Проклятье шамана (18+)

— Что с тобой? — шепнул ему на ухо Чонхо. — Почему ты так... Это же Юнхо, Санни... Ты что, не узнал его? — Нет, нет, — пролепетал Есан, цепляясь за его плечи и старательно отводя глаза от растерянно топчущегося около них Юнхо. Мальчика с алым пламенем над головой, своего сына, тот уже отдал какому-то омежке, когда двинулся вслед за Чонхо к покачнувшемуся и смертельно побледневшему шаману. — Прости, — зажмуриваясь, прошептал Есан своему альфе и спрятал лицо в сгибе его шеи, жадно вдыхая приносящий покой аромат вечернего костра, — сам не понимаю... Устал просто, просто... устал... — Что с ним? — услышал он робкий бас Юнхо. — Чонхо? Есан... С тобой всё в порядке? "Надо просто открыть глаза и улыбнуться, — стиснув зубы, подумал Есан, — это же так просто, просто... Давай, тупица, ну же! Открой чёртовы глаза! Мальчишки уже нет рядом... Давай!" Лицо Юнхо выражало растерянность и испуг, он беспокоился о Есане искренне, как и все, кто суетился вокруг него. Есан видел, как сбоку к нему жмётся Соён, как смотрит на него обеспокоенный Глава деревни, пытаясь понять, что с их гостем внезапно произошло, как что-то торопливо наливает из большой бутыли в стакан его сын — омежка неземной красоты с бархатными тёмными глазами и широкой, открытой, угловатой улыбкой, кажется, Тэхён. Он слышал, как гудят вокруг удивлённые люди, как где-то позади, чуть сбоку, за его плечом, торопливо успокаивает Нини Чан. Есан понимал, что надо немедленно что-то сделать, чтобы всё это прекратить и всех успокоить, но внутри у него всё занималось ужасом от мысли, что он отпустит Чонхо и снова останется один на один с огромными чистыми ребячьими глазами и алым пламенем, сулящим ему смерть. Услышал ли его страхи Чонхо, почувствовал ли его слабость, но внезапно Есан ощутил, как взлетает: альфа поднял его на руки и прижал к груди. — Прости нас, Глава Сокджин, — твёрдо сказал Чонхо, — моему омеге нехорошо, мы все ужасно устали в пути, так не могу ли я тебя попросить... — Да, да, конечно! — Голос Сокджина был мягким, очень приятным, сейчас он был тревожен и проникнут заботой. — Простите нас, милые гости, ваша встреча была такой трогательной, что мы не смели её прервать. Прошу, проходите в дом! Тэхён! — Да, отец, — тут же отозвался омега, — я провожу, пойдёмте. — Обратился он, видимо, к Чонхо, который тут же двинулся за ним. — А вас проводит Бэкхён, — услышал Есан Сокджина. — У нас есть очень удобные места на... Дверь за ними закрылась и остальных слов Главы Есан не услышал. Он по-прежнему не открывал глаз и не отпускал плащ Чонхо, в который вцепился, когда тот его поднял. — Вот сюда, — негромко сказал Тэхён. — Прошу, отдыхайте под Покровом Природы и нашей защитой! Я принесу вам кушать и воды умыться. — Спасибо, добрый омега, — тепло ответил Чонхо, — благослови тебя и твой дом Мати Луна. Есан услышал, как закрылась дверь за Тэхёном, и только после этого Чонхо опустился на ложе. Он не отпускал Есана, продолжая мягко прижимать его к себе. Какое-то время в комнате было тихо, Есан слышал лишь мягкое дыхание Чонхо и тревожный стук собственного сердца. И только он решился открыть глаза, как Чонхо тихо спросил: — Ты ничего не хочешь мне рассказать, лисёнок? Есан замер, пытаясь в мучительном сомнении решить, как быть. Это был Чонхо, обмануть его так легко не удастся, напирать на то, что это всего лишь усталость, — откровенная глупость, Чонхо понял, что напугал его именно Юнхо. То есть... Он думает что это был Юнхо. Сказать, что на руках у его друга сидел будущий его, Есана, убийца было просто немыслимо. Более того, Есан понимал, что Чонхо слишком умён, чтобы не подозревать его в попытках навредить Минги. Конечно, он мог уже и забыть об этом, однако стоит Есану заикнуться о мальчике и о том, что несёт ему этот ребёнок, как Чонхо, скорее всего, всё вспомнит и поймёт, даже если Есан прямо не признается, что его любимый истинный на самом деле хотел убить папу этого мальчика, причём чужими руками. И... что тогда будет? Есан дрогнул в руках Чонхо и снова вжался в его шею в попытке найти хоть немного уверенности в аромате, которым щедро делился с ним Чонхо. Нет. Нет, пока нет. Надо собраться с мыслями, надо придумать, как сказать об этом всём так, чтобы не отвратить навсегда от себя альфу. Ведь мысль о том, что Есан — просто убийца, который был готов причинить вред своему, такому же несчастному омеге, как он сам, лишь бы не стать жертвой его ещё не только не родившегося, но даже и вроде как невозможного ребёнка... Есан безумно боялся, что Чонхо не сможет ему этого простить. А если и найдёт в своём сердце такие силы, то всё равно не сможет смотреть на него так, как смотрит сейчас, любить его так, как любит сейчас. — Прости, — выдавил он, — мне показалось... Я на самом деле не признал Юнхо, и мне показалось, что это чужак... Он похож на одного альфу... из крассов... На сына их вождя. Такой же высокий и сильный. Этот альфа... Он сделал мне больно, понимаешь? Чонхо гневно заурчал и крепче сжал его в своих руках. — Я надеюсь, что убил его, — прорычал он. — Нет, — тихо отозвался Есан, — я сам его покалечил... Когда он попытался меня удержать. Но всё равно... Кажется, я до сих пор его боюсь. — Милый мой лисёнок... Голос Чонхо был полно боли и нежности, и Есану стало невыносимо стыдно перед своим альфой, он выскользнул из его рук на ложе и потянул его, прося прилечь рядом. А когда удивлённый Чонхо послушно улёгся на спину, Есан навалился сверху, приподнялся над ним на руках, а потом опустился сладким поцелуем на его доверчиво приоткрытые губы. Чонхо обнял его за плечи и стал отвечать на поцелуй — с охотой, с не меньшей нежностью, посасывая его губы и приоткрывая свой рот для его языка. Есан прикрыл глаза, наслаждаясь покорностью альфы, его доверием и готовностью следовать за ним. И непонятно, куда бы это их завело, если бы дверь не распахнулась и весёлый, низкий, приятный голос не провозгласил: — Вот покушать, тут мы вам похлёб... ох ты ж ёжики... Есан отпрянул от Чонхо и откатился к стене, поворачиваясь к растерянно застывшему в дверях Тэхёну спиной и пытаясь скрыть смех, который стал его разбирать. Он закрывал себе рот и жмурил глаза, пока Чонхо, быстро поднявшийся с ложа, принимал у несчастного омежки, который, судя по его потерянному бормотанию, извинениям и суете, был ужасно смущён тем, за чем застал своих гостей. Чонхо степенно извинился перед ним, постарался его успокоить и несколько раз тепло поблагодарил за гостеприимство, вкусное угощение, мягкое ложе и воду в большом ведре. Тэхён поспешил скрыться, и, когда за ним снова закрылась дверь, Чонхо с укором сказал: — Ты вот смеешься, а мальчик так покраснел, будто в купальне выпарился. Есан откинулся на спину и засмеялся, уже не скрываясь. — Иди кушать, развратник, — снисходительно позвал его Чонхо. — Давай, пахнет так вкусно, что просто ужас. Как же я соскучился по домашней еде. — Тебе не нравилось, как мы с Нини готовили? — изогнул бровь Есан, усаживаясь рядом с ним на пол за невысоким столиком. — Ты понимаешь, о чём я говорю, — отмахнулся от него Чонхо. — Попробуй. Ну, открой рот. — Я сам могу. — Открой рот, непослушный омега. Вот так. Ну? — О... Вкусно! — И знаешь почему так вкусно? — М? Ну, ещё, ещё... мм... — Потому что я тебя кормлю, неуёмный ты мой. Сладкий мой лисёнок... Ну, давай... Открывай рот... Вот так... Есан послушно открывал рот, с искренним наслаждением любовался мирным и довольным лицом Чонхо, но где-то внутри, глубоко в его "тени", трепетал и искрился страх. Да, да... Он безумно испугался. Этот мальчик, сын Юнхо, оказался здесь так не вовремя! Есану просто надо было немного времени, чтобы подготовиться ко встрече с ним! На самом деле он как-то мимоходом спросил у Чана, не видел ли он над кем-нибудь своё алое пламя. Тот вздохнул и кивнул. — Видел. Я был знаком с тем, кто должен был меня убить. И чуть не убил. Но я убил его первым. Правда, я мог догадаться, что так и будет, потому что пламя было нестойкое, то появлялось, то исчезало, постоянно мерцало, так что звёзды явно намекали мне на то, что всё от меня и будет зависеть. — Ты убил его? — поражённо переспросил Есан. — Как же ты... посмел? — Он угрожал Нини, — тихо ответил Чан. — Он угрожал тому, кто был мне назначен судьбой. Так что я убил без колебаний. Есан обречённо выдохнул. А... Ну, тогда... — Понятно, — сказал он. — Ну, мне такое не грозит. — Почему? — удивлённо спросил Чан, и Есан в досаде прикусил губу: лишнее... сболтнул лишнее... — Я точно побоюсь убить, — выкрутился он. — Даже если... — О, не зарекайся, — покачал головой Чан. — Никто не знает, на что способен перед лицом смерти. Своей, или того, кого ты любишь, кем дорожишь. Никто не знает, какие силы проявятся в нём, если Вальду вдруг распахнётся перед ним здесь, в Мире Звёзд и Ветров. — Ну, да... — тихо отвил Есан и подумал: "Только вот вряд ли мальчишка Минги станет угрожать смертью Чонхо. Нет, нет... Я обречён". Однако тогда, когда они об этом говорили, встреча с этим ребёнком была чем-то далёким, хотя и неизбежным. А вот сейчас, когда этот мальчонка был где-то очень недалеко и, скорее всего, уже мирно спал на руках своего отца, каждое слово того разговора обрело какое-то болезненно остро звучание. И, глядя на Чонхо, засыпающего после сытной еды и умывания с радостным расплескиванием по комнате озорных брызг, Есан думал лишь о том, что постарается, чтобы всё это произошло не на его глазах. Нет, нет, ничего он этому мальчику и не попытается сделать. Хватит с него того, что он пытался сделать его папе. Пусть живёт. Пусть растёт и хорошеет. Альфа, кажется. Красивый. Интересно, как его зовут. Есан постарается смириться с его существованием, не встречаться с ним так уж часто и сделать всё, чтобы у него не было повода желать смерти шаману Кан Есану. Да и вообще... Пусть остаётся в слободе, а Есан всерьёз подумает над тем, чтобы уехать жить в деревню к Юнги. Вот, отдохнут они здесь несколько дней, отправятся туда, и Есан поговорит с Юнги, попросится... И будет всеми силами ублажать Чонхо, чтобы тот согласился на переезд. В конце концов, чуть больше года назад он был готов идти за Есаном, чтобы тот мог исполнить своё предназначение. Может, удастся и в этот раз его на это уговорить. Уж Есан постарается. Он склонился над спящим альфой и крепко поцеловал его в губы. "Ты мой, — подумал он, гладя его лицо пальцами, — ты мой и будешь рядом со мной, где бы я ни был. И только когда распахнутся передо мной мои провалы Вальду, я хочу, чтобы ты был как можно дальше, чтобы не увидел, чтобы это было быстро и безболезненно... для тебя. Любимый мой... Любимый. Я хочу уйти раньше тебя, потому что не выдержу, если ты сделаешь это быстрее. Я не смогу без тебя, не смогу... — Он снова коснулся губами губ Чонхо, поцеловал его щёку, висок и лоб — нежно, едва касаясь губами и ощущая с невыразимой нежностью прохладную кожу под своими горячими губами. — Мой милый, любимый мой альфа... Просто рядом будь, я на всё согласен, я... Пожалуйста, просто будь рядом со мной. И тогда никакой мальчишка с огнём над головой мне не страшен. Ты не отдашь меня ему, ты защитишь, ты спасёшь меня, я знаю, я точно знаю. Чонхо... Я люблю... Я так тебя люблю!" — Я тоже люблю тебя, — вдруг тихо отозвался, не открывая глаз, Чонхо. Есан, крупно вздрогнув, вскрикнул. Но отпрянуть альфа ему не дал. Он ухватил дрожащего омегу за плечи и перевернул его на спину, нависая над ним. — Ты не спишь, мой сладкий, — прошептал он. — Тебя всё тревожит что-то... — Он заглянул Есану в широко раскрытые глаза и замер, словно прислушиваясь к бешеному бою его сердца. — Прости... Не хотел напугать... — Я... Я разбудил тебя? — дрожащим голосом спросил Есан, ужасе пытаясь сообразить, всё ли он говорил вслух, или только... — Я услышал, что ты любишь меня, — тихо отозвался Чонхо. — Я почувствовал это... ощутил кожей... губами и сердцем... Ты молчал, но я... услышал тебя. И отвечаю: я люблю тебя, Есани... Я тоже безумно тебя люблю. Не отпущу. Никому не отдам. Смогу защитить и больше не дам в обиду. Ты веришь мне? — Д-да... — выдохнул Есан, и закрыл глаза, чувствуя, как стекают по его вискам горячие непрошенные слёзы. — Я... Мне очень хорошо. Я верю тебе. — Спи, мой омега, — мягко и ласково проурчал Чонхо, начиная покрывать лицо Есана тёплыми лёгкими поцелуями. — Я посторожу... Засыпай. Ночь темна, но звёзды светят ясно... И всё будет хорошо. Поверь мне... Спи... Спи, мой хороший.. Спи.

***

Мальчишку звали Хосок. Когда Минги на следующий день кинулся с объятиями к Есану, Хосок сидел у него за спиной в перевязке, так что Есан, застывший от страха, чуть не кинулся бежать от плачущего от радости омеги. Не успел. Минги стиснул его в своих руках, прижал к груди и стал равномерно покрывать его висок слезами, бормоча о том, как он счастлив, что с Есаном всё в порядке, что он вернулся, что теперь будет рядом... А Есан стоял, зажмурившись, потому что, как только Минги прижал его к себе, он невольно поймал взгляд огромных чистых глаз Хосока и оттуда на него глянула самая невинная и прекрасная "тень", которую он только мог себе представить. Как и у всех малышей, она была серо-голубой, лишь кое-где покрытой тонкими пока сиреневыми, жёлтыми и розовыми линиями — первые обиды, первая боль, первые шалости. Но кроме этого, тень малыша Хосока была залита, словно солнышком, золотистым ровным светом. Этот альфочка будет нести всем, кто его знает, радость. Он должен стать утешителем для несчастных, он будет отличным лекарем или землепашцем, добрым отцом или самым прекрасным мужем... По крайней мере, так видел Есан под зажмуренными от томительной тоски глазами. Он чуть не убил этого малыша... Он хотел убить омегу, который сейчас так трепетно и нежно прижимает его к своей груди и обещает ему счастливую жизнь среди тех, кто так ждёт его в волчьей слободе, так любит... И Есан, слушая слова Минги, старательно успокаивал своё сердце. Он открыл глаза и осторожно отстранился от омеги, а потом заглянул в его добродушное, ставшее, кажется, ещё более красивым лицо. — Я тоже так рад тебя видеть, М... — Он запнулся и невольно дрогнул всем телом: алое пламя над головой Хосока потянулось к нему, словно шаловливым язычком пожелало попробовать его щёку на вкус. — Что, Есан? — тут же участливо и встревоженно спросил Минги, снова хватая его за руки. — Ты так бледен... Есан перевёл на него взгляд и через силу улыбнулся: — Ничего, милый... Всё хорошо... Твой сын... Он так мил. Минги тут же счастливо засмеялся и потянул перевязку на себя. — Спасибо, Есан! Хосоки очень славный малыш, вот только немного диковатый, понимаешь? И пока ничего не говорит, хотя и должен был бы уже, но он так улыбается, что всё и так понятно. — Говоря это, он достал сына из перевязки и прижал к себе. — Юнхо приучил его к своим рукам, на землю не спускал почти, так вот он теперь не хочет ни к кому идти, кроме него и меня! Куксится, ножкой толкается. Терпит ещё вот только разве Минхо, но того же все детишки обожают, он рождён, чтобы... — Минги выпростал Хосока из перевязки и, усадив удобно на свои руки, развернул к Есану. — Ну, вот... Это наш обожаемый дядя Есан, детка... Хосок сунул палец в рот и стал рассматривать Есана с откровенным любопытством, а потом начал улыбаться, хотя и пока несмело. Есан же, не в силах отвести от очаровательного личика ребёнка пытливого взора, пытался взять себя в руки и не начать уворачиваться от языка алого пламени, которое с невероятной настырностью так и норовило коснуться то шеи его, то щеки. Минги между тем продолжал заливаться соловьём: — Правда, неровно, кажется, дышит к Ликсову Хиу, даже протягивает к нему ручки и хватает за волосики, они, знаешь, у Хиу волнистые и длинные, таким родился, красивучим до ужаса! Правда, слабеньким, но наши уже выходили его, не волнуйся. — Есан и впрямь встрепенулся на словах о слабости сына Ликса, но Минги тут же успокаивающе улыбнулся. — Нет, нет, там же Минхо и Хонджун, да и Ликс с Чанбином ни глаз с него не спускают, ни с рук его не отпускают, так что всё с ним уже хорошо. Так вот мой Хосоки — губа-то у него не дура, как ты понимаешь, — как встретим их, так и тянет ручонки к... — Минги умолк и растерянно заморгал, явно потрясённый тем, что видел. Как и Есан, с изумлением глядящий на Хосока, который, щедро сияя своей солнечной улыбкой, протягивал к нему свои ручонки. Малыш нетерпеливо сжал крохотные пальчики в кулачки, а потом снова потянулся к омеге, глядящему на него с приоткрытым ртом. — Есан! — с благоговением выдохнул Минги. — Смотри... Он хочет к тебе на ручки... — М-не-е... Я н-не... — проблеял совершенно выбитый их колеи Есан, но Минги уже протягивал ему Хосока, который вдруг засмеялся. Этот смех... что-то треснуло в душе у Есана от этого смеха. И алое пламя над головой мальчонки коснулось, наконец, его щеки... Тепло... Просто — тепло. Он сглотнул и шагнул к Минги, забирая Хосока в свои объятия. Прижимая к себе кругленькое тёплое тельце альфочки, он с отчаянием прислушался к себе. Страх, стучащий по рёбрам расходившимся сердцем... Недоверие, заставляющее мурашки бежать по напряжённой спине... Жалость... Мальчик такой маленький, такой беззащитный в его недобрых руках... Одно неверное движение... Просто разжать эти руки... Есан содрогнулся от ужаса и, прикусив до боли губу, прижал Хосока к себе крепче. Нет! Нет... Этот мальчик... Он будет жить, он проживёт долгую и счастливую жизнь, как и написано ему на роду — раз такую солнечную силу дали ему Звёзды-сиялицы... Хосоки, малыш... Всё будет хорошо. И тут Хосок ткнулся носиком Есану щёку, а потом вдруг прикусил его подбородок. Зубки у него были маленькими, зато острыми, и слюны было много, так что Есан зажмурился от необычных ощущений, пытаясь понять, отчего так смеётся и плачет его душа. — Ох, уж эти мне юные альфы, — раздался от калитки голос Чонхо, как раз входившего на двор, — стоит отвернуться — они уже лезут к твоему омеге с поцелуями! Есан прикрыл глаза и засмеялся. Просто — засмеялся, потому что это было забавно. И смеющийся Минги, сияющий гордым взглядом был, очень мил. И шутливая ревность в голосе Чонхо была приятной, как и его слова, обращённые к идущему рядом с ним Юнхо: — Я бы попросил тебя, Чон Юнхо, держать своего сына подальше от моего омеги! — Я прошу за него прощения, — лукаво усмехаясь, ответил Юнхо, — но пока Есан не замужем, Хосок составит тебе честное соперничество. И эти слова тоже чем-то мягким и горячим окутали на несколько мгновений трепещущую душу Есана. Он снова прижал к себе деловито тискающего в кулачке его волосы Хосока и другой рукой осторожно потёр место его укуса. Алое пламя мягко касалось его лица, согревая теплом, не обжигая тела и не калеча больше страхом его несчастную душу. На какой-то краткий миг ему показалось, что все свои страхи он просто придумал себе сам. Поверил отцу, а на самом деле не стоило, ведь слишком во многом Кан Харо ошибся, может, и в этом... Но потом у него в памяти прозвучал уверенный и печальный голос Чана: "Я был знаком с тем, кто должен был меня убить. И чуть не убил. Но я убил его первым". Есан горько вздохнул. Нет, нет... обольщаться не стоило. Именно своего убийцу он сейчас держит на своих руках, именно сердце того, кто должен его погубить, сейчас так доверчиво стучит под его рукой. И его не должны обманывать чудные глазки и крохотные пальчики, которые сейчас крутят его волосы, как это любил делать и малыш Юто... Все малыши одинаково милы и прелестны, но именно вот этот, который пытается сейчас снова попробовать на вкус его подбородок, станет, возможно, последним, кого он увидит в своей жизни. Есана проняло холодной дрожью от этой мысли, и он торопливо протянул Хосока обратно Минги, но Юнхо перехватил закуксившегося было сына и стал весело подбрасывать его, чем вызвал у Хосока звонкий и радостный смех. Есан же нырнул в руки Чонхо, который с улыбкой следил за тем, как играет Юнхо со своим сыном. И его "тень", что так услужливо теперь была открыта Есану, сияла лёгким сиреневым светом: он был умилён и немного завидовал счастливому собрату. И Есан почувствовал, что тоже немного завидует Минги: тот с притворно сердитыми ахами пытался остановить разыгравшегося альфу, явно совершенно не боясь за сына, но желая проявить свою, омежью, волю. — Всё хорошо? — шепнул ему Чонхо, продолжая неотрывно следить за развлечениями семьи Юнхо. — Да, — так же тихо ответил Есан. — Всё обязательно будет хорошо. Чонхо хмыкнул и, немного отстранившись, взял его за плечи, заставляя смотреть себе в лицо. Взгляд у альфы был внимательный и настороженный, но Есану на самом деле было хорошо, так что он лишь безмятежно улыбнулся и встретил это взгляд прямо и без страха. — Чан сказал, что завтра здесь будет большая ярмарка и на неё приедут деревенские из долины, а также наши должны ещё подвезти товара, — сказал Чонхо, сдаваясь. — Мы останемся? Есан кивнул. Почему нет? Может, он увидит Юнги уже завтра, хотя, конечно, вряд ли тот сам поедет. Да и ребёнок у него маленький, как уже разболтал ему Соён, альфочка, звать Сухо, очаровательный просто до ужаса. И да, Юнги замужем, и муж его переехал к нему в деревню. То, что омега не оставит своих, Есан знал и без этого, но снова порадовался за своего старшего друга и его большую, видимо, любовь. В это время во двор вошли Нини и Чан, держась за руки, а рядом с ними шли Сокджин и Тэхён. Они о чём-то деловито переговаривались, а когда подошли, Глава сказал: — Да благословит вас Природа-покровительница, гости дорогие. — Он светло улыбнулся, и Есан снова поразился тому, как прекрасен был, несмотря на свой возраст, этот омега. — Прошу вас со мной обедать, а потом Тэхён может показать вам нашу деревню и место, где мы завтра будем принимать Большую ярмарку. Там много уже чего стоит, из Погорья телеги уже пришли, и даже наши новые друзья из дальнего Засиневья на подходе. А завтра с утра вы встретитесь с теми, кто будет вам особенно приятен у нас. Прошу! — И он, широким жестом показав следовать за ним, пошёл в дом. Есан же, внезапно пронзённый одной мыслью, сказал Чонхо: — Ты иди, я... сейчас. — И пошёл к Тэхёну, который, добродушно улыбаясь, пропускал вперёд гостей. Омега глянул на него, и улыбка его стала шире. Есан ему явно нравился, хотя он и смущался ещё немного, видимо, вспоминая вчерашнее. — Благословение Природы на тебе, — пробасил он, — что-то не так? — Могу я спросить? Тэхён приподнял брови, но послушно кивнул и отступил с Есаном в сторону от заходящих в дом людей. — Тэхён, прости, что за то, что я сейчас спрошу, но... я знаю, что случилось с твоим братом, — начал Есан, старательно выбирая слова. — Скажи, как он? Лицо юного омеги прикрыло тенью, улыбка стала слабее, а потом и вовсе исчезла. Есан осторожно положил ему руку на плечо и заглянул в "тень". Боль... Алый всполох, далёкий, но очень явственный и давший широкий отсвет. Однако после омега светло улыбнулся и легко выдохнул, явно вспоминая о чём-то добром. — У Чимина всё хорошо сейчас, — тихо начал он. В глазах его появилась нежность. — У него есть чудесный альфа... Они вместе и счастливы, кажется, очень-очень. — Тэхён задумался на миг и вдруг ласково улыбнулся. — Я на самом деле не знаю, как у них всё там сложилось, но сложилось славно! И Намджун любит моего брата так... — Он запнулся. — Так, как я бы хотел, чтобы меня однажды кто-нибудь полюбил. А ведь он волк, понимаешь? — Омега поднял взгляд на Есана, и сердце того дрогнуло от жалости и стыда за то, что его вопросы так опечалили эти прекрасные глаза. — Немного странный, но волк! Мы думали, что никогда и ни за что Чими не сможет не то что простить волкам того, что с ним случилось, но даже и приблизиться к ним, когда придёт в себя, окончательно очнётся. Мы думали, что он возненавидит их. Мой папа... — Внезапно на глазах омеги появились слёзы. — Мы мирное племя, мы никогда и ни с кем не вели войн и не знаем, как это делать, но тогда мой папа был готов наслать все самые чёрные проклятья на вас... Ну, то есть на волков из той деревни. А Чими взял и отказался возвращаться с нами, отказался уходить от Намджуна... — Тэхён быстро смахнул слезу, и Есан осторожно положил ему руку на плечо, стараясь дать немного своего тепла. — Мой папа не понял его. Он слёг, мы думали, что уже и не поднимется — так ему было плохо... А потом этот Намджун пришёл к нам. Сам пришёл, снова повинился, хотя ведь и не был виноват. Он позвал папу обратно, чтобы он жил в деревне и ухаживал за Чимом. И после, ты же знаешь? — Есан помотал головой, и Тэхён, шмыгнув носом, сказал тише: — Они нам помогли. Волки. Я... расскажу как-нибудь. Потом. — Он тревожно глянул на дверь, за которой уже скрылись все гости, а потом смущённо улыбнулся: — У Чимина всё отлично, Есан. И он кажется очень-очень счастливым! Кстати, он должен будет приехать завтра-послезавтра, так что ты сможешь в этом убедиться и сам. А сейчас... Папа не любит ждать и ругается, понимаешь? — Конечно, конечно! — торопливо закивал Есан. — Прости! Спасибо, что ответил, прости, что я тебя расстроил... — Нет, нет, — снова быстро утерев слёзы, покачало головой Тэхён. — Я люблю Чими так... Спасибо, что ты... переживаешь за него. Есан кивнул и снова мягко погладил очаровательного омегу по плечу, смахивая из его "тени" нитки боли и беспокойства. Тэхён блаженно улыбнулся ему и побежал в дом. Есан же опёрся о перила крыльца и прикрыл глаза. Он совсем скоро увидит Чимина... Есан ощущал перед ним вину так же, как и перед Юсоном: он не уберёг этих мальчиков, его бездействие стоило одному жизни, а другому зрения. И мысль о том, что ему придётся так скоро встретиться с Чимином, пугала для него. Как он посмотрит в это обезображенное по его вине лицо? Ведь он мог бы, должен был, наверно, предвидеть, он мог бы... Он должен был!.. "Ты слишком много на себя берёшь, Есан! — внезапно прозвучало у него в голове с мягкой укоризной голосом Чана. — Твоей гордыне можно только позавидовать! Ты не божество, не Мати Луна! Ты не решаешь, кому жить и кому умереть. Как тогда ты можешь брать на себя вину, если что-то пошло не так, как тебе бы хотелось? Не слишком ли ты переоцениваешь свою власть над этим миром? Никто не знает замысла Млечного Пути, никто не может противиться воле Ветра Чёрных дорог! А ты считаешь, что смог бы всё изменить, увидев что-то во сне, и жалуешься, что тебе не дали этого сделать? Не слишком ли ты жадный? Думаешь, что Звёзды тебе что-то должны? Не боишься, что тебя накажут за это высокомерие, Кан Есан? Серьёзно накажут!" Дрогнув, Есан вздохнул и потёр виски. Значит, у Чимина всё хорошо. По крайней мере, Намджун делает всё, чтобы так и было. Поэтому никто не гонит из этой деревни волков, никто не злится на них, хотя один из них так много горя принёс в эти места. Что же... Есану снова было, на чем всерьёз подумать.

***

Есан устал за этот день просто ужасно: неожиданно для самого себя он увлёкся подготовкой к ярмарке. С удовольствием плёл он огромную гирлянду и развешивал украшения из листьев и лент на больших столбах. Он ноги себе сбил, пытаясь поспеть за носившимися из одного края ярмарочной площади в другую Нини и Тэхёном. Так что, когда стемнело, у него едва хватило сил добрести вслед за неугомонными юными омегами до дома Главы, ополоснуться во дворе из большой кадки и доползти до стола, чтобы поесть печёных овощей, начинённых кашей. Чонхо весь день ладил вместе с Юнхо, Чаном и несколькими местными альфами прилавки и навесы, так что они виделись лишь мельком, и альфе лишь пару раз удалось, пока никто не видел, прижать Есана где-нибудь за постройкой и обжечь его губы торопливым и от этого ужасно сладким поцелуем. Они с Нини вернулись раньше альф, Тэхён, покормив их, ухватил Нини за руку, и они помчались любоваться огоньками на реке, а Есан побрёл в спальню и с протяжным стоном наслаждения рухнул на ложе, ощущая, как звенит и тянет сладкой усталостью всё его тело. Блаженно улыбаясь, он зарылся в подушку лицом и мгновенно уснул. Проснулся от томного, тянущего по всему телу сладкой судорогой ощущения. Не сразу поняв, что происходит, он застонал и попробовал потянуться, но тяжесть тела, тут же на него навалившегося, ему не позволила, а когда он попытался возмутиться хныканьем, его рот тут же накрыла горячая ладонь и в ухо дохнуло жаром любимого голоса: — Чшш, Есани... Тише сладкий, ти... ше... Чонхо снова двинулся, и Есан выгнулся в спине, чувствуя теперь его и внутри — настойчиво толкающегося в сладкую точку, от прикосновения к которой Есан снова не удержал глухого стона. Чонхо обнял его крепче и налёг сильнее, упираясь лбом ему в затылок. Его член снова вошёл глубоко и задел то самое, от чего по телу Есана рассыпались звёздочки и прошлась волна острого удовольствия, а под томно прикрытыми веками завлажнело. — Прости, прости, но... Ты так потёк... — зашептал ему Чонхо сбивчиво, не прекращая медленных глубоких толчков. — Ли... лисёнок... Я просто... Не смог устоять... Я обнял тебя, хотел только немного, а... просто... ммм... не злись, ладно?... О-о-о, х-хороший... мой... так... хорошо... Есан приподнял задницу, чтобы насадиться глубже, — Чонхо начал двигаться чуть быстрее, захватывая его в водоворот этих ритмичных, плавных движений, и он блаженно застонал в ладонь альфе. О том, что Чонхо обнаглел и теперь трахает его во сне, они ещё поговорят, но сейчас эти глубокие толчки, эта горячая грудь, прижатая к его спине, эти властные руки, лишающие его стыда, — Чонхо ему был ужасно необходим. Его дыхание, срывающееся у Есана над ухом, жаркий аромат полыхающей сосновой коры, глухие шлепки его бёдер о задницу омеги — всё это сводило Есана с ума, заставляло подаваться на каждое движение альфы, быть с ним единым целым — и растворяться в нём, забывая обо всём. Чуть поскрипывала кровать, за окном гудел ветер, поднявшийся ещё вечером, а с неба Мати Луна снисходительно смотрела на то, как альфа и омега, истомив, истерзав, измучив друг друга яростным наслаждением, сливаются в последнем, самом желанном порыве, чтобы достичь пика вместе, в полном единстве. А потом, утомлённые, целуются, переходя от истовой страсти к невыразимой нежности, и засыпают в объятиях друг у друга. Подождав, пока они заснут и на прощание поцеловав мягким светом своим их умиротворённые лица, Луна зашла за тучи и не увидела, как со стороны околицы скользнули одна за другой три тени. Они прошлись тьмой по стенам мирных домов и остановились у небольшого навала с сеном для гостевых лошадей, приготовленным на завтра. Перешёптываясь на своём резком гортанном наречии, тени сверкнули в ночи искрами, и жаркое пламя, сначала игриво, а потом всё более настойчиво пошло по сену, добралось до стены навала — и нырнуло связки, охватывая их своей губительной для всего живого страстью. Тени между тем, переглядываясь, проскользнули во двор Главы деревни и затаились у пристройки в ожидании своего времени. Тьма укрыла их, признавая в них своих, и лишь треск разгорающегося пожара через какое-то время всё настойчивей стал нарушать тишину этой прекрасной ночи. Увы, ничего этого не видела Луна. И ничего пока не чувствовали счастливые и слишком беспечные в этом своём счастье спящие люди.