***
Артем, не раскрывая глаз, чувствует, что автомобиль поворачивает в другую сторону. Привычный маршрут он узнал бы в любом состоянии, яркое солнце всегда било в лицо по пути домой из этой стороны, и на заднем сиденье машины отца его всегда тошнило от этого, поэтому он точно узнал бы, точно не смог бы перепутать. — Где мы? — силы появляются, он словно выныривает из своей слабости, внезапно выпрямляясь в спине, вскакивая на заднем сиденье и подаваясь к двери и тонированному стеклу, взглядом упираясь в быстро проносящиеся мимо деревья и сплошную серую полосу обочины, плавно заполняющуюся зеленью, утекающую ниже и в овраг. Уже далеко. Сердце пропускает удар, становится страшно. Вот так можно всю жизнь избегать опасных ситуаций, а потом понять, что бессилен. Можно всех вокруг учить обходить большие дома стороной, а потом умереть от сорвавшегося кирпича. Обидно. Страшно и обидно, потому что все это должно было произойти с кем угодно, но только не с ним. Только не с ним. Нужно прийти в себя, нужно что-то сделать. Артем, шумно дыша, резко оборачивается к человеку, которому помог когда-то, хмурится, а потом старается говорить громко и уверенно. — Останови машину, Максим. Федор молчит, сдерживая улыбку, а потом пускает руку под пиджак, обнажая пистолет во второй раз. И Артем вспоминает, что видел его, вспоминает, что слышал фразы, от которых ему стоило насторожиться уже тогда. Понимает, что сам виноват. — Сядь ровнее, — Федор все-таки улыбается, и улыбка эта кажется Артему какой-то неправильной, грубой, кривой, — Будь хорошим мальчиком и не доставляй мне проблем, ладно?***
Фарлан спрыгивает в сантиметре от уха связанного, шумно выдыхает через рот, а потом, наклонившись, осторожно отодвигает его, чувствуя, как его самого уже накрывает головокружение. Газ легче воздуха. Распространяясь, он всегда поднимается выше, если только другой воздушный поток не заставляет его изменить направление. Он спешно проходит на кухню, зажимает нос двумя пальцами, а потом ищет, но не находит вентиль. Пытается закрутить баллон, закрыть его, пережать, но ничего не выходит, а потому секунду спустя он рвется к двери и толкает ее ногой. Закрыли. Паника начинает бить по голове, Фарлан резко распахивает кухонный шкаф, находит сковороду, с размаха бьет по окну, разбивая его сначала на кухне, а потом и в других комнатах. — Быстрее! — кричит, возвращаясь к люку с матрасом, стащенным с одной из постелей, — Пусть прыгают! Не бойтесь, здесь мягко! Быстрее! — кричит, чувствуя в моменте, как виски пронзает ощутимая болезненная судорога. Дышать становится тяжело, кружится голова, почему-то наворачиваются слезы, а руки тем временем продолжают ловить детей, помогать, успокаивать, указывать направление к ближайшему открытому окну. Изабель спрыгивает последней, поэтому она видит, как Фарлан разрезает веревки, а потом выталкивает из окна незнакомого ей парня без чувств. — Он жив? — спрашивает, подходя к тому со спины. — Жив, — Фарлан пихает в последний раз особенно сильно, а когда освобождается проход, пропускает вперед Изабель. — Братишка скоро выйдет? — звучит детский голос, и тогда Фарлан, наконец, показывается, подставляя под солнце сначала макушку свою, потом плечи, спину, бедра. Ладони упираются в траву, силы кончаются, рвота закипает где-то под горлом и рвется наружу.***
— Слишком много лидеров для одного городка, — Пиксинский тушит сигару о стакан, — Их может быть два, три, он может быть один, но никак не шесть, — стул скрипит от резкого движения, в комнате сохраняется полумрак, — Эрвин — первый лидер, основной. Егор — второй и тоже обязательный, раз сумел показать нам, как хорошо он умеет молчать. Третий... — Щенок, — Пик стряхивает пепел в бокал, немного нервно подставляет сигарету губам, затягивается, — Которого нужно было или топить, или держать на привязи, Эрвин, — она поворачивает голову к нему, хмурится, — Твоя привязанность взрастила для нас проблему. Конечно, он сын Феликса, никто не спорит, но все мы чьи-то сыновья и дочери, и это ничего не меняет. — Третий лидер нам не нужен, — Ус возвращает себе право говорить, обводит всех взглядом, продолжает, — Думаю, с этим никто не станет спорить. Четвертый лидер... Фарлан, если я правильно понял из рассказов твоего нового подопечного, Эрвин. Он кажется мне рассудительным и надежным. Если он согласится сотрудничать, то мы могли бы обеспечить его людей всем необходимым. — Пятый лидер — жестокая маленькая дрянь, — Пик снова стряхивает пепел, — Она провоцирует милицию, нападает агрессивно и без определенной цели. Устраивает рекет на рынке, грабит и убивает без разбора, от нее нужно избавляться. — Аня, верно? — Ус приподнимает бровь, а после, получая кивок, кивает в ответ, — Последний лидер совсем мал и окружил себя такими же детьми. Ее зовут Галя, и она вместе с большинством своих друзей теперь сидит у меня и ждет твоего решения, Эрвин. Эдуард молчит, стараясь привыкнуть к новому имени и к обстановке, стараясь смириться с возможностью провести остаток жизни, размышляя о подобном. — Эрвин? — Пик протягивает руку, и ладонь ее теплая прикасается к теплой щеке. Эдуард поворачивает голову к ней, недолго молчит, а потом, не опираясь ни на что, не взвешивая риски, набирает воздуха в грудь, успокаивается, а потом говорит, что думает. — Нам пора остановить это, вот что я думаю, — он уводит голову в сторону, отстраняясь от женской руки, сталкивается с растерянным взглядом Пиксинского, — Мы не должны воевать с детьми, никому из Вас я не могу приказать этого, и мне все равно, сколькие в Лютово со временем захотят называться лидерами. Чужое молчание позволяет продолжать, и Эдуард пользуется этим. — Чер заслуживал смерти, как и все мы заслуживаем ее. Это мы воспитали Федора таким, это наша ошибка привела к тому, что теперь происходит на улицах, и я не могу уверенно назвать того из Вас, кто, будучи на месте Кенни, отказался бы от того соблазнительного предложения. — Не обобщай, — Ус прерывает его деликатно, но резко, не сводит с него взгляда, — Мы здесь для того, чтобы найти лучший путь, Эрвин. Твое слово определит его. — Мое слово имеет вес до тех пор, пока вы согласны с ним, — Эдуард смотрит на него, говорит спокойно. — Прекрати, Эрвин, — Пик щурит глаза, и они тонут в длинных ресницах ее, голос ласковый просит расслабиться, но Эдуард не смотрит в ее сторону. — Чер насиловал женщин, которые не могут ему заплатить. Чер отправил людей для того, чтобы убить возлюбленную одного из офицеров, ни с кем из Вас не посоветовавшись, Чер всегда и все делал по-своему, но никто ему не перечил, потому что его деньги легли в основу всех ваших жизней, верно? — он отстраняет заранее запястье свое от пальцев Пик, не позволяя прервать себя или отвлечь, поворачивает голову к ней, — Тебя не интересует ничего, кроме собственного спокойствия и достатка. Твои платья роскошны, Пик, твои перчатки как всегда в идеальном состоянии, но ты не выходишь на улицы города, которым пытаешься управлять. Тебе это не нужно. — Эрвин, — Пиксинский поднимается на ноги, — Если ты не успокоишься прямо сейчас, я клянусь тебе, я.. Эдуард поднимается следом, задевает край стола, шум наполняет комнату, и бокалы с пеплом рассыпают его, хрупкое стекло стучит о гладкий мрамор, пачкается скатерть. — Ты убил четверых, Ус, только для того, чтобы оправдать перед всеми свою глупость. Это ты выбрал Чайкина, верно? Потому что он показался тебе вежливым и приятным? Потому что он умело угождал тебе, потому что находил правильные слова? — Закрой свой рот, Эрвин, — обнажается пистолет. — Эдуард. Мне не нравится эта кличка, или тебе так сложно признать очередную ошибку? Ты выбираешь тех, кто впоследствии противостоит тебе. Ты больше не можешь руководить, ты больше не можешь гарантировать достойный результат, ты состарился. — Ублюдок, — старая темная рука дрожит и сжимает чистое оружие. Зубы скрипят, а глаза тонут в морщинах и ярости, поджимаются губы. Эдуард скользит взглядом по чужому лицу, опускает его ниже и видит, что палец не прикасается к курку. — Никто из вас не знает, как поступить правильно. Вы зашли слишком далеко и забыли, зачем начали это, и продолжаете только потому, что не помните другой жизни. — Мне все равно, — Пик, выпрямившись в кресле, теперь смотрит куда-то в сторону, — Мне плевать, что происходит на улицах. Я вернусь домой, — ее голос мелко дрожит, она одной рукой натягивает на плечи пальто, поджимает губы, когда оно соскальзывает, — Разбирайтесь с этим сами, я украла достаточно для того, чтобы больше не думать об этих вещах. Я вернусь домой. Она поднимается на ноги, со второго раза все-таки набрасывает пальто на плечи, а потом, не прощаясь, со стуком оставляет мужчин в одиночестве. Хлопает дверь. — Ты думаешь... — Ус заговаривает, понимая, что его злость Пик забрала с собой, что она буквально заставила его успокоиться, — Что знаешь, как поступить? — Знаю.