***
— Зачем ты соврала? — Коля стоит над душой и, прижимаясь бедром к рабочему столу девушки, перекрывает собою путь и смотрит на Сашу пристально, раздраженно, — Ты не знаешь английский. Ты никогда не была в Москве. — Как будто ты был! — она выпрямляется и, сталкиваясь со взглядом чужим, тоже слабо хмурится, — Разберусь как-нибудь. Пусти. — Саш, — Коля вздыхает и отстраняется от стола, но не перестает преграждать проход, — Там сложно разобраться. Ты была в метро когда-нибудь? Она собирается сначала пихнуть его в плечо или живот, но, натыкаясь на взгляд его бесконечно добрый и участливый... смягчается. — Ты тоже там не был и тоже ничего не умеешь, — отводит взгляд, чувствуя в моменте острое нежелание опять обижать его, — Не попробуем — не узнаем. Так что как-нибудь справлюсь. Она сгибает руки в локтях и предплечьями упирается в чужую грудь, ощутимо сдвигая парня со своего места, — Пусти, тебе говорят, — жмурится, — Уже решили, что поеду я. — Да...мхм, — Коля не выдерживает, хватает ее за запястья двумя руками, отстраняет от своей груди, разводя в стороны, и, слабо сжимая, ловит взгляд ее на себе, — Да я волнуюсь за тебя! Ты же дурочка. Тебя или обманут, или ты потеряешься. Я поеду с тобой. И я знаю английский в отличие от тебя. Глаза округляются. Саша сначала вскипает, потом краснеет, подобно спелому помидору и, вскидывая колено, одним четким движением лишает противника возможности продолжать что-либо. Высвобождается из чужих рук и молча, но стремительно покидает кабинет. — О...го...— Мира, присвистывая, опускает стакан с чаем на стол, растерянно смотрит сначала на резко закрывшуюся дверь, а потом и на скривившегося Колю, — Ну и, м а ч о? — смешка не сдерживает, — "Ты дурочка-снегурочка, а я твой крутой мужик-защитник", — передразнивает, напрягая плечи и расставляя руки так, как расставляют те, кто уверен в том, что после одной тренировки уже не способен пройти через дверь. — Да ты... — Коля теряется, хмурится, — Да иди ты! — отмахивается, покидая кабинет вслед за Сашей.***
Дверь магазинчика раскрывается, и колокольчик трезвонит ласково и мягко. Хозяин магазина поднимается с табурета и, мягко улыбаясь, смотрит на парней, вошедших внутрь. Василий Семенович всю свою жизнь лепил и расписывал посуду самостоятельно, а потом продавал ее в магазине и коллекционерам. Его труд стоил дорого даже в такие времена, а потому нищеты он и его дочь, внучка — не чувствовали. — Посмотреть пришли? — он улыбается шире и, покидая прилавок, поправляет круглые очки, средним пальцем упираясь в мостик, — Такие вот издревле в Лютово писали, — раскрывая одну из витрин, дедушка достает несколько цветных тарелочек и, удерживая их в руках, осторожно протягивает, — Смотрите, молодежь, смотрите. Грязные руки принимают фарфор, трогают. Парни переглядываются, каждый из них коротко кивает другому. — Дедуль, а нам есть нечего, — один из пришедших подается ближе, смотрит в глаза старику, — Что нам до твоей посуды, нам деньги нужны. Давай, выворачивай кассу, дедуль. Давай, давай, — в грязных руках появляются чистые лезвия, — Поторопись. Порежем.***
— Я не буду ждать, — Галя, склоняясь над коляской, почти вплотную прислоняет нож к коже ребенка, — Выворачивай карманы, дура, — хмурится, смотря на перепуганную мать, — И серьги снимай. Живо!***
— Почем картошка? — Аня, упираясь ногой в прилавок хлипкий, склоняется над овощами, — Мм, вижу, — тянет руку, прикасаясь к картонке, воткнутой в самый край ящика, — Дорого, тетя, дорого. Но мы возьмем, мы не брезгливые, — она отстраняется от прилавка, пиная его после того одним четким и сильным движением. Тот запрокидывается назад, и маленькие ящики с фруктами, весы, газетка старая, пирожок недоеденный — все оказывается на полу. — Помогите! Милиция! — продавщица, теряясь, сначала прижимается к стене у себя за спиной, потом кричит, потом смотрит, как коллеги, засуетившись, принимаются собирать свой товар и выручку, как торопятся покинуть рынок, но не помочь. Макар, патрулируя, заметит сначала спешку всеобщую и только потом — банду, которую ранее никогда не видел. Пустой пистолет в руках, брови — нахмурены. Взгляд уверенный и уверенные шаги. — Стоять! Это милиция! — смотрит на Аню и на тех, кто за спиной у нее уже торопится собирать картофель, брошенный испуганной продавщицей, — Руки — вверх, мешки — вниз!***
Пистолет держать в руке легко и удобно. Федор, коротко осматривая его, сначала выпрямляет руки, а потом склоняет голову и, сминая щеку о плечо, слабо щурится, прицеливаясь. — Дамы и господа! У Вас есть возможность проявить себя и внести свой вклад в развитие молодежного движения! — Фарлан, становясь сначала на стул, а после и на стол, возвышается теперь над гостями совсем среднего ресторанчика, разводит руки в стороны, — Ну же! Благотворительная акция продлится только ближайшие шесть минут! Все, кто не захочет помогать, будут принуждены по истечении этого срока заплатить вдвое больше! Федор, смотря одним глазом, сначала целится в голову русой женщины. Затем прицел соскальзывает к ней на грудь, потом — на мужчину, сидящего с ней. Хочется выстрелить. В кого-нибудь или куда-нибудь. Зубы прихватывают щеку, слабо сжимают. Федор продолжает искать. — Давайте! Выворачивайте карманы! Отлично! — подростки проходят по рядам, собирая выручку. Федор должен наблюдать. Он пошел с ними только для того, чтобы набраться опыта. Для того, чтобы научиться, запомнить. Но хотелось большего. Палец поминутно то соскальзывал на курок, то возвращался в исходное положение. Прижимал стальной рычаг едва-едва, не позволяя механизму сработать, а потом отпускал. Менял жертву, снова нажимал едва-едва, и снова отпускал. Что-то до безумия знакомое и противное снова щекотало изнутри. Федор знал это чувство и приветствовал его, как товарища пусть и не самого любимого, но... заслуживающего свое место здесь и сейчас. Какой-то мужчина подрывается с места. — Малолетки драные, да Вы знаете, куда пришли?! — его хриплый голос скоро заполнил помещение, его лицо красное скоро приковало к себе внимание Федора, Фарлана, остальных. Мужчина со скрипом поднимается на ноги. Хмурясь, неровно грозит всем сразу кулаком, хмурится и почти фыркает, подобно быку. Маленькие глаза его скользят по комнате, большие щеки, кажется, накаляются, подобно железу. Кривые зубы обнажаются всякий раз, когда он заговаривает, тонкие и потные брови его изгибаются. Широкий нос, огромный живот. Федора передергивает от омерзения. Палец соскальзывает на курок. — Выблядки! Только попробуйте, и Вас мать родная не узнает! По кускам себя собирать будете! Вы слышите?! — мужик теперь почти кричал, а Фарлан, опустив руки, смотрел на него сосредоточенно и спокойно, одновременно с тем рукой приказывая тем, кто уже разошелся по залу, возвращаться к нему за спину. Пацан маленький и юркий пытается прошмыгнуть мимо, сжимая в пальцах мешок с кошельками и часами чужими, но крепкая и жирная ладонь успевает схватить за шкирку, — Ага, попался! Ну все! Съебались отсюда! Я ему шею сломаю! Фарлан сначала поджимает губы, а потом, хмурясь, принимается спускаться со стола, разворачивается, ступая сначала на стул, а потом... Выстрелы. Кровь заливает толстый живот и светлые скатерти. Беспорядочные, не все они достигли цели. Часть из них прошибла паркет, часть, скользнув по столу, уничтожила посуду. Часть оказалась в худом животе. — На выход, — Федор оборачивается к своим и, опуская пистолет, многочисленным жестом указывает на дверь, — Мы здесь закончили.