Человек из ниоткуда

Глава двадцатая РОН Краткое содержание: У Рона очень плохой день. Сентябрь 2000 г. Четверг, 7 сентября 2000 г. Последние два дня Рон ходил как в тумане. И вот теперь он сидел в своем кабинете в кампусе, но не мог вспомнить, как он туда попал и как долго пробыл там. Рон даже не знал точно, какой сегодня день недели. Он думал, что сегодня четверг, сверился с календарем на своем столе, но тот все еще был открыт на прошлой пятнице, так что Рон чувствовал себя так, словно попал в какое-то искривление времени. Какая, к ебеням, разница, что за чертов день сегодня? Но одно он знал наверняка. Брайана не было уже два дня. Два дня! Он не мог поверить, что прошло всего два дня! Казалось, Брайан ушел навсегда! Но он уехал только во вторник утром. Так что, если сегодня действительно был четверг… Только два дня! И Рон не знал, когда он вернется. Если вернется когда-либо. — Профессор? Профессор Розенблюм? — А? Что ты сказала? — Я спросила, что насчет учебного плана? Вы пришли к какому-то решению относительно отчетов? Рон огляделся. Перед ним стояли две его ассистентки, Линда и Кэт, и научный сотрудник Лоуэлл. У них была встреча по поводу занятий. Правильно. Вот что происходило. Семестр начинался в понедельник, и у него должен быть семинар для старших курсов и семинар для выпускников. На самом деле, бОльшую часть обучения вели его помощники. Рон составлял программу и читал лекции, а Линда и Кэт вели дискуссии, оценивали экзамены и проводили рабочее время, помогая студентам с любыми вопросами о чтениях или фильмах. Рон редко — если вообще когда-либо — имел прямой контакт со студентами. Что было хорошо, по мнению Рона, так как он был ужасным учителем. Он был высокомерен и пренебрежителен, и знал это. Ему было наплевать на учеников, на их жалкое нытье по поводу проблем и оценок. Он не заботился о преподавании, на самом деле. У Рона была более важная работа — важные вещи, о которых нужно было подумать для его нового документального фильма, — и «преподавание» было просто еще одной помехой. Не то, чтобы кто-то жаловался. Они не посмеют. Они прошли через слишком много трудностей, чтобы заставить его приехать сюда! И теперь они делали все возможное, чтобы он остался! Поэтому никто никогда не будет называть его паршивым учителем. В отличие от Брайана. Который был замечательным учителем. Динамичным. На самом деле ему было не похуй как его ученики справлялись на уроках. Знал их имена. Разговаривал с ними часами после занятий в своем крошечном, душном кабинете. Провел хуеву тучу часов, читая вшивые эссе и кропотливо комментируя их. Сколько вечеров Рон наблюдал, как он, сидя на диване со стопкой тетрадей на коленях, листает страницу за страницей безнадежную чушь первокурсников? Слишком много вечеров! — Брайан, зачем ты тратишь время на написание всего этого дерьма в студенческих работах? Все, что их волнует, — это итоговая оценка. Поставь оценку и продолжай, — нетерпеливо говорил Рон. Он наблюдал, как Брайан работает над очередным набором эссе, методично что-то отмечая в них ручкой с красными чернилами, и это не давало ему покоя. — Но как они улучшат свои эссе, если я не дам им подробных комментариев? — Почему тебя волнует, улучшаются они или нет? Просто оцени их и забудь об этом! Они не стоят твоего времени! — Конечно, они стоят моего времени. В конце концов, они мои ученики. Я думал, что должен учить их, Рон, — сказал Брайан, глядя на Рона своими золотистыми глазами, которые сверлили его насквозь. — Думал, что так поступают учителя. — Ты воспринимаешь это слишком серьезно, Брайан! Потрать больше времени на свою книгу — или на работу в комитете. Запомни — в Комитете по стажировке нет гребаных студентов! Никто не заботится о том, что они думают. Ты просто тратишь свое время. — Мне не все равно, — тихо сказал Брайан, — даже если ты так не считаешь. И он возвращался к чтению эссе, комментировал их, делая все по-своему. Но чужой голос вернул Рона в его кабинет к неприятному настоящему. — Итак, какие отчеты вы хотите, чтобы они сделали, профессор Розенблюм? Линда настойчива. Она была доктором философии, кандидатом в области кино и медиа-исследований, и очень серьезно относилась к своей должности старшего помощника. «К черту, — подумал Рон, — пусть она преподает курс!» Она знала материал так же хорошо, как и он. И была хорошим учителем. Как Брайан. Ей было не все равно, что читают глупые студенты. Имеет ли смысл учебная программа. Кто сдал экзамены, а кто нет. Ей было не все равно. Так же, как и Брайану. — Как скажешь, Линда. Мне наплевать. Делай все, что хочешь. Какие фильмы ты хочешь изучить. Какая, блять, разница? Вообще никакой! — Рон бросил свои записи на стол, чтобы помощники разобрались с ними. — Но Рон… — начал Лоуэлл. Он пытался поймать его с понедельника, но Рон уклонялся от звонков. И избегая оставаться с ним наедине. Меньше всего ему сейчас хотелось, чтобы в его мысли вторгался Лоуэлл. — Рон? — Я иду домой, — коротко оборвал его Рон, он встал и вышел, оставив Лоуэлла и двух аспирантов в своем кабинете с открытыми ртами. *** — Брайан все еще не вернулся? Голос в трубке был обвиняющим. Разочарованным. На грани гнева. Все то, что Рон чувствовал в себе, он проецировал на Лилит. — Нет, мама. Он в Питтсбурге. Со своим отцом. Таскает его по врачам и ублажает свою семейку. Я говорил тебе это три раза! Так что перестань уже твердить об этом! — Рон был готов швырнуть трубку, а они даже не спорили. — Семейку? ЭТО его семья, Ронни. И МЫ тоже семья Брайана, ТЫ не должен забывать. Ты слышишь меня, Рональд? — Господи, мама, тебя слышат даже в Тампе, — выдохнул Рон. — Что ты несешь? Ронни, что с тобой? — теперь голос матери звучал обеспокоенно. — У вас что-то происходит, и я хочу знать, что именно! — Ничего. Ничего не происходит! — Рон попытался успокоить свой голос, но не смог, не мог скрыть своего разочарования. — Я тебе не верю, Ронни. Теперь ты расскажешь мне, что происходит. Где мой Брайан? «МОЙ Брайан»! Черт! Она делает это снова. Принимает сторону Брайана, а не его! Его собственная мать! Но Рон ничего не говорит. Он думал о том, чтобы повесить трубку и притвориться, что связь оборвалась случайно, но знал, что она никогда не купится на это. Никогда. Лилит была похожа на бульдога, который никогда не отпустит, пока не узнает всю историю. — Ронни? Ты ТАМ? — Я здесь, мама. — Ронни, — сказала она очень тихо, — что ты натворил? — Почему ты думаешь, что это я натворил? — взорвался он. — Почему я? Почему Брайан никогда не виноват? А? — Рон расхаживал взад и вперед по своему домашнему офису, пиная книги и бумаги, которые были свалены на полу. Брайан никогда не позволял всему этому дерьму валяться повсюду. Он всегда убирал вещи за Роном и ставил их на место. Прибирался здесь. Офис Рона был ебаным беспорядком, и весь дом был зоной бедствия! Всего через два дня! — Почему я так полагаю? — ответила Лилит Розенблюм. — Потому что я знаю ТЕБЯ, Ронни! Я знаю, что ты сделал в прошлом, чтобы все испортить! Поверь мне, мой дорогой, если бы Брайан просто навещал своего бедного отца, ты бы не был в таком состоянии. И ты бы не кричал на меня по телефону. ВОТ откуда я знаю! ВОТ почему я предполагаю! — Что я сделал в прошлом, мама? О чем ты говоришь? — Рон перестал расхаживать и уставился прямо перед собой, его желудок сжался. На другом конце провода повисло молчание, потом послышался долгий вздох. — Брайан ушел, не так ли? И я не имею в виду просто навестить его отца и мать в Питтсбурге. Он оставил ТЕБЯ. Разве это не правда? — Он просто ушел на некоторое время… чтобы… Рон плохо разбирался во всем этом. Он хотел по-своему рассказать матери, что происходит. Чтобы объяснить все это с правильной точки зрения. ЕГО точки зрения! Но сейчас… — Ты не усвоил свой урок в Бостоне, Рональд? — резко спросила Лилит. — Измена сошла тебе с рук, а Брайан простил тебя за это. Ты такой умный мальчик, Ронни — и такой глупый, глупый человек! — Как… откуда ты знаешь об ЭТОМ? О… том парне из Бостона? — Рон уже кричал в трубку. — Ты НЕ МОЖЕШЬ этого знать! — Ронни, сколько часов я провела, разговаривая по телефону с Брайаном, умоляя его не бросать тебя? А он был так опустошен! Каждый имеет право на ошибку! Одну ошибку, даже если она большая и глупая! Не перечеркивай всю свою жизнь, Брайан, сказала я ему. Ронни так сильно любит тебя, сказала я ему. Больше, чем меня! Может быть, я должна была сказать ему уйти еще ТОГДА! Может быть, у него уже началась бы новая жизнь — и ты бы не ходил по дому, не кричал и не натыкался на вещи! — Я НЕ натыкаюсь на вещи! — закричал Рон, натыкаясь на свой стол. — Значит, я права. Ты снова изменил. И Брайан узнал. А теперь его нет. — Я. Я не хотел, чтобы это случилось, мама! — Тогда что ты сделал, Ронни? Он зашел к тебе в кабинет, как в прошлый раз? — Это он тебе сказал? — Рон почувствовал тошноту, представив, как Брайан рассказывает ЕГО матери о вшивой маленькой неверности с этим аспирантом. — Нет, я догадалась! — фыркнула Лилит. — Конечно, он мне сказал! Ну? Так все было? Он поймал тебя? Или это было что-то другое? Может ты поступил достойно, по-мужски и сам сказал ему, что нашел кого-то другого? — Я не «нашел никого другого»! У меня нет другого! Я бы не стал. И он… он услышал об этом на факультетском пикнике. От какой-то любопытной, ревнивой суки в моем отделе! А потом он… вошел в палатку председателя и… видел нас вместе. Меня и моего научного сотрудника. На другом конце провода снова повисло долгое молчание, пока мать Рона обдумывала эту информацию. — Значит, унизить его в уединении твоего офиса было недостаточно? На этот раз тебе пришлось растоптать его перед всем вашим отделом? Перед всеми своими коллегами? На факультетской вечеринке? — Лилит рассмеялась горьким смешком. — Ну, Ронни, если ты когда-нибудь еще УВИДИШЬ этого мальчика, я буду разочарована В НЕМ! И я бы сказала ему то же самое, если бы у меня был его номер там, в Питтсбурге! Я бы позвонила ему прямо сейчас и СКАЗАЛА ВСЕ! — Мама! Ради Бога! Ты МОЯ мать. Не Брайана. Не ЕГО мать! Ты должна быть на МОЕЙ стороне! Рон вспомнил Брайана, которому только что исполнилось семнадцать, сидящего на диване в доме на Лонг-Айленде и смотрящего телевизор. И Лилит, сидящую рядом с ним, с улыбкой запускающую свои длинные, наманикюренные пальцы в непослушные каштановые волосы мальчика. И Рон, всегда мчащийся куда-то. Никогда не имея времени, чтобы сесть на пять минут и поговорить со своей матерью. Никогда не желающий тратить на нее свое время. В отличие от одинокого, изголодавшегося по любви мальчика. — Я вешаю трубку, Ронни. Потому что больше не хочу с тобой разговаривать. Думаю, что пойду и прогуляюсь на улице. Посмотрю на океан. Попытаюсь думать о чем-то другом. Потому что я не хочу больше говорить об этом или думать об этом! Потому что я даже не могу выразить свои мысли в этот момент. Я даже не могу… — голос Лилит сорвался, и линия оборвалась. — Мама! Но она ушла. Рон снова набрал ее номер, но тот звонил и звонил, пока не включился автоответчик. Рон не потрудился оставить сообщение. Вместо этого он швырнул телефон через всю комнату к дальней стене, разбив постер фильма в рамке, который Брайан купил ему на день рождения шесть лет назад. Орсон Уэллс «Леди из Шанхая». Стекло и рама упали на пол. развалившись на куски, точно так же, как зеркала, которые разбиваются в кульминационной сцене этого фильма. Все эти зеркала, разбитые. Все это невезение. *** — Алло. Черт побери, подумал Рон. Это был старик. Он надеялся заполучить Джоан Кинни. Она посочувствовала Рону и всегда сочувствовала. Она была на ЕГО стороне, потому что понимала, что он сделал для Брайана за эти годы. Она была благодарна за это. Отец, с другой стороны, был старым ублюдком, который с самого начала подозревал Рона и его мотивы. — Здравствуйте, мистер Кинни. Брайан… Брайан там? Джек Кинни фыркнул. — В чем дело, Ронни? Потерял след мальчика? — Я просто хочу знать, там ли Брайан. В мотеле никто не отвечает. Я оставил сообщения, но это бесполезно. Он не перезвонит мне. И у него сегодня отключен мобильный. — Интересно, почему это так, Ронни? От того, как старик произнес «Ронни», у Рона по коже побежали мурашки. — Просто скажите мне, там ли он, — Рон замолчал. — Пожалуйста? — Нет, его здесь нет. Старому ублюдку это нравилось — выводить его из себя. — Черт, — тихо сказал Рон. Где может быть Брайан? Если только старик не лгал ему. — Не могли бы вы сказать мне, где он? Я имею в виду, если у вас есть какие-либо идеи. Джек кашлянул. Это был глубокий, нездоровый кашель. — Конечно. Я знаю, где он. Я знаю, где Брайан. — Ну? Так вы скажите мне? Мистер Кинни? — Он в клубе. С друзьями. Он был там прошлой ночью, и, должно быть, очень хорошо провел время, потому что снова там сегодня вечером. Только между нами и фонарным столбом — я думаю, ему повезло прошлой ночью в том клубе! — Джек рассмеялся. — А завтра он собирается поужинать, Ронни. На свидании, — и старик снова рассмеялся. — Свидание? Что вы имеете в виду? — Рон откинулся назад, сжимая телефон в руке. — Брайан с Беном Брукнером? Мистер Кинни? Потому что вы знаете, что Бен хороший парень и все такое, но он ВИЧ-положительный! Вы знаете это, не так ли? — Рону хотелось закричать, но он знал, что старый Кинни только еще больше посмеется над его паникой. — Конечно, я знаю Бена. Он был здесь. Он хороший друг для Брайана. Они ужинали вместе на днях. Но не с ним Брайан встречается завтра вечером. — Не Бен? Тогда кто? — С моим очень уважаемым и очень симпатичным доктором, вот с кем. И встречается сегодня вечером с парнем, которого встретил вчера вечером в том клубе. И этот парень, должно быть, произвел большое впечатление на сына, потому что Брайан сходил сегодня в торговый центр и купил кучу новой одежды. Некоторые горячие вещи, чтобы надеть сегодня вечером в клуб. И купил черную кожаную куртку, тоже. Красота. Настоящая мотоциклетная куртка. Он выглядит охрененно хорошо в ней. Очень круто. И в голосе старика послышались неприятные нотки. — Мистер Кинни… — попытался прервать его Рон. — Этот парень, должен быть крутым, — продолжал старик. — Конечно, Брайан выглядит хорошо во всем, что надевает, понимаешь? Я всегда говорю ему, что вещи, которые он носит, слишком скучны. Докеры и рубашки на пуговицах? Пиздец! Он выглядит как зануда-учитель! — Джек Кинни снова кашлянул. — Но Брайан — симпатичный парень. И он молод только один раз, верно, Ронни? Я сказал Брайану, что ему лучше пойти и повеселиться СЕЙЧАС, пока не поздно. Его слишком долго держали взаперти в маленькой комнате. Ему нужно выбраться и немного пожить. И я сказал ему именно это! — Мистер Кинни, — сказал Рон, стараясь говорить спокойно, — вы не понимаете, что Брайан может ПОСТРАДАТЬ там! Он не понимает, что… что… ему нужно, чтобы я… чтобы… — Что ты, Рон? Пнул его в зубы? Чтобы он был твоей маленькой женушкой? Ладно, забудь об этом, Рон! Брайан не какой-то растерянный ребенок, которым ты можешь помыкать теперь! Он говорит мне, что ты обманывал его? Это правда? — Я… мистер Кинни, вы не понимаете… — Я многое понимаю, приятель! Не вешай лапшу на уши профессиональному говнюку, Рон, потому что я могу написать об этом книгу! И у тебя хватает наглости говорить, что Брайану небезопасно пойти и немного развлечься? Не похоже, что ты думал о безопасности, когда гонялся за свежим мясом — или как вы это называете, ребята. — Мистер Кинни, вы поступаете несправедливо. Я бы никогда и за миллион лет не раскрылся… Брайану, чтобы… — но Рон запнулся. — Я просто хочу, чтобы он позвонил мне. Поговорить. Это все, что я хочу. — Знаешь, что я думаю? Я думаю, что ты просто ввязался в то, чему не знаешь цены. Может быть, завтра, или на следующей неделе, или в следующем году ты проснешься и поймешь, что сделал и как обосрался — прости мой французский! — но ты поймешь это, в конце концов. И кто знает? Может быть, тогда будет слишком поздно. Может быть, Брайан встретится с моим доктором. Этот парень умный и богатый, и он возглавляет онкологическое отделение в больнице Святого Луки. Держу пари, ОН не позволил бы Брайану ездить в старой машине, одеваться в паршивую одежду от J.C. Penney's, в то время как сам балует себя новой машиной, и модным новым компьютером со всеми привилегиями! Но некоторые парни просто не понимают, что у них есть — пока ЭТО не выйдет за дверь! А Рон просто стоял, сжимая телефон в руке и разинув рот, пока Джек Кинни вешал трубку. Для Рона это становилось обычным делом. *** — Что ТЫ здесь делаешь? — спросил Рон, отворачиваясь от входной двери. — В чем твоя проблема, Рон? — спросил Лоуэлл, открывая сетчатую дверь и входя в дом. — Я звоню в течение последних двух дней! Ты не отвечаешь на звонки и на мои сообщения. И сегодня днем в офисе ты даже не посмотрел на меня! Что с тобой? — Ничего! Я был занят, — сказал Рон, стараясь не смотреть на человека, с которым он изменял Брайану. Он не мог смотреть на него прямо. Потому что тогда Рон должен был бы спросить себя «зачем»? И он не знал ответа на этот вопрос — если у него вообще был ответ. «Некоторые парни не понимают, что у них есть, пока это не выйдет за дверь»! Джек Кинни сказал это, тем самым направив нож на Рона прямо там и тогда! — Я ждал, что ты позвонишь мне после того, как Брайан уехал, но ты не позвонил! А теперь ты ведешь себя так, будто хочешь отшить меня. Что это значит, Рон? — Я сказал, что сейчас слишком занят, чтобы говорить с тобой, Лоуэлл, — сказал Рон, поднимая какие-то бумаги из беспорядка, скопившегося на обеденном столе. Он делал вид, что занят. — Так почему бы тебе не пойти домой? — Я думал, что как только Брайан уберется с дороги, я смогу приехать! — заскулил Лоуэлл. — Разве ты не сказал, что пока он навещает родителей, я могу остаться здесь? Мне надоело трахаться в твоем офисе, Рон! Рон съежился. Изначально он сказал это, чтобы заткнуть Лоуэлла. Но теперь тот был здесь, желая, чтобы Рон выполнил свое обещание. Вид Лоуэлла, лежащего на антикварной кровати с балдахином, которую Рон и Брайан купили в Нью-Гэмпшире — на том месте, где должен был быть Брайан, а его не было! — было почти слишком для разума Рона. Он подошел к сетчатой двери и открыл ее. — Думаю, тебе пора уходить, Лоуэлл. Я не в настроении. — О, ты не в настроении? — нахмурился Лоуэлл. — Ну, на прошлой неделе ты был в настроении. И за неделю до ЭТОГО, Рон! И большую часть лета. Так почему же ты сейчас не в настроении? Лоуэлл ходил по гостиной, трогал вещи, смотрел на них. Диван. Широкоэкранный телевизор с тщательно подобранным DVD и видео Рона. Несколько киноафиш в рамках, которые собрал Рон, и которые Брайан повесил на стену, когда они впервые переехали в дом чуть больше года назад. Лоуэлл подошел к столу Брайана, жадно проводя руками по стулу и книгам. Словарю Брайана. Его потрепанному экземпляру «Города ночи» Джона Речи. Его кучке ручек и скрепок. — Убирайся, Лоуэлл, — грубо сказал Рон. Вид этого парня, с его грубым маленьким лицом и дряблой задницей, стоящего в гостиной и трогающего вещи Брайана, заставил Рона почувствовать тошноту. Да, одно дело трахаться с Лоуэллом на диване в своем кабинете и совсем другое — трахать его здесь, в доме. Или в постели — пытаясь занять место Брайана. Лоуэлл думал, что займет это место. И мысль об этом ударила Рона в живот сильнее, чем любой настоящий пинок. — Убирайся, — повторил Рон. Лицо Лоуэлла исказилось. — Теперь ты хочешь избавиться от меня, а, Рон? Заставить меня УЙТИ? Что дальше? Отнять у меня ассистентство? Это та цена, которую Красавчик назначает за свое возвращение? Не так ли, Рон? Ладно, я подам на тебя В СУД — и на весь гребаный университет! — Заткнись, Лоуэлл, — крикнул Рон, — я не ХОЧУ тебя слушать, и не обязан тебя слушать! Почему бы тебе просто не пойти на хуй? — О, ты не хочешь меня слушать? Ты ИСПОЛЬЗОВАЛ меня, Рон, и ТЫ ТАК облажался! — лицо Лоуэлла покраснело от праведного негодования. — Ты меня слышишь? Потому что Брайан не вернется. Он НЕ дурак, Рон. Я больше не потерплю твоего дерьма — и он тоже! Рон схватил Лоуэлла за руку и потащил к двери. — Думаю, тебе пора уходить. Сейчас же! Лоуэлл остановился у двери, но потом сдался и вышел. Он стоял на крыльце и смотрел на Рона тяжелым взглядом. — Может быть, я не самый желанный парень в округе, но даже мне ТЫ не нужен, Рон! И Брайан… черт! Думаешь, Брайан нуждается в тебе? Ты живешь в мире грез! — Заткнись, Лоуэлл! — Знаешь что, Рон? Даже я бы отдал свои глаза и зубы, чтобы трахнуть его! Он великолепен! Он может иметь любого парня в этом кампусе! Любого парня, которого захочет! Так зачем ты ему нужен? Боже мой! ТЫ так облажался, Рон. ПОЛНЫЙ пиздец! И Лоуэлл рассмеялся. Это был противный, издевательский смех, мало чем отличающийся от того, что исходил от Джека Кинни. Лоуэлл вышел к своей машине, крича: — Ты так облажался! Всю дорогу, пока не захлопнул дверцу машины и не уехал. После ухода Лоуэлла Рон долго сидел на диване в гостиной, уставившись в пространство. Затем он подошел к шкафу и вытащил два видео. Он уже давно не вынимал их и не смотрел. Они были завернуты в полиэтиленовый пакет и завязаны шнурком. Рон открыл пластик и посмотрел на видеокассеты. Одна из них была копией оригинальной версии «Уличных мальчиков», его первого документального фильма. Его дипломного фильма. Со всеми сценами Брайана в нем. Брайан всегда называл его «хорошей» версией, которую Рон не мог заставить себя показать своему куратору или диссертационному комитету из-за того, что он рассказывал о Брайане. И о нем. Рон вставил кассету и начал смотреть фильм. Невозможно. По-прежнему было невозможно показать это кому-либо еще. Это было слишком грубо, слишком откровенно. Слишком реально. Но Брайан был прав. Это БЫЛ хороший фильм. Даже отличный фильм. Возможно, это лучшее, что Рон когда-либо делал. Или когда-либо еще сделает. И во многом причиной этого величия был его предмет. Отредактированные «Уличные мальчики» были приличным документальным фильмом, но не хватало фокуса. Неотразимого центрального персонажа. И это потому, что Рон удалил этого персонажа. Вырезал его из фильма. Потому что, когда пришло время сдавать готовый фильм, Брайан уже жил с ним. Принадлежал ЕМУ, а НЕ фильму. Больше нет. Поэтому Рон сидел со своим редактором — и бывшей девушкой Джейн — ночь за ночью и вырезал сцены Брайана, оставив лишь несколько проблесков. Небольшие намеки на призрачное присутствие и фрагменты повествования за кадром, комментирующие в той мягкой, забавной, саркастической манере, которая была у Брайана, когда он был моложе. Голос, который Рон теперь редко слышал. И уже может никогда не услышать снова. Когда видео закончилось, Рон достал его и вставил другую кассету. На самом деле это был не фильм. Это было больше похоже на серию снятых эпизодов. Очень грубо. Гораздо грубее, чем что-либо в «Уличных мальчиках», в любой версии. Потому что этот фильм не должен был видеть никто. Кроме Рона и Брайана. Потому что они были только вдвоем, зимой 1988 года, трахаясь всеми способами, которые могли придумать. Это было горячо — и это было реально. И они часто смотрели его на протяжении многих лет, для развлечения, или чтобы попасть в настроение, или просто чтобы напомнить себе о прошлом. Но не в последнее время. Ни у кого из них больше не было желания видеть, что было и что было потеряно. Навсегда, наверное. Некоторые люди, вероятно, назвали бы это детским порно. Чем больше Рон думал об этом, тем больше убеждался, что то, что он снял тогда, может быть даже незаконным. В конце концов, Брайану было всего шестнадцать, но это их не остановило. Тогда их ничто не остановило. Ничто. И Рон смотрел на образы, которые все еще казались такими яркими, даже двенадцать лет спустя. Брайан, выглядевший хрупким, как олененок, с его глазами с длинными ресницами и нежным лицом, но него была стальная воля и желание выжить, которые превзошли все, что Рон когда-либо испытывал. Стэн, ужасная нью-йоркская зима и опасности улицы не смогли сломить его. Нет — для этого потребовался Рон и его навязчивая «любовь»! Посеять семена неуверенности в себе и беспокойства в том, кто был таким бесстрашным. Запугать того, кто был таким храбрым. И Рон смотрел до тех пор, пока не перестал видеть экран или понимать происходящее на нем. Потому что теперь все было тусклым и становилось все тусклее. И Рон начал осознавать масштаб своих разрушений. И степень того, что ему потребуется, чтобы вернуть все назад.