Проклятье шамана (18+)

Есан не знал, плакать ему или радоваться. С одной стороны то, что все были живы и не покалечены, было чудом. Но то, что он снова видел своих бывших соплеменников, однозначно говорило о том, что всё плохо, так как Сонхва он и в прошлый-то раз без Хонджуна не уломал бы! А сейчас и омега вряд ли поможет, так как он в тот раз прямо сказал Есану, что снова Сонхва его не послушает, что надо прекратить попытки старших омег связываться с младшими. По крайней мере пока. И Есан уверил его, что воздействует на Чиджина, что тот больше не посмеет, что... Но вот он снова — Чиджин. И не один. В объятиях стискивающего зубы Манчона, чьи щёки, глаза и нос были красными и мокрыми от слёз, стоял До Доён, его папа. А рядом, понурившись, затравленно подрагивал Мо Роён. Этот омега был из тех, что помладше, ему было всего семнадцать, но он был отправлен со старшими, так как очень сильно пострадал от Чёрной Ночи Добычи, а Обещанного у него среди волков не было. Однако сейчас Роён, хотя и был дико напуган, выглядел очень похорошевшим. Сильный и гибкий, он всегда был высоким для своего возраста и очень привлекательным, как и его родственник по отцу Енджун. Вот только что, за-ради Мати Луны и Ветра чёрных дорог, он делал здесь?! Рядом с ними, ближе в окну Есан увидел фигуру альфы, который сначала показался ему незнакомым. Он невольно остановил на нём взгляд и напряг память. Нет... Видел, конечно. Пару раз на каких-то общих собраниях. Это был высокий, крепкий, мускулистым парень, лохматые чёрные волосы падали ему на лицо, прикрывая половину и скрывая один глаз. А вот второй... Второй горел чёрным огнём — и смотрел прямо на Роёна. Но долго на нём внимания Есан не задержал — тут было, на кого посмотреть и без него. Он замер в дверях, пытаясь совладать с паникой, которая накатила на него, как только он понял, что, а вернее — кого он видит. И голос Чонхо, раздавшийся у него над плечом, хотя и был тихим, послышался ему ударом грома: — Кто это, Санни? Кто эти люди? — Это мои родные! — вдруг вскрикнул Манчон и прижал к себе плачущего папу крепче. Понял. Конечно, он понял, что сказал Чонхо. — Я не отдам их, шаман! Не отдам! — Подожди. — Мимо Есана протиснулся в комнату Хан Гихёк, альфа Манчона. — Чего сразу орать? Твои родные — почему их, сука, так много? и почему ты мне о них не говорил?! — так вот, они попались нам на границе! И вот этот малой, — он кивнул на Чиджина, — уже второй раз! И скажи спасибо, что я их к нам притащил, еле уговорил Гисона отдать их мне! А этого, — он кивнул на испуганно сжавшегося Роёна, — почти отбивать у него пришлось! Спасибо, Гук помог! — И Гихёк кивнул на черноволосого парня, который никак не ответил на его слова, продолжая смотреть только на Роёна. Хан рычал раздражённо, сверкал диковатыми чёрными глазами из-под рыжей пушистой чёлки, однако в его "тени" было лишь беспокойство — и не за себя точно. А руки так и тянулись к Манчону — и точно не чтобы ударить или ущипнуть. Ему явно до смерти хотелось погладить и успокоить своего жениха, но он отчего-то стеснялся делать это, хотя уж эти-то двое никогда излишней стыдливостью не отличались. В это время Доён, словно придя в себя, оторвался от плеча Манчона и, найдя растерянный и откровенно напуганный взгляд Есана, взмолился, обращаясь к нему: — Прости! Прости нас, шаман Кан! Я знаю, знаю, что мы виноваты, но Чинджин сказал, что Манчона нашего, мальчика глупого, в крепость волк хочет забрать! Я не мог оставаться в долине! Не мог! Прости нас! — Папа! — вскрикнул Манчон. — Да что б ты понимал! Это не он меня! Это я... — Он замялся, всхрипнул и умолк, виновато щуря красивые глаза на своего альфу, который, ничего не понимая в их разговоре, отчаянно хмурился и всё жался ближе к нему. — Что он говорит? — спросил Есана Чонхо. — Он умоляет вас пощадить их, — ответил Есан, напряжённо обдумывая, что делать. — Это папа Манчона Доён, альфа рядом — его брат, а Роён... — Он с укоризной посмотрел на омегу, который так же умоляюще, как и Чиджин, смотрел на него. — А Роён тоже... родственник, только не его, а омеги дяди Юхона. — Зачем вы пришли? — вдруг нетерпеливо спросил Гихёк и, не выдержав, вдруг обхватил Манчона за плечи, потянул на себя и сказал, зло скалясь: — Иди ко мне, Чон! Ты мой, слышишь? Я никуда не отпущу тебя! Ты мой! Мой! И пусть не... — Нет, нет! — отчаянно, ломко вскрикнул Манчон, развернулся, выпуская папу, и шагнул к своему альфе в руки, прижался к нему всем телом и выговорил с мольбой: — Прошу, Хёки! Они не забрать пришли, что ты, что ты?! Нет, альфа, я твой, ты же знаешь, я только твой... Глаза Доёна распахнулись в ужасе, дрожащие губы затряслись сильнее, и он, отступая, попытался нащупать позади себя опору, однако там её не было. Но тут к нему кинулся Чиджин и поймал, чтобы омега не упал. — Чони... — тихо сказал Доён. — Чони ты... Ты не пойдёшь с нами?.. Ты на самом деле хочешь... остаться с этим... с... — О чём ты говоришь, Мо Доён! — Есан сделал несколько шагов и подошёл к дрожащему в руках сына омеге, нахмурился и продолжил: — Ты пришёл, чтобы попытаться забрать его? Ты с ума сошёл? Разве Первый омега... — У Первого омеги нет здесь детей! — едва ладя с прыгающими губами, выговорил Доён. — Не он должен отдать своё дитя жестокому зверю на потеху! — Нас не отдали, мы сами пошли, — раздался от дверей голос, и в комнату вошёл Мо Енджун. Его брови были нахмурены, а глаза сверкали гневом. — Мы пошли, потому что вы не могли защитить и себя-то, не то что нас! — А здесь кто тебя защищает, брат? — вдруг подал голос Роён. Енджун резко повернулся к нему, прищурился, и внезапно изумлённая улыбка растянула его губы. — Ёни... Живой... — И они кинулись друг другу в объятия. И тут же Есан услышал бархатное недовольное рычание: это подал голос дядя Юхон, чьего омегу тискал в объятиях какой-то незнакомые ему парень. Молодой, красивый, омега, но... тискал уверенно! А потом ещё и звонко чмокнул в щёку — и на это Юхон отозвался яростным коротким рыком, однако... с места не двинулся, хотя и были сжаты его кулаки, а всё тело было напряжено, как для броска. Есан понимал: Енджун был беременным, так что у альфы сейчас всё нутро, наверно, вопило: останови! защити! это может навредить волчонку! Но он... Кажется, он неплохо уяснил себе, что за омежка ему достался, так что сдержался. — Что будем делать, шаман? — оторвал Есана от растерянного созерцания этой милой картинки Чонхо. — Сонхва сейчас, конечно, занят, и даже весьма, слава его приближающемуся гону, Мати Луне и Ким Хонджуну, но это занятие... мхм... небесконечно. И боюсь, раз там задействован был Кан Гисон, до вожака скоро дойдёт, что незваные гости снова в его слободе. — Что я... Что я могу сделать? — в отчаянии спросил Есан, бегая взглядом по своим бывшим соплеменникам. — Они... Я сейчас не оторву их друг от друга, да и их запахи... Посмотри, этот, молодой граничник, как его... Он так и принюхивается к Роёну, так что чужие запахи всё равно прочует любой... Это не скрыть. И если Сон... — Странно, — внезапно задумчиво протянул, перебивая его Чонхо, — впервые после Горя вижу Чонгука таким... Есан изумлённо замер, а потом мотнул головой, настраиваясь, но... нет, никакой нити между этим самым Чонгуком и Роёном не было. Однако альфа явно что-то чуял. Ноздри его ровного носа хищно раздувались, а по лицу пробегали невольные судороги: он обнюхивал Роёна, и его запах ему явно безумно нравился. А ведь запах у Роёна был весьма на любителя: он пах кисловато-горьковатым глючим корнем — ядовитой травой, одна капля выжимки из которой могла обеспечить мучительную и долгую смерть любому. Есан невольно тоже принюхался — и прикусил губу. Роён вроде как и взгляда не кинул на этого самого Чонгука, лишь блаженно прикрывал глаза, когда Енджун что-то шептал ему на ухо, однако в его аромате впервые, наверно, в жизни, дрожала странная мягкая кисло-сладкая нить... И это точно было не из-за радости от встречи с братом. Эта нить уже смешалась с другой — мускусно-терпкой, разбавляя, разнеживая её. И то, что его аромат смешался именно с ароматом Чонгука, Есан даже не сомневался, хотя в этой небольшой комнате было много людей. И волков. Но только смесь человечьего и волчьего аромата могла быть такой пленительно дразнящей, тревожно-прекрасной. Это Есан точно знал. Потому что уже перепробовал таких смесей предостаточно. — Хорош обнюхивать чужих альф, — тихо пророкотал ему в ухо снова подошедший близко Чонхо. — Но вот что интересно, Санни: Чонгук потерял в Горе папу, единственного волка, который с ним мог хоть как-то говорить, потому что Гуки редкий молчун, весь в себе, мало с кем вообще и слово-то сказал. И здесь он безвылазно сидит на границах, в слободе и не появляется почти никогда. Особенно если много народу. У бедняги слишком чуткий нос, он не выносит смешения запахов, а сейчас... Он спокоен. И, кажется, не собирается никуда уходить без этого Енджунова родственника. На последних его словах Есан вздрогнул — так откровенно, хищно-насмешливо они прозвучали. — Что вы... Что вы сделаете с ними? — спросил он напряжённо и, обернувшись, заскользил глазами по лицу своего альфы. А Чонхо между тем откровенно рассматривал собравшихся в комнате: снова обнимающего Манчона сзади за пояс и что-то шепчущего ему на ухо Доёна, Гихёка, который с отчаянно-несчастным лицом стоял рядом со своим Манчоном, не отрывал своего взгляда от его растерянного лица и держал в ладонях его руку. Манчон же явно не понимал, что чувствует — и был потерянным до ужаса. Неподалёку обнимались Енджун и Роён, а в двух шагах от последнего, за его спиной, откровенно прикрыв глаза от наслаждения, "дышал им" высокий черноволосый Чонгук. У двери же мялся дядя Юхон, за которым маячил Субин, с приоткрытым ртом смотревший на всё это. — Не мне решать, как ты понимаешь, — ответил, помедлив Чонхо. — Но я бы перехватил Сонхва до того, как он всю эту красоту увидит. Перехватил и объяснил. Чужаков лучше отвести в старые времянки, чтобы здесь окончательно ими не пропахло. Пусть Манчон идёт с ними, как и Енджун, если не хотят оставлять их. Да и альф своих прихватят — спокойнее будет. А сторожить гостей-пленников поставим Чонгука. Тем более, что он всё равно вряд ли уйдёт сейчас, что ему ни скажи. Есан снова покосился на Чонгука и быстро охватил взглядом его достаточно небрежно выглядящую одежду. Но тут же напомнил себе, что тот, скорее всего, накинул её второпях, чтобы только войти в дом Гихёка не волком. Но всё же... Во всей его фигуре, в неопрятно свисающих волосах было что-то дикое и ужасно опасное. Есан невольно поджал губы и недовольно поёжился. Но тут же вздрогнул: Чонгук резко открыл глаза и прожигающим, совершенно чёрным взглядом уставился на него, явно поймав выражение его лица. Однако лицо юноши — а Чонгук был молод, моложе всех в этой комнате, за исключением, разве что Чиджина и Роёна — осталось совершенно неподвижным, и даже полные губы не сжались. Да и глаза через пару мгновений снова прикрылись, и заходили в дыхании тонкие ноздри. Есан почувствовал, что его поймали, и ему вдруг стало... стыдно. Этот мальчик... Разве он виноват, что вот так, наплевав, видимо, на себя, переживает своё горе? Омеги ему не досталось, а сам, один, он никак не смог... вернуться. И если Роён... Может, именно его и дают этому Чонгуку Звёзды и Мати Луна? Если так... Роён красивый и всегда был сообразительным и бойким. Чёрная Ночь Добычи подкосила его, но сейчас... Может, он и справится? — Так, послушайте все! — решительно сказал Есан, прерывая воркование, шёпоты и шуршания в комнате. — Мы поступим сейчас вот так.

***

Сонхва смотрел на него так, словно прожечь взглядом хотел. — Ты обещал, — тихо сказал он. И Есана пробила дрожь от ужаса: этот тихий голос показался ему более страшным, чем рычание и гневный крик вожака. Но... Сильные тёплые ладони тут же опустились на его плечи — и он, сжав губы, медленно выдохнул. Он... не один. В этот раз ему не надо звать помощь: она была рядом. — Послушай, Сонхва, — негромко вступил Чонхо, — ты можешь злиться, ты можешь обвинять Есана, но не можешь не понимать его! Ведь и ты должен, но не можешь отвечать за всех, кто отдан тебе на попечение! Не можешь просто потому, что это взрослые волки и часто слишком взрослые. И они решают для себя, что их интересы важнее интересов стаи. Так и Есан. Он — шаман, мы считаем его ответственным и за этих омег, и за тех, о которых узнали недавно. И он сказал сопляку, который в прошлый раз к нам затесался, чтобы он не смел приходить. Уж поверь, твоих слов и предупреждений ему было достаточно! Но этот омега, который пришёл в этот раз... Он папа Манчона. Понимаешь? Папа. И хотя наши — видишь, я признаю, что они наши! — омеги вполне понимали, когда мы их забирали, что они должны отказаться от прошлого, но этот папа... — Чонхо резко выдохнул и с явным трудом закончил: — Это просто папа, который пришёл к своему сыну-омежке. Обиженному, несчастному, как он думал. Просто... Просто это папа, пон... — И если к нам пожалуют все их папы, — зло перебил его еле сдерживающийся Сонхва, — мы что же, будем всем рады? Примем? А может, и распустим уже всех? Только что будет с нашими волками, когда придут за их омегами родственнички? Что будет, если придут за твоим омегой, Чхве Чонхо?! Есан дрогнул в руках Чонхо и быстро опустил глаза, чтобы не заметил Сонхва боль и обиду в его глазах. За ним... Некому за ним... — За моим омегой никто не придёт, потому что некому, — глухо прорычал Чонхо, и Есан невольно схватился за его руки, почуяв, как наливается злобой его душа. — Как и за многими, за большинством! Именно поэтому оставшиеся так и ценят тех, кто оказался у нас! Сонхва сумрачно покосился на Есана и выдавил: — Прости, шаман. Я... — Нет, нет, послушай, вожак, — торопливо подхватил Есан, боясь заглядывать себе в сердце, где судорожно плеснулась надежда, — и в прошлый раз, и в этот я клянусь тебе: никто и ничто не угрожает парам, что сложились под твоей рукой в твоей стае! Наши омеги не уйдут! Они привязаны к этому месту! Чувствами к твоим... к нашим волкам! — И вообще, в это раз наоборот, — вдруг сказал Чонхо, — кажется, Мати Луна благословила нашего Чонгука, Сонхва. Потому что омега, что пришёл сюда с папой Манчона, — его Истинный. Есан невольно судорожно вдохнул и закашлялся. Это было слишком: не стоило обманывать Сонхва. Он встревоженно поймал взгляд Чонхо и... изумился ещё больше: тот явно не шутил. Он на самом деле думал, что Роён — истинный лохматого альфы-граничника. Сонхва уставился на Чонхо тёмным взглядом, нахмурившись. — Ты в этом уверен? Чонхо усмехнулся и спросил: — Когда последний раз Чон Чонгук был в слободе добровольно, без вызова? И находился рядом с волками, спокойно выдерживая взгляды на себе и наши... запахи? — Сонхва нахмурился сильнее, а Чонхо продолжил: — Так вот, он сейчас смирно сидит около времянок, куда мы отвели незваных гостей вместе с нашими, к кому они пришли. — Зачем? — выгнул бровь Сонхва. — Вроде как сторожит. — Чонхо усмехнулся. — А сам "дышит" тем омегой. И даже не пытается это скрыть. — Он никогда и не думал ничего скрывать, — сказал Сонхва и вдруг выдохнул — с явным облегчением. — Если это правда... Если этот... этот омега сможет вытащить его, то... — Он хмуро посмотрел на Есана и печально закончил: — Тогда это благословение на самом деле. Потому что я был уверен, что наш малыш Гук... Этот странный волк... Что он обречён. — Роён пахнет очень похоже на то, как пах Сонук, папа Чонгука, — негромко и задумчиво сказал Чонхо. Сонхва тяжело вздохнул и кивнул головой. — Ладно, давай... посмотрим, что там за гости у нас... Пошли. Он двинулся к двери — они были в доме Чонхо, куда они с Есаном почти силой затащили Сонхва, стремительно несущегося к времянкам. Перед этим еле смогли оттереть его от привязавшегося хвостом к нему доносчика Кан Гисона, одного из старших альф, который частенько гулял по слободе с Ю Чонвоном и был такой же дрянью, как слышал Есан, что и этот убийца. — А где Хонджун? — вдруг спросил Чонхо, с любопытством оглядывая двор, когда они вышли из дома. — Я думал он примчится... — Не примчится, — вдруг ухмыльнулся Сонхва и откровенно облизнулся. — Спит он. Утомился... маленький мой. Чонхо цокнул, Есан зарделся, а Сонхва довольно уркнул — и первым вышел в калитку. И только подходя к времянкам, Есан с мучительным вздохом вспомнил о Минхо, которого оставил на праздновании новоселья. Однако уйти сейчас — ринуться туда, куда звало его мучительно тут же занывшее сердце, — он никак, ну, никак не мог. Во времянках разговор, однако, был, к его изумлению, кратким и очень содержательным. Сонхва пригрозил всем и сразу, что если они будут вести себя не так, как он ожидает, то гостей порвут, Манчона и Енджуна свяжут, Гихёка и дядю Юхона вышлют нахрен на границу бессрочно, а Чонгук, если не перестанет так пялиться и пугать омегу, будет просто бит. Последний, правда, никак не ответил на рычание Сонхва, а лишь отвёл взгляд и уставился в стену... за плечом Роёна, жмущегося к Енджуну, но не забывающего поглядывать на альфу с интересом и мило шевелить носиком в ответ на его откровенное обнюхивание. И вот тут, глядя на него, Есан вдруг понял: Чонхо прав! Роён вёл себя... странно. Его явно тянуло к Чонгуку, он переминался с ноги на ногу, прижимался к подозрительно косящемуся на Чонгука Енджуну, но его взгляд постоянно искал черноволосого альфу. А когда Чонгук вдруг вышел — кажется, его позвал кто-то, пока Сонхва выяснял с помощью Манчона, что да как с его братом и папой, — Роён тут же испуганно завертел головой, пытаясь его найти, и только лишь когда тёмная фигура альфы появилась на пороге и Роён его увидел — он тут же мирно выдохнул и снова уткнулся в грудь Енджуна. Да, это, конечно, могло значить и то, что просто этим двоим нравится запах друг друга, но... Но нет! В "тени" Роёна, к дикому изумлению Есана, с самого краю, тонко и неуверенно, но... уже цвела зелень И как такое могло быть к совершенно незнакомому альфе, с которым ни полслова не сказано, да и взгляды пересчитать по пальцам можно, — Есан не понимал... Совсем не понимал! Зато хорошо понял, что Роён отсюда никуда не уйдёт. Да его и не отпустят. — Что нам делать с этим братцем Енджуна? — вдруг прошептал ему на ухо Чонхо, и Есан ощутимо дрогнул внутри, пугливо сжимая свою "тень": неужели альфа снова копался в его мыслях? Но тот лишь усмехнулся и, нежно поцеловав его в висок, чем вызвал невольно поток нежных мурашек, тихо пояснил: — Ты не сводишь с этих двоих взгляда, Санни, очевидно, что их судьба тебя заботит больше, чем судьбы всех остальных. — У всех остальных вроде как... — Да, — кивнул Чонхо и прижал его к себе со спины, обвивая руками за пояс. — Ты ведь понимаешь, что теперь о старших омегах узнают все, да? Ты... готов к этому? Это как-то ускорит тв... наше отбытие? У Есана сердце зашлось от сладкого боя... "Нашего"! Нашего, нашего... нашего... Ответить он не смог от избытка чувств — лишь сглотнул и пожал плечами. И тут к ним повернулся Сонхва, который всё это время вполне себе мирно разговаривал с семейством Манчона. — А что скажешь ты, шаман? — спросил он, хмурясь. — Ты как? — Он ручается, — быстро и уверенно ответил за растерявшегося (потому что он не понял, о чём говорит Сонхва) Есана Чонхо. — Он за всех них ручается. И я. Я уверен, что нам стоит теперь всем всё рассказать. А ещё я думаю, что нам следует отрядить в ту самую долину, откуда они прибыли, посольство, чтобы попробовать наладить и с ними торговлю. Раз уж всё скрыть не удалось и придётся мириться с присутствием этих людей в нашей жизни, надо попробовать извлечь выгоду. — Кто же из вас согласится торговать с ними? — тихо и горько спросил Манчон и прижал к себе папу. — А ведь они... Им было хуже, чем нам всем! Есан смотрел на него во все глаза. Когда... Когда произошла с этим омегой такая перемена? Это был уже не озлобленный на всех, покалеченный своими братьями омежка — это был сильный омега, уверенный в том, что его голос будет услышан. Почему Есан не заметил этой перемены в нём? И кто же... Он перевёл взгляд на Гихёка, который стоял за плечом Манчона и... придерживал своего омегу за талию и плечо. И До Доён в объятиях его омеги ему совершенно не мешал. Да и взгляд Доёна, который порой дрожащей бабочкой останавливался на рыжей кудрявой голове Гихёка, был скорее задумчивым, чем злым. Что же... — Вот для того, чтобы всё это понять, — уверенно ответил Чонхо, — чтобы увидеть всё и увериться в том, что омеги из долины не станут мешать нам строить семьи со своими юными, и нужно, наверно, туда сходить. Да, вожак? Сонхва тяжело вздохнул и медленно качнул головой. — По крайней мере, мы можем это обсудить на совете стаи, — сказал он глухим голосом. — А пока... — Он обвёл взглядом замерших перед ним людей и волков и негромко приказал: — Манчон и Гихёк забирают пока этих двоих, дядя Юхон — этого малого. — И тут же обернулся на тихое, но грозное рычание, донёсшееся от двери. — А ты, Чонгук, во-первых, не смей на меня рычать, щенок, а во-вторых, если что надумаешь, так по-хорошему покажи это. И сделай так, чтобы кто-то, кому ты так отчаянно хочешь глянуться, понял тебя. Всё невольно заулыбались, а Роён, почувствовав, что на него направлены все взгляды, покраснел и досадливо прикусил своенравную пухлую губку. Сонхва же поиграл бровями и усмехнулся, а потом, глядя прямо на насупленное лицо Чонгука, который в нерешительности по-прежнему мялся у двери, сказал: — Дядь Юхон, береги гостя и без боя не отдавай. — Уж будь спокоен, вожак, — ухмыльнулся Юхон и вдруг вороватым движением притянул к себе Енджуна, который запыхтел, но сопротивляться не посмел, невольно утягивая за собой и Роёна ближе к старшему альфе. Чонгук грозно рыкнул, тихо выругался уже на человечьем — и быстро вышел. И по тому, как сразу вытянулось и погрустнело лицо Роёна, Есан понял: бой за его сердце у Чонгука будет недолгим. "Минхо!" — снова плеснуло горечью в душе у Есана. И он, быстро шепнув Чонхо, что им надо срочно вернуться в дом Чанбина, потянул его за собой.