***
Ему не должны были сниться сны, когда он вот так засыпал. Чонхо обычно дарил ему покой, когда вот так трахал до беспамятства. Но не в этот раз. — Ты всё забыл, Есан. — Глаза отца были мертвенно-холодны. Он склонился над почему-то распятым на земле сыном и прищурился, окатывая его почти ощутимым ледяным воздухом. — Что ты делаешь, Есан? Почему ты здесь? Он повёл рукой по кругу, и Есан с ужасом увидел себя на пепелище, оставшемся от стана морвы. Он увидел вокруг трупы — гниющие, покрытые червями, пожирающими их. Он хотел закричать от ужаса, но голоса не было, и он мог лишь дрожать и пытаться зажмуриться, чтобы не видеть горелые остовы шатров, разлагающуюся плоть и дым, окутывающий это проклятое место. — Ты смог забыть, для чего это? — снова услышал он голос Кан Харо. — Отец, я... — Он и сам не узнал своего голоса — таким жалким и тихим он был. — Ты всё забыл! — громом прогремело над ним, и он зажмурился. В ответ на крик взметнулся в воздух грай сотни ворон, и Есан почувствовал, как мажут ему по лицу крылья этих дивов смерти. Он хотел закрыться от них руками, но не смог и пальцем пошевелить. — Нет, — всхлипнул он. — Нет! Не забыл, я... — Ты забыл своё предназначение, Кан Есан, — неумолимо прозвучало, казалось у него прямо в голове. — Где твоё племя, Кан Есан? Где омеги, ради которых я сделал всё это? — Они живы... Они счастливы... — мучительно сглатывая, чтобы почистить забитое песком горло, вышептал Есан. — Они же... — Почему ты не с ними! Где тот, кто даст тебе силу, способную дать им выжить?! Где твой ребёнок от твоего Обещанного?! Почему ты до сих пор пуст? И где он — тот, кто должен пожертвовать собой, чтобы горе и боль от его потери принесла тебе силу невиданную?! Ты должен был прозревать будущее, ты должен был спасти своё племя от гибели, а ты вместо этого отдал свою возможность получить это мальчишке, обречённому на смерть?! Тому, кому самими Звёздами предречено было сдохнуть под своим альфой? Ему? Ему ты пожертвовал своё будущее? — Я не дал ему умереть, потому что он тоже — мой омега... Омега моего племени... — Есан не знал, говорил ли он вслух или, терзаемый болью, лишь подумал об этом. Наверно, второе, потому что отец — его голос — Есана явно не услышал. — А теперь что ты будешь делать, глупый никчёмный омега? И как защитишь тех, кого я отдал тебе на сохранение?! Жалкий, убогий омега, теперь это ты — один из них! И ничем не лучше, не сильнее самого слабого из них! Каждым словом, каждым звуком этот голос истязал Есана, давя ему на что-то внутри и раздрая всё в нём в клочья. — Я спасу их и так, — чувствуя, как лицо ему заливают слёзы и всё равно не в силах открыть глаза, пробормотал Есан. — Я смогу, я не... я не... — Ты не один? — Дикий, громоподобный смех оглушил Есана, он в ужасе вскрикнул и закрыл голову и уши руками, но было поздно: голос на самом деле был внутри него. — Один без своих сил?! Да на что ты способен без своих сил?! Кто ты без них? Отними их у тебя, лиши тебя всего, что ты умеешь и чем так смело пользуешься, и что из тебя выйдет?! Кому ты будешь таким нужен?! Презренный червь! Вспомни: без них ты не смог отстоять даже себя, когда тебя, как мерзкую суку, трахали на земле, извозив в пыли! Без них ты не смог отстоять того, кого любил, и кинул его в пасть зверю, который мучил его! А сейчас... что сейчас? Голос превратился в шипение, словно огромная змея стала обвиваться вокруг Есана, сжимая его всё теснее и теснее, лишая возможности дышать. — Сейчас тот, кто рядом с тобой, — что с ним? Ты не можешь пользоваться рядом с ним своими силами — и где ты? Он трахает тебя, когда хочет, он берёт верх над тобой всегда и везде! Это ты стелешься перед ним, боишься рассердить! Это ты настолько трусливым и слабым стал рядом с ним, что не можешь оставаться без него! Кто ты без своих сил, Кан Есан?! Подстилка для альфы, который даже и не думает ни метку тебе ставить, ни в крепость звать! Ты соглашаешься на всё, что он хочет, ты уже растрепал ему всё, что должен был хранить и таить, чтобы всё вышло и получилось так, как я задумывал! Ты лужей растёкся под ним, стоило ему выпустить свой запах и взять тебя! С потрохами взять! — Нет... — Есан не успевал глотать слёзы, ощущая, что задыхается, что умирает в тесных объятиях змеи, которая всё сильнее сжимала его сердце. — Нет... нет... Ты лжёшь... Я не такой... Он не... Он не... — Он хочет лишить тебя всего, Есан, — горело в голове, — всего! Ему не нужен сильный омега рядом, ему не нужен вождь могучего племени! Он делает из тебя безвольную тряпку, покорного омегу для постели и кухни! Он ни разу не усомнился в том, что ты не сможешь оставить его, он так верит в то, что ты слаб, что беззащитен, что не сможешь противостоять ему! Ну же, Есан, думай, думай! — Чего ты хочешь от меня! — на последнем издыхании, едва дыша, выстонал Есан. — Я не верю... — Убей его... — Нет, нет! — Есан затрепыхался пойманной птицей, которой уже перегрызли горло, но она всё ещё бьётся в пасти меж острых зубов. — Ни за что! — Тогда ты сдохнешь сам, Кан Есан... Умереть можно по-разному... Слышишь? Ты умрёшь как шаман, если не убьёшь того, кто мешает тебе им быть... Убей его... Сам... Как и должен. Ты ведь знаешь, что это надо, что это правильно, что только так ты обретёшь силу! Я говорил тебе — говорил! Тот, кто тебе не Обещан, умрёт от твоей руки! Подмани ближе, притворись покорным, выжди, успокой его, он замышляет недоброе. Он явно замышляет недоброе против меня. Я чую это чую... чую... Замани его, пусть поверит, что ты согласен на всё ради него. А когда поверит, когда будет думать, что сладил с тобой, — убей его! Это будет третьей твоей жертвой, Есан... Вместо Минхо ты пожертвовал нежным мальчиком, невинным — и его сладкая кровь была угодна Звёздам, раз они дали так много счастья твоим омегам, раз помогают. Но ты же помнишь: жертв должно быть три! Убей его — и твоё сердце, которое он пленил, хотя не имел на него прав, будет разорвано! И это и будет сладкой кровью для Ветра дорог! Он и укажет путь! — Нет! Нет! Нет, я люблю его! Свой крик Есан услышал будто со стороны — когда, задыхаясь, отбиваясь от цепких рук, очнулся и в первые мгновения дико вырывался из объятий крепко держащего его Чонхо. — Чш-ш... Тише, лисёнок, — мягко выговорил Чонхо, едва Есан смог открыть залитые мутными слезами глаза. — Я рядом... Тише, милый... Тише... Мы со всем справимся... Санни... Санни, мой Санни... — Чонхо... Чонхо, почему же... Чонхо! — зарыдал Есан, трясясь всем телом в любимых руках. — Мы со всем справимся, Санни... — Голос у Чонхо был странный, словно отстранённый, напряжённый, вовсе не напуганный и не ласковый, как это было раньше, кода Есан вот так просыпался от кошмаров в его руках. — Санни... лисёнок мой... Прошу, не плачь... Я буду рядом, слышишь? Ты можешь мне верить, Санни... можешь... можешь верить... Милый мой... Хороший мой... Любовь моя... Есан прижался к нему, сотрясаясь всем телом, зажмурился и крикнул про себя в чёрную глухую тьму: "Никогда! Я лучше себя убью, чем его! Я оставлю, оставлю его! Но никогда ни за что не трону! Потому что он — всё, что у меня есть!" И дикий, гиений смех, что прозвучал ему ответом в отдалении, обернулся змеиным шипением: "Тогда он убьёт тебя... Он ведь лучше убьёт тебя, чем отпустит... С-сан-ни-и-и..."***
— Не отдавай, — тихо сказал Есан, кивая на глиняную красиво расписанную кружку, которую бережно сжимал в ладони Джисон. — Слышишь? Не надо. Он сразу узнал эту кружку. Ту самую, черепки которой обожгут ладони брата алым огнём. — Почему? — приподнял бровь Джисон, прижимая кружку к груди. — Я так ждал! Это поможет мне... Эээ... — Он смутился. — Ну, поможет, в общем. Есан знал, что завтра день рождения папы Хёнджина и Чонджина: за завтраком Чонхо, стараясь отвлечь его от глухой тоски, что никак не хотела отпустить после ужасного сна, много чего говорил, в том числе и это. Говорил много, хотя и был слегка рассеянным и явно думал о другом. Но сел ближе, обнял крепко и долго держал в руках, вздыхая над Есановой макушкой. Потому он сказал, что, наверно, надо предупредить Джисона, что волки будут совершать обряд плача и снова пойдут выть Мати Луне, передавая своим родным слова любви. Есан на самом деле хотел слушать, но никак не мог сосредоточится ни на чём. Он уже с утра разбил тарель, порезав руку, и сжёг чугунок каши. Чонхо руку обработал и зацеловал, а вместо каши быстро сварил из рыбьих голов и трав отличный навар. Но и им Есан умудрился обжечься, когда ложка дрогнула у него в руках и горячий навар окатил омеге пальцы, губы и подбородок. Что самое странное — и тут Чонхо не задал ему ни одного вопроса. Он лишь быстро отёр кожу прохладной водой, смазал мазью из дорожника и нежно поцеловал губы, едва коснулся ими подбородка и нежно прикоснулся носом к пальцу. Есан смотрел на склонённое над его рукой лицо Чонхо и почувствовал дурноту. "Убей!" — прошипело снова в голове. "Лучше сдохнуть", — ответило сердце и ударило острой иглой. А Чонхо вдруг поднял голову и заглянул глубоко в его глаза. — Всё будет хорошо, лисёнок, — мягко сказал он и нежно поцеловал Есана в губы. — Слышишь? Есан слышал. Но не верил. Вернее, он понимал, что ему надо взять себя в руки, так как дела не ждали, и он всеми силами старался это сделать. Думать над тем, что сказал ему во сне отец — или его проклятый дух — он не мог, так как сразу его пробивала дрожь. И он стал отвлекать себя тем, что было важным и нужным. Сейчас, например, ему надо было предупредить брата об опасности. — Не надо, — сказал он, хмуро глядя на упрямо сжавшего губы Джисона. — Это опасно. Твой волк... — Есан запнулся. — Ему и так завтра... Не надо! — Скажи почему, — упрямо набычился Джисон, пряча кружку в нательную сумку. — Есть что-то, чего я не знаю? Есан прикрыл глаза. "Есть! — подумал он. — Ещё как есть! Только вот что я могу сказать? Подарок не к месту? Почему? Может, на самом деле его альфу немного утешит такой дар в день скорби? Но тогда почему плакал Джисон во сне? Почему гнал его кто-то так жестоко? О, я не понимаю! Не понимаю больше... И слов не могу найти..." Он мучительно выдохнул и вдруг, сам не осознавая до конца, что говорит, ответил честно: — Это я ничего не знаю! Я! Звёзды наказывают меня, лишая пути к ним! И я всё слабее вижу то, чем жил! У него внезапно перехватило дыхание — как тогда, во сне, когда его сжимали холодные змеиные кольца, и он от страха резко и гулко стукнул себя по груди, пытаясь пробиться к воздуху. Джисон ахнул и схватил его руку, не давая повторить удар. Пальцы у брата были тёплыми, сильными и живыми. От них тут же в руку кольнуло — словно после обморожения в оживающую плоть. Есан судорожно сжал его пальцы, боясь потерять их тепло, и заглянул Джисону в глаза. Там было беспокойство. Там была тревога. Но кроме того, там, в глубине, сияли звёзды боязливого счастья... Понятно стало, почему таким сильным и тёплым духом веет от Джисона: кажется, у него всё было хорошо... И Есану стало больно и страшно: его брат нашёл своё счастье, по крайней мере, уверенно шёл к этому, судя по чистоте и прозрачности его "тени", а он, Кан Есан, запутывался в себе всё сильнее, ощущая себя в ловушке и не имея ни сил, ни возможностей понять, что с ним происходит и куда дальше идти! Именно Джисон сейчас выглядел как тот, что может и должен утешать и помогать а сам Есан ощущал себя слабым, убогим и никчёмным — именно так, как и шептал ему в ночи змеиный голос отца. И он заговорил — быстро, судорожно глотая и пытаясь удержать уже сверкающие на глазах слёзы, отчего-то безумно искренне и лишь надеясь, что Джисон ничего не поймёт. Заговорил, потому что больше не мог молчать: — Я хочу избавиться от этого! Это мне мешает! Это плавит меня! Это топит меня, понимаешь? Но не могу, не могу, не могу! Он и сам не совсем понимал, что имеет в виду, но Джисон вдруг сделал именно то, что нужно было Есану больше всего — обнял его. Прижал к себе крепко, и потянулись от него к Есану ласковые нити тепла и участия. Есан прижался к брату и обнял его в ответ, а потом спросил, так искренне, словно Джисон на самом деле мог ему ответить: — Где мне силы взять? Почему ничего больше непонятно? Всё горит в руках! Всё ломается от дуновения ветра?! И ты... И ты! О, он слишком хорошо услышал внутри Джисона два ураганчика, загудевших грозно и уверенно в ответ на близость Есана, которого они явно восприняли как угрозу. Кроме того, Есан уже понял, что всё, что он закрыл внутри Джисона лопнуло, не выдержав, видимо, напора его внутренних сил. Однако это было сейчас лишь поводом снова заплакать: — Ты тоже всё сломал — и я не могу понять, почему всё так?! — Что я сломал? — жалобно спросил явно ничего не понимающий Джисон. — Что, скажи? И если тебе это так нужно — я сделаю, как было! Есан изумлённо замер, а потом запрокинул голову и рассмеялся. Глупый, милый, упрямый братишка... Омежка... Такой наивный омежка... — Сделаешь... Конечно... — Он сглотнул горький ком, разросшийся в горле. — Ты сделаешь — они снова порушат. Двое, сильные... Твой альфа, наверно, тоже не просто волк, раз так... Как я мог это упустить? Голубые глаза... А теперь вот поздно, поздно. Есан вдруг понял, что на самом деле и не думал раньше о Хёнджине и его голубых глазах всерьёз, он считал лишь собственную породу причиной того, что произошло с Джисоном. Однако, произнеся эти слова почти случайно, невольно на миг задумался о том, что и на самом деле так странно, что Обещанным Джисона оказался альфа с явным непростым прошлым в роду. Но теперь это всё было уже не так важно... Исправить ничего было уже нельзя. Есан не сможет, потому что... — Раньше бы смог, а теперь, когда этот... Проклятый, что же он сделал со мной! — Слова срывались с его языка почти бездумно, внутри разгоралась боль, толкавшая на то, чтобы открыться хоть кому-то и разделить её, хоть немного уменьшить. — Я бы убил его, должен был бы убить — но не могу! Не могу, понимаешь?! Смотрю — и понимаю, что не смогу жить, если он... Я... Уж лучше сам!.. Он запнулся и остановился, потому что Джисон крупно вздрогнул и вдруг схватил его за плечи и встряхнул, заставляя посмотреть на себя. — Что ты мелешь? Кого ты там убивать собрался? —крикнул проговорил он. — Что ты мелешь, сумасшедший омега?! Просто скажи, что происходит? Неужели не понимаешь: вместе справляться легче! Я же помогу, помогу тебе! Просто скажи! И только тут до Есана дошло, что он творит. Он испуганно отстранился от Джисона и заглянул в его глаза - в них билась и пламенела искренняя тревога. Тревога за неразумного и странного, но так нуждающегося сейчас хоть в ком-то Кан Есана. И Есан прикрыл глаза от того, как горячо стало у него на душе, снова шагнул к Джисону, обнял его и уложил голову ему на плечо, а потом тихо попросил: — Постой так со мной... Просто вот так — постой со мной. Я сейчас... — Он несколько раз вдохнул и выдохнул, пытаясь привести мысли в порядок. А потом снова заговорил: — Ты самый лучший после Минхо, Сонни. Это неудивительно... — Он вдруг смутился: упоминание вот так открыто, вслух родного когда-то имени обожгло, словно он снова опрокинул на себя навар. Но он тут же торопливо пояснил: — То есть ты просто лучший во многом, понимаешь? Но я не могу сейчас сказать всего. Я ещё не совсем отчаялся. Я ещё поборюсь. И вы меня не победили ещё, нет, не думай... От мысли, что Джисон, как и Чонхо, будет пытаться мешать ему своей заботой, что он может вдруг всё-всё понять и попробовать встать у Есана на пути, ему стало смешно. "Если так, то мне придётся проиграть... — язвительно подумал он. — Что ты на это скажешь, отец? Твой побочный сынок помешает твоему определённому к высокой судьбе сыну достичь предречённого тобой, а? Каково будет тебе знать там, откуда ты не сможешь меня или его достать, об этом?" И только тут он понял, что Джисон что-то бормочет ему на ухо. — ...ты нуждаешься в нас. И если ты это почувствуешь слишком сильно — просто приди ко мне. Я помогу, обещаю. Есан чуть толкнул его, отстранился и пристально заглянул ему в глаза. Нет... Ерунда... не мог Джисон... — Ты ведь не понимаешь, о чём говоришь? — тихо спросил он. — Не понимаю, — честно ответил брат и вздохнул. — Но и не понимая — помогу. Обещаю. Они попрощались торопливо, оба смущённые тем, что произошло, а когда Джисон уже подходил к калитке, Есан окликнул: — Сонни! Не отдавай стакан. Не надо. Джисон только махнул рукой, даже не обернувшись. "Напрасно, — подумал Есан, вдруг ощущая дикую усталость, от которой заломило сразу всё тело. — Но я уже ничего не могу сделать... Пусть каждый совершит свои ошибки и пройдёт по своему пути... Так тому и быть..." Чонхо был в лесу у Сана, так что Есану предстояла долгая бессонная ночь, потому что спать он без Чонхо больше не сможет. По крайней мере, он так думал. Однако стоило ему лишь коснуться головой подушки, как он мгновенно провалился в пропасть — чёрную, глухую и блаженно пустую.