Проклятье шамана (18+)

Минги стоял перед ним испуганный, он переминался с ноги на ногу и отчаянно шептал, воровато оглядываясь: — Я едва удержался, чтобы не закричать, Есан! И я уверен: это были До Доён и Ги Мао! Папы Соёна и Миёна! Только они... Знаешь, они будто на себя похожи не были! Они улыбались! Они смеялись, когда смотрели товар, они так озорно и смело торговались — и с ними смеялись и торговцы! Они такими счастливыми выглядели! Такими... — Минги вдохнул и радостно выдохнул: — Свободными! Есан сжал губы и тоже выдохнул, только сейчас поняв, что позабыл, как дышать, — с того момента, как Минги прибежал к нему в дом и начал рассказывать о том, как он в деревне у Синего Ската встретил на ярмарке старших омег морвы — тех, что ушли в долину. — Я думал, честно думал, что ошибся, — торопливо, глотая слова, продолжал Минги, — но потом увидел ещё и омег семьи Сон! А ещё среди них были братишки Чондо, Хано и Харо! А они же... Есан, ты понимаешь? — Минги нетрепливо затряс головой, пытаясь заглянуть Есану в лицо. — Альфы. — Есан постарался произнести это слово как можно увереннее и спокойнее. Он стиснул на мгновение пальцы, а потом поднял взгляд на Минги. Задержался на огромных, чудной красоты глазищах Сона, сияющих изумлением — испуганно-радостным, словно омега увидел диво дивное. Потом Кан метнулся глазами по его лицу, отметил мягкую приятную его округлость, румянец — здоровый, нежный — и только потом медленно поднял взгляд на пляшущее над головой омеги и никуда — увы — не девшееся пламя. Он какое-то время всматривался в это пламя, пытаясь напряжённо осознать, что чувствует. Страшно... Да, ему было страшно. Но страх был далёким, он гулко бился где-то внутри, на донышке, напоминая о себе, не давая забыться, однако больше не сковывая, не уничтожая всё внутри. Минги был опасен. То есть... Минги мог быть опасен. Но он прибежал к Есану, чтобы рассказать о внезапном и волнующем появлении прошлого, которое было вроде как далёким и страшным, но, видимо, желанным? Это значило, что Минги безоговорочно доверял Есану и только в нём видел того, кто может всё решить и со всем помочь. И если и был Сон опасен, то точно не сейчас. Есан вдруг понял своего отца, который мог долго ходить рядом с тем, кто должен был стать его убийцей. Не сейчас. Он ощущал это всей своей душой, всей кожей, всем существом: Минги не был ему сейчас опасен. А если бы и был... Отчего-то именно сейчас Есан твёрдо осознавал: убить этого омегу он не сможет. Даже если захочет, наверно, всё равно не сможет. Потому что Сон Минги в данный момент никак не был похож на причину Есановой гибели. И рука на него не поднялась бы ни за что. И натравливать на него — такого милого в своей смущённой и испуганной радости, так наивно хлопающего своими длиннющими ресницами, с таким нетерпением покусывающего пухлые тёплые губы — как можно было? Как можно было вообще желать ему смерти? И он — да разве мог он желать смерти Есану? Нет, нет... Это точно какая-то ошибка, точно! Есан не находил в себе сил верить в то, что он должен расправится с этим омегой. А синее пламя... Да, Есан ненавидел его. Именно его — но не омегу, над головой которого оно плясало. "Да он и сам умрёт, если поймёт, что я из-за кого-то, кто с ним связан, умру, — вдруг подумалось Есану. — Скажи ему — он и сам, наверно, согласится исчезнуть, чтобы не причинить мне зла... Это же Минги! Сон Минги, добрый, милый глупыш Минги, который готов для всех на всё... И для меня же... И для меня! А отец... — Есан содрогнулся, вспомнив свой сон, змеиное шипенье отцова голоса, его яростные, полные ненависти и презрения глаза. — Отцу я никогда не доверял, никогда! Он так долго мучил меня, он взвалил на меня всё то, чего не смог достичь сам, и ушёл, оставив меня расхлёбывать всё, что сам натворил! И он хотел, чтобы я отдал на растерзание Минхо, чтобы погубил своим бездействием Ликса, чтобы сделал несчастным Джисона и был несчастен сам! Он хотел, чтобы я убил Чанбина! Он требует сейчас, чтобы я убил Чонхо! — Есан снова дрогнул всем телом от этой, последней, мысли, и схватился за грудь, потому что сердце его вдруг забилось перепуганной дикой птицей. — Я никогда не верил ему до конца — почему должен верить в этом?! Дирек убил его, потому что был Чёрным воином, убийцей неугодных и провинившихся! А Минги... Минги и его дитя... Да и будет ли оно у него? Нет, нет... Надо подождать, надо подумать... Нет, этот телёнок не может быть мне опасен. И я ни за что не смогу его убить. Почему-то сейчас... Больше нет". Есан болезненно всматривался в лицо Минги, которое постепенно покраснело, а сам омега стал переминаться с ноги на ногу под пристальным взглядом шамана. Кан же пытался понять: почему Минги был так рад видеть старших омег? Ведь они его обижали ничуть не меньше, чем младшие! Они, считая его стыдным, негодным, порченым, унижали его, презирали и откровенно об этом говорили, показывали всеми своими действиями, что он ниже, хуже, недостойнее их... Однако ни капли злобы, ни грана страха, ни толики желания отомстить не видел Есан в чистых, солнечно-карих глазах Минги. Зато в них плавали звёзды... Не те, далёкие и прекрасные, что видишь лишь на чёрном небе и не чувствуешь с ними родства — лишь восхищение. А те, что освещают путь заблудшим душам во тьме ночи и поэтому так близки, такими родными кажутся. — Что ты собираешься делать с этими сведениями, Сон Минги? — тихо спросил Есан, с трудом вырывая себя из размышлений и возвращаясь к тревогам жизни. — Кому ты об этом уже рассказал? — Никому, — удивлённо ответил Минги, приподнимая брови. — Что ты, Есан, разве я не понимаю? Волки... Они могут ведь... Я же понимаю! — Минги заморгал и снова перешёл на шёпот: — Но только Юнхо сказал, что теперь мы будем много и часто торговать с той деревней, а у них с нашими старшими... ну, то есть с деревней в долине Водопадов — так её они называют — образовались тесные связи. Наши молодцы, они привезли много ценного! — В голосе Сона вдруг появилась гордость, снова изумившая Есана своей чистотой и искренностью. — Даже Сынмин сказал, что такой вкусной копчёной зайчатины и не едал никогда! А Тэхён, это сын главы деревни, куда мы ездили, так и вообще запал на наш сладок так, что за баул отдал пяток цыплят! Наш Сынмин, как увидел, позеленел от зависти, еле как смог у него остальных-то откупить. Для Минхо своего всех хотел, а не успел! Тэхён таким сладкоежкой оказался, что... — Хорошо, хорошо, — перебил его Есан, чувствуя, что радостная трескотня Минги заставляет его волноваться. А имя Минхо отдалённой волной беспокойства накрыло — и отпустило... до странного легко. Однако нельзя было больше отвлекаться, никак нельзя. — Минги, милый, скажи же мне: кому собираешься рассказать о том, что видел наших? — Ну... — Минги растерянно умолк и пожал плечами. — Кому скажешь, Есан. Ты ведь не удивлён, да? Ты ведь знал, что они не остались в Кряжнике? — Ты знал о Кряжнике? — напряжённо переспросил Есан. — Откуда? — Я увёл туда братьев Хан, — тихо ответил Минги. — Они потерялись и плакали, а я... Я слышал, как Мо договаривались о Кряжнике. Ну, и отвёл. Они там все испугались, как меня увидели, зашикали, за головы похватались, а я... — Он горько усмехнулся. — Я и понял, что мне там никак нельзя остаться, с ними-то. Да и ты вроде звал. Ну... вот. Есан держался. Он старался держаться, однако неприкрытая боль, что узким коварным кинжальным лезвием скользила в словах Минги, язвила его сердце безжалостно. Он встал и, быстро подойдя к низко опустившему голову омеге, обнял его. Минги вздрогнул. Он был выше Есана, но тут же покорно опустил голову ему на плечо и робко, едва касаясь боков, приобнял шамана в ответ. — Ты не подумай, — выговорил Есан сквозь зубы, чтобы не выдать накатившие чувства и суметь солгать увереннее, — я позвал потому, что ты заслуживаешь настоящего счастья, Минги. Как и многие среди нас. Ты чист перед нами всеми, омега. И, может, побольше многих заслужил своего Обещанного. Ты же счастлив с ним? Есан отстранился и заглянул Минги в глаза. Омега мог не отвечать — так засияли звёзды в его глазах, что слов не нужно было. Он лишь кивнул и улыбнулся — широко и светло. — Вот и хорошо, — сказал Есан, медленно выпуская его из рук. Он отошёл к столу, набрал ковш воды выпил залпом, так как сухостью и песочным скрипом вдруг наполнилось его горло — говорить было трудно. Но он взял себя в руки и, снова повернувшись, продолжил: — Послушай. Я сам всё расскажу волкам, хорошо? Не думаю, что, приняв нас так, как приняли, пойдут они убивать родных нам омег. — Некоторые не смирились, — тихо откликнулся Минги. – Соён... Юсон... Они пострадали... — Да, я знаю, — твёрдо кивнул Есан. — Но всё же. Не вмешивайся, ладно? И альфе твоему пока знать ничего не обязательно, а уж нашим всем — и подавно. — Наши были бы рады знать, что так близко... — Минги. — Есан нахмурился, и тут же в глазах Сона отразился покорный испуг. — Нет, нет, я не... Послушай. Он взял Минги за руку и сжал его дрогнувшие пальцы. Прикрыв глаза, на миг задумался о том, что, может, лучше быстро расправится с "тенью" омеги, чтобы не объяснять. Однако сейчас он отчего-то побоялся надеяться только на такое вмешательство. И поэтому заговорил снова: — Минги, всё сложно сейчас, понимаешь? Наши омеги только начали привыкать к новой жизни. И если они узнают, что рядом — пусть и не очень близко, но где-то не так и далеко — есть те, кто может принять их, то не станет ли их желание ладить со своими волками слабее? А кто-то, у кого не очень пока ладится, может захотеть вообще всё бросить и уйти в долину, пробраться туда хоть тайком, хоть обманом! Потому что будет выбор. А для того, чтобы придать нужные силы, иногда надо лишить выбора, понимаешь? — Енджун, — тихо откликнулся Минги. — И не только! — Есан снова сжал тонкие тёплые пальцы омеги. — Соён, Юсон — они ведь могут захотеть уйти отсюда, а будет ли это честно по отношению к волкам? Это их добыча, они дали этим омегам возможность в покое восстановиться, но лишь для того, чтобы однажды они могли попробовать снова стать полезными стае! А если эти двое, повинуясь своим желаниям и обидам, захотят покинуть волчью деревню? — Разве их отпустят? — тихо спросил, опуская глаз, Минги. — Я не знаю, — вздохнул Есан. — Но боюсь, что это невозможно... — Он вдруг остро почувствовал, насколько лживо звучит сейчас на самом деле то, что он говорит. И добавил: — По крайней мере, пока ничего никому не говори. Я выясню, как видит это всё Сонхва и его окружение, и потом будем решать, кому и что рассказывать. — Они и будут решать, да? — вздохнув, спросил Минги. Есан кивнул. Да. Они и будут решать. И надо рассказывать всё быстро. Вряд ли слишком уж искренний Сон смог полностью скрыть своё волнение и радость от своего Обещанного. Скорее всего, заметили это и Юнхо, и Джун. А значит, надо всё исправить, чтобы никто не смог обвинить их в намеренной лжи. Потому что как бы ни были волки мирно и по-доброму настроены, но терпеть враньё от тех, кого приняли к себе, они точно не станут. "А уж если узнают, сколько ты врёшь..." — прошипело в голове змеиное. Но Есан мотнул головой и решительно сказал: — Мы договорились, Минги, да? Договорились. Ты молодец, что не показался нашим, ты молодец, что никому не сказал из волков и пришёл ко мне. Теперь мы можем повернуть всё в нашу сторону и попробовать со всеми мирно договориться. Минги просиял улыбкой и вдруг неловко подступил к Есану и обнял его. Тот замер в руках омеги, невольно напрягаясь, но заставил себя обнять его в ответ. — Есан, — робко произнёс Минги, — а мы ведь будем собираться, чтобы делать подарки на новоселье Ликсу, да? — Будем, конечно. — А могу я пригласить всех... ну... к себе? Я и булочек напеку, а мой... А Юнхо сделает напитков... — Конечно, — пожал плечами Есан, который уже совсем о другом думал. — Конечно. Я сам всем скажу, что собираться будем у тебя. Не думаю, что кто-то будет против. Минги сжал его крепче и засмеялся. Счастливо и мягко, низким голосом — так приятно, что Есан невольно стиснул зубы. Вот за что?..

***

Есан смотрел, как возятся на кухне Соён и Юсон и невольно улыбался. Они пригласили его торжественно на тихое и очень скромное свои первые домашние посиделки — не объявляя их и почти никого, кроме него, не предупредив. Правда, Соён сказал, что хотел позвать Джисона, но потом услышал, как его альфа кричит сердито в доме и не решился сунуться. Есан устало вздохнул и запретил себе об этом думать. Сам. Джисон разберётся со всем сам. Что смог, он для брата сделал, попробовал предупредить, может, и не совсем ясно, но ведь он точно знал: прямое предупреждение никогда не срабатывает. Так что... Сейчас — эти двое. Они были милыми, немного неловкими и очень юными. На самом деле, если так посмотреть, между ними и Есаном была не такая уж и большая разница в возрасте, но сейчас, глядя, как они тревожно хихикают, шушукаются и торопливо выставляют перед ним блюда, что сделали из того небогатого набора овощей и мяса, что им выделила стая, он чувствовал себя старым и мудрым вождём, который с улыбкой смотрит на юных внуков, что так стараются уважить его старость и угодить ему с угощением. Вообще Есан, конечно же, заслужил такого отношения: он помогал им как никто другой. Чонхо был уже три дня на своём посту у Сана, предупредил его, что тот выздоравливает, так что со дня на день покинет их, разорвав путы и сбежав. И тогда Чонхо будет полностью свободен для Есана. Так и сказал: — Полностью свободен для тебя, лисёнок. Тогда и... поборемся. — Шутливо так сказал, улыбаясь, однако Есан невольно встревожился от странной радостной злости скользнувшей в этих его словах. Но пояснений не стал просить: собрал еды и проводил до калитки. И весь ушёл в помощь омежкам, обосновывающимся на новом месте и пытающимся навести в своих комнатах уют. Думал он, правда, также о том, кому сказать сначала об омегах морвы, расположившихся в долине Водопадов — Сонхва или Чонхо. И решил, что начнёт с Чонхо. Это поможет показать альфе, что он настроен на правду с ним теперь и, как ему казалось, тот сможет взять на себя какую-то часть удара, если Сонхва разозлится. Ведь Чонхо уже знал о том, что старшие омеги живы и рядом, так что это для не будет такой уж... новостью. Соён водрузил перед ним большое блюдо с караваем, украшенным милыми вырезанными из теста цветочками — почти праздничное блюдо. И Есан невольно ахнул от того, что ему оказывалась такая большая честь. Он поднял на омежек глаза и широко им улыбнулся. А они, увидев его улыбку — редкую, и Есан сам это понимал, — зарделись маковыми цветами, и даже лицо Юсона, всё ещё хранящее следы побоев, преобразилось и стало невероятно милым. А потом они дружно ему поклонились. — Спасибо, шаман Кан, — тихо сказал Соён. — Спасибо тебе за всё и... — И раздели с нами эту еду во славу Ветра новых дорог! — радостно закончил Юсон. Всё было очень свежим и вкусным, ребята постарались на славу. Есан блаженно щурился и кусочек за кусочком отправлял в рот угощение, чувствуя себя по-настоящему желанным гостем в этом доме. Редкое, к сожалению, для него чувство. Соён и Юсон болтали, не умолкая. Они сказали, что пригласили бы и Юто, но тот лишь прибегал им помогать, а потом убегал к своему парню, Чонджину, брату Хван Хёнджина, чтобы, как небрежно сказал Соён, "миловаться с ним на задворках своего дома". Юсон цокнул на него и покраснел, мило смутившись. Ещё они хотели позвать Джуна, но тот был то с Чонхо, то в доме Сонхва, а туда омеги не посмели соваться. И к ним рыжий омега заходил в последние несколько дней нечасто. — Кажется, у Сонхва скоро гон, — заговорщически подмигнул Соён. Юсон снова цокнул и прошептал: — Ёни! Ну... что ты такое... Ну, что нам за дело! — И сам на себя засмеялся, стыдливо прикрывая рот ладошкой. "Как можно было его бить? — между тем думал Есан, украдкой разглядывая этого рыженького паренька, не очень, может, и красивого, но очаровательного в своей юной невинности. — Как можно было лишить его всего, ударив с такой силой, что там, внутри, у него что-то так сильно сломалось? Как можно было не видеть его нежности? Его готовности отдать всего себя за тёплое слово?" На волне этих мыслей, насытившись и чуть раздобрев от внушительной порции медового взвара, Есан подсел к Юсону ближе и мягко обнял его за плечи. — Болит у тебя? — тихо спросил он, когда омежка, сначала робко сжавшийся под его рукой, вдруг, выдохнув, сам прижался к нему и уткнулся носом ему в плечо. Юсон помотал головой. — Нет... — Он помялся и тихонько спросил, пользуясь тем, что Соён копошился, ахая и поругиваясь, у печки, где грел воду для посуды. — Только, знаешь, когда я... ну... Там иногда кровь... Я... — Он окончательно смутился, а у Есана закололо сердце. — Когда ты по... нужде? Юсон всхрипнул и кивнул. — Почему не сказал раньше? — Так я... — Омега снова замялся. — Такое дело... Что тебе до него... Это же... ну... — Завтра придёшь, я тебя осмотрю, хорошо? — прошептал ему в алое горячее ухо Есан. — Нет ничего, насчёт чего нельзя было бы обратиться к лекарю, Юсон. В тебе всё важно, понимаешь? Потому что теперь ты — важен. Мне важен. Волкам важен. А если кто снова попробует обидеть, мы дадим отпор. Главное, чтобы ты сам не загубил себя, отмахиваясь от боли, крови или чего ещё. Ты меня понял? Всегда теперь будет рядом кто-то, к кому можно пойти и пожаловаться на свою боль. Обещаю. Не я — может, и так — но кто-то обязательно будет. Юсон крепче прижался к нему, обвил руками его торс и уложился на его грудь головой. Есан улыбнулся. Раньше никогда ни один омега вот так его не обнимал. Он и сам не стремился к этому. Но теперь такое признание Юсона в нём кого-то, кого можно вот так обнять, было ему отчего-то приятно. Он легко скользнул в "тень" мальчика — там было тихо. Лишь на отдалённой части мерцала красным давняя тупая боль. Надо было срочно осматривать его, он, видимо, даже сейчас говорил не всё. Есан обнял его крепче и невольно перевёл взгляд на Соёна. Тот замер у окна, всматриваясь вдаль. И Есан тоже невольно проследил его взгляд. Там, у забора, почти напротив окна, стоял альфа. Есан знал: его звали Субин. И от его груди, вспыхивая и отдаваясь то серебром, то чем-то розоватым, тянулась к груди Соёна нежно-голубая нить. Они просто стояли друг напротив друга и смотрели друг другу в глаза — омега морвы Хо Соён и его Обещанный. Есану вдруг стало тоскливо: он вспомнил уверенные слова Соёна о том, что тот никогда не простит этого глупого и жестокого альфу. Но сейчас... На лице Субина смог рассмотреть Есан и тоску, и боль, и отчаяние. А потом альфа вдруг сказал — громко, так, что слова его прозвенели и лопнули в мирном воздухе весеннего вечера: "Прости! Прошу, прости!" — и медленно опустился на колени, низко опуская голову. Есан не видел лица Соёна, но зато смог почти почувствовать, как напряглась его спина, как дрогнул он всем телом, застыл на несколько мгновений, а потом быстро закрыл окно деревянными ставнями. И повернулся к Есану. Но тот уже не смотрел на него: он тихо покачивал заснувшего в его объятиях Юсона и глядел в сторону. В кухоньке с закрытыми ставнями было темно, так что слёз в глазах Соёна Есан мог и не заметить. Незачем ему было смущать и без того отчаянно запутавшегося в себе омегу. Соён во всём должен был разобраться сам.