Kamenbudōkai

      — Вы чудилы, — заявил Скарамучча, после того, как Кадзуха попытался более менее внятно объяснить ситуацию. — Особенно ты долбаëб, — Уставился на Венти, — хотя прикол классный. Давно хотел, чтобы Сяо грохнулся в грязь лицом.       — Ты что, хочешь в этом участвовать? — тихо спросил Кадзуха. — Ты же ненавидишь Венти и сразу сдашь.       — Ненавижу. — просто согласился Скарамучча, будто его попросили передать сахар или чай. — Но ради позора нашего графа я готов на всë.       — Чего… — Венти замер. — Ты назвал меня несколько раз проституткой, а теперь говоришь, что хочешь помочь!       — Я не говорил, что хочу, но соглашусь, про шлюху чистейшая правда. Кто из твоих знакомых заплетает и красит волосы и имеет осиную талию? Никто, потому что никто не подрабатывает шлюхой. Мы все знаем о твоих связях и концертах. Давай, завязывай лавочку. Накрылся твой театр и твоя главная роль. Финита ля комедия.       Венти уже открыл рот, чтобы предъявить все доказательства своей невиновности, но Кадзуха замахал руками, отчаянно пытаясь разрядить обстановку.       — Хорошо, если ты э-э-э… готов нам помочь, — промямлил Кадзуха, возвращаясь в состояние пудинга, в котором Скарамучча притащил его на кухню. — При условии, что ты…       — С меня тоже условие, — перебил информатор. — Я не распространяю информацию, а ты, — он в упор посмотрел на Венти, — перестанешь ошиваться около Сяо. Я всë видел.       — Ч-что?.. — Венти вспыхнул. — Что ты видел?!       — Твою рожу. У тебя прямо на лице написано, что ты влюблён как кошка. И не надейся. Он не для тебя, низкородного. — Скарамучча выделил голосом последнее слово.       Венти залился краской ещё сильнее. Он был уверен, что пятна перешли на шею и уши — всë горело огнём. Но тем не менее, он чувствовал облегчение: Сяо не рассказал о дне города. Кадзуха (настоящий друг!) в подробности не стал вдаваться, явно решив спросить всë из первых уст.       — Договорились. — Венти позавидовал спокойствию Кадзухи.       — Что он имел в виду? — едва слышно поинтересовался Кадзуха, как только Скарамучча утопал домой.       — Ты же говорил, что Скар меня ненавидит и подозревает во всëм, в чем можно. — Венти поморщился. — Вот и несёт чушь.       — А про Сяо?       — Это… личное.       — Да ну?       Венти заметил, что и у Сяо, и у Скарамуччи, и у Кадзухи есть отвратительная привычка говорить с сарказмом, когда прощупывается слабое место. Он фыркнул, надеясь, что Кадзуха поймёт и перестанет расспрашивать.       — Да, личное. Я не собираюсь этим ни с кем делится.       — Тогда причём тут кошка? — На его губах играла торжествующе-лукавая улыбка. — А?       — Бэ. Ничего говорить не буду.       — Ладно, — миролюбиво и просто ответил Кадзуха. — Не хочешь — не надо.       Воцарилось молчание. Венти нервно кусал губу и мял непослушными руками край футболки. Отвратительное чувство чего-то нехорошего липко пролезло через незакрытый лаз. Потом Кадзуха решил съездить к Сандроне — расспросить её о Моне — и начал собираться. Едва за ним закрылась дверь, и Венти собирался налить себе вторую кружку чая после нехитрого завтрака, состоящего из слегка подгоревшего омлета, лейтенант ворвался в квартиру.       — Криминал средь бела дня! — воскликнул он, швыряя на стол два клока бумаги. — Надо ж такую хрень придумать!       Венти с любопытством окинул взглядом бумагу.       — А это что?       — У меня тот же вопрос! Конечно, тут живут несколько мамаш с восьмилетними детьми, шалить есть кому, но шутка реально дурацкая! — возмущённо буркнул Кадзуха. — Ты посмотри: наклеить из газеты слова «один» и «два» и запихать в почтовый ящик, в который хрен что засунешь! Когда приходят квитанции за квартиру, почтальону приходится ко мне идти на дом, чтобы отдать мне эти злосчастные бумажки, ведь в него совершенно невозможно что-то положить!       Плохое предчувствие стало слышно отчетливей. Оно тихо-тихо начало ныть в ухо и постанывать. Венти передёрнул плечами, отмахиваясь от ощущения как от назойливой мухи.       — Странно как-то…       — И не говори! Кто придумает клеить из вырезанных букв слова, а потом пихать в мой почтовый ящик?! Глупо!       Венти снова уставился на криво наклеенные буквы.       — А когда их принесли?       — Черт знает.       — Может, последим?       — Ты спятил? — ответил вопросом на вопрос Кадзуха. — Как ты это себе представляешь?       — Встанем на площадке с окном и будем следить.       — Ну и зачем? Чтобы поймать и отлупить пару маленьких негодников? Очень надо!       — А тебе не кажется странным, что буквы вырезаны, а не написаны?       — Нет. Обычная детская шалость, ничего более.       — В детективах иногда убийцы или шантажисты сообщают таким способом условия сделок.       — Ты веришь в эту чушь? Нам допросить Сандроне нужно, а не торчать на лестнице, выглядывая «почтальона».       Венти понял, что Кадзуха отчасти прав. Глупо ждать инкогнито, приносящего такие письма. Может, это и правда шутка?..       — Не-е-ет, — Венти замотал головой, — ты, конечно, прав, но я считаю по-другому. Ты говорил, что в ящик ничего нельзя положить. Тогда каким образом письма попадают вовнутрь?       — Даже думать об этом не хочу. Ты просто накручиваешь себя. Едешь со мной?       — Нет.       — Тогда никого не пускай в квартиру. У меня ключи есть.       — Не тупой, понимаю.

***

      — Один килограмм и сто пятьдесят семь грамм цейлонского чая, двести пятьдесят грамм зелёного с лимоном… — бормотала девушка, записывая в блокнот вес чая, — ручка так и скрипела. — Нужно ещё сахар купить, двадцать килограмм…       Звякнул колокольчик, висящий над дверью. Она обернулась.       — Чайная лавка закрыта!       — Я не за чаем. Я поговорить.       Окинув гостя придирчивым взглядом, она пробурчала:       — Я заплатила за счета вчера. Вам нечего проверять.       — Я не из проверки, — Он лучезарно улыбнулся. — Я просто знакомый нашей общей подруги. Она много о Вас рассказывала, и я решил познакомиться лично.       — Нет, спасибо, мне не нужны такие сомнительные знакомства. Кто дал наводку?       — Арлеккино Флоренс.       — Арлеччи, твой друг пришёл! — крикнула девушка в коридор, завешенный шторой.       Из глубины подсобного помещения вышла Арлеккино. Кадзуха сразу заметил неприкрытое изумление и настороженность.       — Вот так сюрприз, — промямлила она. — Не ожидала тебя здесь увидеть, Кадзуха.       — А сегодня суббота, да? Совсем забыл, что ты помогаешь в лавке! — Кадзуха умело изобразил смущение, почесывая в затылке.       Арлеккино поджала губы и побледнела ещё сильнее. Её подруга пристально наблюдала за обоими.       — Верно.       — А я-то хотел попить чайку, поближе познакомиться с твоей очаровательной подругой! — Кадзуха обаятельно улыбнулся и подмигнул второй. На лицо Арлеккино вернулось прежнее спокойное выражение лица.       — Тогда не буду вам мешать.       — Арлеччи, завари нашему гостью чаëк получше, — процедила девушка.       — Конечно. Только пусть сам выберет. Кадзуха, заходи.       Едва штора упала до пола, и они отошли вглубь подсобки, как Арлеккино шëпотом зашипела:       — Какого чёрта ты здесь делаешь?!       — Никакого. Просто решил познакомиться. Мне двадцать два, а у меня до сих пор нет девушки…       — Идиот, она бы подсыпала тебе в чай «дури» да побольше, и ты бы как миленький сдох на следующий день!       — Откуда здесь наркотики? — искренне обомлел Кадзуха. — Здесь ещё мой отец чай пил…       Арлеккино насупилась.       — Если хочешь умереть без славы и имени — пожалуйста. Милости просим. Выполню уговор, насыплю тройную дозу марихуаны и героинчика и перебью вкус сахаром. В жизни не догадаешься. Хочешь жить — соизволь слушать. В чай сыпать ничего не буду. Когда выпьешь полчашки, начнёшь строить из себя полоумного. В театральный кружок ходил, да?       — Вообще ходил много куда. И на каллиграфию, и на иностранные языки, и на рисование…       — Здесь красивый почерк и картинки тебе не помогут. За мимикой следишь хорошо, а Сандроне очень близорука. Она не догадается, — перешла на быстрый шёпот.       — Тогда зачем помогаешь? — внезапно возмутился Кадзуха. — Может, я хочу отправиться на тот свет?       — Если бы хотел, давно выпрыгнул из окна или под трамвай, — Арлеккино усмехнулась. — В крайнем случае повесился бы или траванул себя чем-нибудь. Ты здесь по другому поводу.       — Нет.       — Да. У тебя на лице написано.       — Ничего не…       — Вы там скоро? — капризно спросила подруга. — Мне ещё заказ делать надо!       — Сейчас-сейчас!       — Короче, закатить представление? — недоверчиво спросил Кадзуха. — И откуда ты знаешь, зачем я пришёл?       — Я умею читать мысли, — сверкнув ровными рядами белых зубов, Арлеккино ловко заварила чай и протянула ему кружку. — Сам видел, ничего там нет. Если дело секретное, могу уйти. Скажу, что срочно нужна в приюте.       Кадзуха невольно сузил глаза. Арлеккино улыбнулась ещё шире.       — Уйду, уйду. Думаю, на допросе не нужны посторонние. Тем более я не знаю Мону Мегистус, не пойму большую часть вопросов.       Лейтенант чуть не уронил чашку, беспомощно открыв рот и пялясь на девушку. Та лишь усмехнулась, легонько толкнула к выходу, демонстративно села за шаткий стол и достала наушники.       — Чего встал? Время бежит.       Подруга Арлеккино встретила его неприветливой миной.       — Давай быстрее, у меня и так много дел.       Кадзуха в какой раз спросил себя, как эта хрупкая девушка в инвалидном кресле с жидкими русыми волосами могла пойти на такое преступление. Очевидно, она не обладала даром «телепатии», раз спросила прямо «в лоб»:       — Чем быстрее начнёшь и закончишь, тем больше я успею сделать. Шевели языком, говори, что тебе нужно, и вали отсюда.       М-да, очень приветливая хозяйка.       — Меня зовут Каэдэхара Кадзуха. Рад знакомству. — он попытался изобразить как можно больше дружелюбие, но девушка сухо отрезала:       — Сандроне Брайер. Не взаимно.       — Можно задать один небольшой вопрос?       — Если это касается секса, я отказываюсь сразу.       — Нет-нет! Другое.       — Валяй. Может, соглашусь.       — Где Вы были ночью на двадцать четвёртое июля?       — А какая разница? Дома.       — Лжёте.       — По каким признакам определил? Красное пятно на щеке под правым глазом? У меня дерматит, а не покраснение лица.       — Ночью двадцать четвёртого июля Мона Мегистус была сброшена с центрального моста, но, к счастью, осталась жива. До этого она ходила с Вами на встречу. Можете рассказать о том, что вы делали?       — Ну и зачем? Она посидела у меня и ушла домой. Я-то тут причём?       — Притом, что предположительно Вы — убийца.       — Ты сам сказал, что она жива. Значит, я не убийца.       — Но она вполне могла погибнуть. Врачи боролись за её жизнь почти сутки. Несколько переломов и сотрясение мозга.       — Ничего не знаю. У меня совершенно нет времени, чтобы катить ночью на центральный мост и сталкивать какую-то гадалку.       — Вы ей что-нибудь давали? — По уговору Кадзуха сделал глоток из чашки.       — А ты что, следователь? Я обязана отвечать на твои вопросы? — насмешливо поинтересовалась Сандроне.       — Да.       Нужно ли говорить, что красные корки были липовыми? Сандроне лишь беспомощно уставилась на орден на обыск и фальшивое удостоверение. Скарамучча купил несколько лет назад за смешные деньги, аккуратно переписал все документы. Впрочем, люди так и остались необразованными, не в силах различить настоящие документы от подделки.       На лице Сандроне появилась складка на лбу и нездоровая бледность.       — И что тебе нужно? — промямлила она.       — Я всего лишь хочу узнать о том, что произошло с Моной Мегистус, — миролюбиво промурлыкал Кадзуха, с мысленной злорадный усмешкой отметив, что руки Сандроне дрожат.       — Клянусь, ничего не знаю. Гадала у Моны год назад, желание сбылось. Решила отблагодарить, пригласила в кафе. Поболтали немного о ценах в магазинах, дорого всë. Потом она ушла домой.       — Вы не пошли её провожать?       — Да. Я зашла в парочку магазинов и домой.       — Какие именно?       — В «Специи» на углу. Хотела купить куркуму.       «Или наркоту», — подумал Кадзуха, но вместо этого сказал:       — Мона Мегистус дала показания, что столкнули именно Вы.       — Как я могу кого-то столкнуть? У меня ограниченные возможности. Я даже ходить не могу, тем более столкнуть с моста. Там такие поручни высокие, что даже при желании не получилось.       «Но как-то получилось! — Кадзуха раздражённо тряхнул головой. — Неплохо врёте, госпожа Брайер.»       — О, уже час. Сейчас приедет моя последняя партия заказа, — Сандроне выразительно посмотрела на него. — Прошу покинуть чайную лавку.       «Ведь и той дозы хватит, чтобы ты откинул копыта, аферист.»

***

      В почтовый ящик, шурша, опустился клочок бумаги под тихий девичий смех.       На нём ровно наклеенными буквами, вырезанными из газеты, было написано: Три.

***

      — Сандроне Брайер мертва.       Кадзуха чуть не выронил мобильный. Венти заинтересованно прислушался.       — Как?.. Она же вчера была жива!       — Вчера да, а сегодня — нет. — сухо отрезал Сяо. — Она повесилась. Причём очень странно — она висела по-настоящему. Как будто встала с инвалидного кресла, привязала верёвку, залезла на стул и спрыгнула, отрицая инвалидность. Следов, что её помогли уйти на тот свет, нет. Самовольное самоубийство.       Кадзуха, кажется, совсем растерялся.       — А кто сказал о её смерти?       — Арлеккино. Позвонила и сообщила о кончине подруги. Попросила передать тебе, чтобы ты приехал к ней домой.       — Адрес?       — Велвет Оркад, 249а, квартира семьдесят девятая.       Как только Сяо отключился, Кадзуха, переполненный возбуждением, сразу спросил:       — Со мной?       — Ага.       Дверь открыла Коломбина.       — Вы к Арлеччи, да? — шёпотом спросила она и, не дождавшись ответа, повела на кухню.       Арлеккино выглядела хуже некуда. Бледная, с осунувшимся лицом, она вздрагивала от каждого шороха. Её чёрные бездонные глаза ничего не выражали. Рядом стоял пустой стакан и бутылка коньяка.       — Арли, к тебе! — жизнерадостно крикнула Коломбина. Арлеккино сразу подняла голову.       — Наконец-то… — прошептала она и разрыдалась. — Я знала, я знала, что он придёт за ней… Сандроне-е!..       — Кто придёт? — упавшим голосом спросил Кадзуха.       — Мумо-о!.. — завыла Арлеккино. Венти она показалась точно такой же, как Мона, — полоумной, срывающейся по любому поводу. Только если Мону столкнули и это было объяснено сотрясением мозга, Арлеккино выглядела по-настоящему сумасшедшей. — Мегистус знает его-о-о…       — Это ещё что? — шёпотом поинтересовался Венти, не обращаясь к кому-то конкретно. Из положения спасла Коломбина.       — Какой-то дух смерти и раздора. Арлеччи очень верит в эту чушь, вот и говорит ересь. Там ещё есть Думо, Думо, Думо, Тому и несколько десятков имён, которые я не запомнила. Мумо самый злой и опасный.       — Чушь, — согласился Венти, на мгновение забыв об обиде. — Она фанатик какого-то культа?       — Нет.       — А кто?       — Колдунья, — серьёзно ответила Коломбина. — Как и ваша Мона.

***

      В почтовый ящик, шурша, опустился клочок бумаги под тихий девичий смех.       На нём криво наклеенными буквами, вырезанными из газеты, было написано: Четыре.