Проклятье шамана (18+)

— Ты напугал меня. — Чонхо снова провёл прохладной, смоченной в каком-то духовитом отваре ветошью по лбу и шее Есана. — Очнулся? — Чонхо... — Есан не узнал своего голоса: тот был похож на шипение умирающей змеи. Он кашлянул — горло тут же обожгло колким. Чонхо снова осторожно провёл по его лицу тёплой влажной тканью, и Есан, сделав усилие, уцепился за его руку. — Чонхо, — снова начал он. — Ты не сердишься больше?.. Альфа молчал. И Есан почувствовал, как снова в неяркий приятный аромат костра с речной свежестью начал вплетаться островатый хвойный призвук. — Прости меня, — прошептал Есан, чувствуя, как закипают у него под веками горячие слёзы от накатывающего неумолимой волной страха. — Не бросай меня... — Я никогда тебя не брошу, — тут же откликнулся Чонхо. В его голосе не было злобы — только лёгкое раздражение и печаль. — Но мне нужно было быть бодрым и сильным эти дни, так как Сан рвался из пут в своём забытье. А после сон-травы, да ещё и со сладянкой, у меня постоянно сонное состояние, мне трудно быстро соображать и меня тянет говорить всякие длинные речи. Это было бы лишним т... — Прости, — с отчаянием, зажмурившись, перебил его Есан. — Прости меня, я никогда... — Только не ври мне, — резко сказал, не дослушав его, Чонхо. — Мне казалось, что ты понял, что не стоит мне врать. Потому что я всё равно пойму, а тебе будет самому неловко. — Хорошо, — Есан разжал руку в бессилии. Что он мог сделать, если Чонхо обо всём догадался и больше не верит ему? Впрочем, верил ли когда-то он вообще Есану? Доверял ли? Нет, конечно, с чего вдруг? То, что они трахались, преодолев Есаново смущение и страх, это ведь ни о чём не говорило. То есть не говорило Чонхо, для которого иметь омегу было чем-то обычным, он ведь, как помнил Есан, был тем ещё ходоком и любителем... А вот для Есана это было очень важным, потому что он и сам порой не понимал себя: откуда в нём, истерзанном, изнасилованном когда-то, такая страсть, как он может получать наслаждение, если до этого всей душой, искренне ненавидел альф и саму мысль о том, что надо будет под кого-то лечь? Да, конечно, он, как мог, готовился к этому, уговаривал себя, но и представить себе не мог, что это будет не мучение, с которым он заранее смирился, а истовое, жаркое удовольствие! Он в жизни лишь раз что-то подобное испытал — когда познал Минхо. Но тогда всё было иначе, совсем иначе! Пора признать: едва оторвавшись тогда от желанного тела омеги, он сразу осознал, что поступил плохо. Понял он, однако, и то, что это "плохо" повторит, если представится такая возможность. Так что то удовольствие принесло ему тайную душевную муку и осознание собственной порочности и слабости. Потом он на самом деле несколько раз всерьёз пытался склонить Минхо к повторению, но тот всегда держал оборону — и Есан в глубине души был ему, возможно, даже за это благодарен. А здесь, с Чонхо... Истомлённый жаром сильного тела альфы, Есан чувствовал себя просто прекрасно. Он наслаждался осознанием того, что всё правильно теперь и в его жизни: он ублажает сильного мужчину, который всё пока делал, чтобы ему, омеге Кан Есану, было рядом с ним хорошо! Волей-неволей, но Есан не мог не оценить этого, хотя и понимал, что вряд ли для самого альфы это имело такое уж значение. Чонхо ведь сразу дал понять Есану, что любовник из омеги плохой: неумелый, неопытный, доставлять такое наслаждение, как сам альфа, не умеет. И вряд ли что-то за прошедшее короткое время изменилось. Так что, конечно, то, что они стали делить ложе в полном смысле, не было поводом для хоть какого-то доверия между ними — с точки зрения Чонхо. А Есан... Уже какое-то время он осознавал, что не может думать о Чонхо как о ком-то, кто может причинить намеренную боль. Что думает об этом человеке как о том, кому, наверно, стоило бы довериться. Что он просто — всё чаще и чаще думает о Чонхо. Хотя и опасается его, осознавая его необычность и способности. И уважает его. Но больше всего... Больше всего он боится, что Чонхо бросит его, выгонит, откажется. И не только потому, что ему нужна помощь этого альфы и его покровительство, пока он здесь. Чонхо защищал его, самим собой, своим запахом, авторитетом своим — и в этом Есан убеждался не раз. Но не только поэтому. Его влекло к Чонхо. Никогда и никто так не привлекал его — опутывая своей тайной, притягивая какой-то животной, внутренней силой, неумолимо овладевая сознанием — и не давая злиться на это. Чонхо порой раздражал своим всезнанием, Есан иногда с тоскливой обречённостью думал, что ни за что не сможет укрыть от него всё, что надо бы укрыть. Но злиться на этого альфу он не мог. На слова, которые поперёк, на властность, когда речь шла о ложе, на всё, чего Есан ни за что не стерпел бы от кого-то другого - ни на что не мог. Так что сейчас ему было больно где-то в глубине души, в груди, в сердце. Он осознавал, что виноват, и ему ужасно хотелось, чтобы Чонхо его простил и посмотрел, как раньше — ласково и с... желанием. А ещё Есану было стыдно... И это тоже было чем-то новым для него. — Чонхо... Прошу... — Есан, не открывая глаз, снова нащупал руку альфы и сжал его пальцы. — Не бросай меня больше... Не оставляй одного здесь... — Почему? — тихо спросил волк и, помедлив, сжал его пальцы в ответ. — Тебе страшно? На тебя... Тебе кто-то угрожает? "Я! — крикнул про себя Есан, и вдруг почувствовал, как вздрогнул, словно в ответ на этот крик, Чонхо. — Я сам! Я сам себе угрожаю! И не только себе..." — Нет, — мучительно сглотнув, ответил он вслух. — Просто мне не очень уютно здесь... одному. — Странно, — негромко произнёс волк. — Мне казалось, что ты всё делаешь, чтобы держать меня как можно дальше от себя. Есан сглотнул горячие слёзы и лишь помотал головой не в силах ответить. Он и сам не понимал себя, но точно не хотел, чтобы Чонхо сейчас снова оказался далеко. А потом он почувствовал, как прогнулось рядом с ним ложе и невольно выдохнул с облегчением. Чонхо обнял его, осторожно, бережно, едва сжимая, привлёк к себе и стал ласково поглаживать ему плечи, шею и затылок. Его дыхание шевелило волосы на макушке Есана. Он молчал, но Есан невольно прислушивался к биению его сердца: оно стучало гулко и немного частило. Чонхо не был спокоен, хотя движения его были размеренными, ровными, да и дыхание лишь изредка сбивалось — когда он чуть менял положение, чтобы уложить омегу на себя удобнее. Есан подумал о том, что это всё очень и очень странно. Его альфа... Его альфа, надо же, как легко принял он это название для Чонхо. Он, конечно, призывал омежек, что приходили к нему учить волчий язык и обычаи, называть волков, что взяли их к себе, именно так — мой альфа, мастери, но сам для себя как-то не связывал это слово с Чонхо. Однако — вот же. Его альфа узнал, что он его притравил сон-травой, и, видимо, знал об этом и в прошлый раз, однако не стал его пороть, насиловать или наказывать каким-либо другим способом. Просто ушёл из дома, так как это вредило ему, а потом спокойно сказал об этом Есану, словно так и должно было быть! Но ведь не должно было? Почему же Чонхо не злится? Или злится?.. Сердце альфы гулко толкалось в рёбра, словно пытаясь дотянуться до прильнувшего к его хозяину омеги. Есан боязливо положил на грудь Чонхо свою ладонь и почувствовал, как сердце застучало ощутимей. Но Чонхо молчал. И лишь руки его продолжали скользить по телу Есана, одаривая его теплом и приятными ненавязчивыми мурашками. Есан прикрыл глаза, осторожно втянул воздух, пытаясь понять по запаху, как настроен Чонхо. И вдруг с удивлением понял, что запах почти не ощущается. То есть ему казалось, что вот только что пахло густо и настойчиво костром с влажным и хвойным духом, но сейчас притих не только Чонхо — притих и его аромат. Зато внутри Есана мягко и настойчиво разливалась странная нега. И её он тоже не сразу почувствовал — лишь сейчас, когда замер, принюхиваясь, осознал, что полностью расслаблен. И глаза у него прикрываются сами, а он словно не в силах был двинуть ни рукой, ни ногой. — Что ты делаешь? — тихо спросил он. — Мщу, — негромко откликнулся Чонхо. — Зачем? — Есан не испугался, на него накатило какое-то умиротворение, он ощутил, что, скорее, благодарен Чонхо за то, что жуткая судорога, которая сжимала всё у него внутри всё последнее время, вдруг стала медленно отпускать его. — Чтобы ты понимал, что не только ты можешь творить, что вздумается, — сказал Чонхо, и его руки сильнее сжали омегу. А Есан лениво подумал, что по-хорошему бы надо испугаться: сейчас он вряд ли мог противиться альфе, и Чонхо — пожелай он чего — мог сделать с ним всё, что вздумается. Но... — Ты меня снова травишь? — тихо спросил он. — Почему я не чувствую запах? — Травить можно по-разному, — деловито пояснил Чонхо. — Запахом, травой, мыслями, словами, руками... — Руками? — приподнял голову Есан, но тут же снова опустил её на широкую грудь альфы. — Как это — руками? — Показать? — насмешливо спросил Чонхо. — Покажи, — легко согласился Есан и блаженно улыбнулся, ощущая, как уходит из его груди сидевшая там несколько последних дней болезненная заноза. — Хрен тебе, — вдруг ухмыльнулся Чонхо. — Не заслужил. — А я должен заслужить, чтобы ты меня притравил? — искренне удивился Есан. — О, поверь... — Голос Чонхо упал до мягкого глухого шёпота. — Тебе понравится быть притравленным моими руками. — Хорошо, — вздохнул Есан. — Как заслужить? — Спи, — негромко откликнулся Чонхо. — Поздно уже. Завтра поговорим. — Ты не уйдёшь завтра? — прошептал Есан, ощущая, как на самом деле он устал, как почти невыносимо налиты тяжестью его руки и ноги, как трудно ему держать глаза открытыми. — Спи, лисёнок... Завтра будет трудный день. — Омега почувствовал, как Чонхо склонился над ним, чтобы поцеловать его в макушку. — Никуда от тебя я не денусь. Мы ещё поборемся. "Не хочу бороться... — лениво проскользнуло у него в голове. — Хочу пр..." — Додумать он, кажется, не успел.

***

— Я задам тебе три вопроса, Есан, — негромко, но очень твёрдо сказал Чонхо. — И ты мне ответишь правду. Ты знаешь, что соврать мне можно, но ты даже не поймёшь, понял я или нет. И если ответишь правду, я исполню одну твою просьбу, кроме просьбы отпустить тебя. А соврёшь — я накажу. Есан вскинул на него глаза и с тоской спросил: — А если я не стану отвечать? — "Если не могу? Если не хочу, чтобы ты узнал меня и..." — Могу я отказаться? — Нет, — спокойно ответил Чонхо. — Но не обязательно отвечать в подробностях. Только прямо на вопрос. Есан опустил глаза. Руки его дрожали, в груди наливалась новой болью прежняя тревога. Ночь прошла — и унесла с собой дарованный Чонхо покой и негу. И день принёс, как и всегда, печали и разочарования. Чонхо не простил, не забыл и не готов был всё спустить Есану. — Что же такое скрываешь, омега, если так боишься моих вопросов? — тихо спросил альфа, и его глаза, в которые сейчас падал солнечный свет и делал их тёмно-медовыми и полными золотых искр — безумно красивыми, умными и живыми — вдруг покрылись дымкой печали. — Будет ли так однажды, что ты мне хоть немного поверишь? Я ведь не врал, когда говорил, что всё тебе прощу и... отдам всего себя тебе... "Не простишь! — с тоской подумал Есан, вглядываясь в чудные глаза волка. — Никто не сможет простить. Я сам себя никогда не прощу, хотя и... не получилось ничего". Первое, что сказал ему Чонхо утром, когда Есан встал и пришёл на кухню, на запах вкусных блинцов, что волк Чон Юнхо отпустил его и альфа очнулся, а значит, теперь они с Минги, наконец-то, вместе, в мире и покое. И Есан не смог сдержать смеха. Да не просто смеха: его накрыло так, что он не мог остановиться и смеялся до слёз. А потом Чонхо какое-то время грел его у себя на груди, чтобы остановить эти слёзы, с которыми Есан никак не мог справиться. Чонхо ни о чём не спрашивал — просто обнимал, поглаживал и шептал что-то вроде: — Милый... Лисёнок... Тише, тише... тише... Но ни запахом не помог, ни в сознание умиротворять не лез. Есан в его руках успокоился сам. И сразу осознал, что, видимо, пропал. Совсем пропал. Чонхо накормил его, напоил вкуснейшим и явно успокоительным сбором из душистых трав и усадил перед собой. — Ты будешь отвечать? — спросил он снова. Есан кивнул. "А есть ли выбор?.." — горько подумал он. — Хорошо. Первый вопрос: ты притравливал меня, чтобы я не потянулся к тебе на ложе? Потому что тебе противно быть со мной? Есан широко распахнул глаза и уставился на альфу с недоверием. — Что? — растерянно переспросил он. — Понятно, — выдохнул Чонхо, и его плечи чуть расслабились, а губы перестали сжиматься так сурово. — Второй вопрос: ты имеешь отношение к тому, что Чон Юнхо сегодня смог обратиться? — Нет, — честно ответил Есан. Потому что не имел. Никакого отношения к этому он не имел: он хотел прямо противного, а получилось... Как и всё в последнее время — наоборот. Чонхо явно удивился. Он прищурился и прикусил изнутри щёку, видимо, решаясь на третий вопрос. А потом тяжело вздохнул и негромко спросил: — Твой истинный — Со Чанбин? Есан прикрыл глаза и горько усмехнулся. Он покачал головой, испытывая невероятное, дикое облегчение, от которого у него чуть закружилась голова. — Я не верю больше в истинность, — сказал он. — Но если следовать твоим словам, что ты мне тогда говорил, то нет, Чанбин не моя родственная душа. Раз я смог так просто его отпустить, а он даже не расчувствовал меня. Но мы с ним связаны. Он — мой Обещанный. Что бы это ни значило, но я должен был достаться именно ему. Уж не знаю, был ли бы я с ним так безумно счастлив, как Минги с Юнхо, или был бы изнасилован и унижен, как несчастный Соён, однако нить Обещания меня связывает именно с ним. Но... — Но?.. — Чонхо смотрел пристально и требовательно. И хотя это был уже четвёртый вопрос, Есан ответил: — Но я не дал ему себя выбрать. Я выбрал тебя. Чонхо медленно кивнул и прикрыл глаза, откидываясь на спинку стула. — О том, почему ты это сделал, я спрошу в следующий раз, — медленно сказал он. — Придумай убедительный ответ. — Он усмехнулся в ответ на недовольное хмыканье Есана, который, весь внутри дрожа от медленно отпускавшего его напряжения, не смог сдержаться. — А пока: о чём ты хочешь попросить? — Возьми меня с собой, — не думая, сказал Есан. — Не оставляй здесь. Больше... Я могу с Саном помочь, я могу... — Хорошо, — коротко бросил Чонхо, поднимаясь. — Собери еды и возьми пару подушек, увяжи себе одеяло. Спать придётся в шалаше. Во времянку я тебя не пущу. Он приостановился около сидевшего в каком-то замешательстве Есана, который никак не ожидал, что с ним так быстро согласятся. А потом склонился, мягко обнял омегу за плечи и влажно поцеловал в обнажённую шею. Есан прикрыл глаза и положил ладони на обнимающие его руки альфы. — Я ведь могу быть рядом с тобой везде, куда поведёт тебя твой Большой млечный, лисёнок, — вдруг тихо прошептал ему Чонхо. — Просто подумай об этом, раз уж ради меня ты отказался от своего Обещанного. Есан вздохнул. О, да... Ради тебя... Если бы...