха Есана, и как получилось, что Чонхо оказался с ним рядом, слишком близко, — омега и не понял. Он лишь придушенно вскрикнул, когда альфа легко подхватил его на руки и прижал к себе, а потом снова прошептал, опаляя ему дыханием висок и шею: — Ты что-то говорил о том, что дашь мне всё, что я захочу? Давай-ка посмотрим, что за товар ты пытаешься мне продать, неугомонный мой. А ну-ка... — И Чонхо потащил его в комнату с ложем.