Без одной четверо.

Геральт тихо пробирался через лес, прислушиваясь и внимательно всматриваясь в каждое дерево. Собранный, как хищник во время охоты, он мягко ступал по вялой осенней траве. Ни одна веточка не хрустнула под его сапогом. Несмотря на боевой настрой ведьмака, картина вокруг была прямо скажем идиллическая. Солнце косыми лучами сквозь поредевшую листву, перекликание птиц. Хоть сейчас садись в корнях дуба да закрывай глаза. Геральт даже знал, что сделай он так, ничего бы ему не грозило. Ведь судя по красочным рассказам селян, в лесу жил дубочуд. Если, конечно, к этим существам вообще применимо слово “жил”. Геральт никогда еще не сталкивался с ними сам, но из того, что он когда-либо слышал или читал, следовало, что дубочуды не нападали без причины. Их создали друиды. Когда на призывы ограничить вырубку лесов и запретить производства, в которых используются редкие сорта дерева, этим чудакам в очередной раз посоветовали заблудиться в своем лесу, друиды создали големов. Только не из камня, как чародеи, а прямо из живых деревьев. И так ловко у них это получилось, что их големов не нужно было искусственно подпитывать энергией, или оставлять в них резерв. Деревья сами тянули силу прямо из земли. Друидов из этих земель прогнали давным давно. Настолько давно, что едва ли кто-то вспомнил бы, что они здесь жили. Но дубочуд, по всей видимости, так и остался на своем посту, стеречь вверенный ему участок леса от пил и топоров. Для того, кто просто идет через лес, такой стражник останется обычным деревом и даже не шелохнется. Но стоит только обнажить топор… У Геральта не было топора. Но он не был уверен, причисляет ли примитивный разум деревянного голема мечи к вредоносным элементам. Если да, то расслабляться не стоит. Если же нет… Ведьмак не был уверен, как распознать дубочуда, который не двигается. Ну не выжигать же все дубы, встреченные на пути. Он надеялся, что медальон отреагирует на неестественную силу дубочуда. Но тот пока молчал. Геральт уже подумывал срубить мечом пару веток, чтобы привлечь внимание твари и хоть так вычислить, какое из деревьев следует уничтожить. Портить клинок не хотелось, но надежды распознать дубочуда иначе оставалось все меньше. Спрятать дерево в лесу было очень умно. Однако прежде, чем решение было принято, зоркий ведьмачий глаз выхватил небольшую странность. А именно, старый проржавелый топор, застрявший в толстой ветке настолько высоко, что дровосеку пришлось бы метнуть его туда, не иначе. Остановившись, он внимательно осмотрел дерево. Старый дуб стоял неподвижно и признаков жизни не подавал. Его ствол был таким толстым, что Геральт едва ли смог бы обхватить его руками. Где-то на высоте полутора человеческих роста зияло темное дупло, напоминавшее раскрытый в крике рот. Медальон по-прежнему молчал. Из рассказов Весемира Геральт помнил, что мечи против дубочудов не особенно эффективны. Ни стальные, ни серебряные. Друидских големов следовало жечь огнем. Но был риск подпалить лес. Так что действовать придется осторожно. Вся надежда на то, что отсыревшие от туманов и дождей растения гореть станут неохотно, и пламя потухнет прежде, чем успеет разойтись. Обнажив все же меч, чтобы отбиваться от атак деревянного исполина, ведьмак примерился и сложил знак игни, направив пламя прямиком в разверзнутую пасть дупла. Но прежде, чем жар успел опалить кору, дуб, с неожиданной для такой махины скоростью, извернулся, и Геральт едва не пропустил удар массивной ветки, в последний момент успев отскочить. С оглушительным скрипом дубочуд взметнул свои деревянные лапы-ветви и ринулся на ведьмака. *** Лютик нехотя открыл глаза. Сознание медленно, как после хмельного сна, прояснялось. Вокруг царил уютный полумрак, а под спиной угадывались жесткие деревянные доски. Видимо, он опять по пьяному делу заснул прямо под столом в трактире. Такое с бардом случалось не впервые за последние три года. После того, как Геральт выгнал Лютика прочь, как паршивого пса, поэт дал себе слово, что не опустит рук и будет жить дальше. Даже лучше, чем прежде! Покроет себя бессмертной славой, разнеся ее по всему континенту, чтобы в каждом городе, в каждой засратой таверне ведьмак слышал его песни, полные обиды и упрека. Вот тогда-то он поймет, осознает, думал Лютик. Впрочем, годы шли, а Геральт так и не приходил с извинениями. Да и без извинений тоже не приходил. Будто бы без барда ему действительно было лучше. И от этого становилось так горько, что все чаще Лютик пил вместо того, чтобы петь. Все чаще забывал побриться и остричь волосы. И только природное упрямство не давало ему окончательно скатиться. Но бард уже чувствовал, что долго он на голом упрямстве не протянет. Тем более, что во хмелю ему постоянно снился проклятый ведьмак. Последний сон был особенно диким. Тесная грязная камера, вонючий солдат по ту сторону решетки, и Геральт, явившийся, как рыцарь-освободитель из баллад, которые так нравились девицам. Потом сон и вовсе стал чудным. Каэр Морхен, одержимая княжна, безумная скачка по мирам, окончившаяся встречей с нахальным самозванцем, назвавшим себя… — О, очнулся, наконец! — голос над головой прервал цепь воспоминаний. Лютик осторожно повернул гудящую болью голову. Видимо, он приложился затылком, когда свалился с лавки, засыпая. В полумраке пустого сейчас зала стоял, уперев руки в бока, самозванец из его сна. “ Не сна, — с ужасом понял Лютик. — Это был не сон”. — Хвала богам! — затараторили откуда-то из другого конца зала. — Я уж думал за бабкой Анифьей посылать! Хотя не знаю, был бы с нее толк, али нет, она жешь только насморк лечить и умеет. Вы, милсдарь, лежите, лежите, не вставайте. Лютик поморщился. Каждое слово отдавалось болью в затылке, а живот все еще скручивало тошнотой после скачки по мирам. Но из всего происходящего алым пятном вспыхивало одно, заставляя гнев заглушать все остальные чувства: — Ты, — проговорил Лютик непослушным языком, — присвоил мое имя! Самозванец так и ахнул, не сразу найдя слова от возмущения. — Что значит, присвоил?! — взвыл он так громко, что Лютик на полу невольно скривился и втянул голову в плечи. — Мое имя — это только мое имя! Да кто ты вообще такой?! — Я маэстро Лютик! — только злость и упрямство помогали превозмочь боль и повысить голос. — Нет уж, Лютик тут только один, и это я! — не уступал самозванец. — Глянь ка, я этого блаженного засранца в тенек отволок, когда он без чувств рухнул, а он мое имя воровать вздумал? Нет, ну вы видели?! Корчмарь, к которому была обращена эта тирада, только похлопал глазами. Он вовсе перестал понимать, что происходит. Лютик собрал остатки сил, сел и расправил плечи. — Я Лютик, — заявил он, пытаясь заставить свой голос звучать грозно. — Юлиан Альфред Панкрац виконт… Самозванец, лицо которого медленно вытягивалось с каждым словом, раскрыл рот в изумлении и прикрыл его ладошкой. — Де Леттенхоф, — тихо перебил он фразу на последнем слове. Лютик растерянно умолк. Не то чтобы он так уж тщательно скрывал свое настоящее имя. Вот и сейчас вывалил его на незнакомца. И все же не так много людей в мире знали, кто он и откуда. Самозванец же перепугался не на шутку. От лица его отхлынула кровь, а руки мелко задрожали. Опустившись на ближайший табурет, он долгим внимательным взглядом оглядел Лютика, а после проговорил уже вовсе не так воинственно: — Или ты мой старший и не такой симпатичный брат, о котором я никогда не знал, или я вообще не понимаю, что здесь, нахрен, происходит. Я похоронил это имя так давно, что ни одна живая душа, кроме моего отца, чтоб ему виверна зад отгрызла, его не вспомнит. Лютик, которого перепуганный вид самозванца (а самозванца ли?) несколько остудил, теперь задумался. Они галопом неслись по разным мирам. Сферам, как их называли всякие умники. Может ли быть такое, что в этой дикой скачке Лютика занесло в мир, где был другой он. Другой Леттенхоф, другой Каэр Морхен, другой Оксенфурт? Все пусть и такое же, но совсем иное, как отражение в мутном зеркале. — Я… — уже не так уверенно проговорил он, — кажется, могу объяснить. Следующие полчаса Лютик в красках описывал события последних дней. Несчастный корчмарь перестал понимать, о чем речь, буквально с первых же слов, однако слушал внимательно, не забывая таращить глаза. Лютик-не-самозванец тоже слушал. Глаза не таращил, правда. И приоритеты важности расставлял по-своему. Дослушав рассказ до конца, все еще обиженный на то, что его объявили самозванцем, поэт ядовито воскликнул: — Так мы коллеги! Неужели? И на чем же, уважаемый коллега, вы играете? Ах, не говорите, я угадаю, — он прижал палец к губам и изобразил напряженное раздумье. — Хм… Судя по ширине ваших плеч, вы играете на клавесине, причем носите его обычно с собой! Лютик, которого от одного только нарочито вежливого обращения перекосило, в тон ему ответил: — Я играю на всем. Хоть на ложках. Желаете убедиться, коллега? — Ну да, ложки. Такой выбор меня ничуть не удивляет. Лютик-из-другого-мира начал закипать. — Ну если ложки оскорбляют ваш тонкий слух, уважаемый коллега, дайте мне в руки лютню, и я охотно продемонстрирую вам свое творчество. — Ишь чего захотел! — тут же возмутился местный Лютик. — Да моя лютня дороже всей этой деревеньки! Эльфийская работа. И ты хочешь, чтоб я тебе ее в руки дал? — Турувьель подарила? — тут же догадался его оппонент. — Должно быть, и ты за эту лютню по зубам выхватил. Лютик и сам не понял, то ли общая биография прибавила ему доверия, то ли хотелось доказать, что иная версия его же самого не сможет превзойти его. Он вскочил на ноги, подхватил лютню, оставленную на столе, и в два шага оказался возле второго барда, протянув ему инструмент. — Ну давай, — с вызовом заявил он. — Покажи, что можешь. Тот как-то разом забыл и о тошноте, и о боли в затылке. Лютня, оказавшаяся у него в руках, была так же прекрасна, как и его собственная, утраченная ныне. Он провел пальцами по серебряным струнам, проверяя настройку и наслаждаясь мягким звучанием. Да… Эльфийская работа. Даже в другом мире она оставалась эталоном качества. Вскочив на ноги, Лютик ударил по струнам и затянул ту песню, которая в свое время сделала его известным. А заодно и Геральта. Где-то он сейчас… Звучный голос наполнил тесный зал корчмы, ноги сами пустились в пляс, отстукивая ритм каблуками. Лютик дышал песней, жил ею, позволяя музыке забрать все, что есть внутри, на душе, и выплеснуть в голосе, срывающемся на рык. Он даже не заметил, как на звуки песни в корчму потянулись люди. Когда мелодия оборвалась, он обернулся к своему оппоненту с победоносной улыбкой на лице. Однако тот вовсе не выглядел впечатленным. Скрестив руки на груди, местный Лютик стоял с постной миной. — Вижу, отсутствие таланта ты компенсируешь громкостью голоса и топотом, — нахально заявил он. — Верни инструмент профессионалу, я покажу тебе, как надо. Лютик даже не сумел подобрать слов, оторопев от такой наглости. Нет, бывало, конечно, что его песни принимали не слишком тепло. Но вот чтобы так? Да как он… А местный Лютик, воспользовавшись растерянностью противника, отнял лютню и принялся играть собственную балладу. Он сперва думал тоже блеснуть сагой о Геральте, но быстро смекнув, что тема в их случае вовсе не отличается оригинальностью, сменил тактику. Решил зайти с козыря и исполнить только что законченную балладу о сирене и князе, над мелодией которой как раз сегодня днем работал. Он не топал ногами, не бил по струнам. Лютня в его руках пела нежно и печально. Селяне, которых в и без того тесном зале значительно прибавилось, тихонько вздыхали. Корчмарь, напрочь забыв о том, что всю эту кодлу ему еще кормить, пару раз шмыгнул носом и промокнул глаза засаленным фартуком. Окончив петь, местный Лютик нисколько не сомневался в своей победе. Но наткнулся лишь на высокомерный взгляд. — И это ты называешь профессионализмом? Да твое нытье устарело еще до того, как я родился! Признайся честно, ты выучил три аккорда, и теперь все песни играешь под них? И в исполнении ни капли артистизма. Будто ты к месту прирос. — Не слишком-то много чести в том, чтобы скакать, будто блоха! — парировал бард. — И в моих балладах, в отличие от твоих, есть сюжет и глубокий смысл. — Это какой же? История рыбы, отрастившей себе ноги? — Да хоть бы и так! А у тебя что? Какие эльфы, кто с кем дерется, за что? Сплошные междометия и вымогательство! — Я тебе покажу сюжет, — прорычал Лютик, задетый за живое. — А ну дай сюда лютню! Селяне, собравшиеся уже толпой, одобрительно заревели. Никто из них не понимал, о чем спорят двое мужчин, разряженных, как бароны, но зрелище обещало быть невероятным. Первый раз в этой корчме спорщики пели песни вместо того, чтобы бить друг другу морды. А опомнившийся корчмарь кинулся к кладовой, чтобы вытащить оттуда все, что можно сбыть. Вечер обещал быть прибыльным. *** Ведьмак бился на пределе собственных возможностей. Но даже так он едва успевал отбивать атаки проклятого дерева. Спасало его лишь то, что дубочуду, по всей видимости, велено было прогнать неприятеля, а не убивать, и без приказа друида голем не мог изменить тактики. Едва увернувшись от ветви-плети толщиной с ногу, Геральт тут же вскинул меч, чтобы отразить удар деревянной лапы. Сталь вгрызалась в дерево, осыпая все вокруг щепками, но дубочуд едва ли замечал нанесенный ему урон. Огненный знак действовал лучше. Дерево шарахалось от огня и замедлялось, давая хоть какую-то возможность для маневра. Кора и мелкие ветки кое-где уже занялись огнем. Но ведьмак понимал, что даже это не приблизило его к победе. Надо было добраться до нутра голема, сжечь самую его сердцевину. Однако дубочуд будто бы понял, в чем кроется угроза, и пасть больше не разевал. А если и разевал, делал это тогда, когда Геральт ну совсем не мог отвлекаться на сложение знака. Когда в лесу что-то блеснуло, ведьмак как раз кувырком откатился в сторону от очередной атаки, так что осмотреться времени не было. А потом в лицо ему брызнули щепки. Это лапа-ветка дуба столкнулась с мечом. С чужим мечом. Тут же смекнув, что открылись новые возможности, Геральт вскинул руку и снова сложил игни. Огонь полыхнул у самого края пасти-дупла, и чудовище взвыло. Да так громко, что уши заложило, а все окрестные птицы с криками взмыли вверх, крыльями заслонив небо. Из-за левого плеча метнулся еще один сгусток огня. Геральт краем глаза увидел темный силуэт с мечом. Метнулся в сторону, отбивая занесенную для удара древесную плеть, нацеленную в неожиданного союзника. Тот в свою очередь ушел в другую сторону, так что они не сговариваясь обошли дубочуда с флангов. Однако рубить деревянного голема было бесполезно. А огонь от знака только глодал кору. Нужно было… — В меч направь! — раздался грубый хриплый голос ровно в тот момент, когда Геральт и сам пришел к той же мысли. Не медля дольше, ведьмак направил знак игни в собственный меч, раскалив лезвие, и, перехватив рукоять обеими руками, попытался засадить его прямо в пасть чудовища. С первого раза не получилось. Но неведомый союзник повторил его прием. Атакуемый с обеих сторон дубочуд растерялся. Завертел ветвями без особой пользы и снова взвыл. Но его противники не сбавили натиска, не отступили. Не в силах сосредоточить атаки и эффективно обороняться, голем в итоге все же замедлился, открылся. Большего было не нужно. Когда раскаленное лезвие вонзилось в пасть, дубочуд заревел с особенной яростью и неловко попытался выдернуть меч. Но лапы-ветви были слишком большими и неловкими, чтобы ухватить рукоять. А ведьмаки (теперь Геральт нисколько не сомневался, что его союзник тоже ведьмак), пользуясь тем, что чудовище больше не обращало на них внимания, продолжали направлять огонь в уязвимое место. В какой-то момент дубочуд перестал завывать. Лапы-ветви разогнулись. А после он и вовсе накренился и завалился наземь, поломав при этом пару берез. Огонь рыжими язычками вырывался из дупла, бывшего прежде пастью. Но теперь магии не осталось, и перед ведьмаками лежало всего лишь старое поваленное дерево. — Надо загасить пламя, — сказал Геральт, восстанавливая сбившееся дыхание и утирая пот с лица ладонью. — И меч вытащить, — отозвался его союзник. — Если он не похерился в конец об дерево. — Да уж, — Геральт усмехнулся и обернулся, чтобы поблагодарить своего неожиданного союзника. Да так и замер. Ведьмак перед ним был в черном с ног до головы. Но не это удивило Геральта. Черное мог носить каждый. А вот иметь седые волосы при молодом лице — не каждый. Сам Геральт уже давно не был молодым. Но его волосы поседели задолго до того, как вокруг губ и меж бровей залегли первые морщины. И мужчина перед ним явно обладал той же самой особенностью. — А ты, собственно, кто? — спросил он, ища взглядом медальон с символикой цеха. — Я Геральт из Ривии, — скупо ответил тот. Геральт сощурил глаза и вперился взглядом в лицо напротив. Мрачное, да. Суровое. Но не лживое и не безумное. А если ведьмак не лжет и не безумен, то зачем ему называться именем другого ведьмака? Не совпадение же это, в самом деле! Заметив, наконец, цеховой знак, Геральт нахмурился еще больше. Медальон изображал волка с раскрытой пастью. Но только он был круглый, как монета, в то время как медальон самого Геральта, хоть и носил ту же символику, имел совсем иную форму. — Ты сам-то кто? — спросил тем временем чужой ведьмак. — Да вот то-то и оно, что я тоже Геральт и из того же места, — не слишком весело усмехнулся Геральт. Лицо второго ведьмака вытянулось, и на нем явственно отобразился тяжкий мыслительный процесс. — Да, — покивал Геральт. — Без пары кружек пива тут явно не разобраться. Пошли-ка брат-ведьмак в деревню. Меня там за эту вот образину накормить обещали. Второй ведьмак — второй Геральт — только молча кивнул. И они, опять же не сговариваясь отложили обсуждения на потом. Первым делом нужно было разобраться с тем, что осталось от друидского голема. Геральт выдернул свой меч из дерева, уперевшись в ствол ногой. Рукоять здорово раскалилась, но обмотка спасала ладони от ожогов. Дальше нужно было потушить огонь, чтобы ненароком не устроить пожар. Когда магия выгорела, сырая древесина стала гореть неохотно, но оставлять огонь все же не стоило. Геральт затоптал бы его сапогом, но внутрь дупла было не подлезть. Воды, конечно же, ни у кого из ведьмаков не нашлось. Так что они решили справиться с ситуацией самым естественным образом: помочившись на пламя. Поверженный и униженный дубочуд слабо задымился. Геральт все время краем глаза наблюдал за чужим ведьмаком, носящим его имя, подмечая сходства и различия. Этот ведьмак казался моложе. Плечи его были шире, а под странноватым вычурным кожаным доспехом угадывались объемистые мышцы таких размеров, какими сам Геральт похвастаться не мог. Вообще этот чужой Геральт был каким-то не таким. Будто бы оживший парадный портрет, который радует глаз, но имеет не слишком много общего с оригиналом. А узкие кожаные штаны, которые наверняка должны были тереть в промежности, и вовсе вызвали усмешку. Геральт попытался припомнить, рисовался ли он так, когда был моложе. Ему казалось, что такого никогда не было. Да и лицо чужого ведьмака сильно отличалось от его собственного. А значит, временной аномалией такой феномен быть не мог. А что же тогда? — Мне нужно найти тех, кто был со мной, — сказал тем временем чужой ведьмак. — Ну что ж, поищем, — легко согласился Геральт. — Кто с тобой был? Второй ведьмак замялся и еще больше нахмурил брови. Говорить ему явно не хотелось. — Бард и девочка, — выдавил он из себя наконец, прийдя к некоторому компромиссу. Геральт невольно усмехнулся. — А барда не Лютиком случайно звать? — уточнил он. Его тезка замер и даже растерялся как-то. Хотя по непривычному к эмоциям лицу сказать было сложно. — Ты его знаешь? — спросил он. — Ну одного-то Лютика я точно знаю, — ответил Геральт. — Он ждет в корчме. Идем. Ведьмак еще раз окинул взглядом поваленный дуб, прикидывая, что взять в качестве доказательства выполнения работы. Сейчас, когда магия иссякла, существо стало самым обычным деревом. Едва ли его ветка убедила бы селян в том, что опасность миновала. Но тут взгляд Геральта остановился на проржавелом топоре, застрявшем в стволе. — Это сгодится, — сам себе заявил он и выдернул инструмент. — Теперь можно идти. Этот чужой ведьмак оказался угрюмым и очень молчаливым. За весь путь до деревни он не произнес ни единого слова. Только глядел хмуро. Геральт разговоров навязывать тоже не стал. Если с утра вычислить в каком доме скрывается корчма, было непросто, то теперь нужное здание можно было отыскать с закрытыми глазами. Шум и гомон человеческой толпы был слышен за версту. А еще пение и звон лютни. Геральт, заслышав музыку, невольно улыбнулся и украдкой глянул на собрата. Но тот веселости его явно не разделял. Только нахмурился еще больше и, кажется, даже скрипнул зубами. Но по-прежнему ничего не сказал. В корчме, казалось, собралась вся деревня. Меж потных селян было не протолкнуться, а густой душный воздух застревал в легких. Народ галдел, орал, хлопал и улюлюкал на разные голоса. А посреди этого бедлама стояли двое мужчин, передавая друг другу лютню. В одном из них Геральт немедленно узнал Лютика. Его сливовая шапочка с пером цапли путеводной звездой маячила над толпой. Второй был Геральту незнаком. Высокий, широкоплечий, в вычурном кожанном плаще странного бордового цвета, он ни чем не напоминал Лютика. Но что-то подсказывало Геральту, что на имя это он отзовется не задумываясь. Когда ведьмаки принялись проталкиваться сквозь толпу, оба барда вдруг умолкли и синхронно повернули головы. Потом так же синхронно улыбнулись и воскликнули: — Геральт! А после переглянулись меж собой и рассмеялись.