8 Августа.
Эдуард видит, что его станок совсем проржавел. Совсем скоро он возьмет дневник и напишет о том, что собирается в театр.
8 Августа.
Евгений Киршин получает дело о пропаже Марка Ботнаря. Совсем скоро он потратит целый день на то, чтобы так ничего и не узнать.
8 Августа.
Федор находит в шкатулке матери серьги-гвоздики и брошь. Сегодня он весь день будет предвкушать встречу с важными гостями.
8 Августа
Егор проверяет утреннюю почту. Находит очередное письмо от отца и, не распечатывая, входит в дурное расположение духа. Третье за этот месяц. Он, скорее всего, предполагает, что в письме может быть что-то важное, но слишком скоро отвечает самому себе, что важное там если и есть, то только такое, которое может касаться или отца, или Зика, или... как ее там...Дины.
Одним словом — то, что важным для Егора никак быть не может.
Этим утром он груб с Женей, он поручает ему очевидно безысходное дело, а потом приказывает разобраться с ним.
Этим утром он получает приглашение в центр и, будучи уверенным в том, что его ждет очередная награда, сменяет повседневную форму на парадную. Это тоже раздражало. Необходимость официальных мероприятий ощущалась не лучше, чем линейки в школе.
— Петрана, — он обращается к ответственной за первый отряд, — собери всех своих. Как раз четверо. В письме указали, что нужны самые ответственные. Скорее всего приставят к награде, поэтому поедете вы, первый состав.
Петя кивает, отдает честь и как всегда идеально и с правильным звуком приставляет ножку. У Егора у самого не всегда так хорошо получается, не говоря уже об остальных: Коля до сих пор марширует невпопад, Саша — раз через раз. Первый отряд — всегда марширует идеально.
Внезапно понимает, что показывать начальству действительно можно только первый отряд. Он взял бы Машу или Миру, но у них сегодня выходной, а Женя...Женю он сам отправил прочь из отдела на целый день.
Петрана, Григорий, Эльдар, Осип, Чайкин Егор Григорьевич. Именно этот состав, покинув РОВД, отправится на встречу с руководителем исполнительной власти в сфере внутренних дел по округу Лютово, Пиксинским Дмитрием Панкратовичем.
Своих людей его попросят оставить, и Егор, не глядя на первый отряд, перешагнет порог очередного роскошного правительственного здания, готовый ко всему, только не к тому, что произойдет внутри.
А внутри — удар под дых и без предупреждения. Тело сгибается пополам, из груди вырывается растерянный звон тогда, как сверху меж лопаток бьют снова. Дыхание прерывается, и Егор, хрипя, чувствует, что не может вдохнуть. Сначала паника, потом дрожь в коленях и плечах, отчаянный взгляд и испуг.
— Ну хватит, хватит, — голос мягкий и старческий звучит со стороны, и Егор, научившись дышать заново, теперь медленно поворачивает голову в сторону мужчины. Он еще не понял, что успел упасть на колени, он еще не может представить своего унизительного положения и осознать его. Сейчас он чувствует только страшную боль под ребрами с обеих сторон и фокусирует внимание почему-то на том, как лысый мужчина потирает меж пальцев свой правый ус.
— Егор, да? — мужчина улыбается, посматривая на него с какой-то почти отцовской нежностью, — Скажи, ты знаешь притчу о мальчике, который кричал "Волки!"?
Он отстраняет руку от своего уса и, усаживаясь в кресле удобнее, укладывает руки на мягкие подлокотники. Смотрит на Егора сверху вниз, продолжая говорить.
— Так вот, он все кричал и кричал, а потом, когда опасность действительно пришла, ему никто не поверил, помнишь? — под густыми усами красуется светлая улыбка, а от глаз во все стороны плывут мелкие добрые трещинки.
— Так, мальчик мой, скажи мне, зачем же ты кричишь, если ничего не происходит? С кем ты все время сражаешься, м? Расскажешь мне? — он склоняет голову набок, а те, которые били секунду назад, теперь помогают Егору подняться и усаживают его в такое же кресло напротив говорящего.
— В тебе больше амбиций, чем мы могли предполагать, — продолжает, — А ведь именно я был тем, который указал на тебя. Но ничего уже не попишешь, так что теперь я могу только лишь стараться исправить свою ошибку. Скажи, Егор, зачем ты все это делаешь, м?
Егор молчит. Взгляд растерянный скользит от глаз чужих к усам и погонам, потом снова поднимается к глазам и как-то совершенно беспомощно застывает в них.
— Ради справедливости? Славы? Повышения? Денег? Ты скажи, Егор, мы можем организовать все эти глупости для тебя и без того. Нужно было просто попросить, понимаешь? Только и всего, — Золотой ус разводит руками, не переставая улыбаться, — Ну так что?
Егор молчит. Ему кажется, что за все время у него несколько раз темнеет в глазах и теперь, когда он видит взгляд, обращенный на себя, ему кажется, что темнеет в глазах опять, но это не так. Он просто, не сознавая того, прячется, закрывая глаза.
Не хочется верить. Не хочется верить в то, что все настолько плохо. Человек, с которым Егор говорил, должен контролировать преступность в городе, должен...
"Ха. Видимо, он действительно контролирует", — уставшее сознание собиралось шутить, но Егору приходится усилием воли собирать себя в кучу для того, чтобы хоть что-нибудь ответить.
— Я хочу, — глубокий вдох, — Мне важно только защитить мирных людей.
— М? Каких таких?
— Моих друзей и родных, — Егор чувствует, что начинает злиться. Теперь он понимает, с ним — играют. Не говорят серьезно и не собираются говорить, а поступают, как с ребенком. Сначала запугивают, а потом делают ситуацию сносной.
— Ну завираться только не надо. Друзей — хорошо. А родные все, насколько я знаю, в Америке. В каком году умерла твоя мать?
— В восемьдесят четвертом, — сквозь зубы.
— Стало быть, родных нет. Так?
— Так.
— Хорошо. Ну тогда вот, что я скажу тебе, Егор. Мы достаточно великодушны, поэтому позволим тебе защищать своих друзей. Я расскажу тебе, как.
Мужчина садится на край и, склоняясь вперед, упирается локтями в колени, а взглядом — в глаза Егора.
— Ты не делаешь лишних шагов и слушаешься меня. Именно так твои друзья, дорогой мой, будут в безопасности. Ты понял меня?
Егор чувствует, как скрип зубов заглушает чужие слова, как дыхание сбивается, как напрягаются плечи, как что-то ощутимо натягивается где-то в животе.
— Я не слышу, Егор.
Что-то рвется. Егор напрягается всем телом, подскакивая на месте так скоро, что его не успевают схватить, преодолевая в один миг расстояние от себя до мужчины и заглядывая ему в глаза. Шумное дыхание. Он снова сжимает зубы и, видимо, собирается сказать что-то, но крепкие руки догоняют очередной партией ударов по спине.
Темнеет в глазах. Боль, яркая и стремительная, захватывает сознание, враз сменяя мысли о справедливости мольбами о пощаде.
Слишком больно. Глаза нараспашку и влага в глазах. Егор понял. Боль беспощадна, и нет ни одного человека на земле, который по-настоящему искренне захотел бы променять свое спокойствие на чужую боль. Нет человека, который в здравом уме согласился бы страдать за другого, согласился бы ощутить боль, которую уже знает, согласился бы снова и снова плакать и вздрагивать от бессилия, стонать и дергаться. Нет того, кто согласился бы ощутить ту животную часть своей сущности, которая просто не хочет боли, которая просто хочет жить и нет того, кто захотел бы понять все то, что понял Егор.
— Хватит, — чужой голос звучит фоном, кажется иллюзией, миражом.
Удары все еще чувствуются тогда, когда никто не бьет.
— Я думаю, он все понял, — голос снова приглушен. На этот раз ему мешает что-то громкое и методичное, ровное, как маршировочный шаг.
Четыре шага.
***
Егор звонит Маше и Артему, Мире, Саше и Коле в больницу, всем. Не отвечает только Женя и сердце беспокойное уже рисует все самое страшное, когда Егор, дрожа всем телом, медленно раскрывает чужую квартиру и проходит внутрь, когда опускается на кровать, чтобы дождаться его.
***
— Я не ждал тебя сегодня.
***
08. 08 1992 "ЛТК", 23:00
В ходе беспорядков неизвестные открыли прицельный огонь по милиции. В результате четверо стражей порядка были убиты. Следствие утверждает, что...
***
— С Вами все в порядке? Вы меня слышите? — Артем, торопливо сбросив сумку с плеча на пыльную улицу, прикасается осторожно к чужой рыжей макушке, наклоняется, заглядывая в чужое лицо.
— Вы слышите меня? Товарищ, ответьте. Откройте глаза! Да что же это...
Парень не отвечает, а спустя несколько секунд и вовсе теряет сознание, безвольным мешком соскальзывая со стены куда-то прямо рядом с сумкой.
Артем подхватывает, удерживает за плечи и в положении сидя снова прижимает незнакомца к стене. Взгляд внимательный замечает слишком дорогой костюм, серьги-гвоздики в ушах, брошь...
— Все будет хорошо, — говорит, когда подается ближе и, прижимаясь грудью к груди, медленно поднимает юношу на ноги, — Я помогу. Давай-ка, вставай. Вот. Вот, молодец. Все будет хорошо.
