Проклятье шамана (18+)

— Я вижу сны, — тихо сказал Есан и развернулся в объятиях Чонхо, укладываясь на спину. Альфа тут же повернулся к нему, ложась на бок. Они помолчали, пока Есан собирался с силами и пытался осознать, чего хочет сказать на самом деле. И когда пальцы Чонхо рассеянно и легко заскользили по его плечу, успокаивая и ободряя, он продолжил: — Я вижу их давно, с детства. Они злые — мои сны. Ну... по большей части. Они показывают то, что должно случиться. Он снова умолк, напряжённо ожидая вопроса от Чонхо, вскрика удивления — хотя бы чего-то, но альфа молчал, и лишь пальцы его сменились теплом ладони, которая ненавязчиво умостилась на поясе омеги. — Я так привык к ним, — снова начал Есан, — что иногда, даже если вижу что-то жуткое, не боюсь. Устал бояться. Но даже не поэтому — что устал. Понимаешь... За это время, пока вижу, я понял только одно: судьбу можно, конечно, изменить. В мелочах, чуть-чуть. Подвинуть, поправить, попытаться сделать приятнее хоть в чём-то. Помочь, постараться уберечь, но... Но то, что должно случиться, так или иначе случается. Пусть и не так, как изначально должно было бы быть. Снова в тёмной комнате воцарилось молчание. В окно задумчиво светила луна, ветер из приоткрытого окна легко качал лёгкую занавесь, которую этим утром повесил Есан, найдя подходящую ткань в сундуке Чонхо. Омега сосредоточился на ней и прикусил губу. Всё же хоть слово... — Судьбу не изменить, да? — едва слышно хриплым голосом переспросил Чонхо. — Ни в лучшую, ни в худшую сторону? — Чаще всего, если пробуешь что-то менять, аукается чем-то плохим. Порой таким, что лучше бы и не трогал... — тихо откликнулся Есан. — Просто всё приходит не сразу. И тот, чью судьбу ты попробовал подправить, всё равно порой страдает. Не телом, так душой — судьба своё возьмёт. Но это ведь значит и обратное: если ты не можешь избавить человека от страдания, то ты не можешь и... погубить его исключительно своей волей? Разве нет? Он почувствовал, что начинает задыхаться, так как снова у него перед глазами мелькнуло воспоминание о разодранной волчьими когтями коже под красным плащом. Минги... О, Минги... Что же... Он зажмурился и резко открыл глаза, чтобы отогнать это видение. Не сейчас. Он подумает об этом позже. А сейчас он должен, должен объяснить, объяснить — чтобы понять самому. Оправдать, чтобы оправдаться!.. — Да, мы можем выбрать следующий шаг, — сказал он, прикрывая глаза и умоляя альфу понять его. — Особенно такие, как мы, — кому дано, понимаешь? Звёздами ли, всем ли Миром Звёзд и Ветров, вашей Мати Луной — кем угодно дано! Мы можем изменить то, что рисует чёрный Ветер дорог не только нам, но и тем, кому мы хотим помочь. Но ведь при этом мы не можем изменить направление ни одного пути: все мы идём от первого своего крика к корням Серых сосен, которые в любом случае получат наши тела. Все так или иначе будем испытаны, проведены через боль и слёзы, через радость и свет — и окажемся у камня судьбы, чтобы прочитать своё будущее или сгинуть в провалах Вальду! Может, это значит, что какой бы путь мы ни выбрали, он и так для нас предопределён? И мы лишь выбираем, как именно пройдём этот путь? И кто именно помешает или поможет нам на этом пути? — Нельзя помогать, понимаешь? — тихо отозвался Чонхо. — Совсем нельзя. Каждый должен пройти этот путь сам! И тогда — да, его выбор и будет частью его пути. Замыслен он был Мати Луной, Светлым Солнцем, Звёздами — это будет правильный путь. Но если вмешиваться... — Да ведь ты сам сказал, что всё равно всё вернётся на круги своя, — с тоской, почти просительно произнёс Есан. — А может, вообще то, что мы править пытаемся, тоже замыслено? Может, нам разрешается делать что-то для тех, кто нам дорог? Может, мы здесь, чтобы помочь кому-то пройти этот путь другим, более добрым способом? Может, нам Звёзды дали именно такой путь? И, может, мы... должны на этом своём Большом млечном это и делать — пытаться помочь? И на самом деле не из-за нас, но с нашей помощью свершается то, что задумано, что... должно случиться? — Последние слова дались Есану с большим трудом, но он договорил, чувствуя, что больше не может держать этот свой самый большой страх в себе. — Потому что если нет, то ноша этого дара — этого проклятия! — слишком велика! Я ведь тоже человек! За что мне так? За что тебе такая тяга — за всех быть в ответе? Как я могу смотреть на кого-то, кто мне дорог, знать, что он... И даже не попробовать его спасти, если знаю, что ему грозит боль или... Или... — Или?.. — тихо произнёс Чонхо. — Ты кого-то спасал... от смерти? Чиа... Малыш Чиа... Прости меня... О, Чонхо, я умру, но не дам тебе это узнать! — Я не об этом говорю, — с трудом выговорил Есан, сжимая руки и приводя себя в чувства болью в стиснутых пальцах. — Нет, я говорю о том, что то, в чём ты себя винишь, — разве не излишне самонадеянно? Вершитель судеб? В одиночку сгубил всех? Пусть и потомок Золотого племени, хотя... Ну, это неправда, это так несправедливо! Не ты нападал на волчью слободу и убивал невинных! Это не ты толкал морву на этот набег коварными речами! Это не ты поил сучьих альф... — Он запнулся и прикусил губу. Нет, нет... Он не готов сказать об этом. Однако надо было как-то подхватиться, чтобы Чонхо не задавал вопросов, и он продолжил чуть ломко: — ...поил наших альф дурманом, чтобы они насиловали омег, рвали самых чистых и светлых, понимаешь? — Омег? — удивлённо переспросил Чонхо, и Есан мысленно обругал себя. Неудачно! — Я говорю о том, что ты не виноват в набеге, погубившем твоих близких, а я не виноват в том, что пострадали омеги, которые поручены были мне как сыну шамана Звёздами! — страстно сказал он. — Предвидеть, чем закончится то, что начато невинными и светлыми желаниями нельзя! Да, судьба прописана, но всё же есть шаги — и мы идём, а видеть конец пути, даже то, что за поворотом, нам не дано! — Он развернулся всем телом к застывшему Чонхо и увидел, что альфа хмурится, глаза его прикрыты, а губы напряжены. Слова Есана не оставляли его равнодушным. Он... Он сопереживал. И Есан продолжил уже увереннее, решив зайти с другой стороны: — Ты звал меня, ты, может, и проложил путь, по которому пошла морва, но кто тебе сказал, что они не нашли бы этот путь без тебя? Или не нашли бы другую стаю — и не разорили бы её? Морва стольких сгубила на своём пути, она была обречена! И найди её не ваша благородная стая, не будь вожак мстящих за гибель своих родных волков столь добр и чист душой, как ваш Сонхва, — погубили бы они всех нас, и омег бы не пожалели! На миг перед Есаном возникло окровавленное лицо и мёртвые глаза несчастного Ми Чонхи, и он содрогнулся от ужаса. — И меня бы убили, понимаешь? Если посмотреть так, не спас ли ты меня? Не говоря уже о том, что если бы не нападение вашей стаи, омеги морвы были бы загублены проклятыми альфами, замордованы, уничтожены! Жестоко и болезненно! — Но для меня-то это не оправдание, — глухо ответил Чонхо. Он взял руку Есана и поднёс её к своему лицу, прячась в его ладони. — Да, я должен быть рад, что нашёл тебя — я и рад, так рад, ты даже не представляешь, невинное моё дитя... Но... Поганое кочевье сделало несчастными тех, кого я должен был оберегать как альфа, как лекарь, как... А я... — А что ты сделал? — с отчаянием спросил Есан. — Мечтал? Искал? Знаешь ли ты, что на самом деле спасал меня, каждый раз приходя на мой самый последний, на грани, отчаянный зов? Своими словами удерживал меня на краю, не давал упасть! Знал бы ты... Он с горечью выдохнул. О, да, только вот одно: если бы сын шамана Кан Есан всё же дошёл бы хоть раз до конца этого пути, то, может, и было бы на самом деле всё иначе с несчастной волчьей стаей? Но знать об этой страшной мысли Чонхо было необязательно. — Ты являлся ко мне именно тогда, когда я был на грани, когда готов был не просто выть от тоски — умереть от неё! — выговорил он. Чонхо вдруг быстро придвинулся к нему и обнял, а потом сильнее стиснул в руках, и Есан почувствовал, как бьётся торопливым испуганным боем сердце в груди альфы. Он замер... Чонхо был всегда так спокоен, так разумен, так... И то, что он вдруг так испугался мысли о смерти Есана, снова — в который уже раз — согрело омегу. "Я дорог ему?.. — робко подумал он. — Неужели так дорог?" — Ты дороже всего на свете для меня, — тихо прошептал ему в ухо Чонхо. — Прошу тебя, Есани... Никогда больше... Слышишь? Я всё решу, я всё исправлю... То есть... Мы исправим, если что не так. Просто скажи мне, слышишь, омега? Скажи... Твою судьбу мы не изменим, может, ты и прав, но я сделаю всё, чтобы облегчить твой путь. И готов заплатить за это свою цену. Милый... Есани... Хороший мой... Так легко рядом с тобой... Так хорошо... Только останься рядом... Не отталкивай, не бойся... Всё сделаю для тебя... Я только... твой... Чонхо целовал его глаза и губы, гладил и грел руками холодные плечи, горячим языком нежил шею и доверчивые ямочки под ключицами. Есан подавался ему навстречу, забывая обо всём. Он постанывал отчаянно высоко и нежно — отбрасывая боль и ненависть, страх и опыт. Хотя бы на время, хотя бы сейчас — ему так хотелось быть просто счастливым. И руки, губы, горячее тело альфы дарило ему это счастье. Чонхо не тронул его и в этот раз. Он лишь разморил омегу нежными поцелуями, одарил наслаждением таять без боязни в крепких объятиях. А потом долго гладил по волосам и шептал засыпающему Есану: — Спи без снов, лисёнок... В моих руках — спи без снов... Просто отдыхай от этого мира. Я глуп и порочен, но я попробую сберечь его для тебя, пока ты будешь спать, мой нежный, мой... Утеха моя... Радость моя... Омежка мой... Только мой...

***

"Я всё скажу после охоты, — думал Есан, шагая к дому Минги. — Я смогу. Я... Эта жертва была необходима. Это было нужно не только мне! Я... Я смогу. И Чонхо поверит мне! Теперь он будет мне верить. Он так смотрел, когда уходил, так... А его слова "Ты ведь ничего не натворишь без меня?" — это шутка, шутка! Он так улыбнулся, он точно шутил. И будет мне верить. И поможет найти их... И я забуду обо всём, как о страшном сне, я..." Додумать он не успел: вывернул из-за большого дома и увидел около забора вокруг домика Юнхо и Минги Джисона и Манчона. Кажется, они вполне мирно о чём-то разговаривали. Есан подобрался и даже обрадовался: значит, отдельно вылавливать братца не придётся. Сейчас и можно будет вызнать всё о его жизни и посмотреть, как к нему можно подступиться. Манчон, видимо, всё же решился сделать крепостную вышивку своему альфе. Быстро. Как же всё у некоторых просто! И этот Манчон... Жестокий, злой, насильник и развратник — а смотри: встретил даже не Обещанного (от этого слова Есана передёрнуло и болью отдало в сердце) — и счастлив! Так же, как, кажется, счастлив Ликс. Как счастлив... Джисон счастливым не выглядел. Его шею украшали красные пятна, он хмурил брови и прикусывал губы, но, кажется, больше от смущения. Они говорили о Минги, и Есан смог вполне спокойно сказать им, что омега ушёл на гон к своему альфе. А потом он спровадил Манчона и остался один на один с Джисоном. Тот уже не хмурился, смотрел, скорее, смущённо и вдруг попросил перевести кое-что на волчий язык. И по мере того как Джисон говорил, что хотел бы узнать, Есана всё больше охватывала радость: вопросы, которые хотел задать Джисон своему альфе, были о том, почему он злится, почему не доверяет ему, как он, Джисон, может сделать что-то, что понравится его Хёнджину. То есть — да, не всё было в порядке у братишки. И Есан отвечал с охотой. Но потом... Потом, смущаясь, Сонни попросил перевести уже на язык морвы несколько выражений, которые, очевидно, слышал от альфы: "мой единственный", "лунный бельчонок", "никогда не отпущу", "не беги от меня", "дразнишься", "поймаю, мой омега, и накажу"... Эти слова заставили Есана поджать губы. Такие нежности, такие сладкие слова... Их не говорят тому, кто бесит и раздражает, тому, кого приходится принуждать к ложу. И в ответ на перевод Джисон вдруг стал так глупо и счастливо улыбаться, что Есан чуть зубами не заскрипел. Но сдержался, даже, кажется, что-то милое ему наговорил о том, что он умный и интересные вопросы задаёт. А потом Джисон сказал, явно смущаясь: — Скажи, ты ведь понимаешь волков постоянно? — Конечно, — кивнул Есан. — А если я... — Джисон запнулся, но потом продолжил: — ...могу, понимаешь, иногда понимать своего волка, а иногда — нет. Может такое быть? Есан нахмурился и пристально посмотрел ему в глаза. Он не понял сначала совсем, о чём говорит Джисон. Способность понимать любой язык и говорить на нём была одной из способностей, которые получали Сыны Горного барса, когда полностью открывались их силы, когда они обретали путь к основному очагу своей "тени". Для этого надо было полностью открыть "тень" для серебряного света Луны и получить какие-то первые знания о том, как управлять своими силами. Так что никак - никак! - не мог Джисон обрести эти силы. Наверно, Есан просто не так его понял. — Ты понимаешь, что он говорит? — переспросил он и тут же увидел по взметнувшейся радости в глазах Джисона, что — да! И всё следующее спросил недоверчиво, отказываясь верить: — То есть... Давно понимаешь? — Не уверен, — пожал плечами Джисон, глядя на него растерянно. — Какая разница? То есть... Мне казалось, что я могу понять, что он рычит, с самого начала. Без отдельных слов, просто: слышу — и соображаю, что надо сделать или ответить. И он тоже вроде как неплохо меня понимал. Мы даже начали вроде как разговаривать, особенно, когда... ну... Он продолжал что-то говорить, а Есан, обмерший от страха, вдруг понял, что его тревожит с самого начала их разговора. Только сейчас он уловил его — запах. Тот самый запах: лёгкая цветочная свежесть с мягким древесным привкусом. Это был запах, которую тогда, в том жутком сне — значит, всё-таки это был не сон! — оставила "тень", что пришла, чтобы завладеть Чонхо, когда они в первый раз... Это был Джисон?! "Тень" была пустой, значит, омега "путешествовал" во сне, но... как?! А главное, тогда, дико испугавшись вторжения незваного гостя и не понимая, кто это, Есан швырнул ему вслед сильный удар хлыста, который должен был надолго лишить сил обладателя той "тени". — ...Теперь я его хорошо понимаю только когда мы с ним... В общем, только когда мы трахаемся с ним, тогда я его понимаю, а он меня, а потом, как всё... кхм... закончится — снова он на своём, я на своём... — В смысле — теперь? Разве это не кончилось? — почти крикнул от неожиданности Есан. — Когда ты... Когда это было в последний раз? — Вчера, — растерянно ответил Джисон, а потом изумлённо приоткрыл рот, заглядывая Есану в глаза. — Подожди... Ты... А почему это должно было кончиться? Кан внутренне даже зашипел от злобы на свою неосторожность, но выкрутился: — Ты сам сказал, что теперь по-другому, значит... Значит то, что было раньше, кончилось. Так значит, ты вчера всё ещё понимал его? Ты... уверен? — Конечно, — сердито ответил Джисон, обиженно моргая своими глупыми круглыми глазами. — Так что скажешь, шаман? Разве такое может быть? Есан напряжённо обдумывал, что ему сказать. Как такое было вообще возможно, он представления не имел. Чтобы силы пробудились без помощи старшего, да ещё и такие мощные, чтобы отделять от себя "тень" во сне или понимать незнакомые языки — о таком он никогда не слышал ранее и был уверен, что это невозможно. Но вот он стоит перед ним — долбаный Ли Джисон, таращится и пытается понять... А Есан, хотя и не знал многого о своём братце, но его упрямство, дотошность и любопытство были ему хорошо известны. Всем в морве они были известны! И если эта зараза задумается чуть на подольше, он ведь и начнёт что-то подозревать! Нельзя, нельзя! Подобраться к нему поближе, расслабить, а лучше усыпить — и покопаться хорошенько в его "тени" да посмотреть, как далеко всё зашло. Но только вот... здесь это делать неудобно. Пригласить к себе, а уже там... Наносить урон его сознанию, грубо ломая его, было ни в коем случае нельзя: Есан собирался дать ему эти силы, но только под своим строгим присмотром! И только те, что будут служить омежкам, которых этот неуёмный должен будет опекать. А сейчас, когда у него в голове только потрахушки со своим альфой и просьбы не мучить его и дать ему возможность угодить этому самому альфе, такие силы и для него-то самого будут мучительны. Потому что они тоже не бесплатны! И сложности у него уже, видимо, возникли, причём, по традиции, с тем, что было для него на данный момент важно. Разбираться долго Есану было некогда. Сейчас надо было быстро успокоить омегу. Так что он начал осторожно, но почти прямо: — Сонни, ты уверен, что понимаешь его только во время стыдных дел? Когда радуешься ему? Когда злишься на него — нет? — Ну... — Джисон задумался. — Если подумать... И раньше я тоже понимал, когда он орал на меня, лучше, чем когда просто говорил. Может, и впрямь, когда злюсь. Но понимаешь, в те разы... Он говорил так, как будто на нашем. То есть всё чётко говорил, правильно! Такое разве может быть? — Нет, конечно, — кинул на него острый и быстрый взгляд Есан, стараясь найти нужные слова. — Тебе показалось, понимаешь? Да и как такое возможно? — Нет, нет, — упрямо мотнул головой Джисон, и Есан скрипнул зубами. Ну, ещё бы... — Я точно слышал! Я уверен! Он выговаривал всё по-нашему, как будто со мной на одном языке говорил! И мне сказал, что понимает меня так же — что и я говорю на его языке. Он и злится, потому что думает, что я всё понимаю и говорю по-ихнему! И тогда ночью, особенно тогда — я слышал его очень хорошо! Всё слышал! — Ой, брось, — раздражённо отмахнулся Есан: если всё у них так, как видел он во сне, то... — Что ты там в своём сарае мог бы расслышать, когда он тебя трахает так, что у коз глаза вылезают из орбит от твоих воплей? Ты себя-то вряд ли мог услышать, так что... Джисон замер, а Есан чуть не вслух застонал: вот нахер было это вслух говорить?! Конечно, эта зараза не спустила и всё поняла правильно. — Ты... Ты откуда про сарай знаешь? — спросил Джисон испуганно моргая. — И про коз... Ты что... Есан резко выдохнул. Твоего лешьего за ногу через хер! Так лажануть! Он пристально глянул в глаза Джисона и охватил его "тень" кольцом своего хлыста. Щёлкнул несильно, но достаточно, чтобы... — Ты не хочешь этого знать, — чётко произнёс он заклятье и прикрыл глаза, чтобы не видеть, как опустеют... — Как не хочу? — сердито спросил Джисон, и Есан вздрогнул от неожиданности, широко раскрывая глаза. — Я хочу! Ты что-то знаешь, так? Что... Эй... Ты чего? Есана резко шагнул к Джисону, тот попятился испуганно, пока не наткнулся спиной на забор. — Ты чего, чего, а? — растерянно забормотал он. — Есан? — Какого хрена? — прошептал Кан, торопливо начиная обшаривать его "тень" и с ужасом понимая, что она... сопротивляется! Возится, начинает вспыхивать какими-то неправильными, слишком яркими для "приторможенной" огоньками. — Что... Что происходит? Посмотри на меня! — крикнул он Джисону. — В глаза посмотри! Ли тут же ощетинился и крикнул ему в ответ, хотя не должен был мочь даже двигаться: — Схера ли ты орёшь на меня?! И именно в этот момент Есан увидел "тень" Джисона сверху, наплевав на последствия и взмыв над ней сознанием. Он ахнул и застыл в ужасе: большАя часть "тени" была окутана серебряной пылью. Оно плавилось и будто рвалось изнутри, из самой тени, которая словно истекала серебряными ручьями. Те силы, что были скрыты в глубине сознания этого Сына Горного барса, нашли выход сами! И Есан даже видел, откуда выходят эти силы: два лёгких ураганчика по краям, овеянные лёгкой искрящейся завесью кружились, будоража "тень" Джисона, не давая ей успокоиться. И выпускали из неё серебро, открывая путь тем самым ручейкам. Но как такое было возможно?! В отчаянии, не совсем понимая, что делает, Есан выпустил на "тень" тьму из глубин своего сознания, осознавая, что сейчас, в один момент, он не сможет уничтожить всё это, потому что иначе Джисон точно что-то поймёт, а нельзя... — Ты ведь всё забудешь, да? — почти умоляюще сказал он, заглядывая снова в испуганные, но всё ещё, к сожалению, слишком осознанные глаза Джисона. - Ты... Ничего же не было, да, Джисон? — Он сгустил тьму, пытаясь накрыть ею именно те два урагана и окутать "тень" Джисона плотнее. — Мы просто поговорили о волчьем языке, а потом... Ну, пожалуйста... — Какого хера! — прошептал едва слышно Джисон. Он не сдавался! Он продолжал бороться за свою память! Бороться — и шептать: — Ты... Твои глаза... Что... что с твоими глазами?! — Последние слова он выкрикнул жалобно и чуть покачиваясь, так как эта борьба, помимо его воли, выматывала и его. Но Есан отступил первым, потому что до него вдруг дошло, что вот теперь объяснить всё Джисону будет просто невозможно. Тяжело глотая воздух, он отступил на два шага от Ли и прошептал: — Что это... Почему сейчас... Я ведь... Ты... Почему я? Почему ты! Откуда?! Откуда силы, откуда возможности?! Тебе что, настолько было плохо в доме твоего альфы, что твои силы пробудились, чтобы защитить тебя от него?! Но ведь он называл тебя "бельчонком", и видел я как вы... Как... вы... Нет! Он кинулся на Джисона, прижал его к забору и припал носом к его шее. Запах! О, нет! Конечно! Этот запах был слабым, было в нём смешано два основных аромата, но сейчас, близко, Есан явно расчувствовал, пусть и лишь на какое-то мгновение, ещё два запаха — молочных, нежных... Один — мягкий, другой поплотнее, но они не оставили никакого сомнения — и полностью разбили Есана. Его брат был беременным. А значит... Значит... Значит...