Проклятье шамана (18+)

Ему снился Минхо. Он стоял на каком-то обрыве и рыдал, воздевая руки к небу, а на шее у него висела подвесная люлька-пелёнка. Пустая, из чёрной бросовой ткани, из которой никто и никогда и не подумает сделать колыбель для своего ребёнка... А Есану, который смотрит на него словно со стороны, чуть снизу, не просто страшно — он сходит с ума, так как слышит собственный громовой голос, который что-то кричит, Минхо с неба, издевательски хохоча. И омега в ужасе закрывает лицо руками, а потом медленно встаёт и делает шаг к пропасти. Тогда дёргается уже Есан, который смотрит со стороны. Он кричит — и не слышит себя, кричит беззвучно. Он рвётся из жил — и не сдвигается с места. Хочет зажмуриться, чтобы не видеть, как его любим... как Минхо падает — и видит его на самом краю даже с закрытыми глазами. И тогда он верещит — пусть про себя, пусть беззвучно, пусть как угодно — лишь бы хоть как-то: — Сынми-и-и-ин! Альфа Сынми-и-ин! — И почему именно это имя внезапно режет его горло так, что он ощущает вкус крови в нём. А потом Минхо перед его глазами заслоняет грозно оскаленная пасть чёрного, как провалы Вальду, волка. — Прочь от моего омеги! — рявкает этот волк. — Убью, если тронешь ещё раз! — И кидается на Есана. Его зубы впиваются Есану в горло, и только на излёте собственного бессознания Кан осознает, что видит уже не чёрную морду, а серо-рыжую, огромную, с бешено горящими ненавистью огненными глазами. И от ужаса он просыпается, задыхаясь и рыдая, — в руках Чонхо, который держит крепко и напевно, тихо выговаривает: — Чш-ш... Тише, Есани, это снова лишь сон, малыш... Санни, милый мой... Я рядом, я с тобой... Санни?.. Есан, дрожа прижимается к нему и в полубезумном забытье шепчет: — Не отпускай... Спаси меня... Не хочу, не хочу, не хочу!.. Я не хочу больше... видеть... Забери! Ненавижу это — видеть... — Ты видел Юнхо? — вдруг спрашивает его Чонхо. — Ты просил его спасти кого-то... — Юнхо... — Есан пытается сообразить, что не так, но не может. Он закрывает в диком утомлении глаза и шепчет: — Нет, нет... Я не видел... Юнхо... Мой Минхо... Я видел моего Минхо. — Понятно, — тихо отвечает Чонхо, — спи, мой хороший. Я буду рядом, слышишь? Я спасу тебя, просто позови — и я всегда тебя найду, слышишь?.. Прости... — Это Есан слышит, уже засыпая. — Никогда больше не стану притравливать... Просто так хотелось... Не смог сдержаться... Прости меня... — А может, это ему уже и снится.

***

Хуже всего было то, что он отлично помнил этот сон. Может, это он всё испортил — этот сон? Прийти Юнхо он попросил сам. Именно в то время, когда, по его расчётам, Сан должен будет убить Минги. Чонхо сказал, что у него дела с Сонхва, так что Есан выдохнул с облегчением в полной уверенности, что сегодня один кошмар из его жизни пропадёт навсегда. Зачем позвал Юнхо? Обезопасить себя захотел. Всё предусмотреть. О, как же жестоко поглумились над ним Звёзды! Они поманили его сладко: всё у него получалось. Юнхо сам привёл Минги на Общую поляну. Когда они попрощались, он пришёл к Есану, который попросил его о встрече через Джуна. И, увидев, как он входит на их двор, Есан быстро и легко нашёл концы своей удавки в "тени" Сана, поймал связь с ним, дремлющим тревожным и злым сном недалеко от Общей поляны. И оставалось-то лишь порвать эту самую удавку, и волк покорно пойдёт по следу, чтобы найти и убить жертву Есанову спокойствию. А потом смиренно ляжет под зубами первого же альфы, который кинется ему мстить. Да того же Юнхо! Да — Звёзды поманили сладко. Тем горше было разочарование. Когда всё пошло не так? Возможно, когда Есан, увидев поднимающегося на порог альфу, внезапно и очень не к месту вспомнил этот сон? Минхо с пустой люлькой — и свой хохот сверху? Это было мерзкое ощущение, Есан никогда не наслаждался властью, которую ему давали его возможности, а там, в этом сне, он словно требовал от Минхо шагнуть вниз. И только в этот момент Есан вдруг понял: сон о Минхо ему приснился впервые с того самого момента, как он осознал свою любовь к этому человеку. А значит... Значит, он больше не любил Минхо? Но тогда это значило и то, что он видел... правду?! Он станет причиной гибели Ли Минхо?! Он почувствовал, как слабеют у него колени, однако перед ним стоял уже широко и приветливо улыбающийся альфа — Обещанный того, кого Есан должен был убить на самом деле и вполне осознанно, чтобы... А важно ли? Просто — убить так, как там, во сне, он убивал Минхо... Есан еле-еле смог собрать волю в кулак и приветливо улыбнуться Юнхо в ответ, приглашая его войти. Потом, когда он с ужасом и болью вспоминал это всё, ему казалось, что уже тогда, ещё не начав разговора и лишь всматриваясь стекленеющим взглядом в доброе и очень привлекательное лицо Чон Юнхо, он уже знал: ничего не выйдет. Но тогда он заставил себя думать только о том, как задержать альфу, о чём с ним говорить, чтобы он не вздумал уйти раньше времени. И чтобы привязать его внимание, Есан угостил его взваром, который успел сварить утром и в который подсыпал лёгкого расслабляющего порошка из коноплянки. И пока тот пил, крякая довольно и похваливая, Кан осторожно опустил руки на его "тень", пробуждая светлую, голубую радость и мирное ощущение доверия. Иметь дело с Юнхо было одним удовольствием: он был раскрытой книгой, весь так и плескался нежной зеленью по всей своей огромной и трепещущей "тени". Юнхо был влюблён... Нет, не то. Юнхо так любил, что у Есана снова заныло сердце, пронизанное болью. Он завёл разговор, и альфа простодушно вывалил на него всё о своём счастье: о том, как он обожает своего Минги, о том, как они счастливы были в гон (будь она проклята — эта любовь!), о том, что хотят стать родителями, и не просто хотят, а, скорее всего и станут, после того как потрахались, видимо, от души в этот самый гон... От последнего всё поднялось чёрной тучей внутри Есана. Родители?! Родители, значит, да? Кажется, теперь он знал, чем может отвлечь этого противного самоуверенного альфача, этого самца-производителя! Родители? Да как бы не так! Я покажу вам — родители! И Есан начал заливать медленно, но верно мрачнеющему Юнхо о том, что Минги не сможет забеременеть из-за того, что в морве, чтобы не залететь, он принимал какие-то особые сильные травы. И говоря это, Есан с мстительным наслаждением видел, как постепенно исчезает из глаз альфы отвратительная, неуместная радость, как они теряют блеск, как туманит их тревога и боль. И в предвкушении Есан заглянул в его " тень", желая увидеть, как тает в ней ненавистная зелень. Однако... Он глазам своим не поверил. Зелень, окрасившись голубоватым страхом, тем не менее не поблёкла — обрела новый, но вполне себе "любовный" цвет — цвет заботы, искреннего нежного беспокойства! Леший Юнхо заартачился! И внезапно отвечать стал Есану совсем не так, как надо! Как и тогда, у времянок, все мысли дурацкого альфы были только о Минги! Он рассердился из-за слов Есана — это да, но лишь потому, что Есан посмел подумать, что он, альфа Чон Юнхо, может бросить своего ненаглядного Минги из-за его предполагаемого бесплодия! А когда растерянный и изумлённый до глубины души Есан напомнил ему, что Сонхва отдал омег волкам с одной целью — принести приплод в стаю, Юнхо посмотрел на него, как на врага. И Есан невольно сжался от тревоги. Внезапно перед его глазами снова встала та серо-рыжая морда, которая кинулась на него в сегодняшнем ужасном сне. И он судорожно сглотнул, подумав, что, может, там, во сне, он видел вовсе не Сынмина... — Сонхва не это имел в виду, — зло прорычал между тем Юнхо. — Он всё это затеял, чтобы утешить волков! А не для того, чтобы превратить вас в живые мешки для волчат! Это вы поняли так — извратив всё, что только можно? Глупые омеги! И что — все так думают теперь? Есан пристально посмотрел на него и кивнул. — Это дурь, — холодно сказал Юнхо. — Мой Минги... Разве может мне кто-то его заменить? — Да, знаешь, — едва обуздывая овладевающую им растерянность, торопливо сказал Есан, — у нас, наверно, двое откажутся от ваших альф и попросятся в тот дом, что обещал ваш вожак... Они сильны, они могут выносить волчонка, так что... И вдруг Юнхо развернулся и быстро пошёл к выходу из гостевой комнаты, где его принял Есан. А "тень" его, которая только что мерцала зелёным, друг окрасилась алым — резко, так что Есан вздрогнул. Нет, нет! Он не должен отпускать его сейчас! И вдруг — совсем не к месту, ему снова вспомнился Минхо. Вся эта история всплыла у Есана в голове не потому ли, что он всё же очень сильно беспокоился о Минхо? Именно он, а вовсе не Минги был в той ситуации, о которой он сказал Юнхо. Это у Минхо не могло быть детей! И Есан торопливо крикнул в спину альфы, думая уже вовсе не о его омеге: — Послушай, прости меня, если я не то сказал, но я ведь о тебе думаю. И о тех омегах, которые могут принести пользу племени! Юнхо замер в дверях, не поворачиваясь, а у Есана перед мысленным взором снова блеснули лихорадочно полные слёз кошачьи глаза Минхо, милого его омеги, о котором почему-то не думалось ему в последнее время, но проклятый сон снова напомнил ему обо всём, что между ними было. Но он упрямо сжал зубы и постарался отогнать образ Минхо, продолжая разговор с Юнхо, удерживая его внимание: — А они отданы тем, кто не может ценить их, их бьют и унижают! И могут погубить! Я ведь должен думать обо всех омегах моего пле... Обо всех них! Если не я — кто о них позаботится?! Эти альфы... Эти волки, что мучают их сейчас, — они жестоки! А ведь эти омеги могут быть вам полезны! — Если ты заботишься обо всех, за что ты так с моим Минги? — глухо спросил Юнхо, не поворачиваясь и всё сильнее горя в душе горечью. — Минх... Минги — один из лучших среди нас! — в отчаянии почти выкрикнул Есан, чуть не выдав себя, так как лихорадочно метался между образами двоих омег. — Но если он не принесёт тебе и племени волчонка, если будет бесполезен тебе — сколько продлится, альфа Юнхо, твоя любовь?! Ты так сейчас счастлив, да, альфа? Но что зародится здесь, — он сделал несколько шагов и упёрся пальцем в грудь развернувшегося к нему Юнхо, — когда ты увидишь у остальных на руках детей — а сам не сможешь прижать к себе своего? Именно этот вопрос он когда-то хотел задать альфе — но не этому, не тому, кто стоял сейчас перед ним с горькой ненавистью во взгляде. И точно не по поводу этого омеги. Но так как до того не дотянуться — пусть ответит хотя бы этот. — Как долго ты сможешь не попрекать этим своего омегу? Насколько сильны твои чувства и чего на самом деле ты от него хочешь? Ведь первое, что ты мне сказал, когда сегодня пришёл... — Есан усмехнулся дрожащими губами. — ...что ждёшь от этого своего гона плода! И я точно знаю: именно это было у тебя на душе, это лежало сверху, самым нужным и желанным! И что ты сделаешь с нашим бедным Мин... ги, если он не сможет подарить тебе волчонка?! Как долго удержишься от попрёков и... побоев?! И вдруг Юнхо резко шагнул и толкнул Есана к стене, а потом яростно сжал его плечи и оскалил белые крепкие зубы, словно желая загрызть. Но тут же, словно очнувшись, дёрнулся назад, выпуская, и отошёл на пару шагов. Есану не было страшно ни мгновения: он видел, что альфа не готов к убийству, что алого недостаточно в его "тени", однако то, какую ярость вызвали у Юнхо его слова, произвели на него гибельное впечатление: сама мысль о том, что он может отказаться от омеги из-за чего бы то ни было, доставила Юнхо настоящую, почти смертельную, ломающую его боль — боль, которую Есан увидел в его тени мутным, болезненно-синим всполохом! Но тут же зазмеились, завились вокруг этой боли ярко-зелёные, живительные ручейки. Увы, лгать себе после этого Есану не было никакой возможности: этот альфа не просто болтал о любви! Он не был ни наивен, ни глуп, он не хвастался, не врал ни себе, ни ему: он на самом деле любил Сон Минги! Безоговорочно, страстно, искренне, так, как... как никто и никогда не полюбит самого Ес... "Чш-ш... Тише, малыш... Санни, милый мой... Я рядом, я с тобой... Санни?.. " Есан сморгнул, отгоняя лишнее, разрушающее воспоминание о горячих глазах и нежных губах, об уверенных и таких сладких объятиях. Не сейчас! "Я буду рядом, слышишь? Я спасу тебя, просто позови — и я всегда тебя найду, слышишь?.." Нет, нет! Прочь! Есан посмотрел упрямо и твёрдо на тяжело дышащего в двух шагах от него альфу, пытаясь понять, как так получилось, что сейчас он не испытывает ни ненависти к нему, ни боли от того, что уже знает: он проиграл. Проиграл той огромной светлой зелени, что расцвечивала его "тень". Юнхо же, чуть восстановив дыхание и убрав мгновенно вылезшие клыки, прохрипел: — Ещё раз услышу, что ты так говоришь о нас с Минги... Я убью тебя, омега Есан. И даже Чонхо меня не остановит — со всей своей силой. — За что убьёшь? — тихо и напряжённо спросил Есан. Он всё ещё старательно боролся с собой, чувствуя, что не сможет... не сможет. Глупец!.. Слабак... Именно в этот момент, понимая, что сейчас всё сломает своими руками, он в последнем разумном порыве кинулся по нити к Сану и резанул хлыстом по связывающей его удавке. Успел увидеть краем сознания, как медленно поднял белый волк голову, как вскочил на лапы, мотая головой и пытаясь понять, что с ним. Но дальше смотреть Есан не мог: он почувствовал пристальный взгляд Юнхо и вернулся к нему. — Разве я неправду тебе сказал? — спросил он, глядя в чудные тёмные глаза Юнхо, сейчас отдававшие алым и полные мерной яростной злобы. Он ведь сейчас даже не с ним разговаривал. Нет. Он задавал вопросы тому, кому хотел когда-то их задать — Сынмину, альфе Минхо. — Разве не правдивую картину тебе нарисовал? За что же ты хочешь меня убить, альфа... Чон Юнхо? — Есан горько усмехнулся. О, он был уверен, что... — Я никогда, проклятый ты перелётчик, не сделаю своему омеге больно! — выкрикнул Юнхо и снова оскалился. Голос его был хриплым, но уверенным, словно он говорил что-то давно обдуманное или то, в чём никогда не смог бы усомниться. Есан было открыл рот, чтобы возразить, но Юнхо зарычал: — Заткнись! Если ты не способен это понять, это твоё дело! Ты думал, что я, как узнаю, что у моего омеги могут быть сложности, брошу его и побегу трахать тех, кто сможет мне выносить сына? Да что ты вообще понимаешь... ну, допустим, не в любви, но хотя бы тогда в истинности, омега? А вот это он сказал зря... Истинность? Опять ненавистная истинность! Есана словно прорвало: — Ах, дело в истинности? Истинность, да, Сы... Юнхо?! А может, твой Минги и сам захочет отказаться от тебя — ради твоего же блага, а? Может, у него спросим?! Не в этом ли и заключается ваша хвалёная истинность, а может, и та твоя хвалёная любовь, чтобы желать своему истинному счастья, а не бед?! Как он будет себя чувствовать рядом с тобой, ждущим от него... — Я ничего от него не жду! — рявкнул Юнхо, сжимая кулаки и наступая на Есана, словно желая задавить его, заткнуть, словно слова омеги делали ему по-настоящему больно! — Я люблю его! Именно его — и только его! Всё, что он мне подарит, я приму с огромной благодарностью! И ни за что не упрекну за то, что он не сможет подарить! А если ты, омега Есан, посмеешь приблизиться к нему и вякнешь ему что-то о том, что он может быть... Юнхо внезапно подавился воздухом, но откашлялся, яростно оглядывая застывшего с болезненным выражением на лице Есана, который в это время невольно следил, как мчится по лесу белый волк, как мелькают перед его глазами деревья, как пролетают под его лапам кочки — и увидел знакомый берег реки. А Юнхо между тем процедил сквозь зубы: — Если ты посмеешь встревожить его, я не пощажу тебя, слышишь? Не подходи к моему омеге! Не смей беспокоить его своими сомнениями! Не смей думать, что я могу отказаться от него! Ты ничего обо мне не знаешь, а твои предположения оскорбительны! И я избил бы любого, кто посмел бы такое обо мне предположить! Но ты омега... И перелётчик... Ты ничего вообще не знаешь о волках... О, Есан не знал ничего про волков — это точно. Только вот именно рядом с волком он смог забыть о боли, которая томила его столько лет. Именно волк показал ему, что Есан может быть дорогим кому-то — до дрожи сердечной дорогим! Иногда его пугала почти сумасшедшая увлечённость Чонхо им, но в глубине души он уже признавался себе: ему до ужаса нужна была именно такая безоговорочная, дикая, страстная привязанность — к нему, к тому, кого никто никогда на свете не любил! Ему — такому сломанному, такому неправильному — нужно было именно это: чтобы его сковали и не пускали, чтобы тряслись над ним, чтобы... "...я не отступлюсь от тебя и всё, наверно, тебе прощу, слышишь? Только бы ты себя прощал и знал... ты больше не один. Лисёнок мой маленький... Ты мне нужен именно таким, какой ты есть..." О, как же разочаруется Чонхо, когда поймёт — а он поймёт, он умный, как див Вальду, уж это точно, — что его лисёнок — жестокий убийца... А это — тоже сможешь простить, Чхве Чонхо?.. И поганец Юнхо, словно услышав его мысли, вдруг что-то там забормотал о Чонхо. Кажется, спросил, не обижает ли его альфа... Это Чонхо-то... Есан горько усмехнулся. Кто кого обижает... А потом Юнхо его добил. — Мы способны любить, Есан,— сказал он страстно, и в его глазах — таких невыносимо, жестоко добрых — отразилось... сочувствие. — Любить так, что... Я умру, если с ним что-то случится, а я не смогу ему помочь, от тоски сдохну — вот, как я его люблю... И не потому, что он мой истинный, а даже потому уже, что.. — Беги, — быстро сказал Есан, хватая себя за плечи и сминая свой разум, который вопил ему проклятия. — Быстро! Быстро беги, альфа! Обращайся и беги туда! Юнхо попятился от него, явно изумлённый, а Есан в бешенстве крикнул, понимая, что если Юнхо промедлит ещё, он просто накинет на него удавку и придушит прямо здесь, чтобы он не посмел сделать ничего из того, что... И свой голос он услышал словно со стороны — отчаянный, срывающийся, хриплый: — Ну! Быстро! Должен успеть! Беги! Обращайся — и беги туда, где оставил его! Он в опасности! Ну! Что ты стоишь! — Есан топнул ногой и зарычал: — Беги, проклятый альфа! Он его убьёт! Этот ваш ненормальный! Минги в опасности! Ты должен его спасти... Последние слова он кричал уже в волчью морду — ту самую, серо-рыжую. Юнхо выпрыгнул в окно, задев и сломав раму. А Есан медленно стёк по стене кучей ветоши — пустой и ненужной. "Раз, — подумал он как-то отстранённо. — Это был первый раз, Сон Минги. И кажется... ты снова победил. Осталось две попытки".