Протянутая рука кажется слабой. Человек с такой слабой рукой не сможет помочь, Федор это понимает, но почему-то тянет руку ответно, и тепло ладоней сливается в осторожное прикосновение.
— Я Артем. Артем Арлекинов. Очень рад, — он улыбается, глазами-океанами непрерывно и внимательно смотря на незнакомца, — Ты...скажешь мне что-нибудь?
Голос мягкий, и Федору становится неловко. Он сначала отводит взгляд, а потом медленно отстраняет руку, успевая ощутить нежность чужой, успевая как будто бы обжечься чужим теплом и заразиться каким-то странным настроением... Отчего-то хотелось ненадолго стать другим человеком.
— Я...Макс, — собственный голос на контрасте кажется каким-то кривым и дурным, брови хмурятся, — Наткнулся...на каких-то долбоебов, — поджимает губы, взглядом просверливая цветы безвкусные на чужих пожелтевших обоях.
— Мне жаль, — Артем поджимает губы тоже, а потом поднимается на ноги и по звуку...начинает как будто бы что-то искать, — Сейчас время такое, люди часто сталкиваются с беззаконием. Государство не справляется, мы все в этой стране как беспризорники. Дети при пьющих родителях, которые вырастают или безвольными, или обозленными, или бесконечно ищущими чего-то.
Он разворачивается к "Максиму", когда у него получается найти заветную мазь в маленькой металлической баночке-шайбе.
— Стыдно признаваться, но у меня больше ничего нет, — виновато улыбается и пожимает плечами, — Ты можешь...показать мне свои синяки?
Федор сначала кивает, а потом послушно снимает сначала пиджак, а потом и рубашку. Что-то ерзает под ребрами, когда приходится подставить спину под чужие прикосновения. Руки — все такие же горячие, и от них хочется провалиться в сон, хочется остаться на этой постели, поддаться усталости и еще какое-то время не вспоминать о том, что произошло.
— Ты...студент?
— Нет, — собственный голос снова кажется слишком грубым и Федор коротко покашливает прежде, чем продолжить говорить, — Я...никогда не думал об этом.
— Вот оно как, — Артем подцепляет мазь пальцами и методично переносит ее на те синяки, которые видит, — Значит, у тебя все еще впереди.
Артем улыбается. Федор не видит его лица, но почему-то теперь, сидя на его постели и взглядом упираясь уже не в обои, но в деревянный подоконник с белой облупившейся краской, он — чувствует. Чувствует и знает, что такой человек, как Артем, обязательно улыбается, если говорит подобные слова.
Плечи невольно напрягаются.
— Ты извини, что я заговорил об этом. Думать о будущем всегда тяжело, — короткая пауза, — Важнее всего сейчас прийти в себя и отдохнуть, — вздох, — Никто не заслуживает подобного. И нам придется пережить соседство с теми, кто вырос обозленным, иначе...никак.
Голос у Артема звучит чуть тише, и Федор понимает, что Арлекинов — больше не улыбается.
Отчаянно хочется обернуться.
— Ты всех людей...делишь на эти три категории? — спрашивает, сознавая в моменте, что с голосом своим уже ничего не сделать.
— Я? Не знаю, — теплые руки отстраняются, — Но мне кажется, что это похоже на правду.
Федор снова хмурится. Выходит, что он — обозленный? Если временами все его тело ломает от ненависти, если успокоиться получается, только если...
— И как много вокруг нас обозленных? — он оборачивается и смотрит на Артема в упор.
— Думаю, достаточно. Мой лучший друг такой. Те, кто напал на тебя, были такими, — он вытирает пальцы о вафельное полотенце, а потом протягивает мазь Федору, — Вот, Максим, возьми. Уверен, что синяки еще остались. Может, какие-то проявятся со временем. Одним словом, еще пригодится.
Артем поднимается на ноги, отходит к столу с разноцветной клеенкой сверху, берет ковш и негромко наполняет металлический чайник водой из ведра, — Ты...далеко живешь?
— Да, — отвечает, взгляда не отводя, — За городом.
— Тогда оставайся. Я пока заварю чай.
Федор кивает и только потом осознает, что кивает. Артем покидает комнату и, оставшись наедине с собой, Федор теряется от обилия чувств и эмоций, которые, навалившись, теперь захлестывали его с головой.
Злость.
— Будь хорошим мальчиком, объясни тете, как....
Обида.
— Я бы тоже бросил его. Эдуард мог...
Бессилие.
— Ты никто, Федор. Никто. У тебя нет прав на то, чем владел Феликс...
Страх.
— Ты никуда не сбежишь...
Волнение.
— Я Артем. Артем Арлекинов.
Он снимает свой костюм в общем душе ближе к полуночи и стоит под прохладной водой, зная, что в комнате №217 парень, которого он видит первый раз в жизни — готовит для него горячий чай.
***
Люди. Их слишком много и они все, все они — мешают ему. Человеческий поток, глупый и беспощадный, не может понять, почему Эдуард спешит, а потому не пропускает его. Затягивает, подобно болоту, заставляя его беспомощно наблюдать за тем, как тот, кто нужен ему, покидает его во второй раз.
— Блять, — срывается с губ, когда ноги выносят его на пустую от детей улицу. Он опоздал.
Нетерпение рождало стремление бежать, идти, искать, кричать. Делать хоть что-то. Пальцы беспорядочно снова и снова сжимались в кулаки, дыхание сбивалось, и от всего этого кружилась голова.
Он отвык. Отвык...
В тот вечер он покупает станок.
В тот вечер руки как-то сами принимаются собирать мусор. В тот вечер в груди пробуждается и растекается какое-то до боли знакомое чувство.
В тот вечер в дверь звонят старые друзья.
— Эдик, лапушка, отдохнули и хватит.
— Скучал?
— Ну давай, встречай.
Они вваливаются в квартиру шумно, подобно компании подростков, разбрасывают обувь и почти сразу занимают его кухню. Пик ставит чайник, Чер откуда-то достает пакет с конфетами и с шумом высыпает его прямо на стол, Ус ловит одну конфету-суицидницу у самого края.
Эдуард стоит столбом лишь только пару мгновений, а потом губы расплываются в теплой улыбке, а под сердцем что-то ощутимо согревается.
— Да, я...действительно скучал.
— Ну садись тогда! Быстрее! У тебя что, все кружки грязные? Господи прости, Эдуард, как был засрыхой, так и остался.
— Ты когда в последний раз брился? Тебе борода не к лицу, даже не думай.
— Смотри, какие конфеты в оборот пустили. Дешево и сердито, пробуй.
Три голоса сливались, перебивали друг друга и звучали порознь одновременно. Чайник закипал четвертым говорящим на фоне этой несуразной встречи одноклассников.
Эдуард садится и взгляд скользит слева направо.
Пик, — слева.
Чер, — справа.
Ус, — прямо перед ним.
