Выбор и сожаления

Чей-то страшный крик оглушает и, кажется, что именно он, как по злому волшебству, лишает Льва возможности стоять на ногах. Он падает меж столом и креслом, его маленькое тело оказывается зажато в маленьком пространстве: спереди пыльное кресло, позади твердый стол, под одним боком пыльный ковер, над другим ничего. Он чувствует собственную дрожь, потому что каждый приступ ее ощущается, когда ножка стола упирается в его ребра. Пыль от ковра и от кресла пробирается в нос, Лев замечает какие-то крошки прямо перед собой и вмиг осознает, что ему отвратителен этот чертов кабинет, что он хочет покинуть его как можно скорее. Всхлипывает. Приходит осознание того, что крик, который он слышал совсем недавно, принадлежал именно ему. Ужасно. Бесит. Как все это бесит. крошки прямо перед глазами. Он резко поводит острым плечом, чтобы высвободиться, но врезается в стол и несколько кассет с шумом валятся ему на голову, провоцируя злость и агрессию. Бешенство. Как единственное оружие против чувств и воспоминаний. Дверь раскрывается. Чьи-то тяжелые шаги так некстати, так кстати чьи-то теплые и сильные руки, чей-то добрый голос, чья-то широкая грудь. Эдуард вытаскивает мальчишку, прижимает его к себе и без сил почти что валится в пыльное кресло, обнимая Льва, опуская раскрытую ладонь ему на макушку и прижимая его к себе так ласково, как только можно было. — Черт, — Лев жмурится, чувствуя, как от этого горошин-слез меньше нисколько не становится, как они, соскользнув с ресниц, впитываются в рубашку Эдуарда, как она промокает насквозь. — Пусти меня, — Лев снова поводит плечом, на этот раз резко выбрасывая одну руку свою в сторону, после того упираясь ею куда-то в плечо мужчине, сжимая его в своих пальцах крепко и болезненно. — Иначе пожалеешь, — он просверливает Эдуарда взглядом и тому кажется, что он удерживает в руках у себя не плачущего подростка, а какого-то дикого зверя. — Успокойся пожалуйста, — Самойлов заговаривает с ним мягко, игнорирует колкое прикосновение чужое и свободной ладонью прикасается к его щеке. Вопреки ожиданиям, в руке у Эдуарда оказывается почти вся боковая часть его головы. Он осторожно проводит большим пальцем под ресницами, собирая влагу и в эту же секунду ощущает крепкий толчок в грудь. — Я сказал пусти! — Лев кричит неожиданно громко. Голос его, еще не схватившийся, в моменте звучит тоньше обычного. Он выбирается из рук Самойлова, действительно словно дикий зверек. — Неужели я сложно говорю?! — поднявшись на ноги, Лев встряхивает ладонью прямо перед носом Самойлова. — Или о чем ты, черт побери, думаешь? Как долго ты собираешься удерживать меня здесь или почему ты решил, что я теперь буду беспрекословно слушаться тебя? Эдуард молчит. Слушает юношу спокойно и просто смотрит в его светлые глаза, ожидая момента, в котором буря утихнет. — Или, может, решил в отца поиграть? Я о таком не просил! — Я не... — Да ладно?! А это что?! Хочешь сказать, что купил это просто так? Или что это случайно попало тебе в руки, а? — Лев оборачивается к столу и одним ловким движением смахивает с него на колени Самойлова кассету с рекомендациями по воспитанию подростков. — Ну?! Расскажи мне. — Я сам ее купил, — Эдуард вздыхает, пряча кассету в широкой ладони. — Я просто хочу помочь тебе, Лев. — Если хочешь помочь мне, то лучше найди для меня ублюдка, убившего Кенни! Большего я у тебя никогда не попрошу! — Лев сжимает руки в кулаках. Ему почти физически невыносимо было находиться сейчас перед Эдуардом, находиться в своем теле, просто "быть" было невыносимо. Он поджимает губы, смотря на Самойлова, чувствует, как в глазах снова щиплет, а потому резко разворачивается и стремится к выходу из комнаты, уловив вдогонку негромкое "хорошо".

***

Егор стоит по-армейски ровно. Его взгляд, прямой и упрямый, устремлен на тучного мужчину, зачитывающего ему постановление о его назначении на должность совершенно прокуренным и отвратительным голосом. Чайкин сморщился бы, если бы только можно было. Но пока что нельзя. Еще немного. Он не поводит бровью, не улыбается, когда перечисляются его многочисленные достижения, но кивает на каждое замечание и предупреждение, в моменте старательно изображая покладистость. Несколько потных от собственного веса мужчин. Спертый воздух. Егор на миг закрывает глаза, про себя считая секунды до момента, в котором постановление, наконец, окажется у него на руках, когда он сможет в действительности приступить...к делам. Центральный мужчина замолкает. Другие хлопают. Егор забирает документ и, вопреки ожиданиям большинства, — молча уходит. Ему не нужно больше быть паинькой. Не нужно улыбаться и поддакивать. Не нужно к месту задавать вопросы об опыте этих самых мужчин и об их заслугах. Такие зажравшиеся свиньи всегда страшно радуются, встречая такую вот заинтересованность и подсознательно всегда определяют таких вот любознательных юношей в разряд тех, для кого возможно повышение. Он выходит на улицу и взгляд его встречается с компанией, которую он в своей голове благополучно идентифицирует как "идиоты". — Вы что здесь делаете? — рука с документом как-то сама опускается вниз, а взгляд так и скользит от одного товарища к другому. Вот Артем, вырядился, как непонятно кто, да еще и букет где-то купил. Вот Женек, тоже почему-то нарядный. Стоит и держит в руках какой-то пакет. Хотя, если пакет у него в руках, то значить это может только одно — внутри алкоголь. Вот Маша, единственная, кому Егор рассказал о времени и месте своего назначения и которая теперь немного стыдливо отводит взгляд. Егор поворачивает голову в сторону и видит еще двоих: Коля и Саша, наскоро допивающие одну на двоих газировку. — Мы все поздравляем тебя с назначением! — Артем расплывается в теплой и светлой улыбке, а потом протягивает Егору совершенно женский букет: розы, розовая обертка. Егор берет цветы и прижимает их к своей груди. — Спасибо. — Мы тоже поздравляем! — Саша и Коля подбегают почти одновременно и совершают низкий-низкий поклон, девушка выпрямляется первой и продолжает. — Мы уверены, что с Вами наш отдел станет самым крутым в городе! Мы поздравляем Вас! Ну! Раз, два, ...

ПОЗДРАВЛЯЕМ! ПОЗДРАВЛЯЕМ! ПОЗДРАВЛЯЕМ!

— Будь добр выполнять свою работу качественно, — Женя очевидно сдерживает улыбку. — Иначе, кто знает, как скоро мне придется тебя сменить, — он все-таки улыбается и протягивает Егору пакет, в котором действительно что-то стеклянное. — Ты извини, что я... — Маша мягко улыбается, смотря на Егора снизу вверх, таким теплым и ласковым взглядом, который заметен может быть лишь только у человека, который в действительности кем-то дорожит, — Но они заслуживают возможности поздравить тебя. И я... — она подходит ближе, поднимаясь внезапно на ступеньку к Чайкину, оказываясь с ним нос к носу, а после крепко его обнимает. — Я тоже поздравляю тебя. — Спасибо, — отвечает снова, взглядом окидывая всех тех, для кого он успел оказаться кем-то более существенным, чем просто прохожий. — Я сделаю все для того, чтобы очистить наш город от грязи. Я сделаю все для того, чтобы ваши имена знали как имена тех достойных, которые положили свою жизнь на благое дело. Которые сражались во имя справе... — Кончай, — Женя пихает того в плечо ощутимо по-дружески, а потом широко улыбается и смотрит тому в глаза. — Будешь свои речи толкать перед отделом, а не перед нами. Ну что, идем? Все идут? Артем, ты до скольки? — До девяти могу. — Отлично! Все направляются к Егору праздновать его назначение! — Тц. Я для тебя Егор Григорьевич, если ты забыл. — Ой как страшно. А то что? Выговор?