***
– Федя, – Эдуард прикасается к плечам мальчика, слабо сжимая те в пальцах, заглядывает тому в глаза. – Ты…точно не видел Мурку? – Точно! – мальчик вырывается у него из рук и, убегая к отцу, вжимается носом тому в живот, крепко-крепко обнимая. – Феликс, – Эдуард смотрит теперь уже на отца мальчика, – нельзя это так спускать. – Это не твоя работа, Самойлов, – Фролов старший хмурится и, нарочно очень ласково огладив Федю по голове, продолжает весьма грубо. – Не лезь. Это мой сын, и я стану воспитывать его так, как посчитаю нужным. Кошку искали несколько дней. Старый дворник, для которого она, казалось, была тем единственным живым существом, о котором он заботился, – совсем поплохел. Сначала он просто выглядел грустным и уставшим, потом оставил свою работу, а потом, не выдержав, в какой-то день топнул в сердцах и ушел. Прошло две недели и о кошке все забыли. У Федора случился день рождения. Отец подарил ему дорогущий по тем временам велосипед. Его везли из заграницы довольно долго и, когда мальчик получил его, он был совершенно счастлив. Катался целыми днями, разучивал разные трюки, постоянно показывал их то одному отцу, то другому. Эдуард был для него крестным, а потому, временами, в секунды особенной нежности, он мог сменить привычное "старик" на "крестный" или даже "папа". – Старик! Смотри! – он зовет Эдуарда и тот, широко улыбаясь, складывает руки на груди и поворачивается к мальчику, наблюдая за тем, как тот едет без рук. – Я вообще даже стоя так могу! – Федя внезапно вскакивает на ноги и, когда переднее колесо начинает идти ходуном, Эдуард подскакивает к тому и подхватывает мальчишку на руки прежде, чем тот свалится вместе с велосипедом. – Федор, – Эдуард шумно вздыхает, – нужно просчитывать последствия своих поступков. Ты что, не понимал, что можешь упасть? – спрашивает, опуская того на землю и поправляя ему серую жилетку. – Да все я понимаю! – Федор отталкивает Эдуарда и, отходя назад, спотыкается о собственный велосипед и с криком валится на задницу, ошалело уставившись на мужчину. – ЭЙ! Почему ты мне не помог?! – хмурится, обиженно поджимая губы. – Ну ты ведь сказал, что все понимаешь, – Эдуард пожал плечами, отводя взгляд. – Поэтому я предположил, что, возможно, ты отошел назад специально, чтобы показать мне какой-то трюк, разве нет? Он наклоняется к мальчишке, вздернув бровь, и видит, как щеки Федора захватывает жгучий румянец. Фролов младший ощутимо отворачивается и, вскочив на ноги, скоро уезжает куда-то в сад. Однажды Феликс приказал выложить каменные тропы вместо тех, которые имеют свойство превращаться в грязевые полосы в определенное время года. Для того, чтобы это сделать, необходимо было снять верхний слой земли, по обыкновению усеянный корешками растений, и прокопать чуть глубже, чтобы залить основу, которая должна была впоследствии не пропускать траву меж камней. – Пиздец, – в первый день работ, наткнувшись на что-то, один рабочий отшатнулся, машинально отбросив лопату в сторону. – Что это... Другие, догадываясь, что происходит что-то, что можно будет обсудить позже, подошли ближе и с интересом взглянули туда, где совсем недавно была лопата их коллеги. Градом посыпались комментарии, каждый из которых единственно выражал страх и растерянность. – Кто это его так? Какое-то животное? – Животное так не сделает. Да и сожрало бы после. – Да, посмотри на то, как лапы вывернуты. – А из глаз что торчит? – Что за чертовщина... Эдуард тоже подошел ближе, чтобы самостоятельно посмотреть на то, что всех так испугало... Кошка. Он узнал ее по ошейнику. Самойлов сглатывает, осторожно опускаясь на корточки близ углубления. Еще секунду он внимательно смотрит на кошку, а после чувствует, как его охватывает ярость. Он вспоминает, как спрашивал у Феди про кошку, вспоминает, как ловко тот врал ему, как продолжал беззаботно улыбаться все эти дни, как провожал несчастного дворника теплыми словами. Он, поднявшись на ноги, снова смотрит на кошку, и в этот момент к ярости и злости начинает примешиваться что-то еще. Эдуард поджимает губы, скоро осознавая, что это что-то является страхом. Ужасом, свойственным любому живому существу, которому когда-либо удается встретиться с таким вот первородным насилием, с такой детской беспечностью, которую сравнить можно разве что со стихией, бездумно уничтожающей все, что попадалось под руку. – Это кошка, – говорит, оборачиваясь к Феликсу. Секунда тишины. Эдуард наблюдает за тем, как Федя соскакивает с велосипеда, как подбегает к отцу, слезно извиняясь, стараясь объяснить ему что-то про то, какой плохой была эта кошка, про то, что она сама к нему полезла, про то... Феликс, выждав минуту и выслушав слезные извинения своего сына, сначала поднимает того за грудки, а потом ощутимо бьет по лицу, смешивая детские слезы с кровью и соплями, оставляя ребенка биться в истерике и забирая с собой собственный свой подарок. Забирая велосипед. – Ты перестарался, – Эдуард оборачивается к старому другу через плечо, хмурится. – Не лезь, – Феликс отвечает ему сквозь зубы и уходит. Спустя несколько дней в саду появится специальное место, отведенное для велосипеда, безобразно искореженного под прессом. Эдуард все еще помнит ужас, охвативший Федора в моменте, когда Феликс говорил ему о том, что именно это происходит с теми, кто не слушает его. О том, что такое может произойти и с ним, несмотря даже на то, что он его собственный сын.***
Эдуард шумно вздыхает, выпрямляясь в кресле. Он достает пачку сигарет из бокового кармана и выходит на улицу, прикуривает ее немного нервно, по привычке выдыхает дым в сторону. Тучи, пришедшие с недавним дождем, так и не рассосались, оставляя небо на долгое время мрачным и серым. Теперь, кажется, дождь снова собирается. Моросит. Эдуард докуривает сигарету, снова бросает бычок, закрывает глаза. Он уже несколько раз внутренне порывался пойти и помочь. Он уже несколько раз посчитал себя излишне жестоким по отношению к Федору. Он…знал, что должен проучить его сам. Знал, что, если за это возьмется Феликс, мальчишка может этого не перенести.***
– Как больно, – Федя всхлипывал, не раскрывая глаз, – старик, больно, больнобольнобольноБОЛЬНО! Он вскакивает на стуле в моменте, когда Эдуард ловко вправляет ему нос, после чего отпуская и принимаясь обрабатывать его и накладывать гипс, надежно фиксируя кости носа в правильном положении. Он молчит и, закончив, смотрит мальчику в глаза, – Твой отец хотел указать тебе на то, как больно может быть живому существу, если его бить. Он сломал тебе нос, а ты, Федор, совершил нечто более ужасное, – Эдуард хмурится. – Какая разница? – Федя откидывается на спинку стула, отворачивая голову в сторону. – Ты постоянно убиваешь людей, а я убил обычную кошку! Разве она стоила моего велосипеда!? Эдуард распахивает глаза, смотрит на ребенка. – Федор. Ни один велосипед в мире не может стоить чей-то жизни. Я убиваю именно тех, кто этого не понимает. Тех, кто забывает о правилах и пренебрегает ими. Если ты не усвоишь этот урок, то однажды мне придется прийти и за тобой.***
Он возвращается к Федору спустя пять часов. Помогает окончательно закопать тело, а после, без лишних слов, помогает ему, всему извалявшемуся в грязи, добраться до машины. – Ты…не говорил отцу об этом, да? – Федор спрашивает лишь это, когда они подъезжают к его дому. Эдуард кивает, останавливая машину у самого входа, – Приведи себя в поря… Федор вскакивает с сиденья, прижимается к водительскому креслу и, перевалившись, принимается покрывать щеку Самойлова ощутимыми влажными поцелуями, пропуская руки вперед и обнимая того так крепко, как только получается. – Спасибо! Я правда люблю тебя, старик. Я нисколько не злюсь на тебя! Я все понял! Я клянусь тебе, что ничего больше не сделаю без твоего ведома, ничего и никогда! Ты лучший! – закончив, он кратко целует того в висок, а после, звонко рассмеявшись, выпрыгивает из машины, направляясь к себе.