Выбор и сожаления

Федор опускается на корточки, заранее придержав брюки, и, склонив голову, смотрит в бледное лицо напротив. Парень прямо перед ним — истощен. — Эй. Разве с тобой тут плохо обращаются? — он подается ближе и пальцы с тонким перстнем зарываются в чужие темные волосы. Глаза распахиваются. Марк, напрягаясь, гремит наручниками у себя за спиной и как-то очень неловко подается назад. Пальцы следуют за движением головы и Фролов, не скрывая своего наслаждения, наблюдает за чужой растерянностью. — Приятно? — приподнимая бровь, ожидает ответа, но, не замечая ничего, кроме искренней растерянности, быстро теряет интерес и грубо уводит руку в сторону, вместе с перстнем и острым звуком унося часть волос. Марк поджимает губы. По спине все еще струились какие-то почти болезненные мурашки, когда юноша с неестественно яркими рыжими волосами, уходя, закрывал за собой дверь. Хотелось пить. Есть. Но больше всего хотелось изменить положение тела. Немного постоять или полежать — все равно, главное — перестать сидеть. Федор, поднимаясь по лестнице, тянет края пиджака к центру и застегивает пуговицу. Пальцы любовно оглаживают ткань, губы трогает снисходительная улыбка. Он останавливается против зеркала. Скалится, внимательно осматривая собственные зубы, поводит плечами, убирает отросшие волосы за уши, приглаживает их на макушке. Какое-то время молча смотрит на себя, а потом, облизывая губы, вскидывает голову, расслабляет лицо. — Тебе не нужны были друзья вроде меня, — нарочно понижает голос, — А теперь ты приходишь и говоришь: "Дон Корлеоне, я хочу справедливости". Уголки губ расползаются сами по себе, глаза хитро щурятся, а все лицо светится теперь от какого-то сладкого довольства, — Но ты просишь без уважения... Взгляд опускается на правый лацкан пиджака. — Брошь. Улыбка спадает с лица. Федя оборачивается и смотрит перед собой. Медлит, подобно ребенку, который не хочет пересекать темный коридор, проснувшись посреди ночи от желания облегчиться. Идти — страшно. Но необходимо. Он моргает и за закрытыми веками видит, как его гость с этой брошью нападает на него со спины, а потом... — Блять, — хмурится, ощутимо сжимая кулаки, а потом, сдвигаясь с места, торопливо идет обратно. Быстрее. С каждой секундой он ускоряет шаг, а потом почти бежит до двери, распахивает ее, не задумываясь, и видит, как Марк, вытянув правую ногу, отчаянно старается зацепить брошь носком. Облегчение. — Ты хотел ее взять? — Федя опускается на корточки, поднимает брошь и рассматривает так, будто никогда прежде не видел подобной, — Она дорогая, знаешь? А ты и так должен мне, помнишь? — он поворачивает голову к нему и смотрит в глаза, — Какой ты глупый. Он поднимается на ноги и, подходя ближе, все более чувствует себя Федором. — Скажи..— заговаривает, чувствуя, как прежний испуг медленно, но верно трансформируется в раздражительность, — Ты ведь не собирался его отдавать, да? Надеялся сбежать? Считаешь, что я идиот? Марк молчит. — Думаешь, тебе позволили бы? На что ты вообще рассчитывал? — раздражительность трансформируется в злость. Марк молчит. Федор тоже замолкает и снова смотрит в бледное лицо. Упрямое, оно его бесило до невозможности. Зубы прихватывали щеки изнутри, когда сознание постепенно чувствовало все большую ненависть к этому лицу, к этим глазам, губам...к этим веснушкам, к этому общему выражению беспечности и какой-то совершенно идиотской доброты. Раздражало молчание. Даже псы лают, стоит их попросить, а этот.. — Ясно...— предвкушение помогает Федору сохранять спокойный тон. Он расстегивает свой пиджак и, отходя, заботливо вешает его на ручку двери, закатывает рукава рубашки и почти не сводит взгляд с парня. Брошь оставляет в руке, позволяя светлому камешку проскользнуть меж пальцев, имитируя второй перстень. Становится против Марка и молча, без предупреждения, отводит руку в сторону, а потом наотмашь бьет по лицу, взглядом стараясь уследить за дрожанием плеч, за тем, как парень сгибает ноги в коленях и от бессилия пытается прижать их к себе, за тем, как отворачивает голову в сторону. Перстни сухие и он бьет снова. С третьего удара прислушивается к чужому сбитому дыханию, останавливается ненадолго. Понимает, что дыхание это — собственное. Брови как-то странно приподнимаются вверх и он смотрит на перстни влажные, чувствуя...облегчение. Бросает короткий взгляд на человека, свернувшегося в... Плевать. Федор теряет интерес и отворачивается, снимает с двери пиджак и, заботливо укладывая его на предплечье, выходит из комнаты.

***

— Что это?! — женский голос сквозит через все отделение, — Что вы наделали? — Я все уберу! — Коля, опустившись на корточки, пытается собрать руками одновременно осколки от банки и рис, расплывающийся в мутной воде по всему коридору больницы, — Я сейчас, щас... тут немного... Он прикусывает губу и, набирая полные ладони, поднимается на ноги, взглядом стараясь отыскать хотя бы одно мусорное ведро. Медсестра, сдерживаясь, шумно вздыхает, а потом, переступая через лужи, уходит. — Блин...помогите, — Коля оборачивается на ребят, не разводя рук, смотрит с надеждой и отчаянием одновременно, — шо мне делать? Женя, вздыхая, сначала тоже пытается отыскать ведро или уборную, но потом подходит к Егору и, прося того протянуть руки, высыпает все апельсины из пакета. — Держи вот, — поясняет, а потом разворачивает пакет, удерживая его двумя руками для того, чтобы Коле было удобно. Коля освобождает руки, а потом пакет оказывается подвешен на подлокотнике скамьи, а Маша, Женя и Коля оказываются на полу, ползая и собирая следы Колиного рукожопства... — А вот и мы! — Коля, врываясь в палату первым, садится на соседнюю от Саши койку и тактично прячет пакет с рисом у себя между ног. — Первое боевое ранение, — Егор становится у изголовья кровати и, мягко улыбаясь, смотрит на девушку, — Как ты себя чувствуешь? — Врач сказал, шо ты вовремя увернулась! — Коля подскакивает, подходя к кровати вплотную, заглядывая девушке в глаза, — Еще бы чуть-чуть и кхр! — он проводит большим пальцем по шее, высовывая язык и запрокидывая голову, но очень скоро получает оплеуху от Жени. — Ты дурак совсем? — Киршин хмурится, — Ты че несешь? — Мы принесли тебе апельсинов, — Маша обходит девушку с другой стороны и, забирая фрукты у Егора из рук, осторожно складывает их в миску. — Я серьезно! Она в последний момент увернулась! Пуля бы прошла через артерию и тогда... — Блять, Коля! Саша улыбается. Широко-широко, а глаза — светятся от радости. Плечо перебинтовано, волосы собраны в тот же небрежный пучок, а на тумбочке — алоэ.