Выбор и сожаления

— Молодой человек, что вы сидите?! Молодой человек! — старческий голос, напоминающий чем-то бьющееся бесконечно стекло, заполнял, казалось, все пространство вокруг светловолосого юноши, который очень мало спал прошлой ночью и который теперь, досрочно закрыв последнюю перед летними каникулами сессию, ехал на встречу с другом. — ПРОСТИТЕ! — он вскрикивает так громко, что на него оборачивается почти что весь автобус, — Простите, бабушка, я уснул, сейчас, — он поднимается, освобождая для нее место и, ощущая, как в глазах начинает стремительно темнеть, крепко схватывается за поручень бледной рукой. — Никакого воспитания. Никакого уважения. Хамство. Глаза закроють и сидят, будто никого не видят! — голос продолжает возмущаться, но Артем теперь уже почти что ничего не слышит. Он старается часто дышать и бессознательно тянется к приоткрытому окну, горячий воздух, льющийся из которого, к сожалению, нисколько не помогает. Артем часто падал в обмороки. А вернее, как всегда поправляли его врачи, он не падал в обмороки, а — терял сознание. Отличие между двумя этими состояниями заключалось лишь только в том, что обморок по сути своей не был столь опасен. "Грохнешься и можешь уже не встать. Чемпиона из тебя не выйдет. Старайся ходить пешком, хорошо спать и правильно есть. Каждый такой случай может стать последним", — вспоминаются слова врача, услышанные Артемом в последний раз из тех, в которые его, свалившегося где-то на улице, оттаскивали в поликлинику добрые люди. Голова становится невыносимо тяжелой, опрокидывается куда-то назад. Пальцы ослабевшие размыкаются сами, и парень падает, словно мешок с картошкой, здорово приложившись затылком. В этот самый момент старческий голос вскрикивает, кто-то громко требует, чтобы автобус остановили, кто-то подрывается со своего места... — Успокойтесь, — какой-то мужчина, тоже светловолосый, высокий, в кожаной куртке, заметив рухнувшего мальчишку, поднимается со своего места. Он все это время сидел, но из-за угрожающего вида ни одна из бабулек не решалась ему что-либо предъявить. К тому моменту народ уже был запуган историями о бандитах и беспредельщиках, а потому все подсознательно старались обходить стороной тех, кто по каким бы то ни было признакам напоминал им опасного человека. Человек такой подходит к толпившимся вокруг Артема людям, — Разойдитесь, — голос его, грубый и громкий, заставляет большинство отшатнуться, и когда никто уже не мешает, он поднимает юношу на руки и выходит с ним на ближайшей остановке. — Давайте мне, — откуда-то сбоку, совсем внезапно, прямо радом с мужчиной, напоминающим бандита, появляется милиционер и, подойдя к нему почти вплотную, протягивает руки. — Куда ты его, ему просто плохо стало, — Человек в кожаной куртке хмурится и неосознанно прижимает парня чуть ближе к себе, — Или Вам больше доебаться не до кого? Я его в больницу несу, — он стремится обойти блюстителя закона, но тот останавливает его, крепко схватив за плечо. — Это мой друг, я ждал его здесь, — Егор хмурится, просверливая взглядом того, кто был на голову выше и на плечо шире него, — Можете не переживать, я о нем позабочусь. Или хотите поспорить и получить несколько суток за оскорбление начальника ОВД? Мужчина опускает взгляд, читает: "Чайкин Егор Григорьевич". Он запоминает имя и после того без лишних слов отдает студента в его руки и, коротко склонив голову, уходит прочь. Чайкин просверливает широкую спину взглядом и после того совсем скоро, оказавшись в ближайшем сквере, усаживается на скамейку с Артемом на руках и, уложив голову того к себе на колени и сняв свою фуражку, принимается обмахивать ею лицо того. — Горе луковое, — проговаривает негромко, когда замечает, что юноша постепенно начинает раскрывать глаза, — Что за мужик тебя вынес? Какого черта ты опять не спал, или не ел, или что еще ты там не делал, чтобы не потерять сознание и не сдохнуть? Еще раз я увижу нечто подобное и сообщу твоему отцу. — Н...не надо отцу, — Артем, постепенно приходящий в себя, раскрывает рот и теперь дышит глубоко, дожидаясь момента, в котором его тело снова начнет его слушаться, — Я готовился...к...экзамену, — он сглатывает, а потом снова начинает глубоко дышать, все еще не раскрывая глаз. — Ясно, ладно, — Егор закатывает глаза, принимаясь махать усерднее, — Я получил это повышение. Совсем скоро все формальности будут улажены, и я стану главой отдела, — он делает паузу, вспоминая о том, что его другу плохо, но, не в силах молчать, продолжает, — Теперь я наведу порядок. Засажу каждого ублюдка. Каждого, — он перестает обмахивать друга, фуражка застывает где-то на уровне лица Артема, — Очищу город от этого мусора. Истреблю. — Егор, — Артем видит, как пальцы его друга впиваются в фуражку застывшую, чувствует, как он напряжен, зовет того негромко, поднимает руку и мягко прикасается к его пальцам. Он коротко оглаживает их, а потом забирает фуражку, укладывая ту себе на живот и, запрокинув голову, встречается взглядом с его, тепло ему улыбается, — Ты знаешь, что я всегда на твоей стороне. Я помогу тебе, если это будет в рамках закона. — Артем, — Чайкин наклоняется к тому, заглядывает в глаза, — Кенни и его банду убили на днях. Все знают, что это сделал Самойлов и его люди. Все знают, что по приказу Феликса Фролова. У меня есть его адрес, есть даже телефон, но я абсолютно ничего не мог сделать, пока главой был этот старый трус. Теперь все изменится. Я все изменю.