***
— Папа, почему у Эдуарда такая маленькая квартира? — Это квартира его отца. Она дорога ему. — Но она ужасная! И совсем не красивая. — Он сам не захотел ее оставлять. Красота — не главное, Федор. Важнее всего любовь и, если мы любим, мы никогда не оставим ни человека, ни память о нем. Тебя ведь он не бросил? — Но я ведь не квартира. — А разве ты не бываешь скверным мальчишкой? Разве ты не расстраиваешь его иногда, не обижаешь? Маленький Федя поджимает губы и, не желая отвечать, утыкается носом в бедро отца.***
Приходится сморгнуть. Слезы бегут по щекам. Бессовестные, слишком быстрые, и рукава не хватает для того, чтобы стереть всю постыдную влагу с первого раза. Губы мелко дрожат, дыхание гадкое не хочет выравниваться. Федор не знает, что слезы блестят под глазами и на лице. Не знает, что плачет вслух, что дрожит плечами, подобно маленькому ребенку. Не осознает, что, если бы мог, то теперь снова вцепился бы в чужое бедро. Кто-то из студентов распахивает дверь, заставляя пламя вздрогнуть, вдохнуть полной грудью. Другие крутятся рядом: кто-то готовится войти, кто-то пытается сорвать решетки с окон первого этажа. "Идиоты", — крутится в рыжей голове до тех пор, пока среди идиотов не получается заметить одного конкретного. Светлая макушка сначала подходит к двери, а потом ныряет в дым следом за кем-то. Сердце пропускает удар. Кончики пальцев заставляет дрожать почти животный ужас, бессилие схватывает под коленями, мешая ринуться следом, слезы останавливаются. "А тебя он все-таки бросил, Федор", — крутится в голове, — "Умер небось в своей ебаной квартире, а тебя, Федор, бросил". — АРТЁМ! — голос срывается, Федор получает возможность двигаться и, не сознавая, рвется к подъезду. Взрыв. Громкий и страшный, заставляет остановиться, сжаться от страха, закрыть лицо ладонями и не видеть того, как осколки падают мимо, как разбегаются люди. Грохот. Федор раскрывает глаза и видит, как по левую сторону от подъезда и на четвертом этаже рушатся перекрытия. Падают, пробивая себе путь до первого этажа. Столб пыли мешается с дымом. Поток воздуха распаляет огонь, постепенно спускающийся на второй этаж.***
— То есть...это Эдуард...убил Кешу? — чужой голос кажется слабым, а чужие глаза — испуганными. Мальчишка, которого он обнаружил тогда в квартире Эдуарда, был лучше? Честнее? — Да, — Федор тогда улыбался. Что-то будоражило под ребрами, заставляло говорить правду и сочинять одновременно, — Мой отец отдал такой приказ. И...знаешь, Эдуард вызвался одним из первых! Разве не здорово? Такой исполнительный. Придет время, и он станет с таким же рвением работать уже на меня. — Ты врешь, — Лев хмурится, поднимаясь на ноги. — Нет, — Федор пожимает плечами и снова улыбается. Он прав. Правду говорить легко и приятно, потому, должно быть, тогда на сердце было так хорошо. Он ревновал? Конечно. Он ревновал ко всему. К квартире, в которую ему зачем-то каждый вечер нужно было возвращаться. К книгам, которые он читал без него. К отцу. К женщине в очках, которая какое-то время вилась вокруг него, к работе. Он злился? Конечно. Ведь Эдуард соврал, ведь Эдуард не рассказал ему, спрятал. Нарочно обманул его, а потом наказывал за последствия собственной лжи. "Ведь я бы его не убил...если бы знал". — Не понимаю, зачем Эдуарду.. — Лев подается назад. — Не понимаешь?! — почти кричит, — Он вынес тебя из дома Кеши, разве не так? Он мог сделать это только потому, что сам являлся тем, кто устроил пожар! Даже если ты не веришь, он все равно должен был быть там в ту ночь! Он тогда знает убийцу и молчит, так выходит? Что одно, что другое, все — ложь! Предательство!***
— АРТЁМ! — слышит, как хрипит собственный голос, когда тело поглощает дым, когда легкие наполняются им, когда приходится кашлять и прижимать чужую футболку к носу.***
— Если когда-нибудь случится пожар, — Эдуард гладит Федю по голове, а потом ставит того на табурет в его светлой кухне и показывает, как можно намочить футболку и прижать к носу, — Нужно обязательно сделать так. Запомнил? — Конечно!***
"Он бы не бросил меня, если бы я был похож на парня, что был у него дома?"***
— Когда у тебя появится друг, Федя, он обязательно станет и моим другом тоже.***
"Или как Артем? Он остался бы со мной, если бы я был похож на Артема?"***
— Федя, ты...точно не видел кошку дяди Остапа?***
— М...— губы поджимаются, глаза жмурятся, — Ммм...— плач не получается сдержать. Что-то рвется наружу с невероятной силой, разрывает на части, душит, уничтожает. Плечи дрожат. Федор не замечает жара, шума, не чувствует опасности, замирая посреди огненного ада, будучи погруженным в ад другой. — Ты идиот? — Артём натыкается на него в коридоре. Натыкается, а потом хватает под локоть и выводит из дома, удерживая одновременно с тем в руках большого, но смирного пса. Еще один взрыв заставляет обрушиться перекрытия теперь уже с другой стороны. — Ты идиот? — Артем пихает его в плечо, стоит им отойти на безопасное расстояние, и толчка этого оказывается достаточно для того, чтобы Фролов опустился на траву, — С ума сошел? Мх. Большой пес вырывается из рук и, ступая по траве, сначала приближается, а потом передние лапы ставит на колени зареванного мальчишки и, подавшись вперед, принимается вылизывать его лицо. Артём вздыхает. Отворачивается. — Люди остались? — звучит откуда-то со стороны. Артём складывает ладони трубочкой и кричит сквозь шум большого костра. — Нет! Все живы! Все люди и один большой пес!