Выбор и сожаления

Федя, распахнув глаза, ловит лицом хлесткий степной ветер и смотрит, не видя лиц. Дух захватывает, и он словно несется куда-то с большой высоты. Те, кого он видел, были сильнее людей отца, людей Эдуарда. Их было больше. Они были моложе. Они были свободнее, они ничего не страшились. Словно птицы, могли вспорхнуть и улететь, ни у кого не спрашивая разрешения, ни на что не надеясь. Они уже умели все то, чему взрослых приходилось учить. Они уже хотели совершать все то, на что взрослому человеку приходилось решаться. Они были идеальными. Идеальными для Феди. Сила щекотала в животе и под пальцами ног. Фролов, сглатывая, постепенно сознавал, что обида, бывшая с ним прежде, слишком ничтожна перед тем, что открывалось для него теперь. Хотелось приступить к чему-то. Хотелось найти кого-то. Хотелось двигаться. Но его, стоящего с полураскрытыми губами, опережают. Сначала Аня. Она, приподнимая голову, Федору кажется, показательно морщит нос, а потом кивает себе за спину. Толпа и ее часть. Постепенно пришедшие членятся на кучки и та, что за спиной девушки, кажется Феде самой большой из всех. — Это мои друзья, — поясняет, смотря Феде в глаза, — Мы из бывшего микрорайона и нас больше всех. — Женщинам действительно так важно указывать на свое превосходство? — Фарлан, расправляя плечи, становится рядом с девушкой и, не вынимая руки из карманов, смотрит на Федора, кажется, почти дружелюбно, — Мы из центра. Нас не так много, но у нас есть деньги и оружие. — Мы из заводского района! — Галя, шагая вперед, складывает руки на груди и, будучи ниже всех, ощутимо высоко стремится поднять подбородок, — Мы самые сильные! — Галя... — мальчик, протискиваясь сквозь толпу, пытается прикоснуться к ее локтю, но она ощутимо отдергивает руку и повторяет громче, обращая на себя и на кучку за своей спиной внимание всех, — Самые сильные!!! — Наш дом был за городом, — заговаривает кто-то из девятки, и тогда Федор, поворачивая голову, различает лицо парня, который, кажется, всегда стоял где-то с краю, — Мы нашли всех своих, — четвертая кучка внешне совсем не уступала той, которая называла себя "самой большой". — Мы все хотим, чтобы Вы стали нашим главой, — парень, что всегда стоял с краю, склоняет голову, а Федя, смотря в сторону "своих", снова не видит лиц, но уверенно кивает. — Я благодарен Вам, — он поворачивается к ним корпусом, и слова его теперь звучат спокойно и сдержанно, — Но я не стану держать при себе тех, кто не готов служить моему имени, — хмурится, — Вам должны были рассказать обо мне. Я убью каждого, кто выступит против меня или ослушается меня. Но каждого из тех, кто останется верен, я приведу к изобилию и достатку. Вы не будете нуждаться ни в чем, если пойдете за мной! Вы займете места тех, кто опозорил Вас! Вы лично сможете им отомстить. — Мы тоже хотим! — голос девчонки из заводского района отвлекает, и Федор оборачивается к ней, смотрит в глаза и, выуживая улыбку, кивает, — Конечно! Все Вы, — смотрит на светловолосых парня и девушку, — Вы все сможете отомстить! Мы сделаем это вместе! — Тебя твой батя учил речи толкать? — Аня хмурится. — Оставь, — Фарлан, улыбаясь, поворачивается к ней и, кажется, даже стремится заглянуть в глаза, — У них так принято. Он же п р и н ц криминального мира. — Он такой же, как и мы, если они его бросили! Вопрос закрыт! — голос Гали заставляет большинство заткнуться, и Федор, смотря на девчонку из заводского района во второй раз, уже не чувствует раздражения к ней.

***

Дело о пропаже лежит на столе. Женя смотрит на него, докуривает, а потом решается прочитать его снова. Заново. Сквозь строчки и меж них, додумывая, подобно школьной учительнице литературы, которая ищет смысл там, где его нет, он будет искать зацепки там, где... Адрес. Женя, поднимаясь, берет дело под мышку, выходит в коридор отделения и к большой карте, украшающей одну из стен. — Улица Малая, дом 16, — проговаривает про себя и ведет пальцем по улице. — Гаражи, дома, дома, гаражи, — ведет выше и к центру, потом, губы поджимая, начинает заново, но уже по соседним улицам, — Дом пионеров, — проговаривает, потом внезапно хмурится, останавливается. — Мальчик-отличник, да? — говорит вслух, а потом возвращается в кабинет и, подходя к домашнему телефону, звонит его матери для того, чтобы еще раз. Е щ е раз заставить ее ответить на все его бесконечные и бессвязные вопросы. Саша тем временем подходит к отделению с волнением под грудью, здоровается с вахтой и, улыбаясь, проходит мимо клетки и карты, мимо кабинета Егора, чтобы заглянуть к Жене. — Проясните мне этот момент, — он, хмурясь, склоняется над раскрытым делом с карандашом в руке, — Ваш сын — гей? Да, это ВАЖНО! Людмила Аристофьевна, Вы хотите помочь мне или нет?! — Ого...— Саша, теряясь, отступает на шаг и, отпуская дверь, позволяет ей громко хлопнуть. Потом смотрит на кабинет Егора и, шумно вздыхая, все-таки решается на то, чтобы заглянуть к нему. — Егор Григорьевич, здравствуйте! — заходит, немного неловко приставляя ножку и отдавая честь тоже немного неловко, — Снова в строю! — Саша? — Егор, отвлекаясь от телефонного звонка, смотрит коротко на девушку, а потом жестом просит ее сесть и снова прислоняет трубку к уху, — Да, я Вас слушаю. Повторяю, я понятия не имею, как такое могло произойти. Нет, никто меня не предупреждал. Я не поддерживаю связь с отцом. Да, рад, что Вы меня понимаете. Я перезвоню сейчас. Тон Егора Григорьевича пугал, а потому Саша, усевшись, вжимается в спинку кресла и, напрягаясь плечами, старается смотреть куда угодно, но только не на него. — Саша, — он кладет трубку слишком громко, и плечи ее слегка вздрагивают, — Мне нужно, чтобы кто-то отправился в Москву сегодня же. У меня есть младший брат, ему около десяти. Его отправили ко мне, не предупредив. Он в Москве, и его нужно срочно забрать. Он не говорит по-русски. Нужен кто-то, кто знает английский. Попроси Миру или Колю, можно их вдвоем отправить. Ты, наверное, рвешься работать? Он приподнимает бровь, смотря на нее. Ей стоило бы согласиться. Стоило бы, да вот только секунду спустя она уже стоит и, выпрямившись, уверяет своего начальника в том, что она сама очень хочет поехать в Москву, а еще даже в том, что блестяще знает английский.

***

Пальцы сминают бумагу, прижимая ненастоящую птицу к надгробной плите. Марк помнит: сначала проверить крылья, потом расправить брюшко, поправить клюв. Закончив, он отставляет журавлика к остальным и, сглатывая, опускается все в той же одежде на траву против совсем свежей могилы. — Тысяча, — срывается с губ едва слышно, — Ты... п-почти справился. Губы на миг рождают улыбку, но воспоминания сбивают ее с лица.

***

— Я знаю! Ты поправишься, если сложить тысячу журавликов! Это правда! Смотри! — Марк, опускаясь на край постели, тычет больному в лицо какой-то газетой, — Видишь? У нее получилось, нам тоже нужно! Я купил бумагу. Давай? Я покажу тебе! Смотри!

***

Пальцы начинают дрожать, кажется, от усталости. Марк видит, как ветер подхватывает бумажных птиц, но не позволяет им лететь. Тянет их по траве, ломая им крылья и клювы, сминая брюшко.

***

— Если создавать группу, то только с тобой! Я немного подожду, слава от нас никуда не убежит!

***

Плечи тоже дрожат. Не от усталости.

***

— Я связался с человеком, который сможет найти лекарства. Тебе помогут.

***

Слезы холодят лицо, губы поджимаются.

***

— Лучше? Хах. Тогда, прогуляемся? А, поиграем? Сможешь сесть за барабаны? Получится?

***

Ладони резко прижимаются к лицу.

***

— Только не сдавайся! Я скоро принесу еще. Совсем скоро. Все будет хорошо, если не сдаваться. Сколько журавликов ты сделал сегодня?

***

Марк слышит, как кто-то о ком-то кричит.

***

— Нет сил? Ну... Давай я буду делать, а ты посмотришь. Ладно?

***

Чувствует чью-то невыносимую боль.

***

— Этого лекарства больше нет в России. Есть только аналог. Но...нужно попробовать. Слышишь? Ты...делал журавликов сегодня?

***

— Дим, я... не смогу без тебя. Поправляйся, пожалуйста.

***

Ветер растаскивает последнюю сотню журавликов. Они, измученные, оседают на чужих могилах и украшают мрачное кладбище яркими-яркими светлыми точечками. В тишине слушают и смотрят те, для кого журавлики уже бесполезны. Слушают, как кто-то громко кричит. Видят, как кто-то, плача, сбивает кулаки о гранит. Женя тоже видит и слышит. Он теперь стоит у парня за спиной и не решается мешать. Он чувствует чужое горе кожей. Невольно представляет в могиле другого. Невольно чувствует, что чувствовал бы, если... — Эй, — не выдерживая, заставляет того обратить внимание на себя, — старший лейтенант, Киршин Евгений Денисович. Нужно проехать в отделение.