***
— Чего, и ты пришёл к нему, да? — спросил его альфа Джисона, Хёнджин. — А нет его, ясно? Ушёл куда-то, и мне не сказал куда. Обиделся... да. Что же... А ты что, тоже его брат, да? Полизаться с ним пришёл? Пообниматься? Как же вы все мне надоели! Отстаньте от него! Он мой! Только мой! Придёт — убью нахер! Он выглядел совсем потерянным и очень злым, так что Есану стало сильно не по себе. — Послушай, я всего лишь пару слов сказать, — попытался успокоить он альфу. — Я не собираюсь его трогать! — А, да, точно! — В голосе Хёнджина прозвучала издёвка. — Вы же там все братья, да? Лижетесь даже сейчас? Альф вам мало? Что, Чонхо-то — неужели не ласкает, как надо? Он, конечно, тот ещё тихушник, а только слыхал я и о нём много весёлого, ты порасспроси! Он только так, темнить любит! — Альфа пьяно усмехнулся. — А сам ого-го какой до сладкого охотник, омеги-то трепались, ещё и как! Уж он умеет обхаживать вашего брата, уж я слышал, слышал! Так что от моего омеги отстань! — Внезапно голос Хёнджина сорвался на злобный крик. — Убирайся! И ему скажи: пусть только придёт! Поговорим! Он у меня понятливый — поймёт авось, что так со мной нельзя! Я думал, что виноват перед ним, что просить, умолять буду — и получится что, а он сбежал! И уже донесли мне добрые люди: лижется он там с кем-то из ваших в кустах у реки! Сонни-то мой... С кем-то уже!.. Есан потянулся к его "тени" почти неосознанно — просто от страха: слишком много настоящей, большой тоски было в этих словах альфы. И — да — он не ошибся: тьма дрожала алым маревом гнева, и зрело в её глубине, вспениваясь злым и чёрным, что-то по-настоящему жестокое. И лишь бражная слабость, отливавшая ледяным голубым в центре, будто сдерживала тьму. И по кругу... Есан даже замер от испуганного изумления: такой яркой, густой зеленью было всё охвачено там! Как можно было так любить и ненавидеть одновременно? А главное — откуда? И прошло-то всего-ничего, а тут... И он, почти не понимая, что делает, мягко плеснул на алое своей силой, зачерпнув её горстью, щедро, отчаянно. А потом несколько раз огладил, шепча: "Не верь, слышишь? Ты не веришь!" Хёнджин замер, лицо его исказилось тоской, и он тихо и с болью выдохнул: — А может, и врёт эта гиена вонючая... Но всё равно... Как он так может так... со мной?.. За что?.. — Вы же Истинные, Хёнджин, — тихо и мягко сказал Есан. — Не верь никому, слышишь? Не тронь его, спроси — и он ответит, а лучше... Просто обними, слышишь? — Никому не верю, никому, — сквозь зубы выстонал Хёнджин, мучительно начиная тереть лицо, — всё лгут и бросают, уходят! Никому, никому не нужен! Ничего не могу! Просто так — и снова один!.. Не верю никому! И тебе, омега, не верю! — А ему... Ему должен, слышишь? — почти шёпотом сказал Есан. "Тень" альфы мерцала и качалась переливами от алого в розовое, болезненное. Голубое же, подпитанное силой Есана, протянуло тонкие паучьи лапы, охватывая и стягивая вспыхивающую боль. Всё почти так обычно и бывало, Есан лишь притушил возбуждение и ускорил опьянение... И ничто уже не угрожало поганцу Джисону, которого встретить бы по-хорошему и выпороть, если он на самом деле кого-то там зажимал — что, конечно, было возможно. И только в этот момент Есан вспомнил, что вообще-то гнев и злоба альфы ему бы очень и очень были бы на руку! Он стремительно ринулся к "тени", не до конца понимая, что может сделать, как вдруг Хёнджин выпрямился и крикнул: — Уходи! Слышишь?! И не приходи больше! Здесь ты не нужен никому! Он только мой! Не отдам! Никому не отдам! Уходи... Убирайся! Ищи тех, кто будет тебе верить, а он не бегает к тебе! Не нужен ты ему! Вот и убирайся! Уходи... уходи... Бормоча, альфа развернулся и быстро ушёл в дом, а Есан так и остался стоять у крыльца, тупо глядя на захлопнувшуюся дверь. И только когда выходил из калитки, увидел за кустами приближающегося к дому Джисона, рядом с которым шёл молодой альфа со светлыми волосами и такими же голубыми, как у Хёнджина, глазами. Джисон радостно улыбался ему, а тот что-то негромко говорил, склоняясь к уху омеги. Есан трусливо дёрнулся и свернул за угол — уйти так, чтобы его не заметили. На самом деле он хотел начать потихоньку разговаривать с Джисоном насчёт их отношений с альфой, потому что осознал, что прошло какое-то время, а он как раз о своём братце, который должен был интересовать его больше всего, ничего и не знает. Проклятый альфа был прав: ни разу Джисон не обратился к нему за помощью, не пришёл, чтобы что-то узнать. И сам Есан за всеми своими тревогами совсем о нём позабыл. А надо было потихоньку что-то да начинать... "Вот и начал, — злобно кусая губы, думал он по дороге домой. — Какой же придурок! Зачем остановил альфу?! Огрёб бы этот мелкий засранец, дал бы ему альфа по морде да посильнее — авось бы и полегче было мне... Какой же я тупой! Что со мной не так! Вот что?! Если и на этого альфу мои касания действуют, как на Чонхо, так они, наоборот, всю ночь трахаться будут — даром, что этот мерзавец пьян! С-су-ук-ка!" Но было поздно. Совсем поздно. Он выдохнул и сжал кулаки. Он попробует ещё раз. Чуть позже. А пока — Чонхо ушёл куда-то ещё утром и сказал, что будет к закату. И нужен был ужин. Потому что он должен давать альфе хоть что-то, пока не может дать самое ценное...***
Чонхо втянул юшку с мясным наваром и с наслаждением прикрыл глаза. — Вкусно? — улыбнулся Есан, который наблюдал за ним с тайным удовольствием. Это было очень странно, но то, как нравилось порой Чонхо то, что он готовил, как ел альфа — аппетитно, не торопясь, громко и откровенно, но при этом очень аккуратно — привлекало Есана. Альфы морвы ели жадно, часто болтали в это время, и Есана не раз подташнивало, когда он видел летящие во все стороны брызги у них изо рта. А Чонхо, хотя тоже иногда был очень голоден и просто набрасывался на еду, как сегодня, например, но всё же был в каждом своём движении словно... напевен что ли, правилен и точен. — Вкусно! — кивнул Чонхо и снова кинул в рот большой кусок оленины, прикрыл глаза и замычал. Есан засмеялся и тоже вернулся к своей миске. Мясо как мясо... Есан и лучше мог бы, да укропа не было, да и чеснока маловато, а так бы и дух был такой, что закачаешься! — Но ты всё равно пахнешь вкуснее, — вдруг сказал Чонхо и широко улыбнулся. Есан нахмурился и поджался. Опять. Это было странно, этого не могло быть! Он прятал запах, но Чонхо уже несколько раз говорил, что чует его. — Эй... — На лице Чонхо было виноватое выражение. — Ты снова обижаешься, когда я говорю о твоём запахе. Но он ведь невероятно приятный! — Ты сравнил мой запах с мясным рагу, — мрачно сказал Есан, глядя в окно. — Что же тут может быть приятного? — Но ведь многие омеги пахнут вкусно, — негромко возразил Чонхо. — Мёдом, орехами, сладкими булками. Хонджун вкусно пахнет хлебом, например. Неужели это обидно? — И всё же это другая еда, — упрямо мотнул головой Есан. — И я не понимаю, как ты вообще чуешь меня! — Почему нет? — удивился Чонхо. — Все всех чуют, разве нет? — Просто... — Есан растерялся: чтобы объяснить, надо было слишком многое говорить Чонхо, а это не входило в его намерения. — Просто ты... Ты что, так многих омег обнюхал, да? — Внезапно он вспомнил язвительные, хотя и невнятные слова Хёнджина о любвеобильности и опытности Чонхо, и что-то неприятно острое ткнулось в его сердце. Тогда он как-то пропустил это, а теперь вот... — Я взрослый альфа, Есани, — мягко ответил Чонхо, откладывая ложку. — Конечно, опыт у меня есть. Ты удивлён? Обижен? — Н-нет, — медленно помотал головой смущённый Есан, старательно гоня из души свои нелепые обиды. — Прости, это я... Не то хотел сказать. Я понимаю. Гон, ты альфа, да и вообще... — Он смутился и прикусил в досаде губу. Как они заговорили об этом?! Хорошо же избегали всего этого столько времени... — Мой гон, Есани, не так уж страшен, — улыбнулся Чонхо. — И если что, я не боюсь об этом говорить. Так же, как и о течках у омежек. Это ведь всего лишь природа, от неё не убежишь, а я ведь лекарь, хотя и не то чтобы хорошо учёный. Но помогал и при жёстком гоне, и при очень уж болезненных течках. — Жёстком гоне? — удивился Есан, поднимая на него глаза. — Как это? — Ну, например, у нас у некоторых волков есть беда с тем, что в это время они не могут совладать со своим зверем. Он становится дико злым, жестоким. Юнхо, например, вообще убегает на свой ягодник, чтобы не начать гонять по слободе омежек в попытке... удовлетвориться. "Юнхо... Это... — Есан стиснул пальцы в кулак. — Минги! Как я мог... Минги же!.." Он прикрыл глаза и сжал зубы. — Не бойся, Есани, — сказал Чонхо, — твоему другу Минги ничего, я думаю, не угрожает. Юнхо не станет сразу тянуть его на свой гон. Даст волку привыкнуть к омеге, так что помучается пару раз сам — а потом и... это. Есани? — Есан встрепенулся и посмотрел на Чонхо широко раскрытыми глазами, а тот, чуть хмурясь, пояснил: — Ты как будто испугался ещё сильнее, мал... омега. То есть не испугался, но... Странно смотрел... Я что-то не то сказал? — О, нет, — принуждённо улыбнулся Есан. — Просто... Как ты помогал Юнхо? — Нет, он не обращался ко мне. Его папа когда-то просил что-то успокаивающее, чтобы ему помочь, но мои отвары могли лишь немного облегчить гон, зато заставляли его длиться дольше, так что мы отказались от них. Но он справляется, Есани, поверь: твоему омеге ничего не угрожает. — Моему? — горько спросил, не удержавшись, Есан, и перед его глазами сразу встало истерзанное после нападения омег лицо Минги. — Они все твои, — негромко и напевно ответил Чонхо. — Разве нет? Ты так заботишься о них, так о них переживаешь. Ты себя забываешь, выслушивая их. И я не понимаю, как у тебя хватает на них сил. Всего-ничего я вижу тебя с ними, но это поразительно, как ты меняешься, когда рядом со своими. — Меняюсь? — заворожённо повторил за ним Есан, у которого по сердцу медленно и горячо тёк сладкий мёд, опаляя его совершенно незнакомым чувством: его... оценили? Этот альфа... Этот альфа... Не надо бы так с ним, нельзя ведь... — Эй, омежка, — вдруг мягко усмехнулся Чонхо, — почему опять грусть? Что опять не так? — Да ты что, мысли что ли читаешь?! — в досаде процедил сквозь зубы Есан и тут же спохватился и заморгал, прихватывая зубами губы до боли. На лице Чонхо появилась довольная ухмылка, и он озорно подмигнул омеге. — Нет, конечно. Оставь свои губки в покое. Не умею я читать твои мысли. Но мне и не надо. Я всё и так вижу. Просто, понимаешь, вижу. — Не понимаю, — нахмурился Есан. — Как это — видишь? — Понимаешь, Есани, все наши мысли, даже невысказанные, всё равно находят способ себя показать, — ответил Чонхо. — И если быть внимательным и наблюдать за многими, то можно научиться читать даже эти самые невысказанные мысли. — Есан не понял, и альфа, улыбаясь, продолжил: — Ты хмуришься и поджимаешь губы — ты раздражён и не понимаешь меня пока, не так ли? — Ну, это очевидно, — фыркнул Есан. — Но ведь ты... — А я умею видеть и неочевидное, — сказал Чонхо. — Просто надо смотреть внимательно. И глаза, губы, брови, щёки, которые у тебя то бледнеют, то краснеют — и это, кстати, поразительно — твой вздёрнутый гордо носик или дрожащие реснички — они мне расскажут о том, что ты думаешь и чувствуешь. А уж понять, как это связано с тем, что происходит здесь и сейчас, — плёвое дело. — Не плёвое, — растерянно покачал головой Есан и снова нахмурился. — Я умею скрывать всё это! Отлично умею! Что с ним такое?! Только договаривая последнее слово, он осознал, что ляпнул только что. Но Чонхо лишь обезоруживающе улыбнулся и, перегнувшись через стол, мягко потрепал его по щеке. — Не знаю, — сказал он. — На самом деле я вижу, когда тебе страшно и тоскливо при твоих омегах. Я вижу, кто нравится тебе, а кто вызывает лишь жалость и раздражение. Ты, может, и притворяешься отлично, но ведь чтобы понять, врёт человек или нет, надо именно смотреть. А кто вот так смотрел или смотрит на тебя, Есани? — Как? — едва слышно спросил Есан, у которого сердце заходилось от той странной нежности, что вдруг засквозила в голосе Чонхо. — Как я? — Альфа склонил голову набок и чуть прищурился. — Твои омеги? Но они не смотрят тебе в глаза, Есани. Ты заметил? Они прикрывают глаза, отводят их, смотрят на твои губы — они так страстно слушают тебя, что твоё лицо им неважно! Кто вообще смотрел на тебя в твоей жизни, омега? Кто пытался тебя понять? Услышать? Люди обычно любят только свой голос и то, что придумали себе сами. И лишь немногие видят и слышат других. Потому что смотрят с желанием увидеть. Чонхо умолк, и они какое-то время сидели молча, так как Есан пытался хотя бы немного продохнуть от странных и невнятных переживаний, что почему-то охватили его. — А ты? — тихо спросил он. — Ты зачем так смотришь? — Ты ведь мой омега, — улыбнулся, играя бровями Чонхо. — Не забыл? Конечно, мне это важно. Есан быстро опустил глаза и напрягся. Сейчас... Может... Может, сейчас?.. — Чонхо, — начал он, заставив прямо посмотрел на альфу. — Я хочу... — Только не начинай снова, — вдруг досадливо нахмурился тот. — Вот всё же хорошо было! — Он было поднялся, но Есан перехватил его руку и сжал её. — Прошу, — тихо сказал он, стараясь сжать прыгающие губы. — Прошу... Мне надо... Надо сказать. Чонхо медленно сел и уставился на него тяжёлым, как смертный камень, взглядом. Есан судорожно вспоминал то, что собирался ему сказать, когда обдумывал своё положение. — Ну? — Голос Чонхо не был злым, но как будто очужел что ли... Стал далёким, холодным, незнакомым. — Что скажешь? Опять начнёшь о сделке говорить? А что — что-то поменялось? Ты решил, что можешь мне предложить что-то? А не получится опять или я откажусь — что тогда? Разозлишься? Молчать будешь? Утром снова с головной болью проснусь? М? Или, может, снова начнёшь меня господином звать? Что, Есани, что? — Тебе слишком не нравилось это, — уцепился полностью растерянный Есан за последние слова альфы, как за соломинку. Слова о головной боли заставили его душу трусливо задрожать, но он с силой оттолкнул от себя эти страхи. Чуть позже он разберётся с этим. Потом! А сейчас... — Ты сердился уже, вот поэтому и не зову больше. Я понимаю, что той ночью опозорился... — Голос изменил ему, он уцепился пальцами за край стола и, не выдержав, опустил глаза, но сглотнул и продолжил: — И всё же. Понимаешь, мне надо, мне очень надо! Я ведь просто по-хорошему с тобой хочу, понимаешь? Не хочу просто убегать от тебя, потому что все говорят, что от волков не убежишь, что они всё равно заберут своё обратно... — Это верно, — твёрдо сказал Чонхо. — Поэтому это пустой разговор. Да и опять же — о какой вообще сделке речь? Да, признаю, готовишь ты вкусно, но ведь ты едва на ногах стоишь из-за этих своих омег, чтобы делать ещё что-то всерьёз! И впервые за всё время при упоминании о делах Есана в голосе Чонхо прозвучало откровенное раздражение. Кажется... Кажется, раздражён был альфа вообще впервые с их знакомства. И Есан испуганно взметнулся взглядом на него. Лицо Чонхо, как ни странно, было непроницаемо холодным. Есан попытался всмотреться в него, как говорил Чонхо, но заметил лишь явное: упрямо сжатые губы и нахмуренные брови. Это не помогало: и так было понятно, что Чонхо неприятен разговор. А как выпутываться из этого — никаких подсказок Есан не видел. И он почти силой одёрнул себя, когда невольно потянулся к «тени» альфы. Вдруг губы Чонхо дрогнули и лёгкая улыбка словно осветила его лицо, сделав его ещё более красивым, добрым и грустным. — Ты пытаешься увидеть меня, да, Есани? — Чонхо печально усмехнулся. — И что видишь? — Ты не понимаешь меня, и тебе это не нравится, — тихо ответил Есан и тяжело вздохнул. — Но я хочу, понимаешь? Хочу служить тебе лучше, чтобы ты почувствовал мою пользу. Понимаю, что на ло... мхм... на ложе... — Он пересилил себя и всё же сказал это. — Пока от меня мало там пользы, хотя я же понимаю, что слишком немногое могу тебе предложить, чтобы ты мог отказаться... от... него. — Есан порывисто выдохнул и украдкой вытер пот на виске: разговор давался ему ужасно нелегко. Но он продолжил: — Просто я не понимаю, чего ты хочешь, не знаю... как ты хочешь. — Он чувствовал, как предательский румянец заливает его щёки. Резко выдохнул и в отчаянии поднял глаза на Чонхо. — А я бы хотел узнать! Понимаешь? Я ведь... Я могу быть таким, чтобы нравиться тебе! — Думаешь, дело в том, что ты не нравишься? — неожиданно хриплым голосом спросил Чонхо. — Правда думаешь, что дело во мне и моих желаниях? Что же... Хочешь узнать, говоришь? — Он встал. — Я могу показать, как мне нравится. Сердце Есана зашлось в заполошном стуке, он быстро заморгал, глядя в лицо альфе и выискивая там улыбку, усмешку — хоть что-то. Но Чонхо был серьёзен. Более того... Взгляд его вдруг стал хищным и тягучим, а следующие слова он произнёс глубоким, бархатным голосом, почти не своим: — Так что, омега? Хочешь узнать, как можешь сделать меня счастливым на ложе? Пойдём? В этот раз силой я тебя не потащу. И Есан медленно встал, чтобы двинуться — словно во сне, словно зачарованный — вслед за альфой.