Выбор и сожаления

Евгений пересекает улицу бегом, оставляя табачный дым, застрявший в волосах, ветру и прохожим. Ему не следовало курить перед встречей с ребенком, и он даже пытался сдержаться, но в последний момент понял, что не сможет без этого. — Ну как он? — вопрос какой-то пустой срывается с губ, когда он видит очевидно умаявшихся Колю и Сашу, а вместе с ними мальчика, которого Женя, даже если и хотел бы, никак не мог сравнить с человеком, которого он так хорошо знал когда-то. — А Егор Григорьевич опять занят? — Саша, зевая, запоздало прикрывает рот ладонью, а потом смотрит неумытыми глазами на Женю. — Нормально он, — Коля осторожно кладет руку мальчику на плечо, — Почти всю дорогу спал и ел, я взял для него наш учебник английского, потому что там есть какие-то сказки внутри, но он даже не раскрыл его, — он начинает копаться в рюкзаке, но Женя движением руки останавливает его. — Не надо, спасибо, Коля. Я разберусь. Коля пожимает плечами, взгляд его снова соскальзывает на Сашу, ноздри почему-то раздуваются, а потом он, кажется, предлагает ей выпить горячего чая прежде, чем разойтись по домам... Женя не вслушивается, он только садится на корточки перед заспанным светленьким мальчишкой, смотрит на него, а потом, вздыхая, вспоминает выученную накануне фразу. — Май нэйм из Женя. Ёр бразэр из вэри бизи. Ю вил би лив виз ми

***

Рассвет лижет невзрослые макушки и узкие плечи, лижет металл с порохом внутри в невзрослых руках. — Давайте вы с этой стороны, вы с той, — Федор, оборачиваясь к толпе, пистолетом указывает направление. Толпа расплывается по сторонам от его рук, окружает большой и красивый дом с намерением ворваться внутрь. Кто-то выбивает дверь ногой, кто-то разбивает стекло, и под общий шум десятки вваливаются сначала в светлую гостиную, а потом разбегаются по дому и ищут. Ищут Фарлана, а Федор — кого угодно. Слабость Фарлана — предлог. Причина и способ утолить этот невыносимый зуд, справиться с желанием, остановить это бесконечное напряжение, облегчить дыхание и следующий шаг. Поэтому последние несколько дней Федор говорил о нем, как о несостоявшемся лидере. Как о лидере, не заслуживающем своих людей, как о бесполезном и никчемном человеке, как о том, из-за кого на самом деле погиб мальчик. Говорил четко и уверенно. Говорил, не допуская погрешности в собственных мыслях, говорил, не позволяя никому сомневаться в этом, говорил, искренне веря собственным словам. Говорил так, как учил его отец, и ему верили. Поэтому теперь в чужом доме люди, поверившие Федору, ищут Фарлана и остальных. Но не находят. Дом оказывается пуст даже после того, как десятки рук и ног выворачивают мебель наизнанку, открывают погреб. — Никого нет, мы... должно быть, просто не успели, — кто-то решается заговорить, и Федор, сжимая зубы, поворачивает голову к нему, упирается в него взглядом нетерпеливым. — Не успели? — голос звучит почти истерично, он склоняет голову набок, подходя ближе к тому, — А как это мы могли не успеть, если никто, кроме нас, не знал о том, что мы собираемся сделать, а? Расскажи мне, давай! Кто-то, теряясь, сначала поджимает губы, а потом опускает взгляд и, шумно выдыхая, старается смотреть в пол и не двигаться для того, чтобы не злить Федора еще больше. — Может, кто-то мог поступить, как крыса?! — звонкий голос его разносится по гостиной, Федор безбоязненно осматривает пришедших вместе с ним, читает во взглядах недоумение, а потом снова смотрит на несчастного, решившегося заговорить. — Значит, это ты виноват. Он говорит это мягко, тихо, склоняясь к тому так, чтобы слышал только он, но слышат все. И все видят, как после того Федор отходит в сторону, прячет пистолет под пиджак, — Свяжите его. — Ой! — ребенок, стараясь на чердаке усесться получше, пересаживается, но упирается ладонью на острую щепку, вскидывает руку и, к ужасу Фарлана и остальных, не сдерживает голос. Они не знали. Они тем же составом, за исключением появившегося и так же быстро исчезнувшего Льва, сидели перед телевизором. Украв достаточно, они не собирались продолжать. Фарлан, которого больше всего беспокоила безопасность тех, кого он любил, отказался вступать в войну с целым светом, и хотел мира и благополучия, спокойствия на столько мгновений, на сколько это вообще возможно для них. Боря, один из самых младшеньких, увидел приближение людей Федора из окна и, невинно улыбаясь, рассказал об этом сначала своему другу Степе, а потом и Фарлану, который почему-то не обрадовался. Он кинулся сначала на первый этаж, вскинул половицы и раскрыл погреб, осматривая его и пытаясь понять, скольких тот сможет вместить. Потом рванул к окнам, а потом, понимая, что времени совсем нет, приказал самым высоким спустить лестницу на чердак. Потом он до последнего четкими и резкими движениями передавал детей в руки тем, кто успел забраться наверх, убрал лестницу и собирался оставаться внизу, только вот Слава и Сережа, высунувшись, почти насильно затянули его наверх к остальным. Люк на чердак плотно закрыли. Они успели спрятаться за секунду до того, как разбилось первое стекло. Они сидели наверху так тихо, как только могли. Но теперь, задрав голову, Федор в тишине скользил взглядом по потолку. — Свяжите его, — он повторяет четче, уже различая тонкие линии люка почти в самом центре потолка, — Свяжите и бросьте тут. Будет подарок Фарлану по возвращении. Мне такие люди не нужны. Он говорит это, ждет, пока закончат с парнем, имя которого он никогда не пытался запомнить, а потом кивком приказывает остальным убираться прочь. В пустой комнате и под шум чужого дыхания он подходит ближе к связанному парню, наклоняется к нему. Сначала хочет ударить, но после, вспоминая свою изначальную идею, решает оставить все так, как есть, и уходит на кухню. Не сдерживая улыбки, подходит к газовому баллону в углу. Откручивает аккуратно шланг от плиты, кладет конец его на кухонный стол, потом ослабляет основной вентиль, приподнимает голову... Окно на кухне выходит в сторону леса. Солнце бьет Фролову в глаза, но он, не торопясь покидать дом, позволяет себе сощуриться, привыкнуть, услышать характерный запах газа, а потом увидеть среди деревьев сначала своих людей, а потом внезапно светленького парня, которого он... — Стойте!!! — рванувшись вперед, Федор несколько раз стучит по стеклу, а потом, столкнувшись с растерянными взглядами, спешит выбежать из дома, напрочь позабыв о своем страшном плане. — Пустите его! Я приказывал? Какого хуя вы делаете?! — его голос звучит прежде, чем появляется он сам, но к тому моменту безымянные руки отпускают Артема, позволяя тому просто осесть на траву. — Господин, он шел мимо, мы...разве не должны были его? — кто-то снова безликий и безымянный в сознании Федора заговаривает, но Фролов, обнажив пистолет, резко и бесцеремонно заставляет его замолчать. — Разбежались! — говорит через плечо, а потом, поворачивая голову к Артему, смягчается и опускается перед ним на корточки, — Ну...привет, дружище. Давно не виделись, да? Зуд как-то слабеет, становится легче, и Федор заметно вдыхает побольше воздуха, когда смотрит на него, не сдерживает мягкой улыбки, — Слушай, ты... выбросил мой костюм или продал? — Костюм? — Артем, едва отошедший от очередного приступа слабости и растерянности, смотрит во все глаза на парня прямо перед ним, смутно припоминает его имя, — Максим? — склоняет голову набок, слабо щурясь, потом вздыхая, опускает голову и, прикасаясь руками к вискам, внезапно подается ближе, как-то совсем беспомощно утыкаясь лбом куда-то в ноги Федору, заваливаясь бессильно вперед. — Э..э..— Федор, оседая на задницу, сначала старается удержать его за плечи, потом тянет на себя, обнимая парня двумя руками, прикусывая нижнюю губу в приступе какого-то невнятного совершенно волнения, — Эй, Артем...блять, они избили тебя? Что с тобой? Тебе нужно в больницу? — Нет. Ответ чужой ложится мягким дыханием куда-то на грудь, становится неловко, но Федор сглатывает, кивает, будто Артем может видеть его кивок, а потом почему-то прижимает светленького парня к себе еще чуть ближе, — Тебе...дурно? От солнца? — Да. Дурно. — А... — Федор выдыхает, и на губах у него расцветает какая-то почти глупая улыбка, — Вот оно что, ну, у меня такое тоже бывает. — Извини, — поджимая губы, Артем находит в себе силы для попытки отстраниться, но Федор почему-то не отпускает, и Артем открывает глаза и медленно, аккуратно приподнимает голову, стараясь посмотреть на того, — Можешь...воды принести? — Воды? Конечно могу. Сейчас!