Проклятье шамана (18+)

— Что же охота? — прошептал Есан, когда, наконец, смог обрести способность осознавать мир и говорить. — Хо... Ты говорил, что не принято... — Я знал, что тебе плохо, — тоже шёпотом почему-то ответил ему Чонхо и плотнее сжал руки, в которых омега лениво возился, устраиваясь удобнее. Есан не собирался отталкивать Чонхо или отстраняться от него, и такой вот ревниво-торопливый жест альфы заставил его усмехнуться. — Мне некуда бежать от тебя, — сказал он и потёрся виском о твёрдую челюсть Чонхо. — Чего ты так боишься? — Ты можешь исчезнуть в любой момент и знаешь это, — ответил Чонхо и снова сжал пальцы на его животе и плече. — И я знаю. Есан смутился. Да, он мог... Исчезнуть мог. Ему не составит труда покинуть волчьи земли, отвести глаза всем, кто встретится на пути, стравить их между собой и заставить забыть о себе, но... — Не могу, — прошептал он, закрывая глаза и опуская тяжёлую голову ниже, на грудь Чонхо. "И не хочу", — добавил он мысленно, не решаясь почему-то сказать это вслух. — Я и не пущу, — откликнулся Чонхо. — Найду, догоню, верну. Ты это знаешь, и я это знаю. Но всё равно... Есан невольно нахмурился, но разнеженному сладким утомлением телу, к которому он старался не прислушиваться, чтобы не услышать ничего смущающего, вовсе не хотелось напрягаться в попытке вырваться и проверить, правду ли говорит альфа. Так что он лишь вздохнул и перевёл тему: — И всё же: как ты здесь оказался? Как тебя Сонхва отпустил? — Сонхва не сможет меня удержать, если мне надо будет уйти, — задумчиво и словно нехотя ответил Чонхо. — Мне ведь не стоит спрашивать, почему ты плакал? Почему был таким... разбитым. Есан в замешательстве замер, а потом попросил: — Пожалуйста... — Хорошо, не буду, — вздохнул Чонхо. — Просто... Просто ты знай, что я рядом, всегда рядом. И ты можешь меня позвать — просто позвать, чтобы не быть одному. — Я не знал, что ты по-прежнему можешь меня слышать, — помедлив, сказал Есан. — И до сих пор не понимаю, как ты узнал. Я и волка-то твоего не успел позвать. — Мне просто было неспокойно на сердце уже какое-то время. Душно было. И почему-то страшно, — негромко сказал Чонхо. — И это было ужасно странно: поводов не было, охота шла своим чередом, опасность была малой. А на душе — так. И я почему-то подумал, что это ты. То есть... — Он заколебался. — Понимаешь, словно это было не моё. — Это ужасно странно, — задумчиво откликнулся Есан. — Я такое только в самых нелепых сказах об истинных слышал. И только после того, как сказал, он понял, что именно сказал. И невольно сжался от страха, почему-то тут же прикрывая свою тень серебряным щитом, как будто боялся, что Чонхо проникнет... и увидит... и узнает... И окровавленное лицо Чиа над порванной шеей, мелькнуло перед его глазами, растаяло — словно растопленное горячим духом от твёрдой груди альфы, к которой тот порывисто прижал Есана. — У меня не может быть истинного, — тихо сказал Чонхо. — Я ведь лишь наполовину от мати Луны. А только она даёт своим детям связь... Мне так говорили. — Есан едва дышал, боясь пошевелиться, а Чонхо, вздохнув, продолжил, перебирая волосы на затылке омеги: — Но я всегда хотел... Мне казалось, что он будет самым милым и самым чудным омежкой на свете. И когда я увидел тебя в первый раз — слабым, на коленях, в слезах, с дрожащими губами — я решил, что ты и есть мой истинный. — Чонхо подтянул безвольное тело трепещущего от мутного страха и растерянности Есана повыше и стал поглаживать ему спину, а потом поднял пальцами его подбородок и поцеловал в приоткрытые губы. И продолжил: — Но потом уже понял, что нет. Нет... И даже не в аромате дело. Мне безумно нравится твой запах... Да, да, я знаю, что его прячешь от остальных, но у меня всегда был особый нюх. Есан, затрепетавший на словах о запахе, невольно прикрыл глаза и втянул воздух: Чонхо снова был костром на берегу, пах упоительно мягко, ласкал тонким речным ветром, тянущим дым и жар остывающей земли... Альфа вздохнул и снова, словно не мог удержать себя, на миг прижался ко рту омеги. А после зашептал: — Ты бы ведь признал меня, если бы был моим истинным, да? Признал бы? Не стал бы таить от меня? Есани... Скажи... Если я укушу тебя, если метку поставлю, твоя кровь... Она ничего не расскажет мне? Есан вздрогнул и попробовал отстраниться в страхе: нет, только не метка! Не сейчас! Но Чонхо лишь порывисто вздохнул и усмехнулся. — Нет, нет... Не бойся. Это я так, к слову. Я знаю: не я твой истинный. Тебе нужен был бы совсем другой, да, Есани? Честолюбивый, гордый, простой, послушный... Чтобы ты, мой коварный лисёнок, смог сделать с ним всё, что тебе надо, для твоих... целей, чтобы он пошёл за тобой и стал помогать, не задавая вопросов и не сомневаясь, да? У Есана снова всё занялось острым страхом внутри, он замер, тая дыхание и прикрывая глаза. Этот альфа пугал его — и просто до лешьего манил. Он заставлял себя слушать — и Есан слушал, приоткрыв рот и боясь пропустить хотя бы слово. Чонхо снова запустил пальцы ему в волосы, одной рукой слегка сжал затылок, другой по-прежнему мягко оглаживая подбородок и шею — так приятно, так нежно, что, и желая, Есан не смог бы двинуться и воспротивиться ему, что бы тот ни сказал. — А я другой, — продолжил глухо Чонхо. — Но твоему истинному я тебя тоже не отдам. Вернее, сделаю всё, чтобы ты сам не захотел к нему уйти. Он ловко переместил их так, что оказался сбоку омеги и навис над ним, лаская взглядом его бледное растерянное лицо и заглядывая в широко раскрытые глаза. Он улыбался — Чонхо, но в его глазах сейчас как-то слишком явственно зияла пропасть — дикая, опасная. Они словно светились чёрным блеском — эти глаза. И были безумными. — Я не отдам тебя никому, омега, — прошептал он. — И тот, кто может очнуться и прийти за тобой, — ему лучше этого не делать. Пусть наслаждается тем, что ему даровано и без того, и забудет о тебе. — Даровано... — одними губами произнёс Есан, во все глаза глядя на альфу. — Ты... — Голос подвёл его, изойдя на хрип. — О чём ты? Что... — Почему ты скрываешь свой запах, Есани? — прошептал Чонхо, склоняясь к нему и касаясь своими губами его, мгновенно высохших от жара. — Никто не чует его, никто так и не смог мне сказать, чем ты пахнешь. Но ведь он есть — и он прекрасен! И я понимаю: в твоём поганом племени, когда ты боялся нападения из-за того, что так вкусно пахнешь, был смысл его так хорошо прятать, но сейчас и здесь? Почему ты заставляешь всех забывать о том, что это огромная странность — что ты не пахнешь? Или... — Чонхо коротко приник к губам омеги, а потом выдохнул ему почти в самый рот: — ...ты прячешь его от кого-то одного? Есан сухо сглотнул и быстро прикрыл глаза. "Нельзя... Нельзя говорить", — вертелось в голове Есана. Однако что-то внутри него ласково, мягко манило к свету правды, подталкивало к тому, чтобы открыться альфе, чтоб рассказать всё, потому что альфа сильный, альфа сможет и понять, и защитить, и помочь — просто открой ему душу, просто доверься, ведь так тоскливо тянуть всё одному, почему нет? Ни в чём он не виноват перед этим альфой. Зачем ему скрывать?.. И то, что это самое "что-то" чуждо ему, что это — хмарь, которую навёл ему этот альфа, тоже вроде как было понятно, но так хотелось поддаться... Есан сжал зубы и прошептал: — Перестань. Отпусти. Не смей. Вон из моей... головы... Чонхо тихо засмеялся и снова приник к его губам, целуя уже в полную силу. Есан было сжался, зло поводя плечами и головой, но альфа глухо заурчал, его руки двинулись по обнажённому телу омеги, оглаживая чувствительную кожу, и Кан нехотя уступил, приоткрыл рот и закрыл глаза, позволяя Чонхо взять то, чего тот хотел. Альфа со вкусом вылизал ему рот, доведя всё-таки до нежелательных стонов, но дальше не пошёл, а лишь снова укрыл своими объятиями. — Прости, лисёнок, — прошептал он в самое ухо Есану, рвано дышащему и не отошедшему ещё от сласти огненных звёздочек, которые подрагивали у него по телу. — Прости, но попытаться стоило. Потому что я боюсь этого — что он придёт и попробует тебя у меня забрать. Кем бы он ни оказался — я не смогу его пощадить... — Не бойся, — едва слышно пробормотал Есан. — Я никому не нужен. — Почему... — Чонхо помедлил и спросил чуть громче: — Почему ты так думаешь? — Потому что нет её — никакой истинности, — выдохнул обречённо Есан, поддаваясь невыносимому желанию скинуть с себя этот груз или хотя бы разделить его. — Нет, понимаешь? Чонхо молчал, но взгляд его обострился и стал внимательным, настороженным, приглашающим... И Есана словно понесло: — Я думал, что уж это-то есть, это-то точно в проклятом этом мире будет именно таким, как говорили. Я знаю, я видел: что-то такое есть! Связь есть! Мои омеги и альфы твоей деревни связаны, но оказалось, что она не для всех! И тот, кто Обещан Звёздами, кто на Большом Млечном должен стать опорой, самой большой надёжей... Он может не услышать, не признать, не принять! Он может даже не почуять, не понять, что на его глазах убили того... Он вдруг задохнулся от сжавшего его горло страха, но тут же зарычал, гоня его. И что? Он ничего такого не сказал! Откуда Чонхо знать?.. Но морозом по коже прошла вина и отчаяние, они обожгли его и забили горло чем-то вязким. Он несколько раз попытался глубоко вдохнуть, но не смог, и тогда Чонхо быстро перехватил его и, перевернувшись на спину, почти уложил на себя. Но Есан вырвался, сел, развернувшись к альфе спиной и продолжил, выговаривая сквозь зубы, через силу: — Соёна его истинный изнасиловал на пару с этим ублюдком Хогё... Джисона его истинный то ли бьёт, то ли кусает, как зверь, не в силах удержаться, так что этот бешеный омега весь в следах ходит, правда, кажется и не против... — Он вспомнил два серебряных урагана в "тени" Сонни и зло усмехнулся. — Но разве так должно быть? Воля Звёзд — разве может быть такой жестокой? Первое обещание любому омеге — так нам говорили? Так не должно ли оно быть светлым, чистым, прекрасным, а оно... Оно мало у кого что меняет! Наш Ликс... — Он запнулся, горько сжал на миг губы, но потом продолжил, упрямо мотнув головой: — Ликса его истинный должен был убить! Понимаешь? Просто — зверски изнасиловать и убить. Как убил... Он вовремя умолк и изо всех сил вдавил ногти себе в ладони, наказывая за неуместную откровенность. Однако слова... Они словно помимо его воли лились из его уст: — Что же это за Обещание? Что за связь? Что за... истинность? А ещё... А ещё тем, кто связан, можно и вовсе забывать друг о друге... — И он чуть не сказал "...если альфа не чует запаха омеги", но остановился и закрыл глаза, борясь с подкатывающим рыданием. Невольно он прислушался, но за его спиной густела тишина, и даже дыхание Чонхо не было слышно. Так что никто не помешал ему говорить дальше: — И даже не желать друг друга! Хотя уж точно было сказано, что против нутра, против природы не встанешь! И хотеться будет, и тянуть! А нихера ж подобного! Говорить, рядом ходить — и не чуять ничем... никак... Даже Связь в этом мире и то — поганая! Даже Обещание — и то по большей части ложно! Настолько, что и не хочется, чтобы оно было в жизни, чтобы хотя бы не томить разочарованием, не рвать себе душу тем, что ты не нужен, не нужен! Никому не... И даже ему! Кому... кто... Кто Обещан, кто не должен был ничем обмануться, кто должен был прийти и... Он совсем обессилел в борьбе с этими внезапными даже для него самого чувствами, рвущимися из него и не умеющими найти себе понятные слова. Да, он не раз за это время думал об этом. Вернее, начинал думать — и тут же гнал от себя всё, что возникало в душе и сразу начинало давить, томить. Он загонял это всё в глубь самой тёмной части своей "тени", вязал нитями неотложных дел, глушил тревогами и чужими бедами — но вот сейчас, рядом с этим альфой, у этого костра на берегу — не смог удержать, не смог остановиться... Понимал, что гибнет, что выболтал слишком, недопустимо много, что, излишне умный и сообразительный, Чонхо, конечно, обо всём догадается, но — не мог больше прятать это всё! Однако альфа молчал. И Есан уже был готов сдаться и повернуться, чтобы хоть посмотреть, почему молчит Чонхо. Но, как и много раз до этого, его снова укрыли тёплые объятия, и он порывисто всхлипнул, потому что больше всего на свете хотел сейчас услышать мягкий хриплый голос, который скажет ему... — Ты мне нужен, слышишь? Есани... Я не твой истинный, но к лешему истинность, если она тебя обидела... Я верил в неё, я тосковал, думая, что меня ею обделили, что мне она не дана. Я видел связанных лунной нитью, и она есть — эта Связь, поверь мне. Но если бы для того, чтобы быть с тобой, надо было бы от неё отказаться, надо было бы её порвать — я сделал бы это, не задумываясь! Слышишь? Ты мне нужен! Я дышу без тебя через раз, я не могу больше не чувствовать тебя в своих руках... А истинность... Послушай, ты что-то говорил об Обещании. Что за обещание такое? Всхлипывая, Есан жался носом к шее альфы и трогал робкими пальцами его грудь, поглаживая и сминая, и ответил он не сразу, так как мысли разбегались, он чувствовал дикую усталость, его охватывала сонная истома, но он всё же пересилил себя и стал тихо рассказывать бесцветным, почти равнодушным голосом: — На вашем языке Связь называется Истинность. И это странно, но на наш язык это не переводится так легко, как всё остальное. Потому что у нас нет нити, которая связывает истинных. У нас есть Обещание. Пресветлые Звёзды, чертя судьбу омеги на Чёрном камне у Последнего распутья, дают Обещание, что он встретит того, кто заслонит его от бед этого мира, кто подаст ему руку во тьме земных страданий, кто приведёт его ко всему тому, что на его Большом Млечном будет самым светлым и добрым. — А альфе? — тихо спросил Чонхо. — Что обещают Звёзды альфе? — Альфе? — удивился Есан. — К чему альфе Обещание? Альфам принадлежит этот мир. У них и так есть всё. Но им дан особый нюх, чтобы они смогли узнать того омегу, которого на утеху дают им Звёзды. — На утеху? — переспросил Чонхо. — Почему же... так? — Как? — не понял Есан. — Несправедливо, — тихо пояснил Чонхо. — Глупо, конечно, но это как-то жестоко, как ты думаешь? — Не знаю, — шмыгнул носом, совсем по-детски злясь на зачем-то всё усложняющего альфу, Есан. — Так было всегда. Обещание, Обещанный — и запах или кровь. Мечта каждого омеги. От альф я не слышал, что им как-то сильно не хватает Обещания. И так им всегда было хорошо. — А знаешь... — Чонхо осторожно потянул Есана на себя и полностью укутал в свои объятия. — На самом деле ваше Обещание и наша Истинность — совсем разные вещи! Истинность — это Принадлежность. Истинность — это полное признание и принятие обоими — альфой и омегой. Истинность — это когда они подходят друг другу во всём. Это, конечно, не значит, что они не ссорятся, но это значит, что, и ссорясь, они продолжают тянуться друг к другу. И полное благозвучие у них, может, и не постоянно, но у одного невозможно без другого. Знаешь... Он уселся удобнее, перехватывая почти совсем ослабевшего Есана, который слушал его со всем вниманием, на которое был способен сейчас, но чувствовал, что его качает и клонит в сон. Чонхо осторожно уложил его тяжёлую голову себе на плечо и снова стал гладить его своими горячими ладонями, которые дарили омеге просто непередаваемое наслаждение от ощущения принадлежности — может, той самой... Отвлёкшись на это ощущение, он чуть не пропустил слова Чонхо, который заговорил вновь тише и мягче, словно убаюкивая: — Это, конечно, бред, но, может, всё так и есть? Есть в этом мире Обещание — связь, которая должна принести омеге счастье рядом с альфой. То счастье, которое сбережёт его, поможет обрести покой и мир в душе, а может, и добиться целей, которые важны для него. Хотя... — Чонхо мягко усмехнулся. — Кроме тебя, я и не знаю омег, у которых есть какие-то особые цели в жизни. Значит, твой Обещанный должен быть особенным, наверно. От Обещанного омега получит заботу, уверенность в том, что завтра наступит и будет добрым, с Обещанным у него будет мир в доме и сладость в постели. Но если что-то идёт не так — а многое в этой жизни может пойти сильно нет так — то Обещание просто растворяется и исчезает. И это не только потому, что Обещанные не встречаются. Они могут встретиться слишком поздно, например, когда сердца их уже заняты. Они могут поддаться обстоятельствам и смириться с ними, не пытаясь их преодолеть. Многое, знаешь, случается. И Обещание — всего лишь обещание. Обещания и между людьми не всегда выполняются. Может, и Светила наши тоже не слишком стараются, дав всего лишь — Обещание. Но есть другие — Истинные, понимаешь? И вот они... О, они не смогут друг без друга. Они пройдут всё: беды, преграды, смерть и грязь, чтобы быть рядом. Они услышат друг друга, едва оказавшись хоть немного близко. Они... Знаешь, словно родные, самые родные люди. Только не люди. Родные души. И вот они могут быть разными, но чувствовать то, что нужно другому. Не то, что он хочет получить, — именно то, что ему по-настоящему нужно! Ты... Ты меня понимаешь? — Чонхо нежно провел по лицу Есана пальцами. — Значит, мы с тобой родные души? — сонно пробормотал тот. Он слушал, да, но не мог заставить себя ни пошевелиться, ни сказать громко и внятно. Да и на самом деле в голове был сумбур, и он не совсем понимал: стоит верить в то, что сказал альфа, или это слишком сложно, чтобы быть правдой. Чонхо между тем, помолчав, тихо ответил: — Я хочу быть самой родной тебе душой, Есани... Но это трудно. Твоя душа — такие потёмки... Ты и сам в ней не можешь разобраться... — Разобраться, как же... — едва выговаривая, произнёс Есан, плотно закрывая глаза. Всё в голове мутилось, истаивало, не доходя до языка. — Мне бы понять, как выжить, чтобы не... совсем уж... убийцей б... мхм... быть... Не хочу, как отец... Ненавижу это... Я пытаюсь, пы... пытаюсь... Я столько пробовал, а всё выходит... не выходит... — Лисёнок мой совсем спит, — прошептал ему на ухо Чонхо, который начал укладывать его себе под бок. — А насчёт попыток... Знаешь, когда у меня что-то упорно не получается, я даю себе зарок на три попытки. Пробую три раза. Получится — отлично, нет — значит, нет на то воли мати Луны. Смиряюсь и прощаю это себе. Я не виноват. И никто не виноват. Попробуй... "Попробую, я попробую... — носилось сизым туманом в голове Есана. — Губы твои попробую завтра ещё раз... Они вкусные и такие... Ещё... Ещё... Попробую... Три раза... И больше..." Он на самом деле тогда почти спал. Но именно эти слова — о трёх попытках — вспомнил, когда на следующий день, подметая двор к приходу омег, с которыми договорился поучить язык волков, увидел идущих за руку по дороге от леса Минги и Юнхо. Судя по их виду, они были бессовестно, яро, на полную — счастливы. А у Есана всё внутри скогтилось в один колючий ком, он прокусил себе губу, но всё же нашёл силы поднять руку и помахать им, а на горячий благодарный взгляд Минги даже не умереть от стыда и тоски. "Три раза, — думал он, провожая две идущий в обнимку фигуры. — Я попробую убить тебя ещё три раза, Сон Минги. И если не выйдет — я приму тебя. И то, что ты мне несёшь, — тоже приму. Теперь... теперь есть, кому выть по мне от отчаяния, если я умру. Значит... Значит я уже не прожил зря. Так что три раза, Минги. Попробуй выжить — и ты победил. Постар... Попробуй выжить".