***
— Вы получите новую квартиру, бабушка, — Пиксинский, улыбаясь сквозь усы, смотрит в глаза старушке. — Ой, правда что ли? Храни господь. Ой, храни господь наше... — Это не от государства. — А как же…кто же. — Эрвин. Запомните это имя.***
12. 08. 1992 «ЛТК»
Помощь жителям дома номер 13 по улице Сестринской оказана не будет. Администрация города Лютово утверждает, что все соответствующие выплаты граждане уже получали годом ранее, когда здание это было признано аварийным. «Жить там — выбор людей, а случившееся — последствия этого выбора», — заявила официальный представитель губернатора области. Но вопрос остается открытым. Почему дом, ранее признанный аварийным, не подлежал сносу? Почему люди оставались внутри него? Почему те, с кем успели пообщаться наши журналисты, утверждают, что никаких выплат никогда не получали? За новостями продолжает следить наш специальный корреспондент…***
— Подпишите эти документы. Да, все правильно, Вы получите новую квартиру. Какая у Вас была раньше? Двухкомнатная? Ну, никто не узнает. Напишем, что три комнаты, да? Хах, вот и славно. — Это все… Эрвин… да? — Тот, кого мы с Вами только что обманули на одну комнату? Ахах, да. Эрвин. Запомните это имя.***
13. 08. 1992 «ЛТК»
Коллективный иск ничего не дал. Прошение, отправленное сразу в прокуратуру, отложено в долгий ящик. Почему люди не получают помощь? Почему руководство города буквально бросает их на улице? Одеяла, вещи первой необходимости, еда. Часть людей все еще проживает в спортивном зале местного общежития исключительно за счет помощи неравнодушных. Как долго это будет продолжаться и кто ответит за разрушенные судьбы? На связи как всегда…***
Пиксинский, ступая по коридору, осторожно огибает чью-то сумку, чьего-то ребенка, улыбается, а потом, останавливаясь у двери, оборачивается к людям. Два дня назад было двое. Потом шестеро. А теперь люди в большом коридоре не находят места для того, чтобы сесть. — Вы все пришли к… — Эрвин! — К Эрвину! Улыбка украшает усы, и он кивает, — Тогда по одной семье за раз и в порядке очереди, господа. Помощь получат все, кто нуждается. — А кто этот Эрвин Ваш? Немец штоль? — на голос из толпы оборачивается большинство. — Добрый человек, как и Вы, — Ус разводит руками. — Да только у нас, добрых людей, карманы пусты! А этот… — Да закройся ты…какая разница… — Мужчина, правда, Вам доброе дело, а вы в рот заглядываете… — Если и немец, то что теперь? Сколько их вокруг, вон… — Эрвин вместо Феликса будет, — Ус снова улыбается, а толпа замолкает. Взгляды теряются, опускаются, стихают голоса. Никто из них не уйдет. Каждый подпишет документы и получит свою новенькую квартиру, чтобы потом на губах своих через весь город пронести историю о том, как…***
14. 08. 1992 «ЛТК»
Пожертвование в фонд помощи пострадавшим от пожара сделано было частным бизнесменом. Сумма оказалась колоссальной, она покрыла стоимость квартир и позволила людям, наконец, снова обрести дом. Имя таинственный добродетель пожелал скрыть. Жители признаются, что знают, кто помог, но не говорят нам, видимо, уважая право человека оставаться в тени. Наш телеканал в том числе выражает свою бесконечную благодарность. Для нас это глубоко личный сюжет, потому что в числе пострадавших находился один из наших редакторов. Мы надеемся, что человек, сумевший помочь стольким людям бескорыстно, никогда не покинет Лютово. Потому что, как показывает практика, жители города рассчитывать могут на помощь кого угодно, но только не местных властей.***
Скрипит грифель карандаша. — Денег было достаточно, — Эдуард оставляет бумажную работу, поднимает тяжелый взгляд, смотрит сначала на Чера, а потом и на Уса, — более чем. Вы знали об этом? Голос спокойный заполняет комнату, скрипит пара стульев. Вопрос встречается тишиной, Чер покачивает головой. — Мы заплатили за мою смерть и не потратили даже трети из того, что было припрятано. На эти деньги можно было содержать, а то и построить заново все ныне закрытые детские дома. — К чему ты ведешь, — Ус, шумно вздыхая, не скрипит более стулом, — Обвиняешь его? — Да, — меж бровей западает морщинка, — Он собрал из части сирот потешный полк для своего сына, а остальных просто бросил. Эти дети живут воровством, убийства — вопрос времени.***
— Галя...— светловолосый мальчик, поравнявшись с девочкой, встревоженно поглядывает на ее лицо и в особенности — на глаза, — Может, не стоит? Они же ни в чем не виноваты. — Нет, Филь, они виноваты. Каждый, кто делает вид, что не замечает нас — виноват. А теперь замолчи! — они подбегают к песочнице и Галя, падая коленями на песок, склоняется к девочке еще совсем маленькой. Лет пяти, не более. — Привет, красавица, — улыбается, заглядывая малышке за спину и убеждаясь лишний раз в том, что ее мама ничего не видит, — Меня Галя зовут, а тебя? — Соня, — девочка, расплываясь в мягкой улыбке, тянет руку к темной и слегка растрепанной косичке, но вместо нее получает камень, — Это...зачем...— большие глаза детские распахиваются еще ощутимее, но пальчики сжимают полученное. — Вон того мальчика видишь? — Галя подается чуть ближе к ее уху, переходит на шепот, — Он сказал, что твоя кукла уродина, что она описалась и обкакалась и теперь воняет. Сказал, что ты такая же. Щечки девочки и без того румяные заливаются краской, брови приподнимаются, а внимание...смещается на ни о чем не подозревающего мальчика. Галя, пихая Филю в бок, заставляет того подняться и вместе они теперь отстраняются от песочницы, огибая площадку вдоль разноцветных шин. Через несколько секунд площадку заполняет вой. Две мамы резко подрываются, бросая сумки, бегут разнимать детей. — Пора! — шепот оглушительно громок, Галя и Филя перепрыгивают через забор, хватают чужие вещи и, сбегая, умудряются скрыться только благодаря оглушительному детскому плачу, измазанному алым лбу четырехлетнего мальчика и камню.***
— А здесь...— Лев, останавливаясь против ограждения, смотрит на почерневшие от огня руины, — Здесь...— оборачивается, стараясь по памяти восстановить картину, что видел из окна, — Здесь же... — Извините, — оборачиваясь к улице, Лев заговаривает ни с кем и со всеми одновременно. Кто-то проходит мимо, кто-то только оборачивается. — Здесь было здание четырехэтажное. Оно... — Сгорело оно! Все подчистую.