***
Не ребенок. Понять это Эдуарду пришлось почти сразу же, в первые секунды после того, как Лев пришел в себя, будучи уже в квартире Самойлова. Он, будто бы не осознавая своего положения, первым делом потребовал подать ему таз с теплой водой, потом ему понадобилась влажная чистая тряпка. Эдуард, решив, что тот хочет уложить ее себе на лоб, заранее с большой аккуратностью свернул ее, а потом почти что с обидой наблюдал за тем, как юноша протирал этой самой тряпкой изголовье кровати. Закончив, Лев сначала протянул Эдуарду тряпку обратно, потом сполоснул собственные руки и, умостившись на кровати, наконец заговорил, — Что Кеша сказал тебе? — Кеша? — Эдуард теряется, когда слышит подобное обращение к тому, которого все, кроме, пожалуй, него самого, знали либо как "Иннокентий" — для большинства, либо как "Кенни" — для своих. Решает не допрашивать. — Это не важно, — Эдуард отвечает тому снисходительно и, мягко улыбнувшись, решает перевернуть разговор, — Сколько тебе лет, Лев? — Это не важно, — передразнивает его тот, хмурится, — Какого черта тебе надо от меня? Если решил присунуть, то ищи другого, я еще несовершеннолетний, — он режет Самойлова взглядом и говорит так, словно может за себя постоять, но, одновременно с тем, Эдуард не упускает из внимания то, как тонкие пальцы его сминают край одеяла, как бледные руки еле заметно подтягивают его выше. — Мне это не нужно, — все так же снисходительно и мягко, и только позднее заговаривает с ним серьезно. — Иннокентий Акимченко мертв, а твоя судьба, Лев, теперь в моих руках, — он вздыхает, по-видимому, изрядно устав от этого дня. — Ты истощен, — он говорит это, когда поднимается на ноги и ставит стул, на котором сидел, ровнее. — Тебя, как я понял, уже начинали лечить. Но, пока ты не поправишься окончательно, решать что-то — совершенно бессмысленно. Поэтому, будь добр, отдыхай и выздоравливай поскорее. Эдуард заканчивает свой монолог, стоя в дверном проеме, а потом, пожелав доброй ночи, выходит, не запирая дверь. — Закрой! — Лев выкрикивает, кажется, собирая для того все свои силы. Эдуард останавливается, оборачивается через плечо и, кивнув, осторожно закрывает дверь.***
— Всегда найдутся те, кто захочет сделать по-своему, — мужчина небрежно проходится пальцами по вискам, убирая рыжие пряди за уши, — Ты согласен со мной, Эдуард? Кенни всегда старался держать за дураков всех, кто его окружал. Но в его голове не было даже мысли о том, что он может где-то просчитаться, — Феликс Фролов наслаждается своими словами и алкоголем, который пьет в одиночку. Он не предлагал Эдуарду присесть, поэтому сейчас Самойлов стоит и ждет момента, в котором можно будет кивнуть в последний раз. — Кроме того, — Феликс продолжал, не позволяя ответить, — Кроме того, он ведь получал предупреждения, и несколько раз! Ничтожество. Эдуард слушает его вполуха. Он знает, что тот ему скажет, может предугадать почти каждое его слово. Он провел так много времени с ним, что, кажется, теперь может безошибочно воспроизвести в памяти любой его монолог. К примеру... можно было бы взять один из тех, в которых он решался давать советы Феде. "— Людям комфортнее выбирать золотую середину. Они говорят что-то о том, как все неоднозначно, тем самым запихивая свое мнение себе в задницу и подсознательно ищут того, который, в отличие от них, во всем разобрался. Того, который с уверенностью расскажет им о том, кто из них — ничтожество, где — безвкусица, и сколько раз в день нужно срать. Ты говоришь им, что думаешь, даже если это бред, а они смотрят на тебя с восторгом и думают: "ООО, он так умен, не то, что мы!". А потом они уже перестают думать сами и прислушиваются только к тебе. Уверенность — вот то, что помогает управлять людьми. Это работает, Федор. Ты поймешь, если попробуешь". Семейство Фроловых передавало свое влияние по наследству, и страх, возведенный вокруг одной лишь фамилии, позволял им удерживать власть так долго. Фроловых боялись, ими восхищались, им завидовали. Все знали, что, стоит оступиться, и кара в лице Эдуарда Самойлова неминуемо обрушится на них. И не важно, как близок ты с ним. Ходили слухи о том, что однажды Самойлов устранил даже собственную жену. А еще о том, что Иннокентий Акимченко, бывший руководитель юго-восточного направления, был для Эдуарда близким другом. — Ситуация с Кенни надолго прибьет всех к земле, — Фролов старший поворачивает голову к окну, — Но, когда я поручу тебе другое дело, я хочу, чтобы ты взял Федора с собой. — Зачем? — первое слово, которое Эдуарду удается вставить. — Это не важно, — Феликс поворачивает голову к тому и смотрит в глаза, — Ты должен просто исполнять приказы, вот и все. Ты возьмешь моего сына с собой и покажешь ему, как делаются дела. Ты понял? Эдуард молча кивает, а спустя минуту, получив разрешение, покидает кабинет своего начальника.***
— Эй, старик, — Федор пристраивается сбоку, когда Эдуард идет по коридору. — Я простил тебя, если что, — поравнявшись с мужчиной, он расправляет плечи, вскидывает подбородок. — Я даже попросил отца дать нам с тобой одно дело, смекаешь? Я стану полезен, — он останавливается и бесцеремонно хватает Самойлова за запястье, вынуждая остановиться тоже, а потом, запрокинув голову, смотрит тому в глаза. — Я узнал, что ты вынес из дома Кенни какую-то игрушку, — лицо мальчишки принимает поистине лисье выражение, он широко улыбается. — Покажешь?